(no subject)
Мартин Хайдеггер, более извесный нам, как Мартын Попрыгайлович Хуило, алкаш с Рязанского проспекта, намедни всё понял. Он уже, безусловно, и так все понимал тыщщу раз, однако на этот раз обратился в само понимание. Как в рот воды (вотки;) набрал. Кауза суи хуева. Вещь-в-себе, блять.
- Как помните, в тантре какой-то, тексте всмысле калика-тантра что ли, так вот, там эта… бля баба Шивы обращается к Шиве: не учи меня жить, а обрати в само знание… - бормотал Мартын каким-то незримым недотыкомкам, что вертелись вокруг его фигуры на асфальте.
- Я понял суть пяти элементов, успокоился, таким образом, окончательно, по отношению к разуму. Ибо я все время вопрошал о разуме бытие. Бытие же холодно молчало. Разум мой, это - как вы недотыкомки… не разум даже всмысле рацио, кой является мутным отслышием впечатлимого мiра, но некое самосознание, такое дазайн, как вы уже поняли. Так вот, экзистирование дазайн происходит наряду со всеми прочими элементами: землей, огнем, водой… я убедился в том, что самосознание, Дух так называемый… ух, запамятовал, как это по-немецки… так вот Дух - это пятый элемент, вполне себе полноправный среди других. Теперь я ощущаю себя трилобитом в океане планктона и всякое вопрошание в манере нервной сигаретки Альбера Камю у меня прошло. Я могу молиться, я могу просто булькать. Я - трилобит и это заебись.
- Все вокруг трилобиты, однако теперь я не ощущаю всех-присутствия, только здесь-присуствие моё трилобитье. Бульк-бульк. Моё дазайн неотделимо от, та скать моего социального, хитинового корпуса, таким образом я могу плыть куда захочу. Даже всякое «захочу» по сути не ощущается «захочу», лишь поток и волны какие-то. Уф, подустал я рассуждать, хотите вотки, недотыкомки?
-Нет, я тоже не хочу, вотка - это больному припарки, точнее инъекция в сердце заведомо мертвому телу. Все оно не имеет значения, можно выпить вотки, а можно и не пить. Не знаю. И незнание мое деятельное, учоное блять.
- Все элементы, они так металлически блестят, так настояще-солнечно переливаются. Я перестал отрицать разум и место-в-мiре, выделять и выделяться из этого океана нечистот. Чистот - все слилось в одно зеленое, древнее, тяжелое, похожее на плазму или кисель море.
- Еще в прошлом веке я писал: разум дан, чтобы ураземеть собственное ничтожества. Однако если вдуматься, то в ситуации ничтожества, ничтожество равно, как и всякое «собственное» остается неразличимым. Как в клубке червяков, как в туше копошащейся жизни.
- В общем я хотел сказать, что жизнь органическая - является неким проджолжение жизни неорганической. Способ, жизнь - есть способ организации белковых тел, как Ф. Энгельс совершенно верно заметил, все остальное - чушь и надстройка над пищеварительно-осмотической основой. Как движутся веками камни, растут деревья, вверятся звезды, дует ветер, шагают облака, так и жизнь животная протекает завихряясь мириадами частиц и скоростей. Над всем этим сижу я - Мартин Хайдеггер, прозванный на Рязанском проспекте Мартын Хуило и не над всем даже, а всюду - внутри и снаружи, жонглируют, попёрдываю, короче говоря, маюсь дурью незная того, что это - дурь. Ибо не имею с чем сравнить, выявив тем самым, не имею языка, дабы выразить, сознания дабы высознанить и прочего в неразделенности.
- И превратился в некую пищеварительно-кишечную я радость, как бактерия, что молча и упорно участвует в общем деле животном. В самом деле, основной вопрос философии и прочих глупостей упирается в самого вопрошающего, в разум - обезьяну глядящую в зеркало.
Когда Мартин Хайдеггер, именуемый нами и Вами и всеми живыми-страждущими сущ-вами Мартыном Ивановичем Хуило, вышел изззапоя занимался рассвет. Выходил изззпоя он мучительно долго, равно как и длится долго долго это предложение, словно бы пытается что-то сказать, однако ничего…
- Ничего нет… блядь, только дождь барабанит в стекла моих больных глаз и никакие рукамойники, поребрики не связанные с жызнью неочистят стекла видеонаблюдения из моей головы, - говорил себе Мартын, почесывая репу, чищая картошку и сало нарезая мелкими кусочками, чтобы хватыло надольше.
- Водку пить - что жызнь мерещить, - так говорил мне папа, Заратустра… все перемешалось в неразличимую колбаску говна, такую плотную, как гуна тамас, блядь… я словно начинка из повидла находящаяся внутри ромовой бабы. То есть слепленной из теста, как гностики говорили хиле, ромовая баба, такая совейского производства, а внутри повидло из пирожков, как в школе советской, где учил ребят я мастурбировать я и немецкому языку, помница… да-а-а, золотые были времена. И сейчас сижу на параше, словно припудренный сахарной пудрой, начиненный весь сахарной ватой, обтекаемый будто корпус Жыгулей пятой модели и все вокруг тесто-масса такая и месит её мускулистая зечка, блядь, руки в портаках… работала такая в столовой у нас.
Мартин Хайдеггер, он же известный нам алкаш с рязанского проспекта, Мартын Батькович Хуило, пропахший фекалиями и прочим говном, пошол сегодня в магазин. За водкой. Разжился деньгми. Рупь денех получил, а за что непомнит уж. В воскресенье, в магазинах, по улицам, в санаториях и пенитенциариях господствующего дискурса - очереди, всякие пертурбации. Овощи стоят в очередях, хотят кровные денюжки отстоять в банкоматах. Наличные. Мартын почесал репу плешивую. И завернул в магазин Градус. Там водка палёная, хачи гонют. По сту рублей. Только для своих некоторые мысли:
Опохмел по доктору Малахову - стакан своей утренней мочи.
Читать книги, которые тебе интересны - невыносимо буржуазно. Вот в Демократической Кампучии, например, никто не читал книг, которые ему интересны…
Скорей бы, бля, война. Она расставит по своим местам фигурки - пешки, кони, кто еще там?… чтобы всё смешалось: люди, кони …
Житель Ростовской области, страдающий импотенцией решил сделать своей жене подарок. Нет, он не наелся виагры, дабы устроить ей жаркую ночь в постели. Он купил гранату. И перед тем, как ложиться, видя неизменные сокрушенные вздохи жены, он крикнул: «Ну что, сука, хотела взрывной оргазм? Получай!» Дернул чеку и кинулся в постель к жене. Оба погибли.
- Но две души живут во мне… как Фауст восклицал, а я де Хайдеггер, хоть Хуило меня по пачпорту звать, у меня есть вголове несколько несколько несколько голосов - это они… все поют, синичками драными, иной раз Я, который Ich обращается к Другому, который столь же Я. Непонятно ничего, а с голосами, что делать… да хуй бы с ними, продолжим про экзистенциальную ситуацию в районе рязанского проспекта. Она - мягко говоря, удручает. Удрученный я хожу-брожу и угла в угол, по угольям голыми пятками. Куда пойти? Куда податься? Всюду суки-бляди будут слова, да Мишка Косогоров, японские его острова! Когда я выпиваю вотки, смысл тут же выстраивается - выпить вотки еще. То есть направление движения, разматывание моей грязной половой тряпки, как уборщица в школе у нас - выжимала тряпку, так из меня выжимается Воля к Жизни, что ли, как его назвать по-немецки, непомню уж.
- Что думаю я тряпичными предложениями своими, развертыванием времени и так далее… выпьешь вотки - да еще, как М. Горький, в «На дне» что ли: «наше дело маленькое - выпил, да еще». Это все, конечно не относится к экзистенциальному аспекту. А экзистенциализм что? Экзистенциальничать да и только. Вотку пить - и то позитивней. Говорят, что-то является вредным для организма. Да нахуя мне мой организм? Я знаю - мой организм - лишь часть организма человечества. Убью его - «муравейник живет, тот кто лапку сломал не в счет», - Виктор Цой пел. Посему, да и не почему, мы должны культивировать Волю. Не слитную с общей волей к Жизни, но свою собственную чтоли. Как это сказать? да хуй его разберет.
- На самом деле неважно даже это… важным представляется - понять неважность всего. Да и к чему это, разве это важно? Нужно дазайн впитать, как губка, чтобы весь пропитался дазайном, словно фэйри губка посудомоечная, словно тряпка половая водою с хлоркой в школе у нас. И мыть мыть мыть. В школе вот, был я ... бедные бля дети. Их 10 лет мучают, заполоняют ум разной хуетой и установками и оставшуюся жызнь, ежили они умные на самом деле дети вынуждены от хуйни этой избавляться.
- Как помните, в тантре какой-то, тексте всмысле калика-тантра что ли, так вот, там эта… бля баба Шивы обращается к Шиве: не учи меня жить, а обрати в само знание… - бормотал Мартын каким-то незримым недотыкомкам, что вертелись вокруг его фигуры на асфальте.
- Я понял суть пяти элементов, успокоился, таким образом, окончательно, по отношению к разуму. Ибо я все время вопрошал о разуме бытие. Бытие же холодно молчало. Разум мой, это - как вы недотыкомки… не разум даже всмысле рацио, кой является мутным отслышием впечатлимого мiра, но некое самосознание, такое дазайн, как вы уже поняли. Так вот, экзистирование дазайн происходит наряду со всеми прочими элементами: землей, огнем, водой… я убедился в том, что самосознание, Дух так называемый… ух, запамятовал, как это по-немецки… так вот Дух - это пятый элемент, вполне себе полноправный среди других. Теперь я ощущаю себя трилобитом в океане планктона и всякое вопрошание в манере нервной сигаретки Альбера Камю у меня прошло. Я могу молиться, я могу просто булькать. Я - трилобит и это заебись.
- Все вокруг трилобиты, однако теперь я не ощущаю всех-присутствия, только здесь-присуствие моё трилобитье. Бульк-бульк. Моё дазайн неотделимо от, та скать моего социального, хитинового корпуса, таким образом я могу плыть куда захочу. Даже всякое «захочу» по сути не ощущается «захочу», лишь поток и волны какие-то. Уф, подустал я рассуждать, хотите вотки, недотыкомки?
-Нет, я тоже не хочу, вотка - это больному припарки, точнее инъекция в сердце заведомо мертвому телу. Все оно не имеет значения, можно выпить вотки, а можно и не пить. Не знаю. И незнание мое деятельное, учоное блять.
- Все элементы, они так металлически блестят, так настояще-солнечно переливаются. Я перестал отрицать разум и место-в-мiре, выделять и выделяться из этого океана нечистот. Чистот - все слилось в одно зеленое, древнее, тяжелое, похожее на плазму или кисель море.
- Еще в прошлом веке я писал: разум дан, чтобы ураземеть собственное ничтожества. Однако если вдуматься, то в ситуации ничтожества, ничтожество равно, как и всякое «собственное» остается неразличимым. Как в клубке червяков, как в туше копошащейся жизни.
- В общем я хотел сказать, что жизнь органическая - является неким проджолжение жизни неорганической. Способ, жизнь - есть способ организации белковых тел, как Ф. Энгельс совершенно верно заметил, все остальное - чушь и надстройка над пищеварительно-осмотической основой. Как движутся веками камни, растут деревья, вверятся звезды, дует ветер, шагают облака, так и жизнь животная протекает завихряясь мириадами частиц и скоростей. Над всем этим сижу я - Мартин Хайдеггер, прозванный на Рязанском проспекте Мартын Хуило и не над всем даже, а всюду - внутри и снаружи, жонглируют, попёрдываю, короче говоря, маюсь дурью незная того, что это - дурь. Ибо не имею с чем сравнить, выявив тем самым, не имею языка, дабы выразить, сознания дабы высознанить и прочего в неразделенности.
- И превратился в некую пищеварительно-кишечную я радость, как бактерия, что молча и упорно участвует в общем деле животном. В самом деле, основной вопрос философии и прочих глупостей упирается в самого вопрошающего, в разум - обезьяну глядящую в зеркало.
Когда Мартин Хайдеггер, именуемый нами и Вами и всеми живыми-страждущими сущ-вами Мартыном Ивановичем Хуило, вышел изззапоя занимался рассвет. Выходил изззпоя он мучительно долго, равно как и длится долго долго это предложение, словно бы пытается что-то сказать, однако ничего…
- Ничего нет… блядь, только дождь барабанит в стекла моих больных глаз и никакие рукамойники, поребрики не связанные с жызнью неочистят стекла видеонаблюдения из моей головы, - говорил себе Мартын, почесывая репу, чищая картошку и сало нарезая мелкими кусочками, чтобы хватыло надольше.
- Водку пить - что жызнь мерещить, - так говорил мне папа, Заратустра… все перемешалось в неразличимую колбаску говна, такую плотную, как гуна тамас, блядь… я словно начинка из повидла находящаяся внутри ромовой бабы. То есть слепленной из теста, как гностики говорили хиле, ромовая баба, такая совейского производства, а внутри повидло из пирожков, как в школе советской, где учил ребят я мастурбировать я и немецкому языку, помница… да-а-а, золотые были времена. И сейчас сижу на параше, словно припудренный сахарной пудрой, начиненный весь сахарной ватой, обтекаемый будто корпус Жыгулей пятой модели и все вокруг тесто-масса такая и месит её мускулистая зечка, блядь, руки в портаках… работала такая в столовой у нас.
Мартин Хайдеггер, он же известный нам алкаш с рязанского проспекта, Мартын Батькович Хуило, пропахший фекалиями и прочим говном, пошол сегодня в магазин. За водкой. Разжился деньгми. Рупь денех получил, а за что непомнит уж. В воскресенье, в магазинах, по улицам, в санаториях и пенитенциариях господствующего дискурса - очереди, всякие пертурбации. Овощи стоят в очередях, хотят кровные денюжки отстоять в банкоматах. Наличные. Мартын почесал репу плешивую. И завернул в магазин Градус. Там водка палёная, хачи гонют. По сту рублей. Только для своих некоторые мысли:
Опохмел по доктору Малахову - стакан своей утренней мочи.
Читать книги, которые тебе интересны - невыносимо буржуазно. Вот в Демократической Кампучии, например, никто не читал книг, которые ему интересны…
Скорей бы, бля, война. Она расставит по своим местам фигурки - пешки, кони, кто еще там?… чтобы всё смешалось: люди, кони …
Житель Ростовской области, страдающий импотенцией решил сделать своей жене подарок. Нет, он не наелся виагры, дабы устроить ей жаркую ночь в постели. Он купил гранату. И перед тем, как ложиться, видя неизменные сокрушенные вздохи жены, он крикнул: «Ну что, сука, хотела взрывной оргазм? Получай!» Дернул чеку и кинулся в постель к жене. Оба погибли.
- Но две души живут во мне… как Фауст восклицал, а я де Хайдеггер, хоть Хуило меня по пачпорту звать, у меня есть вголове несколько несколько несколько голосов - это они… все поют, синичками драными, иной раз Я, который Ich обращается к Другому, который столь же Я. Непонятно ничего, а с голосами, что делать… да хуй бы с ними, продолжим про экзистенциальную ситуацию в районе рязанского проспекта. Она - мягко говоря, удручает. Удрученный я хожу-брожу и угла в угол, по угольям голыми пятками. Куда пойти? Куда податься? Всюду суки-бляди будут слова, да Мишка Косогоров, японские его острова! Когда я выпиваю вотки, смысл тут же выстраивается - выпить вотки еще. То есть направление движения, разматывание моей грязной половой тряпки, как уборщица в школе у нас - выжимала тряпку, так из меня выжимается Воля к Жизни, что ли, как его назвать по-немецки, непомню уж.
- Что думаю я тряпичными предложениями своими, развертыванием времени и так далее… выпьешь вотки - да еще, как М. Горький, в «На дне» что ли: «наше дело маленькое - выпил, да еще». Это все, конечно не относится к экзистенциальному аспекту. А экзистенциализм что? Экзистенциальничать да и только. Вотку пить - и то позитивней. Говорят, что-то является вредным для организма. Да нахуя мне мой организм? Я знаю - мой организм - лишь часть организма человечества. Убью его - «муравейник живет, тот кто лапку сломал не в счет», - Виктор Цой пел. Посему, да и не почему, мы должны культивировать Волю. Не слитную с общей волей к Жизни, но свою собственную чтоли. Как это сказать? да хуй его разберет.
- На самом деле неважно даже это… важным представляется - понять неважность всего. Да и к чему это, разве это важно? Нужно дазайн впитать, как губка, чтобы весь пропитался дазайном, словно фэйри губка посудомоечная, словно тряпка половая водою с хлоркой в школе у нас. И мыть мыть мыть. В школе вот, был я ... бедные бля дети. Их 10 лет мучают, заполоняют ум разной хуетой и установками и оставшуюся жызнь, ежили они умные на самом деле дети вынуждены от хуйни этой избавляться.