Про тарзанку.
Выпила я пиво, добренькая стала, и потянуло меня на воспоминания...
Итак, слушайте, детишки.
Когда мне было лет 12-13 (ой, я тут с пива такие опечатки смешные допускаю: вместо 12-тире-13 нажала 0, и получилось у меня 120)...
Так вот. Когда было мне мало лет и я совсем не интересовалась мальчиками в физиологическим плане, были у меня совсем другие интересы. Как-то: поплавать в конце апреля на плоту по нашему болотцу в овраге между домом и лесничеством, полазить по остаткам сугробов на северном склоне и вывозиться с головы до ног во всяком дерьмище, покататься на тарзанке на южном склоне западной оконечности все того же оврага. Вот об этой тарзанке и расскажу.
тпрзанка была загляденье. На том склоне оврага, на дне которого когда-то было болото, а потом часть его осушили и посадили там елки, стояла наклонная береза. И наклонена она была как раз под прямым (или около того) углом к склону, то есть, практически нависала над болотцем. Довольно высоко на этой березе был насмерть закреплен мощный металлический трос с петлей на конце. И в эту петлю была вставлена пополам велосипедная покрышка. Знаете, чем велосипдная покрышка удобнее простой поперечной палки? За палку надо держаться руками, она вся сучковатая, шершавая, руки быстро устают и велика опасность сорваться. А с велочипеднй покрышкой проще: берешь их в руку, забираешься наверх, к подножию березы, и там, стоя очень удобно на земле, суешь обе ноги в пополамки этой покрышки. Хватаешь обеими руками трос, отталкиваешься от склона и...
Полет на этой тарзанке всегда был для меня прекрасен и страшен. Прекрасен как любой полет и страшен тем, что, когда я возвращалась к склону, мне всегда казалось, что я непременно долбанусь о березу. Но каким-то чудесным, невероятным образом возвращение к березе шло мимо ее могучего корня, с которого мы спрыгивали и летали над кустистой болотной бездной. дальнейшие возвращения к березе проходили все дальше и дальше от ее ствола и заканчивались вертикальной остановкий и обезьяньим выкручиванием ног из покрышки и выцарапыванием из объятий гостеприимной тарзанки. При известной сноровке удовольствие от полета можно было продлить, долетая до подножия березы и ловя ногами верхушку склона. И тогда самый первый и самый мощный прыжок снова возносил тебя над кустами ивы и распаханным болотом.
В надежности тарзанки никогда не возникало никаких сомнений, стоило посмотреть на могучий трос толщиной с мою руку, и когда мы убедились, что под каким бы углом мы ни слетали со склона, нас никогда не шмякало о ствол березы, мы осмелели настолько, что тарзанка стала нашим любимым местом, когда мы не играли в слепого жука в детском саду, смываясь оттуда всякий раз при появления сторожа, не лазили по крыше пятиэтажного дома, где жило большинство моих друзей из нашей компании, или не строили очередной "штабик", в котором постоянными жильцами были щенки или котята, и в котором мы учились курить.
Много лет подряд тарзанка на дальнем краю болота, которое мы пересекали по оврагу, петляя между елками и ивами, скрашивала наши дни практически независимо от времени года и суток.
Пока однажды...
Однажды мы с Ленкой (моей ровесницей, которая при моих тридцати килограммах с хвостиком или без оного весила все семьдесят, хотя при этом не была уж настолько толстой или даже пухлой... просто какая-то мосластая и угловатая) где-то в конце апреля обнаружили на той части болота, которую с известной натяжкой можно назвать даже озером, обнаружили плот. Льды с озера уже сошли, кое-где в лесу оставались еще останки сугробов, жалкие, пропитанные водой и покрытые черной коркой грязи. А плот плавал себе недалеко от берега и манил нас с Ленкой невероятными приключениями и удивительными ощущениями. Проблема была в том, чтобы его достать, подтянуть ближе к берегу и суметь взгромоздиться на него, не начерпав воды в резиновые сапожки и не замочив любимых джинсов (гордость моего нищего детства, когда джинсовые штаны были предметом невероятной роскоши). С этой проблемой мы довольно успешно справились, притащив откуда-то длиннющий шест (ствол молодой сосенки, без веток, но с сучками) и, держа его вдвоем за один конец, вторым зацепили плотик и осторожно, как норовистую огромную рыбину, вытащили его на берег. Стоя уже на плоту и обломав шест так, чтобы им можно было грести и управлять плотом, отталкиваясь от дна озерка, мы поняли, что Боливар не выдержит двоих. Но поняли мы это только тогда, когда отъехали от берега уже таки на приличное расстояние. мы обнаружили, что стоим по щиколотку в воде, но не придали этому значение, поскольку были обе в резиновых сапогах. Считая, что так, по щиколотку, нам ничего не угрожает, мы выехали почти на середину озерка. Но плот повел себя странно: чем дальше мы гребли, тем больше он вселял в нас сомнение в том, что дерево - плавучий материал, поскольку намного легче воды. Он равномерно плыл, подчиняясь движениям и толчкам шеста и так же равномерно погружался. До середины мы доплыли уже по пояс в ледяной апрельской воде.
Ленка поступила просто. Зная, что глубина озера не сильно велика, она просто слезла с плота на дно и пошла к берегу пешком. Я осталась на плоту с шестом в руках. И плот, лишившись существенной нагрузки, немедленно всплыл. Я порулила к берегу вслед за ленкой. И, очутившись на берегу, мы имели: ленку, мокрую по самую грудь и меня, мокрую всего лишь по пояс.
До дома было каких-нибудь двести метров. Но хороши бы были из нас лесные жители, индейцы племени команчей или спутники Ермака, если бы мы сразу побежали домой. день только начинался, солнце начинало светить, и мы решили сушить одежду в лесу. Тем более что дома могли так врезать по ушам, что прогулка не грозила бы как минимум неделю. И мы пошли к тарзанке. Сняли с себя мокрые штаны, разложили на склоне под ласковыми лучами солнышка, а все остальное решили сушить на себе, болтаясь при этом на тарзанке. первой к тарзанке успела я. Я почти всегда успевала первая, поскольку из всей нашей компании толстогрудых и тостомясых тринадцатилетних тётенек я была единственной пацанкой, шустрой, худенькой, почти без намека на какие-то титьки. И догнать меня на коротких дистанциях мог только Лёлик Щепакин. Так что тарзанкой я завладела первая. Отработанными движениями налетавшего тыщу часов пилота-истребителя я взлетела на вершину склона, впрыгнула в петли покрышки, оттолкнулась, взлетела над болотом, над ивами, над елками, над Ленкой, пошла на второй заход, готовясь, используя силу инерции, снова покорить вершину склона и снова ощутить прелесть самого первого, самого высокого прыжка, как стремительно, как подбитый истребитель, стала терять высоту, почти вошла в штопор... склон оврага стремительно приблизился...
...сокрушительный удар...
...мучительный стон...
...кряхтенье и попытки пошевелиться...
...Ленка, бледная и перепуганная, молча склонившаяся надо мной...
...попытки вспомнить, как выполняется сложнейшее действие дыхания и какие при этом задействованы мышыцы...
И только через полчаса валяния на земле в мокрой одежде и без штанов, со стонами, скрипами, кряхтеньем, сопеньем и под облегченные вздохи Ленки...
...я убедилась, что на мне нет не то что переломов, но даже ушибов, царапин и синяков.
И только через пару часов, когда ленка сбегала в город за спичками и мы разожгли костер, высушили шмотки и пришли в себя, до нас дошло, куда улетела бы Ленка с ее семьюдесятью килограммами, если бы она успела первая, и трос оборвался бы на секунду, на полсекунды раньше.
Вы спросите, почему оборвался толстенный и надежный трос?
А потому что какие-то мудаки катались на этой тарзанке с другой сторны от ствола березы и незаметно перетерли его об маленький сучок на стволе. они сами не знали, какую ловушку они приготовили тем, кто придет на тарзанку после них.
Чтоб они живы были.
И жили чтоб долго и счастливо.
Очень долго. И ОЧЕНЬ СЧАСТЛИВО, ёптить.
Итак, слушайте, детишки.
Когда мне было лет 12-13 (ой, я тут с пива такие опечатки смешные допускаю: вместо 12-тире-13 нажала 0, и получилось у меня 120)...
Так вот. Когда было мне мало лет и я совсем не интересовалась мальчиками в физиологическим плане, были у меня совсем другие интересы. Как-то: поплавать в конце апреля на плоту по нашему болотцу в овраге между домом и лесничеством, полазить по остаткам сугробов на северном склоне и вывозиться с головы до ног во всяком дерьмище, покататься на тарзанке на южном склоне западной оконечности все того же оврага. Вот об этой тарзанке и расскажу.
тпрзанка была загляденье. На том склоне оврага, на дне которого когда-то было болото, а потом часть его осушили и посадили там елки, стояла наклонная береза. И наклонена она была как раз под прямым (или около того) углом к склону, то есть, практически нависала над болотцем. Довольно высоко на этой березе был насмерть закреплен мощный металлический трос с петлей на конце. И в эту петлю была вставлена пополам велосипедная покрышка. Знаете, чем велосипдная покрышка удобнее простой поперечной палки? За палку надо держаться руками, она вся сучковатая, шершавая, руки быстро устают и велика опасность сорваться. А с велочипеднй покрышкой проще: берешь их в руку, забираешься наверх, к подножию березы, и там, стоя очень удобно на земле, суешь обе ноги в пополамки этой покрышки. Хватаешь обеими руками трос, отталкиваешься от склона и...
Полет на этой тарзанке всегда был для меня прекрасен и страшен. Прекрасен как любой полет и страшен тем, что, когда я возвращалась к склону, мне всегда казалось, что я непременно долбанусь о березу. Но каким-то чудесным, невероятным образом возвращение к березе шло мимо ее могучего корня, с которого мы спрыгивали и летали над кустистой болотной бездной. дальнейшие возвращения к березе проходили все дальше и дальше от ее ствола и заканчивались вертикальной остановкий и обезьяньим выкручиванием ног из покрышки и выцарапыванием из объятий гостеприимной тарзанки. При известной сноровке удовольствие от полета можно было продлить, долетая до подножия березы и ловя ногами верхушку склона. И тогда самый первый и самый мощный прыжок снова возносил тебя над кустами ивы и распаханным болотом.
В надежности тарзанки никогда не возникало никаких сомнений, стоило посмотреть на могучий трос толщиной с мою руку, и когда мы убедились, что под каким бы углом мы ни слетали со склона, нас никогда не шмякало о ствол березы, мы осмелели настолько, что тарзанка стала нашим любимым местом, когда мы не играли в слепого жука в детском саду, смываясь оттуда всякий раз при появления сторожа, не лазили по крыше пятиэтажного дома, где жило большинство моих друзей из нашей компании, или не строили очередной "штабик", в котором постоянными жильцами были щенки или котята, и в котором мы учились курить.
Много лет подряд тарзанка на дальнем краю болота, которое мы пересекали по оврагу, петляя между елками и ивами, скрашивала наши дни практически независимо от времени года и суток.
Пока однажды...
Однажды мы с Ленкой (моей ровесницей, которая при моих тридцати килограммах с хвостиком или без оного весила все семьдесят, хотя при этом не была уж настолько толстой или даже пухлой... просто какая-то мосластая и угловатая) где-то в конце апреля обнаружили на той части болота, которую с известной натяжкой можно назвать даже озером, обнаружили плот. Льды с озера уже сошли, кое-где в лесу оставались еще останки сугробов, жалкие, пропитанные водой и покрытые черной коркой грязи. А плот плавал себе недалеко от берега и манил нас с Ленкой невероятными приключениями и удивительными ощущениями. Проблема была в том, чтобы его достать, подтянуть ближе к берегу и суметь взгромоздиться на него, не начерпав воды в резиновые сапожки и не замочив любимых джинсов (гордость моего нищего детства, когда джинсовые штаны были предметом невероятной роскоши). С этой проблемой мы довольно успешно справились, притащив откуда-то длиннющий шест (ствол молодой сосенки, без веток, но с сучками) и, держа его вдвоем за один конец, вторым зацепили плотик и осторожно, как норовистую огромную рыбину, вытащили его на берег. Стоя уже на плоту и обломав шест так, чтобы им можно было грести и управлять плотом, отталкиваясь от дна озерка, мы поняли, что Боливар не выдержит двоих. Но поняли мы это только тогда, когда отъехали от берега уже таки на приличное расстояние. мы обнаружили, что стоим по щиколотку в воде, но не придали этому значение, поскольку были обе в резиновых сапогах. Считая, что так, по щиколотку, нам ничего не угрожает, мы выехали почти на середину озерка. Но плот повел себя странно: чем дальше мы гребли, тем больше он вселял в нас сомнение в том, что дерево - плавучий материал, поскольку намного легче воды. Он равномерно плыл, подчиняясь движениям и толчкам шеста и так же равномерно погружался. До середины мы доплыли уже по пояс в ледяной апрельской воде.
Ленка поступила просто. Зная, что глубина озера не сильно велика, она просто слезла с плота на дно и пошла к берегу пешком. Я осталась на плоту с шестом в руках. И плот, лишившись существенной нагрузки, немедленно всплыл. Я порулила к берегу вслед за ленкой. И, очутившись на берегу, мы имели: ленку, мокрую по самую грудь и меня, мокрую всего лишь по пояс.
До дома было каких-нибудь двести метров. Но хороши бы были из нас лесные жители, индейцы племени команчей или спутники Ермака, если бы мы сразу побежали домой. день только начинался, солнце начинало светить, и мы решили сушить одежду в лесу. Тем более что дома могли так врезать по ушам, что прогулка не грозила бы как минимум неделю. И мы пошли к тарзанке. Сняли с себя мокрые штаны, разложили на склоне под ласковыми лучами солнышка, а все остальное решили сушить на себе, болтаясь при этом на тарзанке. первой к тарзанке успела я. Я почти всегда успевала первая, поскольку из всей нашей компании толстогрудых и тостомясых тринадцатилетних тётенек я была единственной пацанкой, шустрой, худенькой, почти без намека на какие-то титьки. И догнать меня на коротких дистанциях мог только Лёлик Щепакин. Так что тарзанкой я завладела первая. Отработанными движениями налетавшего тыщу часов пилота-истребителя я взлетела на вершину склона, впрыгнула в петли покрышки, оттолкнулась, взлетела над болотом, над ивами, над елками, над Ленкой, пошла на второй заход, готовясь, используя силу инерции, снова покорить вершину склона и снова ощутить прелесть самого первого, самого высокого прыжка, как стремительно, как подбитый истребитель, стала терять высоту, почти вошла в штопор... склон оврага стремительно приблизился...
...сокрушительный удар...
...мучительный стон...
...кряхтенье и попытки пошевелиться...
...Ленка, бледная и перепуганная, молча склонившаяся надо мной...
...попытки вспомнить, как выполняется сложнейшее действие дыхания и какие при этом задействованы мышыцы...
И только через полчаса валяния на земле в мокрой одежде и без штанов, со стонами, скрипами, кряхтеньем, сопеньем и под облегченные вздохи Ленки...
...я убедилась, что на мне нет не то что переломов, но даже ушибов, царапин и синяков.
И только через пару часов, когда ленка сбегала в город за спичками и мы разожгли костер, высушили шмотки и пришли в себя, до нас дошло, куда улетела бы Ленка с ее семьюдесятью килограммами, если бы она успела первая, и трос оборвался бы на секунду, на полсекунды раньше.
Вы спросите, почему оборвался толстенный и надежный трос?
А потому что какие-то мудаки катались на этой тарзанке с другой сторны от ствола березы и незаметно перетерли его об маленький сучок на стволе. они сами не знали, какую ловушку они приготовили тем, кто придет на тарзанку после них.
Чтоб они живы были.
И жили чтоб долго и счастливо.
Очень долго. И ОЧЕНЬ СЧАСТЛИВО, ёптить.