Камоцкий Эдуард Телесфорович. Разное
"...Поздней осенью, после завершения основных полевых работ, начинается молотьба. В нашей деревне середины ХХ века можно было увидеть всю историю земледелия в эпоху начала индустриализации сельского хозяйства.
Половину полей вспахивали тракторами, половину лошадьми. Три колесных трактора на металлических колесах с зубьями и три пары лошадей вспахивали одинаковое количество гектаров, потому что тракторы постоянно ломались, а лошади пахали и пахали. В Беловодовке в плуг впрягали по две лошади.
Особенно была видна эволюция в уборке зерновых. Часть полей женщины жали серпами, как при Пушкине. Часть полей мужчины косили специальными косами, к которым, в отличие от обычных кос, параллельно лезвию приделаны палочки, укладывающие скошенные растения колос к колосу, чтобы их было удобно собирать для вязки снопа. Часть хлебов косили конными крылатыми жатками самосбросками, как у Льва Толстого. Крылья прижимали растения к режущему инструменту, так что они ложились на лафет колос к колосу, а одно крыло сбрасывало их с лафета, как сноп, который идущая следом женщина связывала (так у папы поле убиралось). Часть хлебов жали комбайном, который тащил по полю трактор (самоходных еще не было).
Некоторое количество снопов свозили на сохранившееся гумно, а большую часть скирдовали прямо в поле.
На гумне молотили и вручную цепами и конной молотилкой. Цеп - это длинная палка с привязанной к ней на короткой веревочке короткой палочкой. Длинной машут и молотят по колосьям короткой, вымолачивая из них зерно. Как при Пушкине.
Конная молотилка - это два чугунных барабана с шипами. Барабаны, вращаясь, вымолачивают зерно шипами. Как у Льва Толстого (и у папы).
Зерно от половы и мякины отделяют вея. Веют или подбрасывая зерно деревянной лопатой на легком ветре, или механической веялкой, в которой или вручную, или трактором приводят во вращение вентилятор, создающий ветер. У папы привод к веялке был конный.
Хлеб, сложенный в скирды, молотят, когда нет дождя, обычно зимой, - сложками. Сложка - это сложная молотилка - громадный агрегат на колесах, в котором молотилка объединена с веялкой, таких в Х1Х веке еще не было. Сложку трактором подтаскивают к скирде и приводят в действие через ременную передачу от трактора. Женщины подтаскивают снопы от скирды к сложке и подают их наверх, где двое эти снопы принимают, развязывают и подают их в приемную горловину. С другого конца сложки выбрасывается обмолоченная солома.
Я попал в команду для работы на волокуше. Волокуша - это жердь, оба конца которой длинными веревками одинаковой длины привязаны к хомуту. Жердь, таким образом, лежит на земле поперек хода. Ты направляешь лошадь на кучу выброшенной из сложки соломы, так, чтобы солома оказалась между лошадью и жердью. После этого становишься на жердь, которую продолжает тащить лошадь, и копна основанием упирается в жердь, а вершиной в твою грудь. Держась за вожжи, управляешь лошадью и удерживая себя на волокуше, направляешь лошадь на длинную кучу соломы, стараясь загнать ее как можно выше. Получается некоторое подобие скирды, чтобы зимой солому не совсем занесло снегом. На вершине этой скирды соскакиваешь с жерди, лошадь продолжает идти, жердь переваливается через кучу, ты за ней, и бегом направляешь лошадь к новой копенке соломы, образовавшейся под сложкой.
Работа веселая и азартная, требующая некоторой ловкости. Обычно на эту работу назначают подростков, но меня и считали подростком. Хотя зимой меня на медкомиссии уже освидетельствовали как допризывника.
Скирды были километров за пять от деревни. На молотьбу тех, кто работал на молотилке, везли на телеге или на санях, а те, кто работал на волокуше, ехали на своих лошадях.
В первую же молотьбу я попал на одно из дальних полей, а лошадь попалась костлявая. Хребет, как нож, выступал из её спины, а я до этого не ездил верхом. Может, и были в колхозе седла, но не помню, чтобы я видел кого-либо в седле. Наверное, были, но, разумеется, не для пацанов. В общем, обе ягодицы я сбил в кровь. В довершение на обеих ягодицах, напротив друг друга вскочило по чирью.
Так что я несколько дней лежал на животе, а мама к чирьям прикладывала половинки печеного лука. Потом я освоил лошадь без седла.
После того, как хлеб обмолотили, я стал работать, как и остальные подростки, на конюшне. Возили солому на скотный двор и в конюшню.
Лошадей за нами не закрепляли. Конюх сам решал: кому какую лошадь дать, а лошади, как и люди, различаются и по силе, и по характеру.
Лошадь, как и человек, тоже заранее предвидит, что предстоит трудиться, и ей очень не хочется покидать конюшню. Когда выезжаешь из деревни на пустых розвальнях, лошади идут понуро и никак не хотят бежать. Ни кнут, ни кнутовище иную не заставят бежать, и тогда мы начинаем палкой ковырять ей заднепроходное отверстие под хвостом. Лошадь, пару раз лягнув по передку саней, начинала трусить, с неохотой думая о предстоящей работе. Но вот сани нагружены, и солома притянута бастрыгом - так называется жердь, прижимающая солому к саням. Мы забираемся наверх и устраиваемся в углублении, образованном бастрыгом в соломе. В обратную дорогу лошадь можно не подгонять - домой в конюшню она сама бежит трусцой с загруженными санями. Можно и не управлять - дорогу домой она знает.
Если конюх не оговаривал время пользования лошадью, и у дяди Пети возникало желание поехать за дровами подальше, чтобы заготовить березовых, а на дворе был приличный мороз, то дядя Петя поверх полушубка надевал доху. Доха - это аналог российского овчинного тулупа, который тоже надевают на полушубок. Доху шьют из собачьих шкур, но в отличие от тулупа, мехом наружу. Как поясняет дядя Петя, если нужна собачья шкурка, чтобы починить доху, то заводят новую собачку, а прежнюю в петельку и через перекладину над воротами. Он так и говорил: «Собачка», «Петелька». Если надо сшить новую доху, а это бывает крайне редко, потому что в дохе не работают, а только пребывают в санях, и она служит многие годы, то шкурки накапливают постепенно. Не будешь же держать стаю собак.
Нормальные люди относились к собакам, как к нормальным домашним животным. Не хуже, чем к курице, и не лучше, чем к лошади.
Как путешественник, я восхищаюсь планированием похода на Южный полюс Амундсена, который использовал собак не только, как тягловую силу, но и как источник свежего мяса и для себя и для собак, забивая лишних собак, по мере уменьшения перевозимого груза при расходовании топлива и продуктов питания себе и собакам.
Из домашних работ помню пошив себе и Валику рукавичек из старых лоскутков меха и кусков сукна и ремонт обуви. В соседней избе жил сапожник, и я к нему приходил, чтобы при нем с его подсказкой чинить свою обувь. Сосед - сапожник был мне рад, я ему не мешал, а вдвоем сидеть за такой работой веселей. Разговор такой работе не мешал, и мы беседовали. Ему было приятно, что есть слушатель, которому интересны его рассказы о деревенской его жизни, и самому было интересно меня послушать, о нашей жизни. Показывая мне, как чинить обувь, он шутил, что сапожником можно назваться, если научился «загонять свинью в коноплю». При подшивке валенок вместо иголок пользовались свиной щетинкой, которую надо было соединить - срастить с льняной дратвой, так, чтобы образовалось как бы одно целое. Это и называлось: «загнать свинью в коноплю», хотя пользовались мы не конопляной, а льняной дратвой. Я научился этой операции. Кожаную обувь чинили самодельными березовыми гвоздиками в три ряда, как это издревле делали. Рукавички я шил самостоятельно. Продолжал их шить из старых суконных брюк и в Самаре для зимних лыжных походов. К сукну не пристает снег, и, надетые на шерстяные, суконные варежки надежно защищают руки от холода.
О том, что делается в мире, в колхозе узнавали из «Правды», которая приходила в правление, а как-то был и лектор. Из смеси лектора и газет за две зимы, мне запомнилось сообщение о новом гимне и о том, как мы безуспешно пытались по нотам определить мелодию, - это первое. Второе - это восторг лектора по поводу того, что в Югославии, после освобождения, спорят в колоннах демонстрантов по поводу того, какой флаг принять для страны - Советский или свой. Очень, очень редко попадала газета к нам в дом, а не втянувшись, я не испытывал и влечения.
Планируя работы на лето 43-го года, правление предложило маме определить меня пастухом колхозного стада. Мы согласились.
В детстве дедушка говорил: «Эдик, учись играть на пианино, будешь пастухом». Мама показала мне, где какие ноты на клавишах и на нотной бумаге, и на этом курс обучения был завершен. Моцарт из меня не получился, и пророчество дедушки сбылось.
В стаде было 34 коровы, вместе с годовалыми телятами. Пасли мы вдвоем с мальчиком, который был моложе меня года на два. Пропасли мы стадо от первого и до последнего дня.
Для колхозников рядом с загонами были баня и дом. Дом продолговатый со сплошными общими нарами вдоль одной стены, достаточно большими для размещения на них всех работников, спящих на нарах вповалку, не раздеваясь. Под нарами, под своим местом мы хранили приготовленные с вечера дровишки, чтобы утром на костерке быстро приготовить еду. Каждому скотнику в счет трудодней выдавали какое-то количество муки, а на повозке, которая приезжала за бидонами с надоенным колхозным молоком, каждое утро привозили из деревни домашние харчи; мне - молоко и хлеб. Мы с напарником из муки каждый себе в своем ведре варили затируху - разболтанную в воде муку. Валик пишет, что и картошку иногда варили. Тратили ли муку на затируху взрослые колхозники, не знаю, не интересовался. Я был сыт.
Только один раз, мы попользовались колхозным добром, - это был день кастрации. Приехал фельдшер из района, проделал операции и всем, кто был на стане, дали по несколько штук бараньих, свиных и бычьих яиц. Яйца мы сварили. По виду они напоминают рыбную икру, а по вкусу мясо с привкусом почек, т. е. вкусно. Яйца нельзя было сохранить и увезти, поэтому и раздали.
Не запрещали ранней весной искать в оттаявшей земле, оставшуюся с осени неубранной, колхозную картошку. Ее тоже невозможно сохранить и увезти. Тетя Кира напекла из этой картошки чудесные белые булочки по виду как сдобные - с завитушками и румяные, а по вкусу нам тоже, видно, понравились - особенностей не запомнилось.
А вот собранное на токах после зимы зерно, выпавшее из колосьев, когда снопы таскали от скирды к сложке, отбирали на входе в деревню, отлавливая тех, кто покусился на колхозное добро. По всей стране были организованы школьники для сбора колосков, но в Беловодовке я не видел школьников, вероятно, были только начальные классы, старших учеников в соседних домах я не видел, а организовать неорганизованных было невозможно. Несмотря на запрет, все, в том числе и мы, ходили на тока искать в соломе зернышки, потому что за это не сажали, а только отбирали набранное, и отчитывались ими, как организованно собранными. Нам тоже что-то доставалось. Не всех удавалось отловить, да и не старались отлавливать - так, только для порядка. Зерно-то все равно пропавшее - не соберем мы, так перепашут его и все. Видел я кучку отобранного зерна - с полмешка на весь колхоз.
А с милиции требовали выявления хищений, чтоб доказывали, что недаром хлеб едят. Дело было зимой, я был на работе. Валик пошел за водой к колодцу в логу, метров за двести от дома. Возвращаясь, он из избы услышал громкий крик тети Киры и причитания, как по покойнику. Посредине избы стояло полмешка муки. Тетя Кира металась по избе: «С голоду помрем! Это на трудодни получено! Не губите!» Вооруженные люди молча делали обыск, но ничего кроме этого мешка с мукой, намолоченной из зерна, полученного на трудодни, не нашли и оставили хозяев в покое.
В самой деревне милиции не было, это делала рейд по деревням районная милиция
В колхозе мне (Камоцкому Эдику Телесфоровичу) выдали справку о том, что я в 1943 году выработал 185,8 трудодня (при норме не менее 150). Через 50 лет мне не дали удостоверения труженика тыла, т. к. в справке не указано, или того, что я работал весь год, или конкретно - с какого по какое число (вроде, с продолжительностью не менее 6 месяцев, не помню точно), а как ты работал, и заработал ли хотя бы один трудодень, не имело значения. На сколько, председатель колхоза Андреев был умней Матвиенко, которая курировала этот вопрос.
***
...Прямого поезда на Кавказ не было. Мы ехали с переправой через Каспий и с двумя пересадками до Красноводска. Пересадки были в Новосибирске и в Ташкенте. Новосибирский вокзал в то время считался самым архитектурно интересным. На этом вокзале нас после эвакуации вернули к действительности - мы на мгновение отвлеклись и у нас стащили один тюк. После этого мы уже не отвлекались.
По Турксибу мы ехали в старинном вагоне, в котором верхние полки, повернутые в положение для сна, доходят друг до друга, образуя сплошные нары, или для того, чтобы пассажир с верхней полки не свалился, или для увеличения числа спальных мест.
На станции Арысь я подошел к газетному стенду и увидел сообщение об изменении Конституции. Там провозглашалось, что отныне все республики будут иметь свою армию, свои министерства Иностранных Дел и еще что-то. На меня это произвело ошеломляющее впечатление. Я был наивен до глупости и увидел в этом фактический распад Союза.
Позже я понял, что это была наивность наших политиков, надеющихся таким образом протащить эти республики в ООН и получить сразу 15 голосов. Все же Белоруссию и Украину приняли в ООН, но это на расклад сил не повлияло, да и 15 не повлияло бы.
В результате изменения конституции, наш Союз декларативно стал полным прообразом нынешнего Европейского Союза (ЕС), где независимые государства объединены единой валютой и над государственным общим парламентом.
***
...В Дагестанском краеведческом музее есть большая картина - то ли «Осада», то ли «Защита» Гуниба - это дагестанский аул, где Шамиль принял последний бой. А в Грозненском краеведческом музее хранится бюст Ермолова - завоевателя Чечни. Так вот, в зависимости от взглядов московских правителей, эта картина то выставлялась в зале, то пряталась в запасник; и бюст Ермолова то извлекался из запасника и ставился на постамент на месте землянки генерала в крепости Грозная, то выставлялся в музее, то опять прятался в запаснике.
А окидываешь взглядом историю, и видишь, что всё, все для своего времени правильно делали.
***
В совхозе я еще раз был в 1957-м году. В совхозе прошли большие изменения: вышло постановление о восстановлении Чечено-Ингушской АССР, и в совхоз стали возвращаться чеченцы. Из республики началось плавное выдавливание русских поселенцев. Местные совхозские по этому поводу смеялись, что воронежские как приехали после войны нищими заселять Чечню, так и уезжают, а чеченцы возвращаются с машинами. Были разговоры, что молодежь прижилась в Средней Азии и не хотела переезжать, да старики настояли. Пережившие выселение чеченцы не питали любви к поселенцам, занявшим их дома, да и тех русских, которые с довоенных времен жили в Чечне, невольно отождествляли с теми, кто их лишил дома, лишил родных гор. В свою очередь и русские встречали чеченцев без радости, предвидя неизбежные конфликты. От Толика мне известен один из таких конфликтов, для подавления которого пришлось применить войска.
На танцах в Старопромысловском районе парни подрались, и в драке был убит русский парень. В день похорон за гробом собралась многотысячная толпа. Процессия, выражая протест против «засилья чеченцев», направилась в центр города, а это довольно далеко. Страсти по пути накалялись, искали выхода, и в результате толпа разгромила «чеченский» то ли обком, то ли горком партии. Дом этот на набережной Сунжи я представляю, а что там было - не помню. Толпа стала рвать бумаги, выбрасывать из окон документы, пишущие машинки, все, что можно было уничтожить, уничтожалось, с крыши орали античеченские призывы. К городу подошли войска, развернулись в цепь, и с автоматами наперевес пошли цепью через город со словами: «Разойдись, разойдись. Вы где живете?» «Там-то». «Вот и идите домой», и толпа разошлась по домам. Войска прошли через город, и вышли из города. Ходили слухи, что урегулировать проблему поручили Фурцевой. О реакции властей на это «восстание» я слышал, но сейчас уж забыл.
***
...Корабль нашей страны по реке жизни надстройка ведет зигзагами, то в левый берег ткнется, то в правый, каждый раз садясь на мель. Кукуруза так кукуруза, но еще и призыв выращивать на зерно, чуть ли не до полярного круга, и, как всегда, с перевыполнением плана.
Мы в очередной раз помогали что-то делать колхозу; уже кончили работу и направились в деревню. Не успели мы отойти, как подъехал грузовик, и из кабины выскочил бригадир: «Товарищи, надо еще набрать машину початков». Наши девчата расшумелись, что работа уже закончилась, и больше они ничего делать не будут. Мужики не шумели, но явно выражали нежелание продолжать работу. Я был старшим, но обратился к товарищам не по долгу старшего, а по внутренней убежденности. Просто мое «старшинство» оправдывало мое выступление. Обращался я только к девчатам, называя по имени тех, кто больше всех шумел.
«Девчата, Оля, Неля, мужики, мы здесь работаем бесплатно. Если бы мы работали за плату, по какому-то договору, мы бы могли сослаться на то, что мы не договаривались собирать початки, или потребовать дополнительной оплаты. Но никто, ни копейки нам не заплатит, никто не может заставить нас еще поработать - нас просят. Мы можем уйти с поля. Только от нас зависит, уйдет ли машина пустая, или уедет она с початками».
Мы зашли на делянку и загрузили машину. Позже я узнал, что дальше с машиной было.
Машина с початками подъехала к складу, её взвесили, и вес початков записали в ведомость, как кукурузу, собранную на зерно. Отрапортовали району, район области, область ЦК. Все, точка. А машина с початками поехала на скотный двор и вывалила их под ноги скотине.
***
Запись в блокноте: «Осень 1961г.» Я был на охоте у Б. Иргиза (река на юге области). Утром после зорьки встретил пастуха, он из вежливости, а может быть, и любопытства спросил про охоту, и мы разговорились. Пасет он индивидуальное стадо. Однажды выгоняет за село коров, а его встречает начальство и велит гнать стадо в колхозный загон. Загнал, и начальство стало отбирать из стада всех бычков и нетелей. Но начальства мало - кричат и ему, чтобы помогал, а ему жалко деревенских, и только делает вид что помогает. За это время бабы про то узнали, прибежали, разобрали забор, выпустили стадо, и он его угнал на пастбище.
Вечером гонит обратно. Опять начальство велит гнать в загон, и начальства больше - районные приехали. Бабы стоят вокруг загона, плачут, ругаются, причитают, а начальство отобрало молодняк, прогнало через весы, составили бумагу, как на контрактацию (контракт на продажу). По контрактации мало заплатят, а деньги-то нужны, и избу починить, и одежонку справить. «И никто не жаловался? Ведь контрактация дело добровольное». «Нет, разве можно жаловаться. Да и вообще против начальства, хоть районного, а особливо колхозного, разве можно. И председатель ворует, и колхозники воруют. Ты на него скажешь, а он тебе воровать не даст, опять же ты и в убытке окажешься».
***
...Вся жизнь, особенно при Брежневе, была пронизана воровством. Но воровали по-разному: одни по мелочи и по необходимости, а другие с расчетом на будущее. Воровали по возможности, кто у чего вертелся. Заместителя министра МВД - зятя Брежнева, между прочим, посадили - уж слишком разохотился.
Мы на заводе болт, гаечку возьмем, их же не продавали. Листочек копирки - ну зачем женщине пачка, если ей надо листочек, чтобы выкройку скопировать?
Мне довелось быть понятым при обыске. Я не помню, в чем хозяин квартиры - наш ровесник и друг - подозревался, но, разумеется, не на воровстве у людей - скорей в связи с браконьерством и общей его репутацией. Все, что находили, записывали в протокол. Записали и две собачьих шкуры, которые он выделывал. Нашли электромоторчик: «Это откуда?» «Да это с завода - вот инженер, он подтвердит». Я подтвердил, и в протокол моторчик заносить не стали.
Это был еще немецкий моторчик, мы на его вал насаживали пропеллер и использовали их как вентиляторы в летнюю жару. Одному из нас оторвавшаяся лопасть глаз вышибла. Администрация прошла по комнатам, изъяла эти «вентиляторы» и выбросила их на заводскую свалку. Делающий обыск этого не знал, а в протокол он не стал заносить, потому что моторчик с завода и поэтому как бы ни у кого не ворованный.
Если мне дома для ремонта или для исполнения какой-либо задумки надо что-то с завода, я иду в цех. Мастер говорит, что таких «гаек» нет, а на изготовление детальки пиши программу и заказ.
- Тебе по работе надо или для дома?
- Для дома.
- Ну, тогда найдем (или сделаем).
Каждый год все отделы завода в полном составе во главе с начальником отдела осенью выезжали на уборку картошки. Раньше посылали группы на несколько дней, а потом решили, что лучше сразу всем коллективом за один, два дня убрать. На заводе изготовили специально для копки крепкие вилы из нержавейки. Это был год, когда уборку затянули до глубокой дождливой осени. Поле было таким плотным, что даже такие вилы ломались.
Ближе к семидесятым годам стали копать машинами, а мы собирали клубни в ведра и сносили в кучи. Выезды превратились в пикники в складчину.
На заводе каждому отделу сварили из нержавейки котлы для приготовления обеда: борща, картошки с мясом и компота. Привозили домашние соления. В день перед поездкой повара отправлялись в рабочее время на базар и в магазины за продуктами. Приехав на поле, в лесочке на краю поля обустраивали место, заготавливали дрова и у костра оставляли поваров и кострового.
Часов в одиннадцать повара приносили на поле всем по бутерброду и по кружке кофе. Работали часов до четырех, а потом по 100 грамм и обед. Хорошо это было.
Повествуя о прошлом, я сравниваю свои впечатления о прожитом времени, с впечатлениями моих друзей. Некоторым из них в первую очередь приходит на память уборка картошки в непогоду, когда автобусы не могут проехать на поле, и нас везут в тракторных тележках, на полу которых десяти сантиметровый слой кисельной жидкой грязи. Тележку по пробитой через поле колее нещадно мотает из стороны в сторону, устоять в тележке невозможно.
Борта у тележки низкие и мы, согнувшись или полуприсев, держимся за эти борта двумя руками, чтобы не сесть в этот грязный кисель и не выпасть из тележки. Эти некоторые, а их, может, большинство, помнят, когда на поле месишь эту грязь и из неё извлекаешь картофелины, и сам весь грязный с ног до головы. Одно и то же у нас прошлое, а впечатления о нем разные. Я пишу о том, что и как было, а сопровождаю это описание своими впечатлениями.
Особой операцией был отъезд с поля. Все старались привезти сколько-нибудь картошки домой. Уходя с поля, набирали себе по ведру. (Рита не возила). Картошка-то наша - ничейная. Совхоз старался не допустить этого хищения. Проверяли машины на поле, организовывали заслоны на дороге. Я шутил, что считаю для себя оскорбительным, если не привезу хотя бы ведро крупных ровных чистых красивых клубней. Не хищение, а игра - кто кого.
Один из ОКБэвских умельцев насыпал картошки в полы осеннего пальто, да столько, что в машину не хватает силы залезть. Все смеются и подсаживают его. Часто совхоз организовывал продажу этой картошки по 5 рублей за мешок. В этом случае не воровали - зачем, если можно купить, но хитромудрые находились. Так одна из ОКБэвских умниц сшила два мешка вместе. Эту кишку, «купленную» за 5 рублей, в машину поднимали несколько человек, и тоже со смехом.
По этому поводу я шутил, что если бы Спаситель встал перед народом, простер бы руки и сказал: «Кто никогда ничего не брал, встаньте под левую руку, а кто хоть немного запачкал руки общенародным добром, встаньте под правую руку», то никого не осталось бы под левой рукой, потому, что хоть скрепку, хоть кнопку, хоть копирки листочек, да приходилось брать. Но все при этом были абсолютно честными, потому что никто ничего друг у друга не крал.
Шутили по этому поводу и про Брежнева. Когда к нему пришли студенты с жалобой на маленькую стипендию, он им дал совет:
- Идите подрабатывать. Вот мы в студенчестве разгружали вагоны - несколько мешков на машину, мешок в сторону.
Последний абзац это литература, возможно, ничего не имеющая общего с действительностью. Раньше литераторов называли сочинителями. Но это не я сочинил - другой кто-то автор.
Одновременно с уборкой, картошку из куч грузили в машины. Мы сами определяли, какую картошку грузить. Если для детского садика, то получше, если в ресторан, то похуже (кто в рестораны ходит?), а в овощегноилище всю подряд - все равно сгноят. По этой причине даже в детских садиках были свои погреба для хранения овощей и картошки для детишек на всю зиму. Заговорили в Кремле и об этом, заговорили о строительстве хороших хранилищ, да все без толку. А когда провалилось выполнение пятилетнего плана, то стало ясно, что и в промышленности не все у нас в порядке.
Страна строилась, и мы в этом строительстве участвовали, не всегда по специальности используя свои знания. На снимке Рита с Леной Спиряевой, которая занималась профилированием лопаток газовой турбины, укладывают дорожку на строительстве больницы - благоустраивают парк у больницы на берегу оврага. На строительство больницы, как и на картошку, выходили сразу всем отделом. Вместе со всем отделом выходила Рита. Отдельно женщин, имеющих детей, тем более имеющих проблемы со здоровьем, на стройки и на сельхозработы не посылали.
При коммунизме, по Марксу, торговля будет заменена снабжением по потребности, и вот товарищ У Ну - руководитель Бирмы (Мьянма), который тоже «строил» социализм (или уж коммунизм), за какие-то наши машины ПОДАРИЛ (!!!) нам эквивалентное количество риса. Не какое-то произвольное количество, а эквивалентное отданному Бирме нашему товару, но рис за этот товар, как заявил У Ну, он не продал, а подарил без денежных операций. При коммунизме машины не могут быть товаром, и рис не может быть товаром, и не должно быть товарно-денежных отношений. Поэтому мы с Бирмой обменялись подарками.
И в это играли на государственном уровне взрослые дяди; т.е. товарищи У Ну и Хрущев искренне верили, что они несут счастье своим народам, да и всему человечеству, и подтверждение этому они находили в том впечатлении, которое на них производила их точка зрения на жизнь народов в СССР.
Когда Таня училась в третьем классе, она как-то спросила меня, почему рабочие Америки не поднимут революцию. На таком примерно уровне понимания в отношении революции находился, в свое время, Ленин, полагавший, что пролетариат Европы только и ждет нашей Красной Армии рабочих и крестьян, чтобы свергнуть своих буржуев, а теперь на уровне Таниного мировосприятия находился Хрущев. Он понимал, что в отношении революционных устремлений рабочих Европы, дело «швах», революция им не нужна, в борьбе они обходились забастовками, но он в бывших колониях видел вполне естественный резерв Мировой Пролетарской революции. С трибуны Генеральной Ассамблеи он предложил ликвидировать колониальную систему во всем мире, будучи уверенным, что, с одной стороны, колониальные народы только и ждут нашей помощи, чтобы строить социализм, а, с другой стороны, в странах капитализма, лишенных возможности грабить колонии, революционная ситуация, на фоне наших колоссальных успехов, созреет естественным путем без нашей «помощи».
Поддержка авантюристов, которые казались бойцами антиимпериалистического фронта, помощь всем, кто заявлял о своих симпатиях социалистическим воззрениям, и, главное, колоссальные военные расходы и колоссальное число людей занятых, бесполезным трудом на военном производстве, загнали нашу экономику в петлю. Ослепленный нашим кратковременным успехом в ракетостроении, Хрущев вместо того, чтобы вытащить экономику из смертельной петли, пытался заставить ее сердце биться в коченеющем от пут теле.
Задумался Хрущев, почему это на западе автомобили, электронно-вычислительные машины, сельскохозяйственные машины, самолеты лучше, чем у нас, а по ракетам, по его представлению, мы впереди идем? Посмотрел он на «Дженерал моторс», а там все научные разработки сосредоточены под эгидой фирмы, как и у нас в ракетостроении. А в других отраслях серийные заводы у нас отдельно, НИИ отдельно. Заводы продукцию выпускают, а что НИИ делают? А «НИИчаво». Велел Никита подчинить НИИ заводам, чтобы конкретно для заводов работали. Агитационные плакаты выпустили с таким вот «НИИчаво».
Не учел он только того, что в ракетостроении завод завтра будет делать то, что сегодня НИИ закажет, своей продукции и плана ее производства у него нет. У них, если Дженерал моторс на день отстанет, то забьет его Форд, или Мерседес, а у нас серийному заводу план надо выполнять не по деньгам, а по количеству изделий, и никто его не забьет. Всякие же изменения затрудняют выполнение плана, - не нужны они заводу. Да, конечно, это известный факт, что многие НИИ высасывали темы «исследований» «из пальца», потому что были они сами себе начальники, но, все же, и находки были, и удавалось им пробиться в серию. Теперь же появился начальник, для которого их бесплодная работа меньше хлопот доставляет, чем плодотворная. О каком уж тут техническом прогрессе может идти речь.
Решил Хрущев, что в такой громадной стране не может министерство за всем уследить, всех направить на правильный путь и разбил страну на несколько экономических регионов, управлять экономикой которых должны были Советы Народного Хозяйства. Прошло немного времени, и начались разговоры о местничестве Совнархозов и о необходимости централизованного управления прогрессом.
Что еще сделать, чтобы выполнить задания, намеченные Никитой Сергеевичем, и за 10 - 12 лет обеспечить всех людей отдельными квартирами, в которых комнат будет на одну больше, чем людей? Что еще сделать, чтобы за 20 лет построить коммунизм, в котором будет жить уже нынешнее поколение? Людишки виноваты, ответственности нет.
И принимает Никитка решение, над которым хохотала вся страна. Он в каждой области образует два обкома: обком по промышленности и обком по сельскому хозяйству. По этому поводу мы шутили, что надо бы разбить обкомы еще и по половому признаку. Но не это сгубило Никиту Сергеевича.
Верхушка страны все ему прощала, он мог со страной делать все, что ему заблагорассудится - в очереди за крупой они не стояли. Во время какого-то съезда, то ли партии, то ли советов мне довелось остановиться в общежитии гостиницы «Гранд Отель» (крыло «Москвы») в пяти шагах от Кремля. В один из вечеров я пришел в гостиницу, не сумев заранее поужинать в какой-нибудь столовой, и пошел в ресторан, где заказал стандартный гуляш или что-то в этом роде. Недалеко от меня в компании за сдвинутыми столами наперебой восхищались ходом съезда. Я понял, что это делегаты съезда. Я не помню, о чем были их восхищенные и хвалебные речи, я помню только, что один из них поднял тост: «За нашего дорого Никиту Сергеевича!»
Подошедший для расчета официант протянул ко мне руку со счетом и словами: «Талончик, пожалуйста», на моем лице возникло замешательство: «Я…», официант понял: «Ничего, ничего», и подал счет. Цены в этом ресторане Первого класса были для делегатов как в столовой - это-то зачем?
Позже, нашего секретаря райкома перевели в Москву в аппарат ЦК. Николай Харитонович делился впечатлениями. Зарплата у работников аппарата, как у молодых специалистов, т.е. в два раза ниже, чем у нас, но их «кормят» - обед можно взять домой. Приходит в столовую жена или домработница и им в судки наливают такой «обед», что его хватает на всю семью. К их услугам особая сеть магазинов, где и цены особые - такие вот копеечные привилегии на блага..."
Половину полей вспахивали тракторами, половину лошадьми. Три колесных трактора на металлических колесах с зубьями и три пары лошадей вспахивали одинаковое количество гектаров, потому что тракторы постоянно ломались, а лошади пахали и пахали. В Беловодовке в плуг впрягали по две лошади.
Особенно была видна эволюция в уборке зерновых. Часть полей женщины жали серпами, как при Пушкине. Часть полей мужчины косили специальными косами, к которым, в отличие от обычных кос, параллельно лезвию приделаны палочки, укладывающие скошенные растения колос к колосу, чтобы их было удобно собирать для вязки снопа. Часть хлебов косили конными крылатыми жатками самосбросками, как у Льва Толстого. Крылья прижимали растения к режущему инструменту, так что они ложились на лафет колос к колосу, а одно крыло сбрасывало их с лафета, как сноп, который идущая следом женщина связывала (так у папы поле убиралось). Часть хлебов жали комбайном, который тащил по полю трактор (самоходных еще не было).
Некоторое количество снопов свозили на сохранившееся гумно, а большую часть скирдовали прямо в поле.
На гумне молотили и вручную цепами и конной молотилкой. Цеп - это длинная палка с привязанной к ней на короткой веревочке короткой палочкой. Длинной машут и молотят по колосьям короткой, вымолачивая из них зерно. Как при Пушкине.
Конная молотилка - это два чугунных барабана с шипами. Барабаны, вращаясь, вымолачивают зерно шипами. Как у Льва Толстого (и у папы).
Зерно от половы и мякины отделяют вея. Веют или подбрасывая зерно деревянной лопатой на легком ветре, или механической веялкой, в которой или вручную, или трактором приводят во вращение вентилятор, создающий ветер. У папы привод к веялке был конный.
Хлеб, сложенный в скирды, молотят, когда нет дождя, обычно зимой, - сложками. Сложка - это сложная молотилка - громадный агрегат на колесах, в котором молотилка объединена с веялкой, таких в Х1Х веке еще не было. Сложку трактором подтаскивают к скирде и приводят в действие через ременную передачу от трактора. Женщины подтаскивают снопы от скирды к сложке и подают их наверх, где двое эти снопы принимают, развязывают и подают их в приемную горловину. С другого конца сложки выбрасывается обмолоченная солома.
Я попал в команду для работы на волокуше. Волокуша - это жердь, оба конца которой длинными веревками одинаковой длины привязаны к хомуту. Жердь, таким образом, лежит на земле поперек хода. Ты направляешь лошадь на кучу выброшенной из сложки соломы, так, чтобы солома оказалась между лошадью и жердью. После этого становишься на жердь, которую продолжает тащить лошадь, и копна основанием упирается в жердь, а вершиной в твою грудь. Держась за вожжи, управляешь лошадью и удерживая себя на волокуше, направляешь лошадь на длинную кучу соломы, стараясь загнать ее как можно выше. Получается некоторое подобие скирды, чтобы зимой солому не совсем занесло снегом. На вершине этой скирды соскакиваешь с жерди, лошадь продолжает идти, жердь переваливается через кучу, ты за ней, и бегом направляешь лошадь к новой копенке соломы, образовавшейся под сложкой.
Работа веселая и азартная, требующая некоторой ловкости. Обычно на эту работу назначают подростков, но меня и считали подростком. Хотя зимой меня на медкомиссии уже освидетельствовали как допризывника.
Скирды были километров за пять от деревни. На молотьбу тех, кто работал на молотилке, везли на телеге или на санях, а те, кто работал на волокуше, ехали на своих лошадях.
В первую же молотьбу я попал на одно из дальних полей, а лошадь попалась костлявая. Хребет, как нож, выступал из её спины, а я до этого не ездил верхом. Может, и были в колхозе седла, но не помню, чтобы я видел кого-либо в седле. Наверное, были, но, разумеется, не для пацанов. В общем, обе ягодицы я сбил в кровь. В довершение на обеих ягодицах, напротив друг друга вскочило по чирью.
Так что я несколько дней лежал на животе, а мама к чирьям прикладывала половинки печеного лука. Потом я освоил лошадь без седла.
После того, как хлеб обмолотили, я стал работать, как и остальные подростки, на конюшне. Возили солому на скотный двор и в конюшню.
Лошадей за нами не закрепляли. Конюх сам решал: кому какую лошадь дать, а лошади, как и люди, различаются и по силе, и по характеру.
Лошадь, как и человек, тоже заранее предвидит, что предстоит трудиться, и ей очень не хочется покидать конюшню. Когда выезжаешь из деревни на пустых розвальнях, лошади идут понуро и никак не хотят бежать. Ни кнут, ни кнутовище иную не заставят бежать, и тогда мы начинаем палкой ковырять ей заднепроходное отверстие под хвостом. Лошадь, пару раз лягнув по передку саней, начинала трусить, с неохотой думая о предстоящей работе. Но вот сани нагружены, и солома притянута бастрыгом - так называется жердь, прижимающая солому к саням. Мы забираемся наверх и устраиваемся в углублении, образованном бастрыгом в соломе. В обратную дорогу лошадь можно не подгонять - домой в конюшню она сама бежит трусцой с загруженными санями. Можно и не управлять - дорогу домой она знает.
Если конюх не оговаривал время пользования лошадью, и у дяди Пети возникало желание поехать за дровами подальше, чтобы заготовить березовых, а на дворе был приличный мороз, то дядя Петя поверх полушубка надевал доху. Доха - это аналог российского овчинного тулупа, который тоже надевают на полушубок. Доху шьют из собачьих шкур, но в отличие от тулупа, мехом наружу. Как поясняет дядя Петя, если нужна собачья шкурка, чтобы починить доху, то заводят новую собачку, а прежнюю в петельку и через перекладину над воротами. Он так и говорил: «Собачка», «Петелька». Если надо сшить новую доху, а это бывает крайне редко, потому что в дохе не работают, а только пребывают в санях, и она служит многие годы, то шкурки накапливают постепенно. Не будешь же держать стаю собак.
Нормальные люди относились к собакам, как к нормальным домашним животным. Не хуже, чем к курице, и не лучше, чем к лошади.
Как путешественник, я восхищаюсь планированием похода на Южный полюс Амундсена, который использовал собак не только, как тягловую силу, но и как источник свежего мяса и для себя и для собак, забивая лишних собак, по мере уменьшения перевозимого груза при расходовании топлива и продуктов питания себе и собакам.
Из домашних работ помню пошив себе и Валику рукавичек из старых лоскутков меха и кусков сукна и ремонт обуви. В соседней избе жил сапожник, и я к нему приходил, чтобы при нем с его подсказкой чинить свою обувь. Сосед - сапожник был мне рад, я ему не мешал, а вдвоем сидеть за такой работой веселей. Разговор такой работе не мешал, и мы беседовали. Ему было приятно, что есть слушатель, которому интересны его рассказы о деревенской его жизни, и самому было интересно меня послушать, о нашей жизни. Показывая мне, как чинить обувь, он шутил, что сапожником можно назваться, если научился «загонять свинью в коноплю». При подшивке валенок вместо иголок пользовались свиной щетинкой, которую надо было соединить - срастить с льняной дратвой, так, чтобы образовалось как бы одно целое. Это и называлось: «загнать свинью в коноплю», хотя пользовались мы не конопляной, а льняной дратвой. Я научился этой операции. Кожаную обувь чинили самодельными березовыми гвоздиками в три ряда, как это издревле делали. Рукавички я шил самостоятельно. Продолжал их шить из старых суконных брюк и в Самаре для зимних лыжных походов. К сукну не пристает снег, и, надетые на шерстяные, суконные варежки надежно защищают руки от холода.
О том, что делается в мире, в колхозе узнавали из «Правды», которая приходила в правление, а как-то был и лектор. Из смеси лектора и газет за две зимы, мне запомнилось сообщение о новом гимне и о том, как мы безуспешно пытались по нотам определить мелодию, - это первое. Второе - это восторг лектора по поводу того, что в Югославии, после освобождения, спорят в колоннах демонстрантов по поводу того, какой флаг принять для страны - Советский или свой. Очень, очень редко попадала газета к нам в дом, а не втянувшись, я не испытывал и влечения.
Планируя работы на лето 43-го года, правление предложило маме определить меня пастухом колхозного стада. Мы согласились.
В детстве дедушка говорил: «Эдик, учись играть на пианино, будешь пастухом». Мама показала мне, где какие ноты на клавишах и на нотной бумаге, и на этом курс обучения был завершен. Моцарт из меня не получился, и пророчество дедушки сбылось.
В стаде было 34 коровы, вместе с годовалыми телятами. Пасли мы вдвоем с мальчиком, который был моложе меня года на два. Пропасли мы стадо от первого и до последнего дня.
Для колхозников рядом с загонами были баня и дом. Дом продолговатый со сплошными общими нарами вдоль одной стены, достаточно большими для размещения на них всех работников, спящих на нарах вповалку, не раздеваясь. Под нарами, под своим местом мы хранили приготовленные с вечера дровишки, чтобы утром на костерке быстро приготовить еду. Каждому скотнику в счет трудодней выдавали какое-то количество муки, а на повозке, которая приезжала за бидонами с надоенным колхозным молоком, каждое утро привозили из деревни домашние харчи; мне - молоко и хлеб. Мы с напарником из муки каждый себе в своем ведре варили затируху - разболтанную в воде муку. Валик пишет, что и картошку иногда варили. Тратили ли муку на затируху взрослые колхозники, не знаю, не интересовался. Я был сыт.
Только один раз, мы попользовались колхозным добром, - это был день кастрации. Приехал фельдшер из района, проделал операции и всем, кто был на стане, дали по несколько штук бараньих, свиных и бычьих яиц. Яйца мы сварили. По виду они напоминают рыбную икру, а по вкусу мясо с привкусом почек, т. е. вкусно. Яйца нельзя было сохранить и увезти, поэтому и раздали.
Не запрещали ранней весной искать в оттаявшей земле, оставшуюся с осени неубранной, колхозную картошку. Ее тоже невозможно сохранить и увезти. Тетя Кира напекла из этой картошки чудесные белые булочки по виду как сдобные - с завитушками и румяные, а по вкусу нам тоже, видно, понравились - особенностей не запомнилось.
А вот собранное на токах после зимы зерно, выпавшее из колосьев, когда снопы таскали от скирды к сложке, отбирали на входе в деревню, отлавливая тех, кто покусился на колхозное добро. По всей стране были организованы школьники для сбора колосков, но в Беловодовке я не видел школьников, вероятно, были только начальные классы, старших учеников в соседних домах я не видел, а организовать неорганизованных было невозможно. Несмотря на запрет, все, в том числе и мы, ходили на тока искать в соломе зернышки, потому что за это не сажали, а только отбирали набранное, и отчитывались ими, как организованно собранными. Нам тоже что-то доставалось. Не всех удавалось отловить, да и не старались отлавливать - так, только для порядка. Зерно-то все равно пропавшее - не соберем мы, так перепашут его и все. Видел я кучку отобранного зерна - с полмешка на весь колхоз.
А с милиции требовали выявления хищений, чтоб доказывали, что недаром хлеб едят. Дело было зимой, я был на работе. Валик пошел за водой к колодцу в логу, метров за двести от дома. Возвращаясь, он из избы услышал громкий крик тети Киры и причитания, как по покойнику. Посредине избы стояло полмешка муки. Тетя Кира металась по избе: «С голоду помрем! Это на трудодни получено! Не губите!» Вооруженные люди молча делали обыск, но ничего кроме этого мешка с мукой, намолоченной из зерна, полученного на трудодни, не нашли и оставили хозяев в покое.
В самой деревне милиции не было, это делала рейд по деревням районная милиция
В колхозе мне (Камоцкому Эдику Телесфоровичу) выдали справку о том, что я в 1943 году выработал 185,8 трудодня (при норме не менее 150). Через 50 лет мне не дали удостоверения труженика тыла, т. к. в справке не указано, или того, что я работал весь год, или конкретно - с какого по какое число (вроде, с продолжительностью не менее 6 месяцев, не помню точно), а как ты работал, и заработал ли хотя бы один трудодень, не имело значения. На сколько, председатель колхоза Андреев был умней Матвиенко, которая курировала этот вопрос.
***
...Прямого поезда на Кавказ не было. Мы ехали с переправой через Каспий и с двумя пересадками до Красноводска. Пересадки были в Новосибирске и в Ташкенте. Новосибирский вокзал в то время считался самым архитектурно интересным. На этом вокзале нас после эвакуации вернули к действительности - мы на мгновение отвлеклись и у нас стащили один тюк. После этого мы уже не отвлекались.
По Турксибу мы ехали в старинном вагоне, в котором верхние полки, повернутые в положение для сна, доходят друг до друга, образуя сплошные нары, или для того, чтобы пассажир с верхней полки не свалился, или для увеличения числа спальных мест.
На станции Арысь я подошел к газетному стенду и увидел сообщение об изменении Конституции. Там провозглашалось, что отныне все республики будут иметь свою армию, свои министерства Иностранных Дел и еще что-то. На меня это произвело ошеломляющее впечатление. Я был наивен до глупости и увидел в этом фактический распад Союза.
Позже я понял, что это была наивность наших политиков, надеющихся таким образом протащить эти республики в ООН и получить сразу 15 голосов. Все же Белоруссию и Украину приняли в ООН, но это на расклад сил не повлияло, да и 15 не повлияло бы.
В результате изменения конституции, наш Союз декларативно стал полным прообразом нынешнего Европейского Союза (ЕС), где независимые государства объединены единой валютой и над государственным общим парламентом.
***
...В Дагестанском краеведческом музее есть большая картина - то ли «Осада», то ли «Защита» Гуниба - это дагестанский аул, где Шамиль принял последний бой. А в Грозненском краеведческом музее хранится бюст Ермолова - завоевателя Чечни. Так вот, в зависимости от взглядов московских правителей, эта картина то выставлялась в зале, то пряталась в запасник; и бюст Ермолова то извлекался из запасника и ставился на постамент на месте землянки генерала в крепости Грозная, то выставлялся в музее, то опять прятался в запаснике.
А окидываешь взглядом историю, и видишь, что всё, все для своего времени правильно делали.
***
В совхозе я еще раз был в 1957-м году. В совхозе прошли большие изменения: вышло постановление о восстановлении Чечено-Ингушской АССР, и в совхоз стали возвращаться чеченцы. Из республики началось плавное выдавливание русских поселенцев. Местные совхозские по этому поводу смеялись, что воронежские как приехали после войны нищими заселять Чечню, так и уезжают, а чеченцы возвращаются с машинами. Были разговоры, что молодежь прижилась в Средней Азии и не хотела переезжать, да старики настояли. Пережившие выселение чеченцы не питали любви к поселенцам, занявшим их дома, да и тех русских, которые с довоенных времен жили в Чечне, невольно отождествляли с теми, кто их лишил дома, лишил родных гор. В свою очередь и русские встречали чеченцев без радости, предвидя неизбежные конфликты. От Толика мне известен один из таких конфликтов, для подавления которого пришлось применить войска.
На танцах в Старопромысловском районе парни подрались, и в драке был убит русский парень. В день похорон за гробом собралась многотысячная толпа. Процессия, выражая протест против «засилья чеченцев», направилась в центр города, а это довольно далеко. Страсти по пути накалялись, искали выхода, и в результате толпа разгромила «чеченский» то ли обком, то ли горком партии. Дом этот на набережной Сунжи я представляю, а что там было - не помню. Толпа стала рвать бумаги, выбрасывать из окон документы, пишущие машинки, все, что можно было уничтожить, уничтожалось, с крыши орали античеченские призывы. К городу подошли войска, развернулись в цепь, и с автоматами наперевес пошли цепью через город со словами: «Разойдись, разойдись. Вы где живете?» «Там-то». «Вот и идите домой», и толпа разошлась по домам. Войска прошли через город, и вышли из города. Ходили слухи, что урегулировать проблему поручили Фурцевой. О реакции властей на это «восстание» я слышал, но сейчас уж забыл.
***
...Корабль нашей страны по реке жизни надстройка ведет зигзагами, то в левый берег ткнется, то в правый, каждый раз садясь на мель. Кукуруза так кукуруза, но еще и призыв выращивать на зерно, чуть ли не до полярного круга, и, как всегда, с перевыполнением плана.
Мы в очередной раз помогали что-то делать колхозу; уже кончили работу и направились в деревню. Не успели мы отойти, как подъехал грузовик, и из кабины выскочил бригадир: «Товарищи, надо еще набрать машину початков». Наши девчата расшумелись, что работа уже закончилась, и больше они ничего делать не будут. Мужики не шумели, но явно выражали нежелание продолжать работу. Я был старшим, но обратился к товарищам не по долгу старшего, а по внутренней убежденности. Просто мое «старшинство» оправдывало мое выступление. Обращался я только к девчатам, называя по имени тех, кто больше всех шумел.
«Девчата, Оля, Неля, мужики, мы здесь работаем бесплатно. Если бы мы работали за плату, по какому-то договору, мы бы могли сослаться на то, что мы не договаривались собирать початки, или потребовать дополнительной оплаты. Но никто, ни копейки нам не заплатит, никто не может заставить нас еще поработать - нас просят. Мы можем уйти с поля. Только от нас зависит, уйдет ли машина пустая, или уедет она с початками».
Мы зашли на делянку и загрузили машину. Позже я узнал, что дальше с машиной было.
Машина с початками подъехала к складу, её взвесили, и вес початков записали в ведомость, как кукурузу, собранную на зерно. Отрапортовали району, район области, область ЦК. Все, точка. А машина с початками поехала на скотный двор и вывалила их под ноги скотине.
***
Запись в блокноте: «Осень 1961г.» Я был на охоте у Б. Иргиза (река на юге области). Утром после зорьки встретил пастуха, он из вежливости, а может быть, и любопытства спросил про охоту, и мы разговорились. Пасет он индивидуальное стадо. Однажды выгоняет за село коров, а его встречает начальство и велит гнать стадо в колхозный загон. Загнал, и начальство стало отбирать из стада всех бычков и нетелей. Но начальства мало - кричат и ему, чтобы помогал, а ему жалко деревенских, и только делает вид что помогает. За это время бабы про то узнали, прибежали, разобрали забор, выпустили стадо, и он его угнал на пастбище.
Вечером гонит обратно. Опять начальство велит гнать в загон, и начальства больше - районные приехали. Бабы стоят вокруг загона, плачут, ругаются, причитают, а начальство отобрало молодняк, прогнало через весы, составили бумагу, как на контрактацию (контракт на продажу). По контрактации мало заплатят, а деньги-то нужны, и избу починить, и одежонку справить. «И никто не жаловался? Ведь контрактация дело добровольное». «Нет, разве можно жаловаться. Да и вообще против начальства, хоть районного, а особливо колхозного, разве можно. И председатель ворует, и колхозники воруют. Ты на него скажешь, а он тебе воровать не даст, опять же ты и в убытке окажешься».
***
...Вся жизнь, особенно при Брежневе, была пронизана воровством. Но воровали по-разному: одни по мелочи и по необходимости, а другие с расчетом на будущее. Воровали по возможности, кто у чего вертелся. Заместителя министра МВД - зятя Брежнева, между прочим, посадили - уж слишком разохотился.
Мы на заводе болт, гаечку возьмем, их же не продавали. Листочек копирки - ну зачем женщине пачка, если ей надо листочек, чтобы выкройку скопировать?
Мне довелось быть понятым при обыске. Я не помню, в чем хозяин квартиры - наш ровесник и друг - подозревался, но, разумеется, не на воровстве у людей - скорей в связи с браконьерством и общей его репутацией. Все, что находили, записывали в протокол. Записали и две собачьих шкуры, которые он выделывал. Нашли электромоторчик: «Это откуда?» «Да это с завода - вот инженер, он подтвердит». Я подтвердил, и в протокол моторчик заносить не стали.
Это был еще немецкий моторчик, мы на его вал насаживали пропеллер и использовали их как вентиляторы в летнюю жару. Одному из нас оторвавшаяся лопасть глаз вышибла. Администрация прошла по комнатам, изъяла эти «вентиляторы» и выбросила их на заводскую свалку. Делающий обыск этого не знал, а в протокол он не стал заносить, потому что моторчик с завода и поэтому как бы ни у кого не ворованный.
Если мне дома для ремонта или для исполнения какой-либо задумки надо что-то с завода, я иду в цех. Мастер говорит, что таких «гаек» нет, а на изготовление детальки пиши программу и заказ.
- Тебе по работе надо или для дома?
- Для дома.
- Ну, тогда найдем (или сделаем).
Каждый год все отделы завода в полном составе во главе с начальником отдела осенью выезжали на уборку картошки. Раньше посылали группы на несколько дней, а потом решили, что лучше сразу всем коллективом за один, два дня убрать. На заводе изготовили специально для копки крепкие вилы из нержавейки. Это был год, когда уборку затянули до глубокой дождливой осени. Поле было таким плотным, что даже такие вилы ломались.
Ближе к семидесятым годам стали копать машинами, а мы собирали клубни в ведра и сносили в кучи. Выезды превратились в пикники в складчину.
На заводе каждому отделу сварили из нержавейки котлы для приготовления обеда: борща, картошки с мясом и компота. Привозили домашние соления. В день перед поездкой повара отправлялись в рабочее время на базар и в магазины за продуктами. Приехав на поле, в лесочке на краю поля обустраивали место, заготавливали дрова и у костра оставляли поваров и кострового.
Часов в одиннадцать повара приносили на поле всем по бутерброду и по кружке кофе. Работали часов до четырех, а потом по 100 грамм и обед. Хорошо это было.
Повествуя о прошлом, я сравниваю свои впечатления о прожитом времени, с впечатлениями моих друзей. Некоторым из них в первую очередь приходит на память уборка картошки в непогоду, когда автобусы не могут проехать на поле, и нас везут в тракторных тележках, на полу которых десяти сантиметровый слой кисельной жидкой грязи. Тележку по пробитой через поле колее нещадно мотает из стороны в сторону, устоять в тележке невозможно.
Борта у тележки низкие и мы, согнувшись или полуприсев, держимся за эти борта двумя руками, чтобы не сесть в этот грязный кисель и не выпасть из тележки. Эти некоторые, а их, может, большинство, помнят, когда на поле месишь эту грязь и из неё извлекаешь картофелины, и сам весь грязный с ног до головы. Одно и то же у нас прошлое, а впечатления о нем разные. Я пишу о том, что и как было, а сопровождаю это описание своими впечатлениями.
Особой операцией был отъезд с поля. Все старались привезти сколько-нибудь картошки домой. Уходя с поля, набирали себе по ведру. (Рита не возила). Картошка-то наша - ничейная. Совхоз старался не допустить этого хищения. Проверяли машины на поле, организовывали заслоны на дороге. Я шутил, что считаю для себя оскорбительным, если не привезу хотя бы ведро крупных ровных чистых красивых клубней. Не хищение, а игра - кто кого.
Один из ОКБэвских умельцев насыпал картошки в полы осеннего пальто, да столько, что в машину не хватает силы залезть. Все смеются и подсаживают его. Часто совхоз организовывал продажу этой картошки по 5 рублей за мешок. В этом случае не воровали - зачем, если можно купить, но хитромудрые находились. Так одна из ОКБэвских умниц сшила два мешка вместе. Эту кишку, «купленную» за 5 рублей, в машину поднимали несколько человек, и тоже со смехом.
По этому поводу я шутил, что если бы Спаситель встал перед народом, простер бы руки и сказал: «Кто никогда ничего не брал, встаньте под левую руку, а кто хоть немного запачкал руки общенародным добром, встаньте под правую руку», то никого не осталось бы под левой рукой, потому, что хоть скрепку, хоть кнопку, хоть копирки листочек, да приходилось брать. Но все при этом были абсолютно честными, потому что никто ничего друг у друга не крал.
Шутили по этому поводу и про Брежнева. Когда к нему пришли студенты с жалобой на маленькую стипендию, он им дал совет:
- Идите подрабатывать. Вот мы в студенчестве разгружали вагоны - несколько мешков на машину, мешок в сторону.
Последний абзац это литература, возможно, ничего не имеющая общего с действительностью. Раньше литераторов называли сочинителями. Но это не я сочинил - другой кто-то автор.
Одновременно с уборкой, картошку из куч грузили в машины. Мы сами определяли, какую картошку грузить. Если для детского садика, то получше, если в ресторан, то похуже (кто в рестораны ходит?), а в овощегноилище всю подряд - все равно сгноят. По этой причине даже в детских садиках были свои погреба для хранения овощей и картошки для детишек на всю зиму. Заговорили в Кремле и об этом, заговорили о строительстве хороших хранилищ, да все без толку. А когда провалилось выполнение пятилетнего плана, то стало ясно, что и в промышленности не все у нас в порядке.
Страна строилась, и мы в этом строительстве участвовали, не всегда по специальности используя свои знания. На снимке Рита с Леной Спиряевой, которая занималась профилированием лопаток газовой турбины, укладывают дорожку на строительстве больницы - благоустраивают парк у больницы на берегу оврага. На строительство больницы, как и на картошку, выходили сразу всем отделом. Вместе со всем отделом выходила Рита. Отдельно женщин, имеющих детей, тем более имеющих проблемы со здоровьем, на стройки и на сельхозработы не посылали.
При коммунизме, по Марксу, торговля будет заменена снабжением по потребности, и вот товарищ У Ну - руководитель Бирмы (Мьянма), который тоже «строил» социализм (или уж коммунизм), за какие-то наши машины ПОДАРИЛ (!!!) нам эквивалентное количество риса. Не какое-то произвольное количество, а эквивалентное отданному Бирме нашему товару, но рис за этот товар, как заявил У Ну, он не продал, а подарил без денежных операций. При коммунизме машины не могут быть товаром, и рис не может быть товаром, и не должно быть товарно-денежных отношений. Поэтому мы с Бирмой обменялись подарками.
И в это играли на государственном уровне взрослые дяди; т.е. товарищи У Ну и Хрущев искренне верили, что они несут счастье своим народам, да и всему человечеству, и подтверждение этому они находили в том впечатлении, которое на них производила их точка зрения на жизнь народов в СССР.
Когда Таня училась в третьем классе, она как-то спросила меня, почему рабочие Америки не поднимут революцию. На таком примерно уровне понимания в отношении революции находился, в свое время, Ленин, полагавший, что пролетариат Европы только и ждет нашей Красной Армии рабочих и крестьян, чтобы свергнуть своих буржуев, а теперь на уровне Таниного мировосприятия находился Хрущев. Он понимал, что в отношении революционных устремлений рабочих Европы, дело «швах», революция им не нужна, в борьбе они обходились забастовками, но он в бывших колониях видел вполне естественный резерв Мировой Пролетарской революции. С трибуны Генеральной Ассамблеи он предложил ликвидировать колониальную систему во всем мире, будучи уверенным, что, с одной стороны, колониальные народы только и ждут нашей помощи, чтобы строить социализм, а, с другой стороны, в странах капитализма, лишенных возможности грабить колонии, революционная ситуация, на фоне наших колоссальных успехов, созреет естественным путем без нашей «помощи».
Поддержка авантюристов, которые казались бойцами антиимпериалистического фронта, помощь всем, кто заявлял о своих симпатиях социалистическим воззрениям, и, главное, колоссальные военные расходы и колоссальное число людей занятых, бесполезным трудом на военном производстве, загнали нашу экономику в петлю. Ослепленный нашим кратковременным успехом в ракетостроении, Хрущев вместо того, чтобы вытащить экономику из смертельной петли, пытался заставить ее сердце биться в коченеющем от пут теле.
Задумался Хрущев, почему это на западе автомобили, электронно-вычислительные машины, сельскохозяйственные машины, самолеты лучше, чем у нас, а по ракетам, по его представлению, мы впереди идем? Посмотрел он на «Дженерал моторс», а там все научные разработки сосредоточены под эгидой фирмы, как и у нас в ракетостроении. А в других отраслях серийные заводы у нас отдельно, НИИ отдельно. Заводы продукцию выпускают, а что НИИ делают? А «НИИчаво». Велел Никита подчинить НИИ заводам, чтобы конкретно для заводов работали. Агитационные плакаты выпустили с таким вот «НИИчаво».
Не учел он только того, что в ракетостроении завод завтра будет делать то, что сегодня НИИ закажет, своей продукции и плана ее производства у него нет. У них, если Дженерал моторс на день отстанет, то забьет его Форд, или Мерседес, а у нас серийному заводу план надо выполнять не по деньгам, а по количеству изделий, и никто его не забьет. Всякие же изменения затрудняют выполнение плана, - не нужны они заводу. Да, конечно, это известный факт, что многие НИИ высасывали темы «исследований» «из пальца», потому что были они сами себе начальники, но, все же, и находки были, и удавалось им пробиться в серию. Теперь же появился начальник, для которого их бесплодная работа меньше хлопот доставляет, чем плодотворная. О каком уж тут техническом прогрессе может идти речь.
Решил Хрущев, что в такой громадной стране не может министерство за всем уследить, всех направить на правильный путь и разбил страну на несколько экономических регионов, управлять экономикой которых должны были Советы Народного Хозяйства. Прошло немного времени, и начались разговоры о местничестве Совнархозов и о необходимости централизованного управления прогрессом.
Что еще сделать, чтобы выполнить задания, намеченные Никитой Сергеевичем, и за 10 - 12 лет обеспечить всех людей отдельными квартирами, в которых комнат будет на одну больше, чем людей? Что еще сделать, чтобы за 20 лет построить коммунизм, в котором будет жить уже нынешнее поколение? Людишки виноваты, ответственности нет.
И принимает Никитка решение, над которым хохотала вся страна. Он в каждой области образует два обкома: обком по промышленности и обком по сельскому хозяйству. По этому поводу мы шутили, что надо бы разбить обкомы еще и по половому признаку. Но не это сгубило Никиту Сергеевича.
Верхушка страны все ему прощала, он мог со страной делать все, что ему заблагорассудится - в очереди за крупой они не стояли. Во время какого-то съезда, то ли партии, то ли советов мне довелось остановиться в общежитии гостиницы «Гранд Отель» (крыло «Москвы») в пяти шагах от Кремля. В один из вечеров я пришел в гостиницу, не сумев заранее поужинать в какой-нибудь столовой, и пошел в ресторан, где заказал стандартный гуляш или что-то в этом роде. Недалеко от меня в компании за сдвинутыми столами наперебой восхищались ходом съезда. Я понял, что это делегаты съезда. Я не помню, о чем были их восхищенные и хвалебные речи, я помню только, что один из них поднял тост: «За нашего дорого Никиту Сергеевича!»
Подошедший для расчета официант протянул ко мне руку со счетом и словами: «Талончик, пожалуйста», на моем лице возникло замешательство: «Я…», официант понял: «Ничего, ничего», и подал счет. Цены в этом ресторане Первого класса были для делегатов как в столовой - это-то зачем?
Позже, нашего секретаря райкома перевели в Москву в аппарат ЦК. Николай Харитонович делился впечатлениями. Зарплата у работников аппарата, как у молодых специалистов, т.е. в два раза ниже, чем у нас, но их «кормят» - обед можно взять домой. Приходит в столовую жена или домработница и им в судки наливают такой «обед», что его хватает на всю семью. К их услугам особая сеть магазинов, где и цены особые - такие вот копеечные привилегии на блага..."