Гендин Геннадий Семенович. Из баек старого телемастера. Середина 50-х
Гендин Геннадий Семенович (р. 1930) автор многих книг для радиолюбителей и статей в журналах. Много лет проработал сначала в системе телевизионного сервиса "разъездным техником", а позже в качестве инженера-конструктора на московском объединении "ТЕМП".
ПУТЕШЕСТВИЕ С НОРМИРОВЩИЦЕЙ
В начале «эпохи телевидения», в 1949-50 годах, большинством наших граждан телевизор воспринимался как настоящее чудо техники, а людей, разбиравшихся в этой технике, считали без преувеличения кудесниками. Рядовой телемастер, возвративший к жизни поломавшийся телевизор, выглядел в глазах клиента корифеем, которого встречали и провожали с благоговейным трепетом.
Впрочем, ремонт и особенно обнаружение причины неисправности и вправду требовали достаточно серьёзного понимания принципа работы аппарата, и в немалой степени - интуиции, в основе которой лежал постепенно накапливающийся опыт предшествующих ремонтов.
Наша братия очень быстро поняла, какие выгоды можно извлечь из этой ситуации, и не преминула ими воспользоваться. Первый шаг был сделан при определении норм выработки и тарифов. Не составило большого труда убедить руководство ремонтных служб в том, что починить в течение рабочего дня больше двух телевизоров абсолютно нереально. Руководство, в массе своей разбиравшееся в телевизорах не больше рядовых клиентов, вынуждено было согласиться.
Два - значит два. Так и было записано в «положении о работе разъездных радиомехаников». А для мастеров стационара, которые по идее должны были выполнять особо сложные ремонты, эта цифра была уменьшена ещё вдвое. - А как же с загородными «точками»?! - дружно завопила братия. - Время на дорогу туда и обратно надо учитывать? Руководство почесало в затылке и дополнило положение уточнением: при вызовах за черту города норма составляет три телевизора на два дня - по полторы штуки в день.
Это нас вполне устраивало: получив в понедельник у диспетчера сразу восемь нарядов на всю неделю вперёд можно было перечинить все телевизоры за один, максимум полтора дня, и до следующего понедельника спокойно отдыхать или заниматься «халтурами».
Можно было идти и другим путём: делать ежедневно не два ремонта, а четыре-пять, что при сдельной оплате труда существенно улучшало наше благосостояние. Немудрено, что в этой ситуации директор и главный инженер Ателье получали свои «твёрдые оклады» в размере 1300 рублей (в денежных единицах 1950 года), тогда как большинство «разъездных» зарабатывали вполне официально по 3…4 тысячи. Между прочим, в эти годы новый автомобиль «Москвич-401» стоил в магазине всего 9 тысяч, поэтому немудрено, что уже через год работы, по меньшей мере, половина нашей братии стали автомобилистами.
В конце концов, до руководства дошло, что, если нам, шутя удаётся вдвое и даже втрое перевыполнять установленные нормы, то самое время пересмотреть эти нормы в сторону ужесточения. С этой целью было решено осуществить реальный хронометраж полного рабочего дня тех шустриков, официальный заработок которых перевалил за четыре с половиной тысячи. Одним из таких спринтеров оказался я.
* * *
Шёл апрель 1951 года. Весна полностью вступила в свои права, что сопровождалось соответствующим изменением состояния подмосковных проселочных дорог. Думаю, эта фраза для россиян не требует специального разъяснения. Хронометраж моего рабочего дня был назначен на очередной понедельник, для чего мне заранее были выданы три наряда на ремонт двух КВНов и одного Т-2, и дополнительно ещё три наряда на тот случай, если я справлюсь с ремонтами досрочно. Все телевизоры «проживали» в посёлках Томилино, Ильинка и Кратово.
Также заранее, в пятницу, меня познакомили с моей будущей «хронометристкой». Ею оказалась хрупкая тщедушная девица, не старше двадцати лет, по имени Татьяна, работница планового отдела МБОН - вновь созданного к тому времени Министерства Бытового Обслуживания Населения РСФСР.
Условились встретиться в понедельник у пригородных касс вокзала ровно в 9 утра - официальному моменту начала моего рабочего дня. Поскольку для меня такие поездки давно уже стали привычными, я был экипирован в соответствии с сезонными особенностями, а мои кирзовые сапоги были готовы противостоять натиску раскисших дорог районного значения.
Как и положено любой двадцатилетней девице, Татьяна опоздала почти на полчаса, за что сильно извинялась и просила не информировать об этом начальство. Поскольку любое промедление сегодня было в мою пользу, я клятвенно пообещал, что этот факт останется нашей маленькой общей тайной.
Расписание пригородных электричек «своего» направления я знал более твёрдо, чем таблицу умножения, поэтому для поездки в первый пункт нашего назначения - Томилино - выбрал ту из них, которая отходила раньше других и по моим сведениям в Томилино как раз не останавливалась.
Очень довольные таким «успешным» началом рабочего дня, мы загрузились в электричку. Татьяна достала из сумочки «Акт хронометража», и внесла в него первую запись об отбытии из столицы. Пока она с сосредоточенным видом выводила часы и минуты отправления электрички, я успел ознакомиться с её экипировкой, которая навела меня на грустные размышления. То есть, зонтиком на случай возможного дождя она запаслась, а вот вид её красивых «лодочек» на среднем каблучке породил во мне нехорошие предчувствия.
Станцию Томилино мы проскочили без остановки довольно быстро, о чём я «спохватился», когда было уже поздно. Посокрушавшись немного о такой досадной оплошности, мы доехали до станции Быково, сошли с поезда, и старательно обходя полужидкие грязевые озера, перебрались на противоположную платформу. Учитывая наш печальный опыт, на этот раз тщательно изучили «расписание движения пригородных поездов» в сторону Москвы и выбрали именно ту электричку, которая на платформе Томилино останавливалась. Выяснилось, что такая электричка будет… третьей по счёту.
Между тем, несмотря на отсутствие дождя, апрельский ветерок делал своё дело, поэтому к моменту прибытия «нашей электрички» Татьяна, облаченная в красивое, но лёгкое демисезонное пальтишко, с трудом сдерживала стук зубов. Я же, как бы не замечая этого, заливался соловьём, рассказывая ей всякие байки о нашей тяжелой службе.
У нашего первого клиента в Томилино мы оказались уже после полудня. Татьяна трясущейся рукой сделала соответствующую пометку в своём акте, а я приступил к изучению причин неисправности телевизора. С этой целью я разложил на обеденном столе в полный разворот принципиальную схему телевизора (которую знал практически наизусть), достал из чемодана помимо тестера и паяльника всё, что производило солидное впечатление, отвернул и разложил вокруг себя на полу заднюю стенку и поддон аппарата, потребовал у хозяйки переносную настольную лампу с удлинителем и после этого некоторое время манипулировал щупами тестера. О том, что в отсутствии синхронизации виновата перегоревшая лампа 6Н8С я догадался в первую же минуту, но сразу заменять её не стал. Татьяна тем временем слегка отогрелась и даже стала проявлять некоторый интерес к моей псевдодеятельности.
- Что-нибудь серьёзное?
- Вообще-то я вначале подумал, что из-за срыва генерации блокинг-генератора нарушился фазовый сдвиг в дифференциальной цепочке синхроселектора, но тогда бы и интегрирующий контур дискриминатора кадровой развёртки не стал формировать импульсы перемежения, а он их на самом деле формирует. Так что, по-видимому, дело не в блокинг-генераторе, а, скорее всего в задающем мультивибраторе схемы ключевой АРУ. Но не исключено, что дело может оказаться и в появлении переменной составляющей напряжения пульсации на выходе выпрямителя из-за потери ёмкости одного из электролитических конденсаторов, что часто приводит к пропаданию интерлессинга.
Неуверенность в причинах отказа телевизора была написана на моем лице так убедительно, что Татьяна, кивнув головой, сказала: - Понятно.
Провозившись таким образом ещё с полчаса, я пришёл к заключению о необходимости полной разборки телевизора с извлечением всех его составляющих из футляра. Осуществив это мероприятие, я ещё полчаса измерял тестером величины сопротивлений всех резисторов подряд, время от времени с умным сосредоточенным видом заглядывая в принципиальную схему, а один раз даже достал из чемодана справочный листок с цоколёвками радиоламп и некоторое время изучал его.
Наконец мне всё это осточертело, я заменил перегоревшую лампу и радостно заявил: - Ну конечно, я был прав. Всё дело именно в мультивибраторе.
После этого я потребовал у хозяйки влажную тряпку и десять минут самым тщательным образом вытирал поочередно каждую из 31 ламп, затем последовал процесс обратной сборки, после чего я торжественно включил телевизор, который - о, чудо! - сразу заработал.
Ликованию хозяйки и восхищению Татьяны не было предела. Однако я заявил, что мне не совсем нравится коэффициент нелинейности вертикальной развёртки и фокусировка изображения в верхнем левом квадрате. Устранение этих мнимых дефектов потребовало ещё получаса, после чего я предъявил хозяйке идеально работающий телевизор, заполнил наряд и попросил её в графе «отзыв о работе мастера» написать, нет ли у неё претензий ко мне и к качеству работы телевизора. О содержании её отзыва я, пожалуй, скромно умолчу.
* * *
Итак, с первым ремонтом мы благополучно справились, когда на Татьянином хронометре было около половины третьего. Я озабоченно покачал головой и сказал, что нам следует поторопиться, поскольку официально мой рабочий день заканчивается в 18:00, а мы ещё не обедали, на что мне полагалось 45 минут рабочего времени.
При упоминании об обеде Татьяна заметно оживилась и сказала, что нарушать установленный распорядок рабочего дня никак нельзя. Исходя из этой концепции мы отыскали ближайшее кафе-закусочную, в которой я по-царски, с учётом предельных возможностей местного шеф-повара, попотчевал свою строгую инспекторшу, после чего мы в значительно улучшившемся настроении прибыли на платформу Томилино, время от времени провожая взглядом электрички, на которые не распространялось МПСовское определение «…далее со всеми остановками».
Наконец, одна из электричек, сжалившись над нами, остановилась, забрала нас с собой и благополучно довезла до станции Ильинка. Когда мы покинули гостеприимный тёплый вагон, на хронометре Татьяны начался пятый час. Ожидавший нашего визита КВН и его хозяин гражданин Потёмкин жили на второй поперечной просеке. Последний раз я был у них примерно месяц назад и помнил, что просека расположена приблизительно в 10 минутах ходьбы прямо вдоль железнодорожного полотна по ходу поезда. Именно поэтому я галантно взял Татьяну под руку, перевел её через переезд на другую сторону и уверенно повёл в противоположном направлении.
За много лет работы в пригородах Москвы я установил любопытную закономерность: чем дальше вы удаляетесь от нужной вам улицы, тем меньше встречных знает, где эта улица находится. Поэтому уже через 20 минут нашего шлёпания по скользкой, грязной, полужидкой тропинке вглубь посёлка Ильинка практически ни один встречный не мог сказать, где же, в конце концов, находится эта чёртова вторая поперечная просека.
Посовещавшись на месте и принимая во внимание жалкий вид моей спутницы, особенно её модных «лодочек», было решено шлёпать тем же путём обратно на станцию и там уточнить у дежурного нужный нам адрес. Обратный путь занял не 20, а целых 30 минут, и к его концу я стал опасаться, что дальше мне придётся кроме чемодана тащить на себе и Татьяну.
Как выяснилось, нужная нам улица находилась вовсе не там, куда мы вначале отправились, а совсем в противоположном направлении. Ещё через четверть часа мы, наконец, разыскали обитель гражданина Потёмкина. К этому времени до конца моего официального рабочего дня оставалось чуть больше двадцати минут.
* * *
В акте, который на следующий день сдала Татьяна, было прямо указано, что запредельное количество телевизоров, которые опытнейший мастер может починить за городом в течение полного рабочего дня, составляет… полторы штуки, и что ни о каком увеличении нормы не может быть и речи.
Любопытно, что остальные семь контролёров, сопровождавшие семерых наших корифеев, как будто сговорившись, представили в министерство аналогичные заключения."
О ТЕЛЕВИЗОРЕ, ТЕЛЕФОНЕ И БОЛЬШЕВИКАХ
Среди моей многочисленной «элитной» клиентуры числилось много «звёзд первой величины» из самых различных социальных слоёв: народные артисты столичных театров, герои кинолент, директора крупнейших магазинов, члены правительства, министры, писатели - всех не перечислить. В моей записной книжке тех лет, которую я специально сохранил как реликвию, есть домашние адреса и телефоны Сергея Лемешева, Михаила Жарова, Клавдии Шульженко, Изабеллы Юрьевой, Льва Мирова, писателя Льва Кассиля, министров Серова, Щёлокова, Бенедиктова. Впрочем, сегодняшним читателям многие из этих имён вообще ни о чём не говорят, а некоторые вызывают лишь смутные воспоминания о том, что эти имена они где-то когда-то слышали.
Тот факт, что «букет» этих имён сконцентрировался в моей записной книжке, объяснялся довольно просто тем, что у многих из них были в эксплуатации не только наши отечественные радиоаппараты, но и привезённые «оттуда» импортные телевизоры, приёмники, магнитофоны, радиокомбайны, к обслуживанию которых наша официальная сервисная служба в то время была ещё не готова.
Одним из таких моих постоянных клиентов был Лев Михайлович Шаров. Для абсолютного большинства жителей нашей страны Лев Михайлович не представлял никакого интереса, а его служебная деятельность могла бы даже показаться пустяковой, несерьёзной и малоинтересной. Но для определённой категории граждан имя Льва Михайловича было не просто знакомо - в их оценке его рейтинг далеко превосходил рейтинги всех знаменитостей страны вместе взятых. Потому что Лев Михайлович был… что, думаете, угадаете? Напрасный труд, даже и не пытайтесь. Так вот, Лев Михайлович Шаров был начальником ДИЭЗПО, что в переводе с языка аббревиатур на нормальный русский язык означает Дирекция по Изданию и Экспедированию Знаков Почтовой Оплаты.
Звучит на первый взгляд немного странно, но отнюдь не внушительно и даже на первый взгляд где-то перекликается с хорошо знакомым ДЭЗом - дирекцией эксплуатации зданий. Но если вместо каких-то знаков почтовой оплаты сказать попросту, по-русски «почтовые марки», то тогда вы сразу смекнёте, что Лев Михайлович был Королём, Президентом, Цезарем, наконец - Императором и Властелином огромной империи, которая называлась филателией.
В империи Льва Михайловича только у нас в стране насчитывалось несколько десятков миллионов подданных, филателистическая жизнь которых целиком и полностью зависела исключительно от него, поскольку только он один, Лев Михайлович Шаров, единолично решал, когда, сколько и каких именно марок будет выпущено в стране, где, когда и в какие часы будут осуществляться спецгашения этих марок и особых «тематических» конвертов.
Власть его внутри своей империи была безгранична и не шла ни в какое сравнение с властью государственных особ любого ранга. Над ним практически не было никакого руководства, хотя формально ДИЭЗПО входило в структуру министерства Связи, и когда, например, Леонид Ильич Брежнев желал лично побеседовать со Львом Михайловичем Шаровым, то во время таких бесед посторонних, как принято говорить, просили удалиться, и содержание их бесед оставалось между ними. А такие беседы происходили не так уж и редко и обычно предшествовали выездам Генсека за рубеж, поскольку последний любил не только получать дорогие подарки, но и сам выступать в роли дарителя уникальных и раритетных «знаков почтовой оплаты».
Иногда, будучи в особо хорошем расположении духа, Лев Михайлович, с которым у нас сразу же установились неформальные дружеские отношения, одаривал и меня царскими подарками вроде альбома с маркированными конвертами с изображениями всех советских космонавтов, начиная с Гагарина, с их личными подписями (не факсимильными, а именно подлинными, собственной авторучкой!) или конвертами со спецгашениями на борту космических кораблей и орбитальной станции «Мир».
Однако вернёмся всё же к теме нашего рассказа. Итак, в один прекрасный день мне на работу позвонил Лев и попросил оказать ему помощь: его вышестоящему начальнику вечером привезли какой-то заумный музыкально-телевизионный центр с инструкцией на японском языке и к нему целую коробку разных шлангов, в которых он сам никак не разберётся. Ещё Лев сказал, что через 10 минут заедет за мной, а от меня мы заедем к «шишке».
Он и вправду приехал уже через 10 минут, и мы отправились на Старую Площадь. По дороге я спросил, откуда вдруг у него появилось «вышестоящее начальство»? - Вообще-то мы формально подчиняемся напрямую министру связи, но фактически он в наши дела вмешиваться не имеет права, а курирует нас начальник управления связи ЦК КПСС, - пояснил Лев, - вот к нему-то мы сейчас и едем. В здании ЦК нас уже ожидал провожатый, с которым мы, получив заранее оформленные пропуска, поднялись на лифте, не помню уж на какой этаж. Перед входом в коридор у нас ещё раз очень внимательно проверили пропуска и паспорта, придирчиво определили степень сходства наших лиц с изображениями на фото и, наконец, впустили в святая святых.
Начальник управления показался мне несколько тучноватым и почти сердитым: возможно, впрочем, что в этот день в его ведомстве что-то было не так или он остался недоволен телефонным разговором, поскольку в момент нашего появления он что-то писал правой рукой, а в левой, лежащей на столе, сжимал телефонную трубку. Увидев нас, он молча положил трубку на рычаг одного из, по крайней мере, десяти телефонов и коротко бросил, указав на целую галерею стульев: - Прошу!
Затем взглянул на стоявшие в углу большие напольные часы в роскошном деревянном футляре, показывавшие без четверти одиннадцать, добавил:
- К сожалению, у нас есть только десять минут. Успеете рассказать, что к чему? Я захватил с собой эти иероглифы, но, к сожалению, в инструкции нет картинок, а я с этой техникой раньше не встречался. К счастью для нас всех, я уже сталкивался с таким аппаратом в Торговой Палате, поэтому я попросил лист бумаги, пронумеровал в инструкции все блоки и все шланги и на листе пометил русскими буквами, что с чем следует соединять, а также как пользоваться сенсорной кнопочной станцией для управления комбайном.
- Вот и отлично! - сказал он. - Сейчас я, к сожалению, занят и не смогу с вами поехать, так что вы со Львом Михайловичем поезжайте ко мне домой одни, все подсоедините, отрегулируйте, а вечером часов в десять я позвоню вам домой, если что-нибудь будет неясно.
- Эго не поздно? - добавил он, повернувшись ко мне.
- Это не поздно, - ответил я, - но боюсь, что из этого ничего не получится, так как у меня нет домашнего телефона. - Нет телефона??! - казалось, он был не просто удивлён, но потрясён моим заявлением. - Почему нет??! - Видите ли, мы только что получили квартиру в новом районе, и там ещё нет телефонной подстанции. Здесь я должен объяснить нашим сегодняшним читателям, что в те годы получить личный телефон можно было только единственным путём - записавшись в общую очередь и отстояв в ней минимум полтора-два года. При этом никаких льгот и привилегий на эту очередь не распространялось, а в районах новостроек, как в моём случае, где ещё не было собственной АТС, даже не производилась запись желающих в очередь.
После этого моего сообщения, он молча оторвал от блокнота листок, протянул его мне и сказал: - Напишите ваш полный адрес. Я написал, хотя и не понял, для чего это надо. Он, в это время не оборачиваясь, снял наощупь трубку с одного из телефонов, взял у меня написанный листок и, ни к кому не обращаясь, просто продиктовал в трубку мой адрес. Затем подождал не более минуты, так же молча кивнул, приписал что-то на моей шпаргалке, после чего положил трубку на рычаг, переписал с моего листка что-то к себе в блокнот и вернул мне мою записку.
- Вот здесь номер вашего домашнего телефона. И, вставая из-за стола, добавил: - Так я сегодня вечером позвоню. А теперь извините, мне нужно идти.
* * *
- Послушай, Лев, это что, розыгрыш? - спросил я, когда мы сели в машину. - Я же ясно сказал, что у нас там нет ещё даже АТС.
Лев засмеялся и весело ответил: - Раз сказал, что позвонит, значит позвонит. В этом здании трепачей не держат. И потом, разве ты забыл, что «… нет таких преград, которые бы не могли преодолеть большевики»? И, уже посерьёзнев, добавил: - Можешь не сомневаться, к вечеру телефон у тебя будет. Я знаю, кому он давал указания - это прямой телефон моего шефа, Псурцева - министра связи. Кстати, дай-ка я перепишу к себе твой номер…
* * *
Когда вечером я вернулся домой, меня встретила перепуганная дочка. - Слушай, пап! Тут без тебя приходили какие-то три мужика и сказали, что будут ставить телефон. Я сначала не хотела их пускать, но они назвали твою фамилию, и я их пустила. Они и правда поставили телефон и при этом всё допытывались, что ты за шишка, потому что их послал лично министр.
- Но куда же они его подключили то?!! - воскликнул я. - А они приехали с такой здоровенной пожарной лестницей и сказали, что пока протянут воздушку-времянку в МИФИ. А телефон и вправду работает, я уже звонила бабушке, а она - мне!
* * *
После этого случая я почти уверовал в то, что в нашей стране для истинных большевиков и впрямь нет непреодолимых преград. Если, конечно, при этом исходить из того, что понятие большевик является производным не от слова большинство, а от слова БОЛЬШОЙ.
Во время работы в Кремле... ....Обедали мы в так называемой «Арсенальской» столовой для рядового персонала Кремля, где кормили очень сытно, очень вкусно и почти бесплатно. С этим последним мне запомнился забавный случай. Я уже говорил, что мне в подмогу были прикомандированы шесть наших заводских сотрудников. Один из них, монтажёр Ваня, отличался хорошим аппетитом, и в нашей заводской столовой всегда брал два обеда. В первый день нашего пребывания в Кремле, когда подошло время обеда, и все мы были готовы отправиться в Арсенальскую столовую, Ваня заявил, что обедать не пойдёт.
- Это ещё почему? - удивился я. Он вначале начал бормотать что-то невразумительное, а потом по секрету, мне на ушко, сообщил, что у него с собой всего один рубль, так что кремлёвская столовая ему не по карману.
Я рассмеялся, поскольку до этого бывал в Кремле много раз и всегда обедал именно в Арсенальской. - Знаешь, Иван, я предлагаю тебе пари: ты заказываешь в столовой любые блюда, в том числе самые дорогие и в любом количестве, и если ты сможешь за один раз съесть все, что заказал на сумму в один рубль, я обязуюсь бесплатно, за свой счёт кормить тебя все полгода. Иван оживился, похлопал себя по пузу, зная свои возможности по части еды. Увы, его радость была преждевременной, поскольку он и предположить не мог, как, чем, и за какие деньги Советская власть кормит тех, кто её, эту власть обслуживает.
Могу сказать, что Ванюша позорно проиграл пари, поскольку не смог съесть того, что обошлось ему в 63 копейки. Можете мне не верить, это дело ваше, но тогда, осенью 1958 года, за целых три года до «хрущёвской» денежной реформы, полная до краёв тарелка флотского борща с хорошим куском свинины стоила в Арсенальской столовой Кремля… 6 копеек, салат из одного большого помидора и такого же большого огурца с ложкой сметаны - 11 копеек, две котлеты или четыре биточка (на выбор) с целой миской жареного картофеля - 12 копеек, стакан вишнёвого компота - 3 копейки. Эти цифры я не запомнил и не придумал: просто я сохранил на память о Кремле один экземпляр меню, который, признаюсь, преднамеренно украл, хотя и спустя почти полвека не раскаиваюсь в совершённом преступлении.
*****
.....Я уже раньше упоминал, что в течение почти двух лет мне пришлось обслуживать телевизионный парк Московского Кремля. Телевизоры в Кремле в ту пору были далеко не в каждом помещении, а только в кабинетах достаточно высоких руководителей. В основном это были хорошо зарекомендовавшие себя «Т-2-Ленинград», а в кабинетах членов Политбюро, Правительства и руководителей Верховного Совета с некоторых пор были установлены самые современные, престижные телерадиокомбайны «Т-3-Ленинград», специально разработанные и изготовленные для этой цели ленинградским заводом имени Козицкого под руководством главного конструктора этой модели Давида Самуиловича Хейфеца.
В комбайнах, помимо телевизора с огромным по тем временам экраном (представляете - 31 см по диагонали!!!), были смонтированы всеволновый радиоприёмник и проигрыватель грампластинок, а также мощный двадцативаттный усилитель с соответствующим громкоговорителем
Было выпущено всего чуть больше 50 таких аппаратов, большая часть из них находилась в кремлёвских кабинетах и на Старой площади, но несколько штук было и в частном владении, например, у Патриарха Всея Руси Алексия, у премьера Косыгина, у министра Госбезопасности Серова, у начальника секретариата Верховного Совета Деркачёва. Все они были «закреплены» за мной, и я отвечал за их бесперебойную работу.
Интересен был сам «техпроцесс» такого обслуживания. Каждое утро я был обязан появляться в проходной Кремля слева от Спасских ворот и выяснять у дежурного, есть ли заявки на ремонт «моих» телевизоров. Если таковые были, ко мне выходил «товарищ» в штатском, забирал мой походный чемоданчик с инструментом и деталями, моё служебное удостоверение, после чего вместо товарища выходил обыкновенный солдат (скорее всего, в чине майора), который сопровождал меня неотступно до самых дверей нужного кабинета.
В кабинете меня уже ожидал товарищ с моим чемоданчиком. Пока я занимался ремонтом телевизора, он делал вид, что с увлечением изучает газету «Советский спорт». Закончив ремонт, я предъявлял ему работающий телевизор с открытой задней стенкой, он внимательно осматривал, не заложено ли в него чего-нибудь лишнего, затем крышка закрывалась под его неусыпным наблюдением, я опечатывал телевизор своим именным пломбиром, и процесс моей транспортировки осуществлялся в обратном порядке. В бюро пропусков мне возвращали чемоданчик, пропуск, подписывали наряд, и я был свободен до завтра
В тот злополучный день ремонта потребовал телекомбайн «Т-3» в кабинете Ворошилова. Никаких проблем с ремонтом у нас не возникло, поскольку неисправным оказался не телевизор, а кинескоп. Я сообщил об этом товарищу, тот в свою очередь связался с кем-то по телефону, после чего сказал, что объявляется двухчасовой перерыв, пока с московского электролампового завода привезут новую трубку. На этот период мне было предложено погулять по набережной или посетить ГУМ.
Через два часа новый кинескоп был уже в кабинете, я установил его в телевизор, сдал товарищу работу, опломбировал обе задние стенки и с чувством исполненного долга покинул Кремль. Мне и в голову не приходило, какие за этим последуют события.
А события последовали самые неожиданные. Я в те годы снимал комнату в частном доме в районе Преображенки. Поздно вечером, подходя к дому, я увидел во дворе незнакомую темно-серую «Победу». Едва я поравнялся с ней, как открылась задняя дверца, оттуда вылез капитан в форме внутренних войск и скорее утвердительно, чем вопросительно, поинтересовался моей личностью. Убедившись, что я и есть предмет их ожиданий, меня достаточно вежливо, но решительно усадили в машину и на мои недоумённые вопросы посоветовали помолчать во избежание неприятностей.
* * *
Помещение, в которое меня доставили, оказалось обычной «жилой» квартирой в самом обыкновенном неказистом двухэтажном особнячке, каких немало в старых московских переулочках внутри Садового кольца. Входную дверь снаружи никто не охранял, но когда препровождавший меня капитан позвонил в звонок, её открыл солдат с автоматом и, молча кивнув, пропустил нас внутрь. За дверью оказалась маленькая прихожая, в которую выходили три другие двери, одна из которых со стороны прихожей была забрана крупной решёткой. Капитан взял из шкафчика, висевшего над столом охранника, один ключ, открыл им зарешёченную дверь и кивком головы сделал мне знак.
- Может, всё-таки объясните, в чём дело и как это следует понимать? - решил я, наконец, прервать затянувшееся молчание.
- В своё время, - ответил капитан и вслед за этим неуловимым профессиональным движением затолкнул меня внутрь комнаты и захлопнул за мной дверь.
Описать комнату я не могу, поскольку в ней не было ни окон, ни электрической лампочки, и после того, как за мной захлопнулась дверь, я оказался в кромешной темноте.
То, что стучать в дверь и требовать каких-либо объяснений совершенно бессмысленно, я понял ещё раньше и заставил себя набраться терпения и не реагировать никак, чтобы не давать повода применить обычные в таких случаях методы усмирения. Естественно, что и представление о времени у меня оказалось весьма смутным, однако я легко сообразил, что до утра, скорее всего, никто со мной разговаривать не будет.
Так оно и вышло. Когда дверь моего «люкса», наконец, отворилась, в прихожую через одну из открытых дверей лился яркий солнечный свет, вероятнее всего, из окна. Тот же капитан с полным безразличием на лице и так же молча указал мне на раскрытую дверь, в которую я так же молча проследовал. Дверь за мной закрылась, и я оказался один на один с сидящим за столом полковником. К какой из служб безопасности он относился, не могу сказать, поскольку в погонной символике практически не разбирался.
- Садись! - коротко изрёк он, показав на стоящий перед столом стул. - Вот бумага, ручка, пиши всё подробно.
- О чём писать!? - не выдержав, вспылил я. - Кто-нибудь объяснит мне, наконец, в чём дело?
- Не валяй дурака. - спокойно и не повышая голоса, ответил он. - Пиши всё подробно, ничего не упуская, нас интересуют все мелочи и детали.
- Да Вы что, в самом деле?! - заорал я. - О чём я должен писать? Какие подробности?
- Значит, по-хорошему не хочешь, - так же рассудительно резюмировал полковник. - Ну что ж, будь по-твоему, придётся применить другие меры…
- Да при чём тут не хочу? Можете Вы понять, что я не имею ни малейшего представления о том, что происходит, и что Вы хотите от меня услышать?
- Нет, вы только посмотрите на него! - полковник вдруг неожиданно рассмеялся. - Он, оказывается, ни о чём не догадывается! Ну, так я тебе подскажу: опиши подробно, как готовилось покушение на Председателя Президиума Верховного Совета товарища Ворошилова, кто был инициатором, сколько человек участвовало - перечисли всех по фамилиям; как распределялись роли, кому и как удалось пронести в кабинет взрывчатку, какова твоя личная роль в этом гнусном деле. В общем, опиши всё в подробностях, не упуская ни одной мелочи. И учти - я сверю твои показания с показаниями остальных заговорщиков, и если они не совпадут, пеняй на себя!
* * *
Только спустя три дня, когда меня так же внезапно и без всяких объяснений буквально вытолкнули взашей на улицу, мне удалось восстановить полную картину происшедшего. Оказалось, дело было так: примерно через два часа после моего ухода из кабинета Ворошилова его секретарь решил посмотреть, действительно ли телевизор в порядке, поскольку знал, что вечером «хозяин» обязательно будет смотреть футбол. Он открыл дубовые дверцы шкафа, закрывавшие экран и ручки управления, повернул выключатель, и в этот же момент внутри шкафа комбайна прогремел мощный взрыв.
Взрывом вдребезги разнесло всю верхнюю честь шкафа, оторвало крышку отсеков проигрывателя пластинок и приёмника, выбросило из шкафа сам проигрыватель и разбросало по всему кабинету осколки… взорвавшегося кинескопа. Сегодняшним ремонтникам этого не понять: нынешние кинескопы сами по себе никогда не взрываются, а тогда, в пятидесятые годы, самовзрыв кинескопа был делом нередким из-за несовершенной технологии их изготовления.
Реакция на это событие последовала мгновенная: оно было квалифицировано как террористический акт, как покушение на главу государства со всеми вытекающими из этого последствиями. К вечеру этого злополучного дня помимо меня было арестовано не менее 20 человек. Среди них - начальник ОТК московского электролампового завода Александр Константинович Яни, начальник и старший мастер цеха кинескопов, начальник отдела сбыта и кладовщик центрального склада МЭЛЗа, шофёр «пикапчика» и сопровождающий, доставлявшие кинескоп в Кремль, «товарищ», проверявший мой чемоданчик, солдат-майор, сопровождавший меня по территории Кремля, и ещё ряд лиц, попавших в список подозреваемых. Спецрейсом самолёта из Ленинграда ночью был доставлен в Москву даже главный конструктор этой модели телевизора Д.С. Хейфец, ни сном, ни духом не подозревавший обо всей этой истории.
Три дня несколько специальных комиссий тщательно изучали все подробности происшедшего, пока, наконец, не пришли к заключению, что злополучный кинескоп взорвался самопроизвольно и вне всякой связи с ремонтом телевизора. А ведь все могло кончиться совсем иначе. И как тут не вспомнить слова, сказанные однажды Владиславом Гомулкой: «Органы НКВД могли распространить категорию «врага народа» на любого - в ряде случаев для этого не требовался даже формальный повод». А уж Гомулка знал, что говорил!"
ПУТЕШЕСТВИЕ С НОРМИРОВЩИЦЕЙ
В начале «эпохи телевидения», в 1949-50 годах, большинством наших граждан телевизор воспринимался как настоящее чудо техники, а людей, разбиравшихся в этой технике, считали без преувеличения кудесниками. Рядовой телемастер, возвративший к жизни поломавшийся телевизор, выглядел в глазах клиента корифеем, которого встречали и провожали с благоговейным трепетом.
Впрочем, ремонт и особенно обнаружение причины неисправности и вправду требовали достаточно серьёзного понимания принципа работы аппарата, и в немалой степени - интуиции, в основе которой лежал постепенно накапливающийся опыт предшествующих ремонтов.
Наша братия очень быстро поняла, какие выгоды можно извлечь из этой ситуации, и не преминула ими воспользоваться. Первый шаг был сделан при определении норм выработки и тарифов. Не составило большого труда убедить руководство ремонтных служб в том, что починить в течение рабочего дня больше двух телевизоров абсолютно нереально. Руководство, в массе своей разбиравшееся в телевизорах не больше рядовых клиентов, вынуждено было согласиться.
Два - значит два. Так и было записано в «положении о работе разъездных радиомехаников». А для мастеров стационара, которые по идее должны были выполнять особо сложные ремонты, эта цифра была уменьшена ещё вдвое. - А как же с загородными «точками»?! - дружно завопила братия. - Время на дорогу туда и обратно надо учитывать? Руководство почесало в затылке и дополнило положение уточнением: при вызовах за черту города норма составляет три телевизора на два дня - по полторы штуки в день.
Это нас вполне устраивало: получив в понедельник у диспетчера сразу восемь нарядов на всю неделю вперёд можно было перечинить все телевизоры за один, максимум полтора дня, и до следующего понедельника спокойно отдыхать или заниматься «халтурами».
Можно было идти и другим путём: делать ежедневно не два ремонта, а четыре-пять, что при сдельной оплате труда существенно улучшало наше благосостояние. Немудрено, что в этой ситуации директор и главный инженер Ателье получали свои «твёрдые оклады» в размере 1300 рублей (в денежных единицах 1950 года), тогда как большинство «разъездных» зарабатывали вполне официально по 3…4 тысячи. Между прочим, в эти годы новый автомобиль «Москвич-401» стоил в магазине всего 9 тысяч, поэтому немудрено, что уже через год работы, по меньшей мере, половина нашей братии стали автомобилистами.
В конце концов, до руководства дошло, что, если нам, шутя удаётся вдвое и даже втрое перевыполнять установленные нормы, то самое время пересмотреть эти нормы в сторону ужесточения. С этой целью было решено осуществить реальный хронометраж полного рабочего дня тех шустриков, официальный заработок которых перевалил за четыре с половиной тысячи. Одним из таких спринтеров оказался я.
* * *
Шёл апрель 1951 года. Весна полностью вступила в свои права, что сопровождалось соответствующим изменением состояния подмосковных проселочных дорог. Думаю, эта фраза для россиян не требует специального разъяснения. Хронометраж моего рабочего дня был назначен на очередной понедельник, для чего мне заранее были выданы три наряда на ремонт двух КВНов и одного Т-2, и дополнительно ещё три наряда на тот случай, если я справлюсь с ремонтами досрочно. Все телевизоры «проживали» в посёлках Томилино, Ильинка и Кратово.
Также заранее, в пятницу, меня познакомили с моей будущей «хронометристкой». Ею оказалась хрупкая тщедушная девица, не старше двадцати лет, по имени Татьяна, работница планового отдела МБОН - вновь созданного к тому времени Министерства Бытового Обслуживания Населения РСФСР.
Условились встретиться в понедельник у пригородных касс вокзала ровно в 9 утра - официальному моменту начала моего рабочего дня. Поскольку для меня такие поездки давно уже стали привычными, я был экипирован в соответствии с сезонными особенностями, а мои кирзовые сапоги были готовы противостоять натиску раскисших дорог районного значения.
Как и положено любой двадцатилетней девице, Татьяна опоздала почти на полчаса, за что сильно извинялась и просила не информировать об этом начальство. Поскольку любое промедление сегодня было в мою пользу, я клятвенно пообещал, что этот факт останется нашей маленькой общей тайной.
Расписание пригородных электричек «своего» направления я знал более твёрдо, чем таблицу умножения, поэтому для поездки в первый пункт нашего назначения - Томилино - выбрал ту из них, которая отходила раньше других и по моим сведениям в Томилино как раз не останавливалась.
Очень довольные таким «успешным» началом рабочего дня, мы загрузились в электричку. Татьяна достала из сумочки «Акт хронометража», и внесла в него первую запись об отбытии из столицы. Пока она с сосредоточенным видом выводила часы и минуты отправления электрички, я успел ознакомиться с её экипировкой, которая навела меня на грустные размышления. То есть, зонтиком на случай возможного дождя она запаслась, а вот вид её красивых «лодочек» на среднем каблучке породил во мне нехорошие предчувствия.
Станцию Томилино мы проскочили без остановки довольно быстро, о чём я «спохватился», когда было уже поздно. Посокрушавшись немного о такой досадной оплошности, мы доехали до станции Быково, сошли с поезда, и старательно обходя полужидкие грязевые озера, перебрались на противоположную платформу. Учитывая наш печальный опыт, на этот раз тщательно изучили «расписание движения пригородных поездов» в сторону Москвы и выбрали именно ту электричку, которая на платформе Томилино останавливалась. Выяснилось, что такая электричка будет… третьей по счёту.
Между тем, несмотря на отсутствие дождя, апрельский ветерок делал своё дело, поэтому к моменту прибытия «нашей электрички» Татьяна, облаченная в красивое, но лёгкое демисезонное пальтишко, с трудом сдерживала стук зубов. Я же, как бы не замечая этого, заливался соловьём, рассказывая ей всякие байки о нашей тяжелой службе.
У нашего первого клиента в Томилино мы оказались уже после полудня. Татьяна трясущейся рукой сделала соответствующую пометку в своём акте, а я приступил к изучению причин неисправности телевизора. С этой целью я разложил на обеденном столе в полный разворот принципиальную схему телевизора (которую знал практически наизусть), достал из чемодана помимо тестера и паяльника всё, что производило солидное впечатление, отвернул и разложил вокруг себя на полу заднюю стенку и поддон аппарата, потребовал у хозяйки переносную настольную лампу с удлинителем и после этого некоторое время манипулировал щупами тестера. О том, что в отсутствии синхронизации виновата перегоревшая лампа 6Н8С я догадался в первую же минуту, но сразу заменять её не стал. Татьяна тем временем слегка отогрелась и даже стала проявлять некоторый интерес к моей псевдодеятельности.
- Что-нибудь серьёзное?
- Вообще-то я вначале подумал, что из-за срыва генерации блокинг-генератора нарушился фазовый сдвиг в дифференциальной цепочке синхроселектора, но тогда бы и интегрирующий контур дискриминатора кадровой развёртки не стал формировать импульсы перемежения, а он их на самом деле формирует. Так что, по-видимому, дело не в блокинг-генераторе, а, скорее всего в задающем мультивибраторе схемы ключевой АРУ. Но не исключено, что дело может оказаться и в появлении переменной составляющей напряжения пульсации на выходе выпрямителя из-за потери ёмкости одного из электролитических конденсаторов, что часто приводит к пропаданию интерлессинга.
Неуверенность в причинах отказа телевизора была написана на моем лице так убедительно, что Татьяна, кивнув головой, сказала: - Понятно.
Провозившись таким образом ещё с полчаса, я пришёл к заключению о необходимости полной разборки телевизора с извлечением всех его составляющих из футляра. Осуществив это мероприятие, я ещё полчаса измерял тестером величины сопротивлений всех резисторов подряд, время от времени с умным сосредоточенным видом заглядывая в принципиальную схему, а один раз даже достал из чемодана справочный листок с цоколёвками радиоламп и некоторое время изучал его.
Наконец мне всё это осточертело, я заменил перегоревшую лампу и радостно заявил: - Ну конечно, я был прав. Всё дело именно в мультивибраторе.
После этого я потребовал у хозяйки влажную тряпку и десять минут самым тщательным образом вытирал поочередно каждую из 31 ламп, затем последовал процесс обратной сборки, после чего я торжественно включил телевизор, который - о, чудо! - сразу заработал.
Ликованию хозяйки и восхищению Татьяны не было предела. Однако я заявил, что мне не совсем нравится коэффициент нелинейности вертикальной развёртки и фокусировка изображения в верхнем левом квадрате. Устранение этих мнимых дефектов потребовало ещё получаса, после чего я предъявил хозяйке идеально работающий телевизор, заполнил наряд и попросил её в графе «отзыв о работе мастера» написать, нет ли у неё претензий ко мне и к качеству работы телевизора. О содержании её отзыва я, пожалуй, скромно умолчу.
* * *
Итак, с первым ремонтом мы благополучно справились, когда на Татьянином хронометре было около половины третьего. Я озабоченно покачал головой и сказал, что нам следует поторопиться, поскольку официально мой рабочий день заканчивается в 18:00, а мы ещё не обедали, на что мне полагалось 45 минут рабочего времени.
При упоминании об обеде Татьяна заметно оживилась и сказала, что нарушать установленный распорядок рабочего дня никак нельзя. Исходя из этой концепции мы отыскали ближайшее кафе-закусочную, в которой я по-царски, с учётом предельных возможностей местного шеф-повара, попотчевал свою строгую инспекторшу, после чего мы в значительно улучшившемся настроении прибыли на платформу Томилино, время от времени провожая взглядом электрички, на которые не распространялось МПСовское определение «…далее со всеми остановками».
Наконец, одна из электричек, сжалившись над нами, остановилась, забрала нас с собой и благополучно довезла до станции Ильинка. Когда мы покинули гостеприимный тёплый вагон, на хронометре Татьяны начался пятый час. Ожидавший нашего визита КВН и его хозяин гражданин Потёмкин жили на второй поперечной просеке. Последний раз я был у них примерно месяц назад и помнил, что просека расположена приблизительно в 10 минутах ходьбы прямо вдоль железнодорожного полотна по ходу поезда. Именно поэтому я галантно взял Татьяну под руку, перевел её через переезд на другую сторону и уверенно повёл в противоположном направлении.
За много лет работы в пригородах Москвы я установил любопытную закономерность: чем дальше вы удаляетесь от нужной вам улицы, тем меньше встречных знает, где эта улица находится. Поэтому уже через 20 минут нашего шлёпания по скользкой, грязной, полужидкой тропинке вглубь посёлка Ильинка практически ни один встречный не мог сказать, где же, в конце концов, находится эта чёртова вторая поперечная просека.
Посовещавшись на месте и принимая во внимание жалкий вид моей спутницы, особенно её модных «лодочек», было решено шлёпать тем же путём обратно на станцию и там уточнить у дежурного нужный нам адрес. Обратный путь занял не 20, а целых 30 минут, и к его концу я стал опасаться, что дальше мне придётся кроме чемодана тащить на себе и Татьяну.
Как выяснилось, нужная нам улица находилась вовсе не там, куда мы вначале отправились, а совсем в противоположном направлении. Ещё через четверть часа мы, наконец, разыскали обитель гражданина Потёмкина. К этому времени до конца моего официального рабочего дня оставалось чуть больше двадцати минут.
* * *
В акте, который на следующий день сдала Татьяна, было прямо указано, что запредельное количество телевизоров, которые опытнейший мастер может починить за городом в течение полного рабочего дня, составляет… полторы штуки, и что ни о каком увеличении нормы не может быть и речи.
Любопытно, что остальные семь контролёров, сопровождавшие семерых наших корифеев, как будто сговорившись, представили в министерство аналогичные заключения."
О ТЕЛЕВИЗОРЕ, ТЕЛЕФОНЕ И БОЛЬШЕВИКАХ
Среди моей многочисленной «элитной» клиентуры числилось много «звёзд первой величины» из самых различных социальных слоёв: народные артисты столичных театров, герои кинолент, директора крупнейших магазинов, члены правительства, министры, писатели - всех не перечислить. В моей записной книжке тех лет, которую я специально сохранил как реликвию, есть домашние адреса и телефоны Сергея Лемешева, Михаила Жарова, Клавдии Шульженко, Изабеллы Юрьевой, Льва Мирова, писателя Льва Кассиля, министров Серова, Щёлокова, Бенедиктова. Впрочем, сегодняшним читателям многие из этих имён вообще ни о чём не говорят, а некоторые вызывают лишь смутные воспоминания о том, что эти имена они где-то когда-то слышали.
Тот факт, что «букет» этих имён сконцентрировался в моей записной книжке, объяснялся довольно просто тем, что у многих из них были в эксплуатации не только наши отечественные радиоаппараты, но и привезённые «оттуда» импортные телевизоры, приёмники, магнитофоны, радиокомбайны, к обслуживанию которых наша официальная сервисная служба в то время была ещё не готова.
Одним из таких моих постоянных клиентов был Лев Михайлович Шаров. Для абсолютного большинства жителей нашей страны Лев Михайлович не представлял никакого интереса, а его служебная деятельность могла бы даже показаться пустяковой, несерьёзной и малоинтересной. Но для определённой категории граждан имя Льва Михайловича было не просто знакомо - в их оценке его рейтинг далеко превосходил рейтинги всех знаменитостей страны вместе взятых. Потому что Лев Михайлович был… что, думаете, угадаете? Напрасный труд, даже и не пытайтесь. Так вот, Лев Михайлович Шаров был начальником ДИЭЗПО, что в переводе с языка аббревиатур на нормальный русский язык означает Дирекция по Изданию и Экспедированию Знаков Почтовой Оплаты.
Звучит на первый взгляд немного странно, но отнюдь не внушительно и даже на первый взгляд где-то перекликается с хорошо знакомым ДЭЗом - дирекцией эксплуатации зданий. Но если вместо каких-то знаков почтовой оплаты сказать попросту, по-русски «почтовые марки», то тогда вы сразу смекнёте, что Лев Михайлович был Королём, Президентом, Цезарем, наконец - Императором и Властелином огромной империи, которая называлась филателией.
В империи Льва Михайловича только у нас в стране насчитывалось несколько десятков миллионов подданных, филателистическая жизнь которых целиком и полностью зависела исключительно от него, поскольку только он один, Лев Михайлович Шаров, единолично решал, когда, сколько и каких именно марок будет выпущено в стране, где, когда и в какие часы будут осуществляться спецгашения этих марок и особых «тематических» конвертов.
Власть его внутри своей империи была безгранична и не шла ни в какое сравнение с властью государственных особ любого ранга. Над ним практически не было никакого руководства, хотя формально ДИЭЗПО входило в структуру министерства Связи, и когда, например, Леонид Ильич Брежнев желал лично побеседовать со Львом Михайловичем Шаровым, то во время таких бесед посторонних, как принято говорить, просили удалиться, и содержание их бесед оставалось между ними. А такие беседы происходили не так уж и редко и обычно предшествовали выездам Генсека за рубеж, поскольку последний любил не только получать дорогие подарки, но и сам выступать в роли дарителя уникальных и раритетных «знаков почтовой оплаты».
Иногда, будучи в особо хорошем расположении духа, Лев Михайлович, с которым у нас сразу же установились неформальные дружеские отношения, одаривал и меня царскими подарками вроде альбома с маркированными конвертами с изображениями всех советских космонавтов, начиная с Гагарина, с их личными подписями (не факсимильными, а именно подлинными, собственной авторучкой!) или конвертами со спецгашениями на борту космических кораблей и орбитальной станции «Мир».
Однако вернёмся всё же к теме нашего рассказа. Итак, в один прекрасный день мне на работу позвонил Лев и попросил оказать ему помощь: его вышестоящему начальнику вечером привезли какой-то заумный музыкально-телевизионный центр с инструкцией на японском языке и к нему целую коробку разных шлангов, в которых он сам никак не разберётся. Ещё Лев сказал, что через 10 минут заедет за мной, а от меня мы заедем к «шишке».
Он и вправду приехал уже через 10 минут, и мы отправились на Старую Площадь. По дороге я спросил, откуда вдруг у него появилось «вышестоящее начальство»? - Вообще-то мы формально подчиняемся напрямую министру связи, но фактически он в наши дела вмешиваться не имеет права, а курирует нас начальник управления связи ЦК КПСС, - пояснил Лев, - вот к нему-то мы сейчас и едем. В здании ЦК нас уже ожидал провожатый, с которым мы, получив заранее оформленные пропуска, поднялись на лифте, не помню уж на какой этаж. Перед входом в коридор у нас ещё раз очень внимательно проверили пропуска и паспорта, придирчиво определили степень сходства наших лиц с изображениями на фото и, наконец, впустили в святая святых.
Начальник управления показался мне несколько тучноватым и почти сердитым: возможно, впрочем, что в этот день в его ведомстве что-то было не так или он остался недоволен телефонным разговором, поскольку в момент нашего появления он что-то писал правой рукой, а в левой, лежащей на столе, сжимал телефонную трубку. Увидев нас, он молча положил трубку на рычаг одного из, по крайней мере, десяти телефонов и коротко бросил, указав на целую галерею стульев: - Прошу!
Затем взглянул на стоявшие в углу большие напольные часы в роскошном деревянном футляре, показывавшие без четверти одиннадцать, добавил:
- К сожалению, у нас есть только десять минут. Успеете рассказать, что к чему? Я захватил с собой эти иероглифы, но, к сожалению, в инструкции нет картинок, а я с этой техникой раньше не встречался. К счастью для нас всех, я уже сталкивался с таким аппаратом в Торговой Палате, поэтому я попросил лист бумаги, пронумеровал в инструкции все блоки и все шланги и на листе пометил русскими буквами, что с чем следует соединять, а также как пользоваться сенсорной кнопочной станцией для управления комбайном.
- Вот и отлично! - сказал он. - Сейчас я, к сожалению, занят и не смогу с вами поехать, так что вы со Львом Михайловичем поезжайте ко мне домой одни, все подсоедините, отрегулируйте, а вечером часов в десять я позвоню вам домой, если что-нибудь будет неясно.
- Эго не поздно? - добавил он, повернувшись ко мне.
- Это не поздно, - ответил я, - но боюсь, что из этого ничего не получится, так как у меня нет домашнего телефона. - Нет телефона??! - казалось, он был не просто удивлён, но потрясён моим заявлением. - Почему нет??! - Видите ли, мы только что получили квартиру в новом районе, и там ещё нет телефонной подстанции. Здесь я должен объяснить нашим сегодняшним читателям, что в те годы получить личный телефон можно было только единственным путём - записавшись в общую очередь и отстояв в ней минимум полтора-два года. При этом никаких льгот и привилегий на эту очередь не распространялось, а в районах новостроек, как в моём случае, где ещё не было собственной АТС, даже не производилась запись желающих в очередь.
После этого моего сообщения, он молча оторвал от блокнота листок, протянул его мне и сказал: - Напишите ваш полный адрес. Я написал, хотя и не понял, для чего это надо. Он, в это время не оборачиваясь, снял наощупь трубку с одного из телефонов, взял у меня написанный листок и, ни к кому не обращаясь, просто продиктовал в трубку мой адрес. Затем подождал не более минуты, так же молча кивнул, приписал что-то на моей шпаргалке, после чего положил трубку на рычаг, переписал с моего листка что-то к себе в блокнот и вернул мне мою записку.
- Вот здесь номер вашего домашнего телефона. И, вставая из-за стола, добавил: - Так я сегодня вечером позвоню. А теперь извините, мне нужно идти.
* * *
- Послушай, Лев, это что, розыгрыш? - спросил я, когда мы сели в машину. - Я же ясно сказал, что у нас там нет ещё даже АТС.
Лев засмеялся и весело ответил: - Раз сказал, что позвонит, значит позвонит. В этом здании трепачей не держат. И потом, разве ты забыл, что «… нет таких преград, которые бы не могли преодолеть большевики»? И, уже посерьёзнев, добавил: - Можешь не сомневаться, к вечеру телефон у тебя будет. Я знаю, кому он давал указания - это прямой телефон моего шефа, Псурцева - министра связи. Кстати, дай-ка я перепишу к себе твой номер…
* * *
Когда вечером я вернулся домой, меня встретила перепуганная дочка. - Слушай, пап! Тут без тебя приходили какие-то три мужика и сказали, что будут ставить телефон. Я сначала не хотела их пускать, но они назвали твою фамилию, и я их пустила. Они и правда поставили телефон и при этом всё допытывались, что ты за шишка, потому что их послал лично министр.
- Но куда же они его подключили то?!! - воскликнул я. - А они приехали с такой здоровенной пожарной лестницей и сказали, что пока протянут воздушку-времянку в МИФИ. А телефон и вправду работает, я уже звонила бабушке, а она - мне!
* * *
После этого случая я почти уверовал в то, что в нашей стране для истинных большевиков и впрямь нет непреодолимых преград. Если, конечно, при этом исходить из того, что понятие большевик является производным не от слова большинство, а от слова БОЛЬШОЙ.
Во время работы в Кремле... ....Обедали мы в так называемой «Арсенальской» столовой для рядового персонала Кремля, где кормили очень сытно, очень вкусно и почти бесплатно. С этим последним мне запомнился забавный случай. Я уже говорил, что мне в подмогу были прикомандированы шесть наших заводских сотрудников. Один из них, монтажёр Ваня, отличался хорошим аппетитом, и в нашей заводской столовой всегда брал два обеда. В первый день нашего пребывания в Кремле, когда подошло время обеда, и все мы были готовы отправиться в Арсенальскую столовую, Ваня заявил, что обедать не пойдёт.
- Это ещё почему? - удивился я. Он вначале начал бормотать что-то невразумительное, а потом по секрету, мне на ушко, сообщил, что у него с собой всего один рубль, так что кремлёвская столовая ему не по карману.
Я рассмеялся, поскольку до этого бывал в Кремле много раз и всегда обедал именно в Арсенальской. - Знаешь, Иван, я предлагаю тебе пари: ты заказываешь в столовой любые блюда, в том числе самые дорогие и в любом количестве, и если ты сможешь за один раз съесть все, что заказал на сумму в один рубль, я обязуюсь бесплатно, за свой счёт кормить тебя все полгода. Иван оживился, похлопал себя по пузу, зная свои возможности по части еды. Увы, его радость была преждевременной, поскольку он и предположить не мог, как, чем, и за какие деньги Советская власть кормит тех, кто её, эту власть обслуживает.
Могу сказать, что Ванюша позорно проиграл пари, поскольку не смог съесть того, что обошлось ему в 63 копейки. Можете мне не верить, это дело ваше, но тогда, осенью 1958 года, за целых три года до «хрущёвской» денежной реформы, полная до краёв тарелка флотского борща с хорошим куском свинины стоила в Арсенальской столовой Кремля… 6 копеек, салат из одного большого помидора и такого же большого огурца с ложкой сметаны - 11 копеек, две котлеты или четыре биточка (на выбор) с целой миской жареного картофеля - 12 копеек, стакан вишнёвого компота - 3 копейки. Эти цифры я не запомнил и не придумал: просто я сохранил на память о Кремле один экземпляр меню, который, признаюсь, преднамеренно украл, хотя и спустя почти полвека не раскаиваюсь в совершённом преступлении.
*****
.....Я уже раньше упоминал, что в течение почти двух лет мне пришлось обслуживать телевизионный парк Московского Кремля. Телевизоры в Кремле в ту пору были далеко не в каждом помещении, а только в кабинетах достаточно высоких руководителей. В основном это были хорошо зарекомендовавшие себя «Т-2-Ленинград», а в кабинетах членов Политбюро, Правительства и руководителей Верховного Совета с некоторых пор были установлены самые современные, престижные телерадиокомбайны «Т-3-Ленинград», специально разработанные и изготовленные для этой цели ленинградским заводом имени Козицкого под руководством главного конструктора этой модели Давида Самуиловича Хейфеца.
В комбайнах, помимо телевизора с огромным по тем временам экраном (представляете - 31 см по диагонали!!!), были смонтированы всеволновый радиоприёмник и проигрыватель грампластинок, а также мощный двадцативаттный усилитель с соответствующим громкоговорителем
Было выпущено всего чуть больше 50 таких аппаратов, большая часть из них находилась в кремлёвских кабинетах и на Старой площади, но несколько штук было и в частном владении, например, у Патриарха Всея Руси Алексия, у премьера Косыгина, у министра Госбезопасности Серова, у начальника секретариата Верховного Совета Деркачёва. Все они были «закреплены» за мной, и я отвечал за их бесперебойную работу.
Интересен был сам «техпроцесс» такого обслуживания. Каждое утро я был обязан появляться в проходной Кремля слева от Спасских ворот и выяснять у дежурного, есть ли заявки на ремонт «моих» телевизоров. Если таковые были, ко мне выходил «товарищ» в штатском, забирал мой походный чемоданчик с инструментом и деталями, моё служебное удостоверение, после чего вместо товарища выходил обыкновенный солдат (скорее всего, в чине майора), который сопровождал меня неотступно до самых дверей нужного кабинета.
В кабинете меня уже ожидал товарищ с моим чемоданчиком. Пока я занимался ремонтом телевизора, он делал вид, что с увлечением изучает газету «Советский спорт». Закончив ремонт, я предъявлял ему работающий телевизор с открытой задней стенкой, он внимательно осматривал, не заложено ли в него чего-нибудь лишнего, затем крышка закрывалась под его неусыпным наблюдением, я опечатывал телевизор своим именным пломбиром, и процесс моей транспортировки осуществлялся в обратном порядке. В бюро пропусков мне возвращали чемоданчик, пропуск, подписывали наряд, и я был свободен до завтра
В тот злополучный день ремонта потребовал телекомбайн «Т-3» в кабинете Ворошилова. Никаких проблем с ремонтом у нас не возникло, поскольку неисправным оказался не телевизор, а кинескоп. Я сообщил об этом товарищу, тот в свою очередь связался с кем-то по телефону, после чего сказал, что объявляется двухчасовой перерыв, пока с московского электролампового завода привезут новую трубку. На этот период мне было предложено погулять по набережной или посетить ГУМ.
Через два часа новый кинескоп был уже в кабинете, я установил его в телевизор, сдал товарищу работу, опломбировал обе задние стенки и с чувством исполненного долга покинул Кремль. Мне и в голову не приходило, какие за этим последуют события.
А события последовали самые неожиданные. Я в те годы снимал комнату в частном доме в районе Преображенки. Поздно вечером, подходя к дому, я увидел во дворе незнакомую темно-серую «Победу». Едва я поравнялся с ней, как открылась задняя дверца, оттуда вылез капитан в форме внутренних войск и скорее утвердительно, чем вопросительно, поинтересовался моей личностью. Убедившись, что я и есть предмет их ожиданий, меня достаточно вежливо, но решительно усадили в машину и на мои недоумённые вопросы посоветовали помолчать во избежание неприятностей.
* * *
Помещение, в которое меня доставили, оказалось обычной «жилой» квартирой в самом обыкновенном неказистом двухэтажном особнячке, каких немало в старых московских переулочках внутри Садового кольца. Входную дверь снаружи никто не охранял, но когда препровождавший меня капитан позвонил в звонок, её открыл солдат с автоматом и, молча кивнув, пропустил нас внутрь. За дверью оказалась маленькая прихожая, в которую выходили три другие двери, одна из которых со стороны прихожей была забрана крупной решёткой. Капитан взял из шкафчика, висевшего над столом охранника, один ключ, открыл им зарешёченную дверь и кивком головы сделал мне знак.
- Может, всё-таки объясните, в чём дело и как это следует понимать? - решил я, наконец, прервать затянувшееся молчание.
- В своё время, - ответил капитан и вслед за этим неуловимым профессиональным движением затолкнул меня внутрь комнаты и захлопнул за мной дверь.
Описать комнату я не могу, поскольку в ней не было ни окон, ни электрической лампочки, и после того, как за мной захлопнулась дверь, я оказался в кромешной темноте.
То, что стучать в дверь и требовать каких-либо объяснений совершенно бессмысленно, я понял ещё раньше и заставил себя набраться терпения и не реагировать никак, чтобы не давать повода применить обычные в таких случаях методы усмирения. Естественно, что и представление о времени у меня оказалось весьма смутным, однако я легко сообразил, что до утра, скорее всего, никто со мной разговаривать не будет.
Так оно и вышло. Когда дверь моего «люкса», наконец, отворилась, в прихожую через одну из открытых дверей лился яркий солнечный свет, вероятнее всего, из окна. Тот же капитан с полным безразличием на лице и так же молча указал мне на раскрытую дверь, в которую я так же молча проследовал. Дверь за мной закрылась, и я оказался один на один с сидящим за столом полковником. К какой из служб безопасности он относился, не могу сказать, поскольку в погонной символике практически не разбирался.
- Садись! - коротко изрёк он, показав на стоящий перед столом стул. - Вот бумага, ручка, пиши всё подробно.
- О чём писать!? - не выдержав, вспылил я. - Кто-нибудь объяснит мне, наконец, в чём дело?
- Не валяй дурака. - спокойно и не повышая голоса, ответил он. - Пиши всё подробно, ничего не упуская, нас интересуют все мелочи и детали.
- Да Вы что, в самом деле?! - заорал я. - О чём я должен писать? Какие подробности?
- Значит, по-хорошему не хочешь, - так же рассудительно резюмировал полковник. - Ну что ж, будь по-твоему, придётся применить другие меры…
- Да при чём тут не хочу? Можете Вы понять, что я не имею ни малейшего представления о том, что происходит, и что Вы хотите от меня услышать?
- Нет, вы только посмотрите на него! - полковник вдруг неожиданно рассмеялся. - Он, оказывается, ни о чём не догадывается! Ну, так я тебе подскажу: опиши подробно, как готовилось покушение на Председателя Президиума Верховного Совета товарища Ворошилова, кто был инициатором, сколько человек участвовало - перечисли всех по фамилиям; как распределялись роли, кому и как удалось пронести в кабинет взрывчатку, какова твоя личная роль в этом гнусном деле. В общем, опиши всё в подробностях, не упуская ни одной мелочи. И учти - я сверю твои показания с показаниями остальных заговорщиков, и если они не совпадут, пеняй на себя!
* * *
Только спустя три дня, когда меня так же внезапно и без всяких объяснений буквально вытолкнули взашей на улицу, мне удалось восстановить полную картину происшедшего. Оказалось, дело было так: примерно через два часа после моего ухода из кабинета Ворошилова его секретарь решил посмотреть, действительно ли телевизор в порядке, поскольку знал, что вечером «хозяин» обязательно будет смотреть футбол. Он открыл дубовые дверцы шкафа, закрывавшие экран и ручки управления, повернул выключатель, и в этот же момент внутри шкафа комбайна прогремел мощный взрыв.
Взрывом вдребезги разнесло всю верхнюю честь шкафа, оторвало крышку отсеков проигрывателя пластинок и приёмника, выбросило из шкафа сам проигрыватель и разбросало по всему кабинету осколки… взорвавшегося кинескопа. Сегодняшним ремонтникам этого не понять: нынешние кинескопы сами по себе никогда не взрываются, а тогда, в пятидесятые годы, самовзрыв кинескопа был делом нередким из-за несовершенной технологии их изготовления.
Реакция на это событие последовала мгновенная: оно было квалифицировано как террористический акт, как покушение на главу государства со всеми вытекающими из этого последствиями. К вечеру этого злополучного дня помимо меня было арестовано не менее 20 человек. Среди них - начальник ОТК московского электролампового завода Александр Константинович Яни, начальник и старший мастер цеха кинескопов, начальник отдела сбыта и кладовщик центрального склада МЭЛЗа, шофёр «пикапчика» и сопровождающий, доставлявшие кинескоп в Кремль, «товарищ», проверявший мой чемоданчик, солдат-майор, сопровождавший меня по территории Кремля, и ещё ряд лиц, попавших в список подозреваемых. Спецрейсом самолёта из Ленинграда ночью был доставлен в Москву даже главный конструктор этой модели телевизора Д.С. Хейфец, ни сном, ни духом не подозревавший обо всей этой истории.
Три дня несколько специальных комиссий тщательно изучали все подробности происшедшего, пока, наконец, не пришли к заключению, что злополучный кинескоп взорвался самопроизвольно и вне всякой связи с ремонтом телевизора. А ведь все могло кончиться совсем иначе. И как тут не вспомнить слова, сказанные однажды Владиславом Гомулкой: «Органы НКВД могли распространить категорию «врага народа» на любого - в ряде случаев для этого не требовался даже формальный повод». А уж Гомулка знал, что говорил!"