Романов Николай Юрьевич. Специалист-международник. из неоконченных мемуаров
"...Помню, что тогда, в тот день, уже под вечер, шел заунывный серый проливной дождь, я сидел в отделении Сбербанка на улице Россолимо, где я тогда работал контролером по зачислениям (самый простой вид операционной деятельности, не требующий специального образования и квалификации), и ничто ровным счетом ничего не предвещало, когда вдруг открылась входная дверь и в зал к великому моему изумлению быстро вошла моя мама с зонтиком в одной руке и с пачкой каких-то бумаг в другой. Как выяснилось, до этого она зашла в наше Центральное Районное Отделение Сбербанка, чтобы узнать у завкадров, - в каком именно операционном филиале я в тот день работал.
Поздоровавшись с моими несколько опешившими начальницами и коллегами, она извинилась, протянула через кассовую стойку мне завернутые в целлофановый пакет бумаги и сказала: «Коля, срочно отпрашивайся и поезжай в институт. Оттуда только что звонили. Тебя и всех вас зачислили на Вечерний факультет !» Разумеется, с работы меня отпустили. Вернее, меня с нее как ветром сдуло.
Вот так, тем же вечером я успел оформить все бумаги для итогового зачисления в институт практически в самый последний день работы Приемной Комиссии и даже получить заветный студенческий билет. А ведь были ребята, которые не успели ! Как мне потом объясняли «старшие товарищи», - для этого руководство Института тогда всячески тянуло с информированием основной массы успешных абитуриентов об их зачислении на Вечернее отделение, хотя решение по ним было принято «наверху» чуть ли не за неделю до завершения работы Приемной Комиссии. Чтобы не все они успели … доехать. В последний или предпоследний день. Мне - повезло. Другим - нет.
Мандантная Комиссия … Это … интересное явление было. Я бы сказал даже, что … незабываемо интересное. Для многих из нас. Поэтому, я предложу Вам ранее уже публиковавшийся фрагмент из моих воспоминаний, посвященных нашему институту, отметившему в прошлом году свой 75-летний юбилей.
«Сезон поступления в наш институт летом 1987 года был особенно горячим. После 1986 года и разгромных реформаторских мероприятий, предпринятых Э.А.Шеварднадзе на уровне основного корпуса аппарата сотрудников МИД СССР и системы ГлавУПДК, под впечатлением которых в ИМО на волне «демократизации 1986 года» брали чуть ли не всех подряд, в 1987 году ситуация вновь вернулась на круги своя. Что вновь означало не только высокий конкурс на место, но и множество самых каверзных способов отсеять как можно большее число явно посторонних для советской системы внешних сношений абитуриентов, которые, несмотря на все ухищрения экзаменаторов, все-таки ухитрялись прорываться через и без того высокий проходной балл, - и это при том, что число мест для поступления было не просто строго ограниченным, а катастрофически уменьшалось с каждым днем с учетом разного рода ремесленных, специальных и военных квот, заполнявшихся кандидатами практически на внеконкурсной основе.
Поэтому, когда выяснилось, что число абитуриентов, сдавших все три конкурсных экзамена, а заодно и прошедших весьма каверзное собеседование по обществоведению с оценкой «отлично», значительно превышает число оставшихся для распределения мест, в Институте приняли жестокое, но мудрое «соломоново решение», - сугубо «демократическим» путем, с учетом требований веяний перестроечного времени, - просто отсеять излишки желающих, для чего было официально назначено второе конкурсное собеседование (т.н. «мандатная комиссия»), после которого, как ожидалось, у всех «посторонних» просто уже не оставалось бы никаких шансов осчастливить своим присутствием стены нашего ВУЗ-а.
Самым любимым и распространенным вопросом, который задавали решительно всем абитуриентам, переступавшим порог экзаменационной аудитории и готовым сходу заученно ответить практически на любой вопрос по истории КПСС, СССР и Ленинского Комсомола (а также на коварнейший вопрос о ценах на продукты питания и различные товары первой необходимости в магазинах в СССР) и пройти еще более тягостное «политико-географическое» испытание, был вопрос о … номере комсомольского билета и дате его выдачи абитуриенту. Ответ на который знали лишь очень искушенные выпускники советских школ.
Всех остальных сразу же и без разговоров отправляли за дверь. Тех же, кто знал ответ и мог это доказать, подвергали процедуре дополнительного отсева, когда абитуриенту кидали название первой пришедшей экзаменаторам в голову богом забытой на карте мира страны (или ее столицы, имени главы этого государства и т.п. в том же духе) и просили в деталях сообщить о ней основные данные, - вроде численности населения, объемов производимой продукции, административно-политической системы, названия и курса национальной валюты, длины железных дорог, объемов выплавки стали, добычи угля и т.д., - по политиздатовскому справочнику «Страны Мира» за прошедший год, лежащему тут же на столе).
Разумеется, происходило это после вступительного вопроса о номере той заветной страницы, на которой в «Капитале» К.Маркса говорилось о прибавочной стоимости, следующей за которой была … просьба поделиться своими знаниями о … числе колонн у здания Большого театра в Москве. При этом, разумеется, число колонн у несчастного театра всякий раз варьировалось самым причудливым образом, в зависимости от того, чей сын или чья дочь сидели в данный момент за покрытым красным бархатом столом перед светлыми очами экзаменационной комиссии, - вне зависимости от их реально наличествовавшего на тот момент архитектурного количества. Незнание такого важного атрибута советской государственности неизменно каралось «неудом» и выбытием из дальнейшей борьбы за заветные корочки студенческого билета.
В каком-то смысле мне повезло. Несмотря на то, что я (не дав себя запутать «между двумя Кореями» на первом собеседовании) никак не входил в число тех статусных кандидатов, которые уже были отобраны для поступления в институт, - что делало прохождение собеседования всеми остальными лишь пустой формальностью, - я не только по рассказам старших ребят, поступавших в институт годами раньше, знал точное число колонн Большого театра, но и знал, что они расположены на переднем и на заднем фронтоне, по бокам, а также внутри, чем поверг в смущение уже приготовившихся было предъявить мне «неуд» экзаменаторов.
Переглянувшись друг с другом, экзаменаторы поинтересовались у меня не менее животрепещущим вопросом, который, видимо, они задавали уже далеко не всем: «- В каком произведении и какого из русских классиков дорогу перебегал заяц ?» К счастью, я знал и это. Потом я успешно ответил на явно уже совсем редко применявшуюся к абитуриентам, «уцелевшим» после первых трех вопросов, просьбу процитировать дословно то, что написано на мемориальной стелле у могилы Неизвестного солдата у Кремлевской стены, да еще и с указанием авторства этих слов.
Затем последовал явно импровизированный вопрос о том, сколько фигур на шахматной доске ? Ответив «шестнадцать» (т.к. пешки в шахматной игре фигурами не являются, а становятся ими, лишь дойдя до противоположного края доски), я уже внутренне ликовал и готовился праздновать свое зачисление. Тем более, что и на воспоследовавший вдогонку вопрос о точном числе комсомольцев, погибших при штурме Зимнего Дворца в Петрограде в 1917 году, я ответил совершенно без запинки.
Но тут, как всегда бывает в таких случаях, совсем мирно дремавший до того момента с самого края стола уже замшелый от времени и очевидно самый главный патриарх ВУЗ-овской системы студприемки, видя столь вопиющий позор своих коллег, задал мне главный и самый убийственный вопрос, явно припасавшийся как раз для торпедирования таких вот абитуриентов, которые, подобно мне, все-таки достойно отвечали на все предыдущие попытки советской международной системы от них избавиться. И на который, как я впоследствии узнал, просто невозможно в принципе было ответить правильно. Никому.
Поблескивая полу-пенсне и сочувственно посмотрев на меня из-под седых кустистых совсем «брежневских» бровей, он поинтересовался: «- Скажите, молодой человек, является ли Гитлер исторической личностью ?» На что я, естественно, не чувствуя абсолютно никакого подвоха, ответил утвердительно. Чем вызывал общий, хорошо ощутимый и весьма шумный вздох глубочайшего облегчения у решительно всех членов комиссии.
После чего мне было с сожалением заявлено, что «с точки зрения марксистко-ленинской науки, Гитлер исторической личностью ка-те-го-ри-чес-ки не является и являться не может в принципе, и по этой причине может рассматриваться лишь как … историческое лицо», и что с моей стороны просто непростительно этого не знать, поступая в такой идеологически важный государственный ВУЗ, как ИМО. После чего, мне только и оставалось, что откланяться членам комиссии и двинуться с позором «вон из зала», попутно, по дороге до двери, приходя в себя от всего только что услышанного в адрес покойного вождя германского национал-социализма.
Впоследствии, как мне стало известно, я мог бы с тем же успехом ответить и отрицательно, т.к. в этом случае изменились бы лишь отсылка на предмет и формулировка итогового неутешительного вердикта, в котором слова «марксистско-ленинской науки» были бы просто заменены словами «советской исторической науки». О чем я, естественно, не мог в то время еще ни знать, ни догадываться.
Впрочем, я до сих пор считаю, что мне тогда еще очень повезло, потому что вышедший тотчас вслед за мной худощавый горбоносый парнишка с обреченностью в упавшем голосе сообщил, что у него спросили … о точном числе ступенек в Мавзолее В.И.Ленина на Красной площади у Кремлевской стены (носившем вполне определенное символическое значение, с учетом числа положений «Морального Кодекса строителя Коммунизма»), чем он вызвал пароксизм молчания у всех остальных вчерашних школьников, еще лишь только ожидавших своей очереди предстать перед заседателями «красного стола».
Но так уж сложилось, что звезды в тот год все-таки были на моей стороне. Вернее, на стороне всех нас, кто сдал тогда при поступлении все собеседования и непростые экзамены на «отлично» и кто оказался в итоге за пределами храма международной науки из-за незнания точного числа колонн у Большого театра. Среди родителей которых оказалось настолько много всякого рода влиятельных и высокопоставленных в самых разных областях людей, что немедленно разразившийся с их подачи по результатам второго собеседования в ИМО скандал на уровне ЦК, КГБ и системы МИД и МВЭС в какой-то момент уже решительно грозил смести со своих должностей всех тех, до кого у тогдашнего Мининдел пока еще на тот момент не дошли руки.
В результате, к нашему общему восторгу и ликованию, все мы поголовно оказались зачисленными на Вечерний факультет, что, как оказалось впоследствии, несмотря на два года службы в армии для мужской части нашего коллектива, было весьма промыслительно, и за что я и мои коллеги потом неоднократно благодарили судьбу и экзаменаторов на том втором, «зачетном» собеседовании, будучи к моменту окончания института уже сложившимися специалистами, работавшими в самых разных международных областях, и именно в этом качестве встречавшими своих бывших коллег по абитуриентским и студенческим аудиториям в стенах тех организаций, в которых тем отныне предстояло работать под … нашим чутким руководством, и куда они приходили, по меткому выражению ветеранов-международников из числа наших наставников, «еще совсем зелеными огурцами, только что сорванными с парниковой грядки». Что лишний раз утверждало всех нас в убеждении, что: «Не тот воспитанный человек, кто умеет играть на волынке, а тот, кто умеет, но не играет».»
> А как проходила процедура рекомендации в МГИМО ? Я очень хорошо помню эту процедуру. И здесь тоже, как я могу сказать уже сейчас, в мою жизнь тоже вмешался счастливый случай. И не один ! Похоже, что вся моя жизнь - счастливый случай. Сплошной ! И мои собственные усилия все последние пятьдесят лет лишь подчеркивали это общее правило.
Дело в том, что вначале я решил поступать не в МГИМО, - казавшийся на тот момент все-таки совершенно недосягаемым ВУЗ-ом, - а на факультет МЭО Московского Финансового Института. Куда требовалась рекомендация Райкома ВЛКСМ, в то время как для поступления в МГИМО требовалсь еще и рекомендация Райкома / Горкома КПСС.
Чтобы получить эту рекомендацию, необходимо было получить ее вначале на уровне классного, а затем и школьного комитета ВЛКСМ, а также ряда собеседований в присутствии представителей школьного парткома, целью которых было выяснить, насколько идеологически грамотным является кандидат на поступление на учебу в ВУЗ по международному профилю. И могут ли товарищи и преподаватели рекомендовать его к такой ответственной учебе.
Сразу скажу, - пройти это было непросто. Т.к. даже те учителя, которые знали своих школьников с ранних лет учебы, делали все возможное, чтобы у тех, что называется, все прописные истины, касавшиеся истории страны и партии, «от зубов отскакивали», чтобы в случае чего не иметь по партийной и комсомольской линии проблем и взысканий уже самим. Как рекомендовавшим неподготовленного и незрелого школьника.
После этой процедуры документы передавались на рассмотрение в Райком ВЛКСМ, к которому была прикреплена школа. В моем случае, это был Райком Комсомола Ленинского района города Москвы, располагавшийся в Неопалимовском переулке, в прекрасно декорированном старинном особняке, впоследствии снесенном Администрацией Внешторгбанка России под строительство какого-то престижного, но от того - почему-то особенно архитектурно бездарного и вульгарного комплекса дорогой жилищной недвижимости.
Сразу скажу, что после собеседований и подготовки к получению школьной рекомендации, собеседование в Райкоме Комсомола прошло у нас буквально на «ура». По сути, единственным вопросом, который мне задали, был вопрос о том, какую последнюю книгу на международную тематику я прочел, на что я со знанием дела ответил, что это был полный курс валютно-кредитных отношений капиталистических и развивающихся стран под редакцией Красавиной, - главный учебник будущих советских специалистов «валютной сферы». Попутно начав сыпать разного рода специальной терминологией, от которой у всех прямо на моих глазах завяли уши. После чего вопросов ко мне уже не было.
А следующим шагом стало собеседование в Райкоме КПСС. Для меня оно обязательным не было, но меня все равно включили в список тех, кому предстояло его пройти. Сразу замечу, что этот изящный желтый особняк за красивым забором с витыми решетками существует и сегодня. Но для всех нас в те годы он казался воплощением чем-то такого высокого, великого и сакрального, что не только мальчишки и девчонки, но, подозреваю, и многие взрослые люди тоже, просто боялись проходить мимо него просто так, а лишь проскальзывали незаметно мимо его всевидящих окон по противоположной стороне улицы.
И тут уже мы сами, вживую, оказались в этих самых заполненных блеском хрусталя, огромных зеркал, бронзы, красного коврового сукна, алого кумача и парчи стенах, - в окружении высоких портретов и лапидарных образов советских вождей, выполненных из мрамора, гранита и белоснежного гипса, - в тех самых стенах, где должна была решиться наша судьба. Разумеется, не сами, с улицы, а в сопровождении Председателя Парткома нашей школы, нашей горчо любимой учительницы истории старших классов. На которую, следует заметить, все увиденное произвело едва ли не большее впечатление, чем на нас. Но все прошло на удивление гладко. Как мне видится уже с высоты нынешних лет. Видимо, в те годы в школах умели не только хорошо готовить людей ко всему, но и сами эти люди с детства были приучены полностью мобилизоваться в самые ответственные для них моменты своей жизни.
Так я получил рекомендацию Райкома Комсомола для поступления в Финансовый Институт. А вместе с ней и рекомендацию Райкома КПСС, на тот момент мне не нужную. И потому - оставшуюся в стенах Райкома. И дальше уже спокойно заканчивал учебу в школе, готовясь и ожидая лета и вступительных экзаменов.
И тут меня ждала катастрофа. Я не добрал баллы. Увы, но в те годы это означало только лишь одно. Нужно было забирать документы. Т.к. система остаточного перевода по зачислениям на менее престижные факультеты ВУЗ-ов абитриентов, набравших высокие, но недостаточные баллы по другим факультетам, тогда уже не работала. И не добрав один балл на факультет МЭО, я не мог рассчитывать автоматически быть зачисленным ни на факультет КЭФ (Кредтной-экномической факультет), ни на факультет ФЭФ (Финансово-экономический факультет), ни даже на самый всеми горячо презираемый факультет УЭФ (Учетно-экономический факультет) того же самого Финансового Института. Как то было можно делать еще несколько лет до этого.
Я проработал год в Сбербанке и вновь изо всех сил готовился к поступлению. Благо, что в отличие от многих других ребят, у меня был запас в один год до призыва в армию. На этот раз было решено поступать в МГИМО. Но где взять заветные рекомендации ? В Сбербанке, где я тогда работал, рекомендовать меня отказались категорически. Как и давать характеристики. Сославшись на то, что я работаю там меньше года. А ведь нужны были еще и новые рекомендации Райкома ВЛКСМ и Райкома КПСС !
И я, понурив голову, пошел за советом в … Райком ВЛКСМ. Прошел через полупустые помещения, удивляясь тому, что в них никого не было, поднялся по лестнице, постучался в какую-то дверь и … попал сразу на какое-то обширное заседание, посвященное активно развивавшемуся в те годы движению т.н. «неформалов».
Ничего не слушая, меня втащили в зал и попросили высказаться на эту тему, т.к. по своему возрасту и … виду я вполне походил на неформала новой волны. Правда, здесь я просветить райкомовских работников ничем не мог, но зато мы очень хорошо с ними попили чаю, поговорили о М.А.Булгакове, о его творчестве, его символизме, о местах жительства писателя в Москве (в частности, о том месте, где сейчас на Большой Пироговской улице стоит ему памятник, и где была его последняя квартира), о движении «булгаковцев», - а в завершении всего этого мне все-таки был задан вопрос о том, чего же я хочу и зачем пришел. Я изложил суть вопроса, сообщив, что хочу поступать в МГИМО, что в годом ранее не поступил в Финансовый Институт, и мне нужно поэтому восстанавливать рекомендацию и получать новую рекомендацию по линии ВЛКСМ и КПСС. И как это делать, я не знаю. И никто рекомендовать и слушать меня не хочет.
Большие люди с комсомольскими значками на лацканах посмотрели мои документы и выяснили, что срок действия моей комсомольской рекомендации истекал как раз в тот самый день, когда … я к ним пришел. И … тут же меня порекомендовали по новой. Не отходя от стола. Прямо за чаем ! Всем составом собрания, на котором я присутствовал. А затем сказали, что сами перенаправят документы в Райком КПСС, и чтобы я ни о чем больше не волновался и вообще - заходил бы еще рассказать о Булгакове.
Через два дня из Райкома Партии поступил звонок и меня попросили к ним приехать. Я приготовился к собеседованию, явившись, что называется, при полном параде. Но меня снова ждало разочарование. Ввиду истечения сроков подачи документов, а также ввиду невозможности рекомендовать меня партийной организацией Сбербанка (никогда не забуду этих сытых и весно дрожащих от страха за свое благосостояние и должности еврейских лиц, - тех, кто там работал на начальских должностях), рекомендации Райкома ВЛКСМ для рассмотрения моего дела и для получения рекомендации Райкома КПСС для поступления в ВУЗ было … недостаточно. Что означало для меня полную потерю шансов на подачу документов и на поступление. Тем более, что до завершения работы Приемной Комисии нашего ВУЗ-а оставалось уже всего несколько дней.
Я говорил уже, что вся моя жизнь состояла из счастливых случаев. И это был снова один из них ! Как до этого был такой же самый счастливый случай с хорошим отношением ко мне работников Райкома Комсомола (искренне надеюсь, что всех этих людей последующая жизнь и судьба отблагодарили самым наилучшим образом).
Говорившая со мной очень пожилая партийная работница, судя по ее виду, - из числа еще старых большевиков дореволюционной закалки, - сообщив мне печальную новость, затем немного повздыхала, немного подумала, выдержав паузу, и … вдруг попросила меня чуть-чуть подождать. После чего встала и быстро вышла, а шаги ее вскоре затихли на ковровых дорожках густой сети оплетавших здание райкома бесконечных коридоров. Через какое-то время она вернулась и, молча улыбаясь, протянула мне листочек гербовой бумаги со словами «- Пиши !» «- Что писать ?» - изумился я. «- Пиши телеграмму на имя М.С.Горбачева. Самому Генеральному Секретарю. Телеграмму Съезду Партии. С просьбой решить положительно твой вопрос о получении рекомендации для поступления в МГИМО. Сейчас ведь идет борьба с партийным бюрократизмом. А текст я тебе сейчас продиктую …» И я написал.
Все дальнейшее выходит уже за рамки рационального понимания и объяснения. Скажу лишь только, что ответ лично от самого М.С.Горбачева был получен в райкоме ровно за день до завершения подачи в Приемную Комисиию МГИМО документов, и в тот же день составленная Ленинским Райкомом КПСС города Москвы партийная рекомендация на мое имя, - в тот же день утвержденная Горкомом КПСС города Москвы, - была доставлена фельдъегерской связью в институт.
Подчеркиваю. За один день ! И … в самый последний день ! Это было равносильно попаданию даже не в последний вагон уже уходящего поезда, а в последню дверь этого уходящего поезда, успевшего набрать порядочную скорость, да еще и в прыжке с самого крайнего угла железнодорожной платформы ! В итоге, мои документы были окончательно доукомплектованы буквально в последние часы, и я оказался допущен к сдаче вступительных экзаменов.
Вот, что может и что делает по-настоящему счастливый случай в жизни людей ! И вот что значит участие в их жизни … людей посторонних. Казалось бы, - случайных, чужих. Но людей - настоящих, не «сухарей», не формалистов, не равнодушных, не подъегозчиков, не карьеристов. Без этого, без таких людей, - готовых просто и безвозмездно принять в ком-то участие, - мир бы не стоял. Как и наша страна тоже. Даже в ее нынешнем плачевном состоянии - это сугубо их заслуга ! Как было в случае этой пожилой женщины, работницы Секретариата Райкома, ни имени, ни фамилии которой я так и не удосужился тогда к своему нынешнему позору и стыду узнать.
И вот это самое правило я для себя тогда и с тех пор крепко затвердил на всю жизнь. Когда я стоял чуть ли не со слезами на глазах на сером тротуаре за воротами Райкома КПСС, мимо которого по Кропоткинской улице проносились редкие машины, - лишь в этот момент осознав, что же только что произошло в моей жизни. И я продолжаю неукоснительно следовать этому правилу и сегодня. Помогая по мере сил, всякий раз, - когда они ко мне обращаются и когда я имею для этого возможности, - всем тем людям, кому я реально могу помочь. И кто этого … нет, не реально заслуживает, а кто в этом … реально нуждается. И имеет для этого талант и потенциал. Но кто сам пробиться наверх или сделать первые шаги в жизни и карьере не в силах.
Разумеется, не беря с них за это ничего взамен и в благодарность. Что-то делая для них или их детей, помогая советом, деньгами, поддержкой, протекцией, рекомендацией, знаниями, опытом, связями или как-то еще. Это - правило. Потому что хорошим и перспективным людям нужно в жизни обязательно давать ход. И главное - людям талантливым. Обязательно. Поддерживая их. И делать это нужно правильно. Как в кегельбане. Просто с самого начала правильно пустив шар по дорожке, чтобы он легко разбил всю пирамиду с первого броска. В противном случае, они никогда не выбьются в этой жизни, будучи растоптанными и сломанными более хорошо организованными или просто более «блатными» конкурентами. А этого допускать никак нельзя. Не так уж много хороших и по-настоящему талантливых людей в нашей жизни, в нашей работе и в нашей сфере деятельности. Да и вообще, - мало их в целом. Людей. В общей массе нынешних … «человеков».
От той истории у меня в домашнем архиве осталась копия ответа-телеграммы М.С.Горбачева, с краткой резолюцией по моему вопросу. Когда, как я полагаю, и родилась та самая, ставшая впоследствии крылатой и знаменитой «горбачевская» фраза: «Я что, и этим тоже должен заниматься !?» Так что, если подводить на этом месте промежуточный итог вопроса, предваряющего мое поступление в МГИМО, связанного с подачей документов и получением рекомендаций, то я могу смело утверждать, что до конца своих дней я должен быть и однозначно буду благодарен еще и лично самому М.С.Горбачеву в бытность его Генеральным Секретарем ЦК КПСС за то, что он столь необычным образом тоже принял участие в моей судьбе. Потому что без этого счастливого случая, как и без цепочки предшествовавших ему также более чем счастливых событий и совпадений, учебы в нашем Институте мне было бы никогда не видать.
г) Исходя из того, что вы были на вечернем отделении, в остальное время вы работали. Да, иначе было нельзя. «Вечерники» в СССР должны были обязательно работать. Более того, в то время, когда в конце 80-х и в начале 90-х вся страна переходила на т.н. «контрактную основу» подготовки кадров, и везде царила полная административная сумятица, в наш институт в деканат требовалась еще и справка с места работы о том, что такая-то организация действительно заинтересована в подготовке данного работающего у нее специалиста по международному профилю деятельности (в МГИМО, - а никак иначе !).
Как результат, первокурсники Вечернего отделения, а иногда даже и второкурсники т.н. «вечёрки», приносили зачастую совершенно фантастические документы от … районных поликлиник, кочегарок и котельных ТЭЦ, железнодорожных станций, администраций московских театров, с почты, из гаражей, городских моргов и анатомических театров, из кинотеатров, с овощебаз, подразделений ВОХР и т.п. организаций, куда им удавалось на первых порах устроиться хотя бы кем-то на какую-то работу (или устроиться на работу после службы в армии, т.к. студенты-«вечерники» во всей стране обязательно служили, а после службы возвращались вновь в «никуда», как было после школы, хотя государством им и предлагалось поступать после армии на службу в Органы внутренних дел, на что соглашались лишь немногие).
Причем, в этих справках со всей отчетливостью было написано, что, например, винный отдел такого-то магазина «остро испытывает» необходимость в экономисте-международнике ввиду реализации через него продукции иностранного производства и потому заинтересован в его подготовке. Увы, но без такой справки студента «вечерника» могли в те годы и отчислить. Хотя я лично с такими случаями на нашем потоке не сталкивался. Сразу скажу, что на более или менее серьезную работу, в том числе и по рекомендации родителей, «вечерников» брали уже после окончания первого курса. Когда отделами кадров считалось, что студент «закрепился» в институте, и даже в том случае, если он провалит сессию на втором курсе, его уже не отчислят без очень веских для того причин, дав восстановиться. И что поэтому, его можно уже брать на профильную работу по рекомендации родителей или иных «уважаемых» людей.
>Какая была ваша первая работа ? Внештатный почтальон. На почте. Я - совершенно серьезно. Разносил по нашему кварталу газеты и журналы. У меня даже переснятая фотография сохранилась, сделанная каким-то опытным уличным фотографом советского времени и попавшая с его легкой руки в журнал «Огонёк», на которой я крупным планом иду по улице с почтальонской сумкой на плече и с этим самым журналом «Огонёк», торчащим из нее. Впоследствии, именно эта специальность, - почтальон, - указанная в комсомольском билете, мне очень пригодилась в армии, где почтальоны относились к «особо привилегированному сословию».
Связано это было с тем, что работать я начинал еще в годы СССР. А в СССР не работать было нельзя. Неоправданная пауза в трудоустройстве хотя бы на два месяца уже считалась нарушением законодательства, и такой человек мог быть привлечен к ответственности за тунеядство и даже за злостное тунеядство (в случае трехмесячного простоя). А куда, сами посудите, мог пойти вчерашний школьник ? Без какого-либо опыта практической работы и трудовой книжки (которую просто так тоже нельзя было получить) ? В лучшем случае, имея за плечами диплом УПК о получении какой-то специальности, но не проработав по ней ни дня (УПК - это учебно-профессиональные производственные комбинаты, специально созданные в позднем СССР для ускоренного двухлетнего обучения (в 9 и 10 классе) раз в неделю школьников старших классов различным специальностям, чтобы они могли куда-то устроиться на работу, по аналогии с ПТУ, техникумами и иными т.н. «ремеслухами», куда уходили после 8 класса).
Только туда, куда его могли устроить или иным образом «пропихнуть» по знакомству родители. Но вся штука заключалась в том, что в нашей семье все работали в таких областях, куда даже курьерами брали с опытом работы и по рекомендации Райкомов Комсомола. Тем более, что существовало негласное правило, что близкие родственники не должны были работать в одной организации или под началом друг друга, чтобы избежать возникновения т.н. «семейственности» и «клановости», которые в нашей системе всячески пресекались (хотя и активно культивировались в органах госбезопасности, внутренних дел и в иных силовых структурах).
Так или иначе, но поскольку устроить даже на самую простую и неквалифицированную работу мои меня в то время еще не могли, пришлось выбирать по линии вакансий т.н. «молодежных центров труда и занятости», также создававшихся в 80-е годы в стране. Которые давали вчерашним школьникам направления. Направляли, естественно, в основном, туда, куда никто идти не хотел, и где был дефицит неквалифицированных кадров. Одним из таких мест и была почта и узлы связи. Куда меня и переадресовали. Так что первая запись в моей Трудовой книжке - «Внештатный почтальон Ленинского узла связи ХХХХХХ города Москвы», а вовсе не какой-нибудь банкир или специалист-международник.
Какую роль сыграла работа в столь раннем возрасте ? (если это было так) Чем раньше человек начинает в жизни работать, - тем лучше для него. Это - сразу дисциплинирует и делает вчерашнего подростка взрослым. Он становится полноправным членом семьи, внося в ее бюджет свой пусть пока еще пусть и небольшой, но полноценный вклад. Осознание этого делает ребенка, - каким являются все «бронеподростки» после школы, - уже взрослым человеком. Потому что с ним обращаются уже по-взрослому и взрослые люди, хотя и выступают на первых порах еще не его коллегами, а учителями. Даже в том случае, если работа пустяковая и совсем не по профилю. Хорошо помню свою первую зарплату. 110 рублей. Из которых на руки, за вычетом всевозможных налогов, включая и налог на бездетность, мне выдавали около 98 рублей. Для сравнения, когда уже после армии я получил свою первую «взрослую» зарплату экономиста 2-й категории во Внешэкономбанке, я вначале испугался, когда в кассе мне начали выгружать пачки банкнот. «- И это все мне ? Вы не ошиблись ?» «- Тебе, тебе, кому же еще ? Только распишись вот здесь ! Ты что, первый раз получаешь, что ли ? А-а, ну, тогда понятно. Все правильно, - иди спокойно, не создавай очередь…»
Источник https://alumni.mgimo.ru/page/adaptive/id43711/blog/12441957/?ssoRedirect=true
Поздоровавшись с моими несколько опешившими начальницами и коллегами, она извинилась, протянула через кассовую стойку мне завернутые в целлофановый пакет бумаги и сказала: «Коля, срочно отпрашивайся и поезжай в институт. Оттуда только что звонили. Тебя и всех вас зачислили на Вечерний факультет !» Разумеется, с работы меня отпустили. Вернее, меня с нее как ветром сдуло.
Вот так, тем же вечером я успел оформить все бумаги для итогового зачисления в институт практически в самый последний день работы Приемной Комиссии и даже получить заветный студенческий билет. А ведь были ребята, которые не успели ! Как мне потом объясняли «старшие товарищи», - для этого руководство Института тогда всячески тянуло с информированием основной массы успешных абитуриентов об их зачислении на Вечернее отделение, хотя решение по ним было принято «наверху» чуть ли не за неделю до завершения работы Приемной Комиссии. Чтобы не все они успели … доехать. В последний или предпоследний день. Мне - повезло. Другим - нет.
Мандантная Комиссия … Это … интересное явление было. Я бы сказал даже, что … незабываемо интересное. Для многих из нас. Поэтому, я предложу Вам ранее уже публиковавшийся фрагмент из моих воспоминаний, посвященных нашему институту, отметившему в прошлом году свой 75-летний юбилей.
«Сезон поступления в наш институт летом 1987 года был особенно горячим. После 1986 года и разгромных реформаторских мероприятий, предпринятых Э.А.Шеварднадзе на уровне основного корпуса аппарата сотрудников МИД СССР и системы ГлавУПДК, под впечатлением которых в ИМО на волне «демократизации 1986 года» брали чуть ли не всех подряд, в 1987 году ситуация вновь вернулась на круги своя. Что вновь означало не только высокий конкурс на место, но и множество самых каверзных способов отсеять как можно большее число явно посторонних для советской системы внешних сношений абитуриентов, которые, несмотря на все ухищрения экзаменаторов, все-таки ухитрялись прорываться через и без того высокий проходной балл, - и это при том, что число мест для поступления было не просто строго ограниченным, а катастрофически уменьшалось с каждым днем с учетом разного рода ремесленных, специальных и военных квот, заполнявшихся кандидатами практически на внеконкурсной основе.
Поэтому, когда выяснилось, что число абитуриентов, сдавших все три конкурсных экзамена, а заодно и прошедших весьма каверзное собеседование по обществоведению с оценкой «отлично», значительно превышает число оставшихся для распределения мест, в Институте приняли жестокое, но мудрое «соломоново решение», - сугубо «демократическим» путем, с учетом требований веяний перестроечного времени, - просто отсеять излишки желающих, для чего было официально назначено второе конкурсное собеседование (т.н. «мандатная комиссия»), после которого, как ожидалось, у всех «посторонних» просто уже не оставалось бы никаких шансов осчастливить своим присутствием стены нашего ВУЗ-а.
Самым любимым и распространенным вопросом, который задавали решительно всем абитуриентам, переступавшим порог экзаменационной аудитории и готовым сходу заученно ответить практически на любой вопрос по истории КПСС, СССР и Ленинского Комсомола (а также на коварнейший вопрос о ценах на продукты питания и различные товары первой необходимости в магазинах в СССР) и пройти еще более тягостное «политико-географическое» испытание, был вопрос о … номере комсомольского билета и дате его выдачи абитуриенту. Ответ на который знали лишь очень искушенные выпускники советских школ.
Всех остальных сразу же и без разговоров отправляли за дверь. Тех же, кто знал ответ и мог это доказать, подвергали процедуре дополнительного отсева, когда абитуриенту кидали название первой пришедшей экзаменаторам в голову богом забытой на карте мира страны (или ее столицы, имени главы этого государства и т.п. в том же духе) и просили в деталях сообщить о ней основные данные, - вроде численности населения, объемов производимой продукции, административно-политической системы, названия и курса национальной валюты, длины железных дорог, объемов выплавки стали, добычи угля и т.д., - по политиздатовскому справочнику «Страны Мира» за прошедший год, лежащему тут же на столе).
Разумеется, происходило это после вступительного вопроса о номере той заветной страницы, на которой в «Капитале» К.Маркса говорилось о прибавочной стоимости, следующей за которой была … просьба поделиться своими знаниями о … числе колонн у здания Большого театра в Москве. При этом, разумеется, число колонн у несчастного театра всякий раз варьировалось самым причудливым образом, в зависимости от того, чей сын или чья дочь сидели в данный момент за покрытым красным бархатом столом перед светлыми очами экзаменационной комиссии, - вне зависимости от их реально наличествовавшего на тот момент архитектурного количества. Незнание такого важного атрибута советской государственности неизменно каралось «неудом» и выбытием из дальнейшей борьбы за заветные корочки студенческого билета.
В каком-то смысле мне повезло. Несмотря на то, что я (не дав себя запутать «между двумя Кореями» на первом собеседовании) никак не входил в число тех статусных кандидатов, которые уже были отобраны для поступления в институт, - что делало прохождение собеседования всеми остальными лишь пустой формальностью, - я не только по рассказам старших ребят, поступавших в институт годами раньше, знал точное число колонн Большого театра, но и знал, что они расположены на переднем и на заднем фронтоне, по бокам, а также внутри, чем поверг в смущение уже приготовившихся было предъявить мне «неуд» экзаменаторов.
Переглянувшись друг с другом, экзаменаторы поинтересовались у меня не менее животрепещущим вопросом, который, видимо, они задавали уже далеко не всем: «- В каком произведении и какого из русских классиков дорогу перебегал заяц ?» К счастью, я знал и это. Потом я успешно ответил на явно уже совсем редко применявшуюся к абитуриентам, «уцелевшим» после первых трех вопросов, просьбу процитировать дословно то, что написано на мемориальной стелле у могилы Неизвестного солдата у Кремлевской стены, да еще и с указанием авторства этих слов.
Затем последовал явно импровизированный вопрос о том, сколько фигур на шахматной доске ? Ответив «шестнадцать» (т.к. пешки в шахматной игре фигурами не являются, а становятся ими, лишь дойдя до противоположного края доски), я уже внутренне ликовал и готовился праздновать свое зачисление. Тем более, что и на воспоследовавший вдогонку вопрос о точном числе комсомольцев, погибших при штурме Зимнего Дворца в Петрограде в 1917 году, я ответил совершенно без запинки.
Но тут, как всегда бывает в таких случаях, совсем мирно дремавший до того момента с самого края стола уже замшелый от времени и очевидно самый главный патриарх ВУЗ-овской системы студприемки, видя столь вопиющий позор своих коллег, задал мне главный и самый убийственный вопрос, явно припасавшийся как раз для торпедирования таких вот абитуриентов, которые, подобно мне, все-таки достойно отвечали на все предыдущие попытки советской международной системы от них избавиться. И на который, как я впоследствии узнал, просто невозможно в принципе было ответить правильно. Никому.
Поблескивая полу-пенсне и сочувственно посмотрев на меня из-под седых кустистых совсем «брежневских» бровей, он поинтересовался: «- Скажите, молодой человек, является ли Гитлер исторической личностью ?» На что я, естественно, не чувствуя абсолютно никакого подвоха, ответил утвердительно. Чем вызывал общий, хорошо ощутимый и весьма шумный вздох глубочайшего облегчения у решительно всех членов комиссии.
После чего мне было с сожалением заявлено, что «с точки зрения марксистко-ленинской науки, Гитлер исторической личностью ка-те-го-ри-чес-ки не является и являться не может в принципе, и по этой причине может рассматриваться лишь как … историческое лицо», и что с моей стороны просто непростительно этого не знать, поступая в такой идеологически важный государственный ВУЗ, как ИМО. После чего, мне только и оставалось, что откланяться членам комиссии и двинуться с позором «вон из зала», попутно, по дороге до двери, приходя в себя от всего только что услышанного в адрес покойного вождя германского национал-социализма.
Впоследствии, как мне стало известно, я мог бы с тем же успехом ответить и отрицательно, т.к. в этом случае изменились бы лишь отсылка на предмет и формулировка итогового неутешительного вердикта, в котором слова «марксистско-ленинской науки» были бы просто заменены словами «советской исторической науки». О чем я, естественно, не мог в то время еще ни знать, ни догадываться.
Впрочем, я до сих пор считаю, что мне тогда еще очень повезло, потому что вышедший тотчас вслед за мной худощавый горбоносый парнишка с обреченностью в упавшем голосе сообщил, что у него спросили … о точном числе ступенек в Мавзолее В.И.Ленина на Красной площади у Кремлевской стены (носившем вполне определенное символическое значение, с учетом числа положений «Морального Кодекса строителя Коммунизма»), чем он вызвал пароксизм молчания у всех остальных вчерашних школьников, еще лишь только ожидавших своей очереди предстать перед заседателями «красного стола».
Но так уж сложилось, что звезды в тот год все-таки были на моей стороне. Вернее, на стороне всех нас, кто сдал тогда при поступлении все собеседования и непростые экзамены на «отлично» и кто оказался в итоге за пределами храма международной науки из-за незнания точного числа колонн у Большого театра. Среди родителей которых оказалось настолько много всякого рода влиятельных и высокопоставленных в самых разных областях людей, что немедленно разразившийся с их подачи по результатам второго собеседования в ИМО скандал на уровне ЦК, КГБ и системы МИД и МВЭС в какой-то момент уже решительно грозил смести со своих должностей всех тех, до кого у тогдашнего Мининдел пока еще на тот момент не дошли руки.
В результате, к нашему общему восторгу и ликованию, все мы поголовно оказались зачисленными на Вечерний факультет, что, как оказалось впоследствии, несмотря на два года службы в армии для мужской части нашего коллектива, было весьма промыслительно, и за что я и мои коллеги потом неоднократно благодарили судьбу и экзаменаторов на том втором, «зачетном» собеседовании, будучи к моменту окончания института уже сложившимися специалистами, работавшими в самых разных международных областях, и именно в этом качестве встречавшими своих бывших коллег по абитуриентским и студенческим аудиториям в стенах тех организаций, в которых тем отныне предстояло работать под … нашим чутким руководством, и куда они приходили, по меткому выражению ветеранов-международников из числа наших наставников, «еще совсем зелеными огурцами, только что сорванными с парниковой грядки». Что лишний раз утверждало всех нас в убеждении, что: «Не тот воспитанный человек, кто умеет играть на волынке, а тот, кто умеет, но не играет».»
> А как проходила процедура рекомендации в МГИМО ? Я очень хорошо помню эту процедуру. И здесь тоже, как я могу сказать уже сейчас, в мою жизнь тоже вмешался счастливый случай. И не один ! Похоже, что вся моя жизнь - счастливый случай. Сплошной ! И мои собственные усилия все последние пятьдесят лет лишь подчеркивали это общее правило.
Дело в том, что вначале я решил поступать не в МГИМО, - казавшийся на тот момент все-таки совершенно недосягаемым ВУЗ-ом, - а на факультет МЭО Московского Финансового Института. Куда требовалась рекомендация Райкома ВЛКСМ, в то время как для поступления в МГИМО требовалсь еще и рекомендация Райкома / Горкома КПСС.
Чтобы получить эту рекомендацию, необходимо было получить ее вначале на уровне классного, а затем и школьного комитета ВЛКСМ, а также ряда собеседований в присутствии представителей школьного парткома, целью которых было выяснить, насколько идеологически грамотным является кандидат на поступление на учебу в ВУЗ по международному профилю. И могут ли товарищи и преподаватели рекомендовать его к такой ответственной учебе.
Сразу скажу, - пройти это было непросто. Т.к. даже те учителя, которые знали своих школьников с ранних лет учебы, делали все возможное, чтобы у тех, что называется, все прописные истины, касавшиеся истории страны и партии, «от зубов отскакивали», чтобы в случае чего не иметь по партийной и комсомольской линии проблем и взысканий уже самим. Как рекомендовавшим неподготовленного и незрелого школьника.
После этой процедуры документы передавались на рассмотрение в Райком ВЛКСМ, к которому была прикреплена школа. В моем случае, это был Райком Комсомола Ленинского района города Москвы, располагавшийся в Неопалимовском переулке, в прекрасно декорированном старинном особняке, впоследствии снесенном Администрацией Внешторгбанка России под строительство какого-то престижного, но от того - почему-то особенно архитектурно бездарного и вульгарного комплекса дорогой жилищной недвижимости.
Сразу скажу, что после собеседований и подготовки к получению школьной рекомендации, собеседование в Райкоме Комсомола прошло у нас буквально на «ура». По сути, единственным вопросом, который мне задали, был вопрос о том, какую последнюю книгу на международную тематику я прочел, на что я со знанием дела ответил, что это был полный курс валютно-кредитных отношений капиталистических и развивающихся стран под редакцией Красавиной, - главный учебник будущих советских специалистов «валютной сферы». Попутно начав сыпать разного рода специальной терминологией, от которой у всех прямо на моих глазах завяли уши. После чего вопросов ко мне уже не было.
А следующим шагом стало собеседование в Райкоме КПСС. Для меня оно обязательным не было, но меня все равно включили в список тех, кому предстояло его пройти. Сразу замечу, что этот изящный желтый особняк за красивым забором с витыми решетками существует и сегодня. Но для всех нас в те годы он казался воплощением чем-то такого высокого, великого и сакрального, что не только мальчишки и девчонки, но, подозреваю, и многие взрослые люди тоже, просто боялись проходить мимо него просто так, а лишь проскальзывали незаметно мимо его всевидящих окон по противоположной стороне улицы.
И тут уже мы сами, вживую, оказались в этих самых заполненных блеском хрусталя, огромных зеркал, бронзы, красного коврового сукна, алого кумача и парчи стенах, - в окружении высоких портретов и лапидарных образов советских вождей, выполненных из мрамора, гранита и белоснежного гипса, - в тех самых стенах, где должна была решиться наша судьба. Разумеется, не сами, с улицы, а в сопровождении Председателя Парткома нашей школы, нашей горчо любимой учительницы истории старших классов. На которую, следует заметить, все увиденное произвело едва ли не большее впечатление, чем на нас. Но все прошло на удивление гладко. Как мне видится уже с высоты нынешних лет. Видимо, в те годы в школах умели не только хорошо готовить людей ко всему, но и сами эти люди с детства были приучены полностью мобилизоваться в самые ответственные для них моменты своей жизни.
Так я получил рекомендацию Райкома Комсомола для поступления в Финансовый Институт. А вместе с ней и рекомендацию Райкома КПСС, на тот момент мне не нужную. И потому - оставшуюся в стенах Райкома. И дальше уже спокойно заканчивал учебу в школе, готовясь и ожидая лета и вступительных экзаменов.
И тут меня ждала катастрофа. Я не добрал баллы. Увы, но в те годы это означало только лишь одно. Нужно было забирать документы. Т.к. система остаточного перевода по зачислениям на менее престижные факультеты ВУЗ-ов абитриентов, набравших высокие, но недостаточные баллы по другим факультетам, тогда уже не работала. И не добрав один балл на факультет МЭО, я не мог рассчитывать автоматически быть зачисленным ни на факультет КЭФ (Кредтной-экномической факультет), ни на факультет ФЭФ (Финансово-экономический факультет), ни даже на самый всеми горячо презираемый факультет УЭФ (Учетно-экономический факультет) того же самого Финансового Института. Как то было можно делать еще несколько лет до этого.
Я проработал год в Сбербанке и вновь изо всех сил готовился к поступлению. Благо, что в отличие от многих других ребят, у меня был запас в один год до призыва в армию. На этот раз было решено поступать в МГИМО. Но где взять заветные рекомендации ? В Сбербанке, где я тогда работал, рекомендовать меня отказались категорически. Как и давать характеристики. Сославшись на то, что я работаю там меньше года. А ведь нужны были еще и новые рекомендации Райкома ВЛКСМ и Райкома КПСС !
И я, понурив голову, пошел за советом в … Райком ВЛКСМ. Прошел через полупустые помещения, удивляясь тому, что в них никого не было, поднялся по лестнице, постучался в какую-то дверь и … попал сразу на какое-то обширное заседание, посвященное активно развивавшемуся в те годы движению т.н. «неформалов».
Ничего не слушая, меня втащили в зал и попросили высказаться на эту тему, т.к. по своему возрасту и … виду я вполне походил на неформала новой волны. Правда, здесь я просветить райкомовских работников ничем не мог, но зато мы очень хорошо с ними попили чаю, поговорили о М.А.Булгакове, о его творчестве, его символизме, о местах жительства писателя в Москве (в частности, о том месте, где сейчас на Большой Пироговской улице стоит ему памятник, и где была его последняя квартира), о движении «булгаковцев», - а в завершении всего этого мне все-таки был задан вопрос о том, чего же я хочу и зачем пришел. Я изложил суть вопроса, сообщив, что хочу поступать в МГИМО, что в годом ранее не поступил в Финансовый Институт, и мне нужно поэтому восстанавливать рекомендацию и получать новую рекомендацию по линии ВЛКСМ и КПСС. И как это делать, я не знаю. И никто рекомендовать и слушать меня не хочет.
Большие люди с комсомольскими значками на лацканах посмотрели мои документы и выяснили, что срок действия моей комсомольской рекомендации истекал как раз в тот самый день, когда … я к ним пришел. И … тут же меня порекомендовали по новой. Не отходя от стола. Прямо за чаем ! Всем составом собрания, на котором я присутствовал. А затем сказали, что сами перенаправят документы в Райком КПСС, и чтобы я ни о чем больше не волновался и вообще - заходил бы еще рассказать о Булгакове.
Через два дня из Райкома Партии поступил звонок и меня попросили к ним приехать. Я приготовился к собеседованию, явившись, что называется, при полном параде. Но меня снова ждало разочарование. Ввиду истечения сроков подачи документов, а также ввиду невозможности рекомендовать меня партийной организацией Сбербанка (никогда не забуду этих сытых и весно дрожащих от страха за свое благосостояние и должности еврейских лиц, - тех, кто там работал на начальских должностях), рекомендации Райкома ВЛКСМ для рассмотрения моего дела и для получения рекомендации Райкома КПСС для поступления в ВУЗ было … недостаточно. Что означало для меня полную потерю шансов на подачу документов и на поступление. Тем более, что до завершения работы Приемной Комисии нашего ВУЗ-а оставалось уже всего несколько дней.
Я говорил уже, что вся моя жизнь состояла из счастливых случаев. И это был снова один из них ! Как до этого был такой же самый счастливый случай с хорошим отношением ко мне работников Райкома Комсомола (искренне надеюсь, что всех этих людей последующая жизнь и судьба отблагодарили самым наилучшим образом).
Говорившая со мной очень пожилая партийная работница, судя по ее виду, - из числа еще старых большевиков дореволюционной закалки, - сообщив мне печальную новость, затем немного повздыхала, немного подумала, выдержав паузу, и … вдруг попросила меня чуть-чуть подождать. После чего встала и быстро вышла, а шаги ее вскоре затихли на ковровых дорожках густой сети оплетавших здание райкома бесконечных коридоров. Через какое-то время она вернулась и, молча улыбаясь, протянула мне листочек гербовой бумаги со словами «- Пиши !» «- Что писать ?» - изумился я. «- Пиши телеграмму на имя М.С.Горбачева. Самому Генеральному Секретарю. Телеграмму Съезду Партии. С просьбой решить положительно твой вопрос о получении рекомендации для поступления в МГИМО. Сейчас ведь идет борьба с партийным бюрократизмом. А текст я тебе сейчас продиктую …» И я написал.
Все дальнейшее выходит уже за рамки рационального понимания и объяснения. Скажу лишь только, что ответ лично от самого М.С.Горбачева был получен в райкоме ровно за день до завершения подачи в Приемную Комисиию МГИМО документов, и в тот же день составленная Ленинским Райкомом КПСС города Москвы партийная рекомендация на мое имя, - в тот же день утвержденная Горкомом КПСС города Москвы, - была доставлена фельдъегерской связью в институт.
Подчеркиваю. За один день ! И … в самый последний день ! Это было равносильно попаданию даже не в последний вагон уже уходящего поезда, а в последню дверь этого уходящего поезда, успевшего набрать порядочную скорость, да еще и в прыжке с самого крайнего угла железнодорожной платформы ! В итоге, мои документы были окончательно доукомплектованы буквально в последние часы, и я оказался допущен к сдаче вступительных экзаменов.
Вот, что может и что делает по-настоящему счастливый случай в жизни людей ! И вот что значит участие в их жизни … людей посторонних. Казалось бы, - случайных, чужих. Но людей - настоящих, не «сухарей», не формалистов, не равнодушных, не подъегозчиков, не карьеристов. Без этого, без таких людей, - готовых просто и безвозмездно принять в ком-то участие, - мир бы не стоял. Как и наша страна тоже. Даже в ее нынешнем плачевном состоянии - это сугубо их заслуга ! Как было в случае этой пожилой женщины, работницы Секретариата Райкома, ни имени, ни фамилии которой я так и не удосужился тогда к своему нынешнему позору и стыду узнать.
И вот это самое правило я для себя тогда и с тех пор крепко затвердил на всю жизнь. Когда я стоял чуть ли не со слезами на глазах на сером тротуаре за воротами Райкома КПСС, мимо которого по Кропоткинской улице проносились редкие машины, - лишь в этот момент осознав, что же только что произошло в моей жизни. И я продолжаю неукоснительно следовать этому правилу и сегодня. Помогая по мере сил, всякий раз, - когда они ко мне обращаются и когда я имею для этого возможности, - всем тем людям, кому я реально могу помочь. И кто этого … нет, не реально заслуживает, а кто в этом … реально нуждается. И имеет для этого талант и потенциал. Но кто сам пробиться наверх или сделать первые шаги в жизни и карьере не в силах.
Разумеется, не беря с них за это ничего взамен и в благодарность. Что-то делая для них или их детей, помогая советом, деньгами, поддержкой, протекцией, рекомендацией, знаниями, опытом, связями или как-то еще. Это - правило. Потому что хорошим и перспективным людям нужно в жизни обязательно давать ход. И главное - людям талантливым. Обязательно. Поддерживая их. И делать это нужно правильно. Как в кегельбане. Просто с самого начала правильно пустив шар по дорожке, чтобы он легко разбил всю пирамиду с первого броска. В противном случае, они никогда не выбьются в этой жизни, будучи растоптанными и сломанными более хорошо организованными или просто более «блатными» конкурентами. А этого допускать никак нельзя. Не так уж много хороших и по-настоящему талантливых людей в нашей жизни, в нашей работе и в нашей сфере деятельности. Да и вообще, - мало их в целом. Людей. В общей массе нынешних … «человеков».
От той истории у меня в домашнем архиве осталась копия ответа-телеграммы М.С.Горбачева, с краткой резолюцией по моему вопросу. Когда, как я полагаю, и родилась та самая, ставшая впоследствии крылатой и знаменитой «горбачевская» фраза: «Я что, и этим тоже должен заниматься !?» Так что, если подводить на этом месте промежуточный итог вопроса, предваряющего мое поступление в МГИМО, связанного с подачей документов и получением рекомендаций, то я могу смело утверждать, что до конца своих дней я должен быть и однозначно буду благодарен еще и лично самому М.С.Горбачеву в бытность его Генеральным Секретарем ЦК КПСС за то, что он столь необычным образом тоже принял участие в моей судьбе. Потому что без этого счастливого случая, как и без цепочки предшествовавших ему также более чем счастливых событий и совпадений, учебы в нашем Институте мне было бы никогда не видать.
г) Исходя из того, что вы были на вечернем отделении, в остальное время вы работали. Да, иначе было нельзя. «Вечерники» в СССР должны были обязательно работать. Более того, в то время, когда в конце 80-х и в начале 90-х вся страна переходила на т.н. «контрактную основу» подготовки кадров, и везде царила полная административная сумятица, в наш институт в деканат требовалась еще и справка с места работы о том, что такая-то организация действительно заинтересована в подготовке данного работающего у нее специалиста по международному профилю деятельности (в МГИМО, - а никак иначе !).
Как результат, первокурсники Вечернего отделения, а иногда даже и второкурсники т.н. «вечёрки», приносили зачастую совершенно фантастические документы от … районных поликлиник, кочегарок и котельных ТЭЦ, железнодорожных станций, администраций московских театров, с почты, из гаражей, городских моргов и анатомических театров, из кинотеатров, с овощебаз, подразделений ВОХР и т.п. организаций, куда им удавалось на первых порах устроиться хотя бы кем-то на какую-то работу (или устроиться на работу после службы в армии, т.к. студенты-«вечерники» во всей стране обязательно служили, а после службы возвращались вновь в «никуда», как было после школы, хотя государством им и предлагалось поступать после армии на службу в Органы внутренних дел, на что соглашались лишь немногие).
Причем, в этих справках со всей отчетливостью было написано, что, например, винный отдел такого-то магазина «остро испытывает» необходимость в экономисте-международнике ввиду реализации через него продукции иностранного производства и потому заинтересован в его подготовке. Увы, но без такой справки студента «вечерника» могли в те годы и отчислить. Хотя я лично с такими случаями на нашем потоке не сталкивался. Сразу скажу, что на более или менее серьезную работу, в том числе и по рекомендации родителей, «вечерников» брали уже после окончания первого курса. Когда отделами кадров считалось, что студент «закрепился» в институте, и даже в том случае, если он провалит сессию на втором курсе, его уже не отчислят без очень веских для того причин, дав восстановиться. И что поэтому, его можно уже брать на профильную работу по рекомендации родителей или иных «уважаемых» людей.
>Какая была ваша первая работа ? Внештатный почтальон. На почте. Я - совершенно серьезно. Разносил по нашему кварталу газеты и журналы. У меня даже переснятая фотография сохранилась, сделанная каким-то опытным уличным фотографом советского времени и попавшая с его легкой руки в журнал «Огонёк», на которой я крупным планом иду по улице с почтальонской сумкой на плече и с этим самым журналом «Огонёк», торчащим из нее. Впоследствии, именно эта специальность, - почтальон, - указанная в комсомольском билете, мне очень пригодилась в армии, где почтальоны относились к «особо привилегированному сословию».
Связано это было с тем, что работать я начинал еще в годы СССР. А в СССР не работать было нельзя. Неоправданная пауза в трудоустройстве хотя бы на два месяца уже считалась нарушением законодательства, и такой человек мог быть привлечен к ответственности за тунеядство и даже за злостное тунеядство (в случае трехмесячного простоя). А куда, сами посудите, мог пойти вчерашний школьник ? Без какого-либо опыта практической работы и трудовой книжки (которую просто так тоже нельзя было получить) ? В лучшем случае, имея за плечами диплом УПК о получении какой-то специальности, но не проработав по ней ни дня (УПК - это учебно-профессиональные производственные комбинаты, специально созданные в позднем СССР для ускоренного двухлетнего обучения (в 9 и 10 классе) раз в неделю школьников старших классов различным специальностям, чтобы они могли куда-то устроиться на работу, по аналогии с ПТУ, техникумами и иными т.н. «ремеслухами», куда уходили после 8 класса).
Только туда, куда его могли устроить или иным образом «пропихнуть» по знакомству родители. Но вся штука заключалась в том, что в нашей семье все работали в таких областях, куда даже курьерами брали с опытом работы и по рекомендации Райкомов Комсомола. Тем более, что существовало негласное правило, что близкие родственники не должны были работать в одной организации или под началом друг друга, чтобы избежать возникновения т.н. «семейственности» и «клановости», которые в нашей системе всячески пресекались (хотя и активно культивировались в органах госбезопасности, внутренних дел и в иных силовых структурах).
Так или иначе, но поскольку устроить даже на самую простую и неквалифицированную работу мои меня в то время еще не могли, пришлось выбирать по линии вакансий т.н. «молодежных центров труда и занятости», также создававшихся в 80-е годы в стране. Которые давали вчерашним школьникам направления. Направляли, естественно, в основном, туда, куда никто идти не хотел, и где был дефицит неквалифицированных кадров. Одним из таких мест и была почта и узлы связи. Куда меня и переадресовали. Так что первая запись в моей Трудовой книжке - «Внештатный почтальон Ленинского узла связи ХХХХХХ города Москвы», а вовсе не какой-нибудь банкир или специалист-международник.
Какую роль сыграла работа в столь раннем возрасте ? (если это было так) Чем раньше человек начинает в жизни работать, - тем лучше для него. Это - сразу дисциплинирует и делает вчерашнего подростка взрослым. Он становится полноправным членом семьи, внося в ее бюджет свой пусть пока еще пусть и небольшой, но полноценный вклад. Осознание этого делает ребенка, - каким являются все «бронеподростки» после школы, - уже взрослым человеком. Потому что с ним обращаются уже по-взрослому и взрослые люди, хотя и выступают на первых порах еще не его коллегами, а учителями. Даже в том случае, если работа пустяковая и совсем не по профилю. Хорошо помню свою первую зарплату. 110 рублей. Из которых на руки, за вычетом всевозможных налогов, включая и налог на бездетность, мне выдавали около 98 рублей. Для сравнения, когда уже после армии я получил свою первую «взрослую» зарплату экономиста 2-й категории во Внешэкономбанке, я вначале испугался, когда в кассе мне начали выгружать пачки банкнот. «- И это все мне ? Вы не ошиблись ?» «- Тебе, тебе, кому же еще ? Только распишись вот здесь ! Ты что, первый раз получаешь, что ли ? А-а, ну, тогда понятно. Все правильно, - иди спокойно, не создавай очередь…»
Источник https://alumni.mgimo.ru/page/adaptive/id43711/blog/12441957/?ssoRedirect=true