Рязанов Федор Алексеевич. Инженер-энергетик 1
После поступления в 1908 г. в Императорское Московское Техническое Училище (ныне МВТУ) я все время зарабатывал уроками, а позднее черчением. Во время забастовок в высших учебных заведениях я поступил чертежником на завод Бромлея (ныне «Красный Пролетарий»). Летом 1912 и 1913 гг. мы с Александром Яковлевичем Рябковым, с которым я продолжал дружить и часто гостил у них на даче в Кунцеве, проходили строительную практику на Рублевской насосной станции
Получали по 50 руб. в месяц, из которых больше половины приходилось отдавать отцу, так как он все еще не мог поступить на место. Из-за необходимости помогать семье и иметь заработок я работал в Рублеве на практике по 6 месяцев. В Рублеве я познакомился с инженером Иваном Михайловичем Бирюковым, строителем Рублевской насосной станции и первым ее заведующим. Он был выдающимся инженером, отличным администратором, удачно проведшим трудное строительство и поставившим на должную высоту эксплоатацию станции. Всюду был образцовый порядок как во внешнем оформлении, так и в идеальном содержании и обслуживании производственных помещений. Рублевская насосная станция была лучшей водопроводной станцией в Европе, ею гордились и туда возили всех именитых гостей. При мне туда приезжал французский президент Пуанкаре, японские гости, а в 1909 г. Рублево посетил знаменитый И.И. Мечников.
Позднее, во время моей заграничной командировки в 1927-28 гг. я ознакомился с водопроводными станциями Германии, Франции и Англии. Все они не выдерживали никакого сравнения с Рублевской. Летом 1914 г. знакомый инженер устроил меня на практику на высоковольтную Измайловскую подстанцию через Г.М. Кржижановского, который был в то время коммерческим директором электростанции «Электропередача» - ныне им. Р.Э. Классона. Работа на подстанции в качестве техника-практиканта дала мне очень много. Впервые в России монтировалась установка на напряжение 70 КВ.
Все оборудование поступало от заграничных фирм - главным образом от Сименса. Высоковольтный трансформатор собирал немецкий фирменный монтер, все же распределительное устройство монтировалось русскими работниками: установка на 70 кв - присланными со станции «Электропередача» монтерами и слесарями, установка на 6 кв - работниками московской кабельной сети.
Там я познакомился с А.В. Винтером, который был заведующим станции «Электропередача» и руководил строительством воздушной линии 70 кв, а также установки напряжением 70 кв на подстанции. Из Москвы приезжали на подстанцию директора и другие руководители Общества г.: Классон, Буссе, Швальбах. Как-то приехал В.Д. Кирпичников, который был в то время заведующим московской электростанцией. После того, как он осмотрел подстанцию и уехал, старый работник кабельной сети «дядя Ваня» (как его все звали), который по старости не мог уже работать и жил на подстанции в качестве сторожа, сказал про Кирпичникова: «это орел - он сразу все заметит».
Непосредственно ответственным лицом за установку [напряжением] 6 кв являлся заведующий районом кабельной сети Сафонцев, который раза два в неделю приезжал на подстанцию и разрешал все возникающие технические вопросы. Почти всегда его сопровождал П.Г. Смидович, который был его помощником. Меня очень удивляло то обстоятельство, что Смидович не участвовал вместе с Сафонцевым в разрешении технических вопросов, а, как правило, устраивался неподалеку от подстанции на траве вместе с двумя-тремя монтерами кабельной сети и, покуривая,мирно с ними беседовал. Лишь один раз, когда Сафонцев разрешал на месте вопрос, как рациональнее провести при пересечении три фазы сборных шин, в связи с тем что на чертежах это было неясно показано, он попросил позвать для консультации Смидовича. Тот пришел и после ознакомления с вопросом предложил наиболее хороший вариант, который и был принят.Лишь в 1917 г. я узнал, что Смидович был партийным работником и понял, что на Измайловской подстанции он беседовал на политические темы с монтерами большевиками.
Поразил меня следующий случай. Близ ввода высоковольтной воздушной линии на подстанцию стояла большая красивая сосна, которая по проекту не подлежала удалению, но вызывала опасение в возможности замыкания проводов при сильном ветре. Зная, что Р.Э. Классон очень любил природу и не терпел, чтобы без достаточных оснований губили деревья, доложили ему об этом, и он приехал на подстанцию специально для разрешения этого вопроса.
После окончания установки 6 кв Сафонцев приезжал проверять индуктором изоляцию всех приборов. В этом участвовал и я. В обед он уехал, а я решил один закончить проверку во всех остальных ячейках. Помню, как я встал на бетонную перегородку, отделявшую ячейку масляных выключателей от коридора, и через масляный выключатель стал прикреплять провода от индуктора к трансформатору тока на высокой стороне [напряжения]. Почувствовал удар и упал в коридор. Стал громко звать на помощь техника, так как подстанция была заперта и никто не должен был входить туда. Слышу, как мой голос постепенно слабеет и вскоре потерял сознание. Очнулся, как после определил, минут через двадцать.
При возвращении сознания мне вспомнилось, будто я попал под высокое напряжение [6 кв]; но я быстро отбросил такое жуткое предположение, считая, что это был сон: стоит лишь открыть глаза, и я увижу белую подушку. Открываю глаза и вижу черную деревянную решетку, которая была положена в коридоре. Этот момент оказался для меня очень тяжелым. К тому же я заметил ожоги на большом и указательном пальцах правой руки. Медленно поднялся, почистил рукой куртку и брюки от пыли и вышел. Я боялся антонова огня от ожогов и направился в аптеку, находившуюся в 15-20 мин ходьбы. Там мне дали мазь. Когда я подходил обратно к подстанции, почувствовал, что колет пальцы на ноге. Я удивился, так как до этого никаких гвоздей в штиблетах не замечал.
Дома, при разувании почувствовал запах гари. Оказалось, что носок около мизинца и соседних двух пальцев прожжен и концы пальцев обуглены. Ток прошел через меня от пальцев руки, державших клемму прибора, через гвозди в подметках штиблет на бетонную перегородку. Оказалось, что в ячейке [масляного выключателя] было напряжение [6 кв] от Москвы, а мне сказали перед этим, что ток выключен.Об этом случае я никому не говорил, чтобы не испортить свою репутацию электрика.
Лишь спустя двенадцать лет, когда я уже был заведующим первой московской электростанцией, я рассказал об этом Сафонцеву
Так как материальное положение семьи продолжало оставаться очень тяжелым и мне приходилось помогать семье, я принял предложение В.Д. Кирпичникова ехать на станцию «Электропередача», чтобы под его руководством испытывать и налаживать котлы. Там я работал до весны 1915 г. с краткими перерывами для сдачи проектов и экзаменов. Кирпичников приезжал по 3-4 раза в месяц на один-два дня. Помимо испытаний котлов я ежедневно заполнял суточную ведомость работы станции, определял на основании ведомостей дежурных кочегаров, машинистов и дежурных на щите коэффициенты полезн ого действия котельной, машинного зала и всей станции. Обработка проводилась по образцу хорошо поставленной технической отчетности Первой московской станции. Когда я приносил заполненную суточную ведомость заведующему станцией А.В. Винтеру, обычно он был очень недоволен большим удельным расходом топлива, значительно превышавшим проектные величины.
Однажды в холодный зимний день на высоковольтной воздушной линии случилась авария. Были мобилизованы все техники, и я в том числе, на поиски мест аварии. Вся линия была разделена на участки. Каждый должен был пройти свой участок вдоль высоковольтной линии пешком, так как проехать зимой там оказалось невозможным. На лошади подъезжали к заранее определенному месту и далее проходили по линии до следующего заранее обусловленного пункта, где ждала лошадь.
Когда я в достаточной мере промерзший и проголодавшийся вернулся в гостиницу, где жил, все давно уже пообедали и мне подали оставленный для меня обед. На второе была солонина с каким-то гарниром. На голодный желудок она показалась мне настолько аппетитной, что я непроизвольно перед тем, как начать есть, истово перекрестился, как в детстве, но не делал уже в продолжение 10 лет. Я сам и не заметил бы, вероятно, этого, если бы вышедший из комнаты в столовую заведующий снабжением Д.С. Свенчанский*, который увидев это, не сказал: «Теперь я понимаю, почему здесь не жалуются на эту не совсем свежую солонину. Очевидно, все дело в крестном знамении». Вот до чего сильны привычки детства, непроизвольно вдруг проявляющиеся при некотором стечении обстоятельств.
вскоре В.Д. Кирпичников предложил мне вновь ехать на «Электропередачу» в качестве техника-практиканта, уже для работы по опробованию предлагаемых Р.Э. Классоном новых способов добычи торфа. Там я встретил другого студента-практиканта из Петербургского Политехнического Института -Палуева. Вначале опробовался датский наливной способ добычи торфа. Вынутый торфяниками торф поступал в дробилку, куда подавалась также вода, и жидкая измельченная масса выливалась в вагонетки и отвозилась вручную по узкоколейке на суходол. Здесь масса выливалась на выложенные в ряд деревянные рамы с ячейками. Через несколько дней, в зависимости от погоды, рамки приподнимались и удалялись; затем кирпичи торфа укладывались вручную последовательно в пятки, клетки и наконец, после достаточной просушки, в штабели. Очень скоро Р.Э. Классон решил, что этот способ не даст эффективных результатов, и предложил размывать залежь торфа водяной струей.
проф. Угримова пригласили вовновь организованный Земгор*, заведующим электроотделом, и он предложил мне быть его помощником. Предложение было очень заманчивое. Мне - студенту - предлагалась высокая инженерная должность с соответствующим окладом в 250 руб. в месяц. В.Д. Кирпичников, которому я сказал об этом, не решился даже отговаривать от принятия такого блестящего предложения, хотя ему и не хотелось расставаться со мной.
В Электроотделе Земгора инженер Д.И. Виноградов наладил производство военно-полевых телефонов (позднее эта телефонная фабрика выделилась из Электроотдела в самостоятельную единицу) и военно-полевых телефонных кабелей. За телефонами и кабелем часто приезжали с фронта, главным образом, «земгусары».
В Земгоре я познакомился с А.Я. Вышинским. Тогда он работал в редакции вновь организованного журнала «Известия Земгора». В конце каждой недели А.Я. Вышинский приходил ко мне, скромно подсаживался к моему столу и записывал в блокнот диктуемые мною сведения о выполненных за неделю Отделом работах - сколько телефонов и кабеля отправлено на фронт и прочее. Об этом периоде его работы, мне кажется, он не хотел впоследствии вспоминать. По крайней мере, когда мы с А.Я. Рябковым отдыхали в 1927 г. в доме ученых в Гаспре, А.Я. Вышинский, возглавлявший тогда высшие школы, не хотел показывать, что он с нами знаком. Чтобы окончательно убедиться в этом, мы как-то после обеда сели около дорожки, по которой он ежедневно проходил после обеда отдыхать на гамаке. Он гордо прошел мимо с подушкой, высоко подняв голову, будто не замечая нас.
В сентябре 1916 г. я защитил дипломный проект. В основу проекта лег проект электростанции на подмосковном угле, который я выполнял с чертежниками станции для Кирпичникова. Пришлось в основном перечертить проект, написать пояснительную записку и добавить несколько деталей опор электролиний и конструкций закрепления их в почве по чертежам, позаимствованным мною из технического архива станции «Электропередача». Вообще защита дипломного проекта в то время не представляла для большинства студентов особых трудностей. Сплошь и рядом темы предлагали сами студенты. Со мной вместе сдавал государственный экзамен студент, работавший на практике в конторе электротехнической фирмы АЭГ. Он так же в основном представил копии чертежей этой фирмы.
В это время МВТУ имело два отделения - механическое и химическое и выпускало инженеров-механиков и инженеров-технологов. Инженерами-механиками именовались и электрики, оканчивающие по всем специальностям электротехники и теплотехники, специализирующиеся по котлам или по паровым турбинам или по двигателям внутреннего сгорания, а так же оканчивающие гидравлики. Инженерами-технологами именовались все, окончившие химическое отделение по любым специальностям. Полученный мною диплом предоставлял весьма большие права*. Инженеры-механики не только могли возглавлять теплотехнические, электротехнические, гидротехнические и машиностроительные производственные предприятия, но и имели право проектировать и строить любые сооружения, совмещая [квалификации] строителя и архитектора.
Через два месяца после защиты диплома мне позвонил в Земгор В.Д. Кирпичников и предложил перейти на должность инженера Московской станции. Он прибавил, что такие вакансии случаются очень редко, и советовал воспользоваться таким предложением. Я переговорил с Б.И. Угримовым, указав при этом, что на Московской станции нет ни одного инженера из МВТУ, и просил меня не задерживать. Он согласился, и я перешел на станцию
В 1916 г. оборудование станции состояло из: а) восьми вертикальных котлов типа Гарбе и двух - Бабкок и Вилькокс морского типа, расположенных в котельной №1; б) восьми горизонтальных котлов Бабкок и Вилькокс и четырех вертикальных котлов Фицнер и Гампер, расположенных в котельной №2; в) двух генераторов Броун-Бовери мощностью по 2 тыс. квт, шести турбогенераторов мощностью по 5 тыс. квт, одного турбогенератора мощностью в 10 тыс. квт, расположенных в машинном зале №1; г) четырех турбогенераторов общей мощностью в 11 тыс. квт, расположенных в машинном зале №2.
Давление пара в котлах - 12-14 атм., напряжение генераторов 2 000 и 6 000 вольт. Общая мощность станции составляла 55 тыс. квт. Кроме того, в пристройке к котельной №2 имелись два горизонтальных Дизеля мощностью в 300 и 400 л.с. с генераторами постоянного тока. Они служили резервом для возможности поднять станцию «с нуля». Распределительное устройство станции на напряжение 2 000 в, располагалось в полуподвале машинного зала №1. Распределительное устройство на напряжение 6 000 в - в другом здании. Электрические щиты управления помещались на площадках в машинных залах №1 и №2. Для зарядки аккумуляторной батареи имелись два мотор-генератора, установленные около первого щита управления. Для подачи циркуляционной воды служили две насосные станции, забиравшие воду из водоприемников на Москве-реке.
Возглавлял станцию директор Р.Э. Классон, которому были подчинены и кабельные сети, и установочный отдел. Заведующим станцией был В.Д. Кирпичников, его помощником Б.В. Крылов. Самым молодым инженером станции был Б.А. Барсуков. Я с ним быстро подружился, и мы много времени проводили вместе. Первые годы я работал заведующим Техническим бюро станции, где опытные чертежники-конструкторы в основном занимались в тот период проектированием машин для гидроторфа - главным образом, торфососа.
Летом 1916 г. Классон окончательно убедился, что гидравлический способ добычи торфа является перспективным, и вместе с Кирпичниковым усиленно занимался подготовкой к сезону 1917 г. Так как у меня основная нагрузка была по гидроторфу, то станцией я занимался мало.
Февральскую революцию на станции встретили с большим энтузиазмом. Проходили общие собрания, на которых выступали большевики и меньшевики. Меньшевиков было значительно больше; из них основными ораторами были Епифанов, Гурьев, а также Яновицкий, который вернулся с фронта и стал заместителем Кирпичникова. К выборам в Учредительное собрание энергично готовились все партии. П.Г. Смидович,как депутат Московского Совета, был в эти месяцы очень занят и на станционных собраниях бывал очень редко - один-два раза. Г.М. Кржижановский и В.В. Старков на этих собраниях никогда не бывали. Они вдвоем часто ходили на большие общественные предвыборные собрания, которые происходили на больших заводах и фабриках и, кажется, в Политехническом музее. Там они изучали настроение собравшихся и выступали, осторожно проводя большевистскую линию.
Октябрьскую революцию большинство рабочих и служащих станции восприняло молчаливо, но персонал станции вел себя лояльно и продолжал честно работать. Лишь летом 1965 г. я узнал от М.С. Радина, что в октябрьские дни партия для надежности поручила ему взять станцию под свою ответственность. Об этом написано в книге «Октябрь в Замоскворечье». Но все это прошло так, что многие работники станции об этом даже не знали. На станции продолжали работать все ее работники. Но в Правление были введены представители партии.
В начале 1918 г. вернулся с фронта мой брат Михаил, и один за другим быстро, почти вся семья захворала паратифом или тифом (мнения врачей разошлись). Не захворала лишь сестра Агния, которая обслуживала всех нас больных - шесть человек. Она одна покупала хлеб и прочее, готовила еду, подавала всё больным и обстирывала всех. Как она могла выдержать такую огромную нагрузку в течение нескольких недель, всех удивляло.
Наряду с огромным большинством москвичей мы тоже в первые годы после революции голодали. Заметно улучшилось в нашей семье положение с продовольствием лишь после постановления Совнаркома или СТО от 30 октября 1920 г. о предоставлении работникам Гидроторфа совнаркомовских пайков. Во время [лево]эсеровского мятежа [в июле 1918 г.] Р.Э. Классон находился на «Электропередаче». Через несколько дней Кирпичников командировал туда меня, очевидно, чтобы информировать Классона о происходящих событиях.В то время на «Электропередачу» добирались или через Богородск или через Павлово-Посад. Лишь Классон ездил туда из Москвы на автомобиле. От обоих этих городов нужно было ехать на лошадях примерно 20 км. В Павлове-Посаде я остановился в конторе «Электропередачи», и там пришлось переночевать, так как никакого попутчика не было, а заказывать лошадей только для себя я не рискнул. Это стоило тогда 200 руб.На следующий день я спросил заведующего конторой, нет ли у кого велосипеда. Получив велосипед, я через два часа был у Классона. Когда он узнал, что я не решался затратить 200 руб. на лошадей, он назвал меня «великим экономистом».
В 1918-1920 гг. я продолжал работать в качестве заведующего Техническим бюро станции и в основном вел работу по проектированию машин для Гидроторфа. В течение летних торфяных сезонов 1918 и 1919 годов я работал на опытных установках гидроторфа на болотах при станции «Электропередача». Некоторое время я жил там в доме Р.Э. Классона. Утром часто завтракал вдвоем с Робертом Эдуардовичем, так как его дети вставали позднее.
В качестве одного из помощников заведующего станцией я последовательно был заведующим котельной, турбинным залом и электроотделом. Кроме того, через каждые 3 дня нес ответственное дежурство в качестве дежурного инженера станции. Так как все помощники заведующего станцией жили в домах при ней, то после рабочего дня дежурили дома. В случае необходимости дежурные помощники мастеров соответствующих отделов звонили [нам] по телефону и получали необходимое распоряжение по телефону же или лично, по прибытии на станцию.
В часы максимальной нагрузки дежурный инженер обязан был находиться на станции,как правило, на щите управления. Кроме того, раза два за вечер проходил по станции и проверял работу дежурных и состояние оборудования. При авариях на станции со щита управления давались тревожные звонки, которые были установлены как в кабинетах, так и в квартирах ответственного эксплуатационного персонала станции, включая помощников мастеров отделов. Прежде чем назначить кого-либо ответственным дежурным по станции, необходимо было в течение более или менее длительного срока испытать его в качестве помощника дежурного. Срок такого поддежурства исчислялся в весьма больших интервалах - от нескольких месяцев до двух лет, в зависимости от подготовки, опыта, характера и умения быстро ориентироваться в создавшейся аварийной обстановке.
Из дежурных инженеров весьма своеобразным был изобретатель В.А. Варганов. Однажды в его дежурство днем начали взрываться под землей на дворе станции муфты кабелей, соединяющих трансформаторную подстанцию с распредустройствами 6 кв и 2 кв. Взрывы происходили один за другим через несколько минут. Классон звонит и спрашивает дежурного инженера в чем дело. Варганов, твердо усвоивший, что дежурный инженер не должен теряться и оставаться спокойным, отвечает: «На станции все спокойно, взрывы продолжаются»
Как-то вечером в его дежурство на станцию явился репортер от какой-то газеты. Варганов ознакомил его со станцией. Неизвестно, какие он при этом давал пояснения, но на следующий день в газете появилась статья с описанием станции. Статья изобиловала образными сравнениями вроде следующих: «паровые котлы вибрировали под большим давлением» или «паровые турбины, как огромные слонихи, дрожали на своих основаниях». Долго хранил я эту газету с подобными перлами и очень сожалею, что она пропала.
В 1922 г. был образован МОГЭС. Председателем Правления назначили Казимира Петровича Ловина, который до революции работал электромонтером на ленинградской станции, а после Октябрьской революции был комиссаром ленинградских электростанций. Молодой, энергичный, хороший организатор и администратор, он сумел поставить дело на широкую ногу, и МОГЭС при нем быстро развивался.
Ловин умел добиваться значительных лицензий* как на заказы заграничным фирмам новейшего оборудования для станций и сетей МОГЭС, так и на приобретение для начальства МОГЭС хороших заграничных автомашин. Кроме того, значительное число ведущих инженеров Управления МОГЭС и станций получали заграничные командировки. Ловин умел хорошо работать и весело отдохнуть. Семьями был знаком с Яновицким и Кирпичниковым.
Ловин любил торжественно обставлять годовые отчеты о работе МОГЭС. Один такой отчет провели в 1926 г. на «Электропередаче». Возможно потому, что к этому времени были закончены постройкой двухэтажные деревянные дома для жилья, которые еще не заселили. На отчет пригласили со станций МОГЭС всех руководящих работников вплоть до начальников крупными отделами. После доклада устроили обильный ужин. Чтобы рассадить многочисленных гостей в большой комнате, составили несколько столов. Ужин проходил довольно оживленно.
В конце ужина вдруг открывается дверь, и один из курьеров МОГЭС, которому очевидно было поручено объявить о предстоящем чае, громко и торжественно произнес: «Товарищи! Не вылезамши из-за стола будет чай!!» Я сидел рядом с Барсуковым, и это «торжественное» приглашение к чаю привело нас в веселое настроение, в течение многих лет мы нередко вспоминали это.
Торжественно была открыта Шатурская ГРЭС в декабре 1925 года. За отлично сервированным столом сидели представители Правительства, иностранные дипломаты, строители станции и руководящие работники Управления и станций МОГЭС.
В 1928 г. К.П. Ловин был назначен начальником строительства Челябинского тракторного завода, а после его окончания стал начальником Главэнерго. Но в 1937 г. его арестовали и сослали. Умер он в ссылке в 1938 г., а в 1956 г. был посмертно реабилитирован.
В январе 1926 г. я был назначен заведующим, а в 1927 г. главным инженером 1-й МГЭС. Столь быстрому повышению способствовал главным образом мой сравнительно уживчивый характер. Когда на станцию был назначен в качестве заместителя директора Б.П. Пронин, человек, не знакомый со станцией и вообще не техник, работавший до этого по профсоюзной линии, но надежный большевик, которому можно было доверить пост «красного директора», то Классон, познакомившись с ним, решил, что ни Барсуков, ни Крылов не смогут с Прониным сработаться, и предложил попытаться мне. В связи с этим Крылов и Барсуков были переведены в отделы Правления МОГЭС и как бы расчистили мне дорогу к повышению.
У меня отношения с начальством, товарищами по работе и с подчиненными были неплохими. Я всегда старался понять их точку зрения, мысленно поставить себя в их положение. С Б.П. Прониным сначала мы как бы прощупывали друг друга; затем, когда я понял, что человек он неплохой, то старался помогать ему разбираться в станционных делах, и мы стали относиться друг к другу с доверием.В 1924 или 1925 году 1-ая МГЭС соревновалась с 1-ой Ленинградской электростанцией.
Показатели у нас были хорошие. Для проверки результатов соревнования в Ленинград ездила бригада работников станции во главе со мной. Проверка проходила торжественно,затем мы маршировали по улицам Ленинграда. В результате было признано, что обе станции принятые показатели соревнования выполнили и победителя установить невозможно.
В конце 1927 г. меня командировали за границу от ВСНХ для ознакомления с положением о выполнении заказов для нашей станции, уточнения неясных вопросов как по заказам для 1-ой МГЭС, так и для других станций МОГЭС. В это время, в связи с реконструкцией 1-ой МГЭС, заграничным фирмам были заказаны мощные котлы и турбины.
Я был в Германии, Австрии, Франции и Англии. По-немецки я еще мог объясняться, а с французским и английским языками было хуже. В Париже, например, в гостинице я объяснялся на немецком языке, так как владелец гостиницы говорил на нем лучше, чем я на французском. При посещении заводов и электростанций меня всегда сопровождали фирменные инженеры, знавшие русский язык. В то время фирмы были очень заинтересованы в получении от СССР заказов и показывали нашим инженерам лучшие электростанции, где было установлено оборудование этих фирм. Поездки на электростанции оплачивали всегда эти фирменные инженеры и они никогда не допускали, чтобы я платил за закуски или обеды во время этих экскурсий. Меня еще в Москве предупредили об этом и сказали, чтобы это меня не смущало, так как всюду так принято.
В Германии удалось осмотреть пять больших электростанций, три подстанции и два завода. Во Франции - четыре электростанции, в Австрии - две электростанции и три котельных завода, а в Англии четыре электростанции и два завода - турбинный Метро и Виккерс и котельный Бабкок и Вилькокс. По возвращении в Москву, помимо отчета о командировке, я сделал подробный доклад на собрании инженерно-технического коллектива МОГЭС.
Не могу сказать, чтобы меня сильно поразили лучшие европейские электростанции.Почти все, что там имелось нового, было установлено и на станциях МОГЭС или уже было заказано. Ни на одной станции я не видел турбины мощностью более 40 тыс. квт, тогда как в Маннгейме я принимал на стенде завода турбину мощностью 44 тыс. квт, изготовленную для Шатурской ГРЭС.
Как правило угольные котельные не отличались чистотой - почти во всех котельных, за небольшим исключением, оседало порядочно пыли. Большое впечатление оставило ознакомление с котельной на станции Руммельсбург имени Клингенберга, где котлы были автоматизированы, и в большой котельной находился лишь один инженер в белом халате и наблюдал за показаниями приборов.
Оставила впечатление и подземная трамвайная подстанция в Мюнхене. Когда мы с инженером Броун-Бовери пришли туда, там царила мертвая тишина. Он нажал одну из кнопок, и постепенно защелкали реле, начали развертываться насосы [охлаждения] и прочее оборудование; в результате подстанция включилась на работу в сеть. Было даже как-то жутковато.
Из заводов понравился турбинный Метро-Виккерс в Манчестере. Конечно, наряду с ознакомлением с лучшими электростанциями и заводами, строящими оборудование для электростанций, я осмотрел достопримечательности и большие музеи западных столиц. В то время за границей было большое число русских эмигрантов, особенно в Париже.Меньше было их в Лондоне, но и там нет-нет да и услышишь в кино или в театре среди зрителей русскую речь. В Париже два раза пришлось столкнуться с бывшими белогвардейцами, которые не смогли еще примириться с существованием Советского Союза. Однажды я опаздывал в Торгпредство и хотел доехать на такси. Как только я дал адрес Торгпредства, шофер остановил машину и зло сказал по-русски: «Туда не езжу».
Второй раз, когда утром я решил пройти в Торгпредство не прямым путем, а свернул на боковую улицу и, в конце концов, не будучи уверен, что иду в ту сторону куда надо, обратился по-французски к одному человеку лет 40-45, который меня обгонял, с вопросом,попаду ли я на такую-то улицу (сейчас забыл ее название).По моему выговору он понял, что я русский, ответил по-русски, что я иду правильно, пошел рядом и заговорил со мной. Поговорив мирно несколько минут о погоде и прочем,
он спросил, иду ли я в книжный магазин, расположенный на той же улице, что и Торгпредство. Как я узнал позднее, в этом магазине любили собираться русские эмигранты. Когда я ответил, что иду не в магазин, а в Торгпредство, он сразу вспыхнул, покраснел и пробормотал, что с советскими людьми никаких дел иметь не хочет. После этого быстро зашагал вперед.
В Париже поразило огромное количество кафе, причем много столиков вынесено на улицу, и большое число посетителей кафе. Сидят подолгу, разговаривают, играют. Непривычно для нас изъявление чувств на улицах. К моменту закрытия больших магазинов у входа почти всегда стоят несколько молодых человек, ожидающих своих знакомых дам.Часто при встрече они тут же на улице целуются, не обращая внимания на остальных. Эти сцены мне объяснили так - они целый день не виделись, соскучились, а до их поцелуев никому не должно быть никакого дела.
В этом объяснении, пожалуй, есть большая доля истины. В Люксембургском саду, например, я наблюдал такие сценки - почтенный папенька, весьма солидный мужчина лет под пятьдесят, и не менее почтенная маменька лет около сорока, и довольно полная, запрягаются в возжи и бегут, изображая лошадок, которыми управляет ребенок дошкольного возраста.
Бросались в глаза парижские спиральки (уборные). Они напоминали такие, как до революции были в Москве, с той лишь разницей, что железные листы значительно меньшей высоты, чем были у нас. Поэтому у зашедших в спиральку мужчин видны ноги до колен и голова. Иногда можно было наблюдать, как зашедший туда мужчина продолжал через лист спиральки прерванный разговор со своим спутником или спутницей!
В то время наиболее дешевая жизнь была во Франции. В Германии - примерно в два раза дороже, а в Англии - в четыре раза дороже, чем во Франции. Командировочные мы получали в долларах. Несколько неприятных часов пришлось пережить мне в
В Лондоне мне неожиданно очень повезло. Остановился я в гостинице «Рассел-Сквер».Вначале неприятно поразила высокая стоимость самого дешевого номера - 9 шиллингов в сутки. Комната была очень небольшая, продолговатая. От соседних комнат отгорожена тонкими деревянными стенками, через которые прекрасно были слышны разговоры соседей. Мебель стояла весьма неважная.
Утром пошел вниз завтракать. При входе в большой ресторан у двери сидела солидная седая дама, попросившая предъявить ключ от номера. Далее я сел за один из многочисленных маленьких столиков, на котором лежали масло, поджаренные кусочки хлеба, сахар и густое апельсинное варенье. Официантка подала меню. До кофе было четыре блюда. Опасаясь, что придется дорого заплатить за завтрак, я ограничился первым и четвертым блюдами. На первое официантка подала кашу и кувшин горячего молока. Я выпил с кашей примерно полтора стакана. На четвертое она подала большие, очень вкусные черносливы. Затем забрала кувшин вместе с освободившейся посудой и принесла на подносе кофейник, стакан и опять полный кувшин горячего молока.
Во время завтрака я наблюдал за соседями, главным образом, чтобы выяснить, как они расплачиваются и оставляют ли чаевые. К моему удивлению, никаких счетов не предъявлялось и никто денег не оставлял. Решил, что официантка передает по телефону или каким-то другим способом пожилой даме у входа и та все учитывает; хотя и эта версия была маловероятной, так как первая не знает, из какого я номера. Видя, что все закончившие завтрак спокойно уходят, я во избежание каких-либо неприятностей дождался, когда моя официантка направлялась к соседнему столику, медленно поднялся на ее глазах и направился к двери.
Ни официантка, ни дама у дверей меня не остановили, и я никак не мог понять, каким образом они могут определить стоимость моего завтрака. Здесь я вспомнил, что при найме номера мне выдали маленькую книжечку. Думая, что это обычная реклама, я ее и не развертывал. Теперь я решил с ней ознакомиться. На второй странице прочитал, что в стоимость номера входит бесплатное пользование утренним завтраком, гостиной, биллиардной, библиотекой и комнатой для занятий. Тогда-то мне стал понятен интерес дамы к моему ключу от номера и все остальное.
Постепенно я прибавлял к завтраку еще по одному блюду и уже с четвертого дня съедал все блюда, имевшиеся в меню. Завтрак получался таким плотным, какого я никогда не имел. Когда же я решил в том ресторане поужинать, то пришлось за самый скромный ужин без вина и без закусок заплатить пять шиллингов. Это было для меня очень дорого,и вечерами я ресторан гостиницы больше не посещал.
В гостиную отеля я несколько раз заходил отдохнуть. Кроме танцев, на которые я смотрел с удовольствием, на каждом вечере исполнялось по два музыкально-вокальных номера. Интересно, что в Лондоне в подобных гостиных имеются специальные танцоры. Это обычно прекрасно сложенные молодые люди, которые очень хорошо танцуют.Как мне после сообщили, мужчины, которые пришли с дамой, но танцуют плохо или совсем не танцуют, подходят к таким специальным танцорам и просят пригласить их дам на определенный танец. Тот соглашается или говорит, что этот танец у него занят и сговаривается на следующий. После танца мужчина подходит к танцору и благодарит его, причем при пожатии передает ему деньги (как прежде у нас платили обычно врачам).
Позднее я узнал, что в Лондоне всего две гостиницы, где в плату за комнату входила и стоимость завтрака.Как-то за утренним завтраком в гостинице мне пришлось дважды сидеть за столиком с одним англичанином. Он о чем-то меня спросил, и, несмотря на мой плохой английский язык, у нас состоялся разговор на какие-то безобидные темы. В течение следующих двух дней он подсаживался к моему столику, и мы переговаривались. По-видимому, он занимался коммерческой деятельностью. В конце завтрака он спросил меня о национальности, и я ответил, что из СССР. Мне интересно было узнать, как он будет реагировать.
Получали по 50 руб. в месяц, из которых больше половины приходилось отдавать отцу, так как он все еще не мог поступить на место. Из-за необходимости помогать семье и иметь заработок я работал в Рублеве на практике по 6 месяцев. В Рублеве я познакомился с инженером Иваном Михайловичем Бирюковым, строителем Рублевской насосной станции и первым ее заведующим. Он был выдающимся инженером, отличным администратором, удачно проведшим трудное строительство и поставившим на должную высоту эксплоатацию станции. Всюду был образцовый порядок как во внешнем оформлении, так и в идеальном содержании и обслуживании производственных помещений. Рублевская насосная станция была лучшей водопроводной станцией в Европе, ею гордились и туда возили всех именитых гостей. При мне туда приезжал французский президент Пуанкаре, японские гости, а в 1909 г. Рублево посетил знаменитый И.И. Мечников.
Позднее, во время моей заграничной командировки в 1927-28 гг. я ознакомился с водопроводными станциями Германии, Франции и Англии. Все они не выдерживали никакого сравнения с Рублевской. Летом 1914 г. знакомый инженер устроил меня на практику на высоковольтную Измайловскую подстанцию через Г.М. Кржижановского, который был в то время коммерческим директором электростанции «Электропередача» - ныне им. Р.Э. Классона. Работа на подстанции в качестве техника-практиканта дала мне очень много. Впервые в России монтировалась установка на напряжение 70 КВ.
Все оборудование поступало от заграничных фирм - главным образом от Сименса. Высоковольтный трансформатор собирал немецкий фирменный монтер, все же распределительное устройство монтировалось русскими работниками: установка на 70 кв - присланными со станции «Электропередача» монтерами и слесарями, установка на 6 кв - работниками московской кабельной сети.
Там я познакомился с А.В. Винтером, который был заведующим станции «Электропередача» и руководил строительством воздушной линии 70 кв, а также установки напряжением 70 кв на подстанции. Из Москвы приезжали на подстанцию директора и другие руководители Общества г.: Классон, Буссе, Швальбах. Как-то приехал В.Д. Кирпичников, который был в то время заведующим московской электростанцией. После того, как он осмотрел подстанцию и уехал, старый работник кабельной сети «дядя Ваня» (как его все звали), который по старости не мог уже работать и жил на подстанции в качестве сторожа, сказал про Кирпичникова: «это орел - он сразу все заметит».
Непосредственно ответственным лицом за установку [напряжением] 6 кв являлся заведующий районом кабельной сети Сафонцев, который раза два в неделю приезжал на подстанцию и разрешал все возникающие технические вопросы. Почти всегда его сопровождал П.Г. Смидович, который был его помощником. Меня очень удивляло то обстоятельство, что Смидович не участвовал вместе с Сафонцевым в разрешении технических вопросов, а, как правило, устраивался неподалеку от подстанции на траве вместе с двумя-тремя монтерами кабельной сети и, покуривая,мирно с ними беседовал. Лишь один раз, когда Сафонцев разрешал на месте вопрос, как рациональнее провести при пересечении три фазы сборных шин, в связи с тем что на чертежах это было неясно показано, он попросил позвать для консультации Смидовича. Тот пришел и после ознакомления с вопросом предложил наиболее хороший вариант, который и был принят.Лишь в 1917 г. я узнал, что Смидович был партийным работником и понял, что на Измайловской подстанции он беседовал на политические темы с монтерами большевиками.
Поразил меня следующий случай. Близ ввода высоковольтной воздушной линии на подстанцию стояла большая красивая сосна, которая по проекту не подлежала удалению, но вызывала опасение в возможности замыкания проводов при сильном ветре. Зная, что Р.Э. Классон очень любил природу и не терпел, чтобы без достаточных оснований губили деревья, доложили ему об этом, и он приехал на подстанцию специально для разрешения этого вопроса.
После окончания установки 6 кв Сафонцев приезжал проверять индуктором изоляцию всех приборов. В этом участвовал и я. В обед он уехал, а я решил один закончить проверку во всех остальных ячейках. Помню, как я встал на бетонную перегородку, отделявшую ячейку масляных выключателей от коридора, и через масляный выключатель стал прикреплять провода от индуктора к трансформатору тока на высокой стороне [напряжения]. Почувствовал удар и упал в коридор. Стал громко звать на помощь техника, так как подстанция была заперта и никто не должен был входить туда. Слышу, как мой голос постепенно слабеет и вскоре потерял сознание. Очнулся, как после определил, минут через двадцать.
При возвращении сознания мне вспомнилось, будто я попал под высокое напряжение [6 кв]; но я быстро отбросил такое жуткое предположение, считая, что это был сон: стоит лишь открыть глаза, и я увижу белую подушку. Открываю глаза и вижу черную деревянную решетку, которая была положена в коридоре. Этот момент оказался для меня очень тяжелым. К тому же я заметил ожоги на большом и указательном пальцах правой руки. Медленно поднялся, почистил рукой куртку и брюки от пыли и вышел. Я боялся антонова огня от ожогов и направился в аптеку, находившуюся в 15-20 мин ходьбы. Там мне дали мазь. Когда я подходил обратно к подстанции, почувствовал, что колет пальцы на ноге. Я удивился, так как до этого никаких гвоздей в штиблетах не замечал.
Дома, при разувании почувствовал запах гари. Оказалось, что носок около мизинца и соседних двух пальцев прожжен и концы пальцев обуглены. Ток прошел через меня от пальцев руки, державших клемму прибора, через гвозди в подметках штиблет на бетонную перегородку. Оказалось, что в ячейке [масляного выключателя] было напряжение [6 кв] от Москвы, а мне сказали перед этим, что ток выключен.Об этом случае я никому не говорил, чтобы не испортить свою репутацию электрика.
Лишь спустя двенадцать лет, когда я уже был заведующим первой московской электростанцией, я рассказал об этом Сафонцеву
Так как материальное положение семьи продолжало оставаться очень тяжелым и мне приходилось помогать семье, я принял предложение В.Д. Кирпичникова ехать на станцию «Электропередача», чтобы под его руководством испытывать и налаживать котлы. Там я работал до весны 1915 г. с краткими перерывами для сдачи проектов и экзаменов. Кирпичников приезжал по 3-4 раза в месяц на один-два дня. Помимо испытаний котлов я ежедневно заполнял суточную ведомость работы станции, определял на основании ведомостей дежурных кочегаров, машинистов и дежурных на щите коэффициенты полезн ого действия котельной, машинного зала и всей станции. Обработка проводилась по образцу хорошо поставленной технической отчетности Первой московской станции. Когда я приносил заполненную суточную ведомость заведующему станцией А.В. Винтеру, обычно он был очень недоволен большим удельным расходом топлива, значительно превышавшим проектные величины.
Однажды в холодный зимний день на высоковольтной воздушной линии случилась авария. Были мобилизованы все техники, и я в том числе, на поиски мест аварии. Вся линия была разделена на участки. Каждый должен был пройти свой участок вдоль высоковольтной линии пешком, так как проехать зимой там оказалось невозможным. На лошади подъезжали к заранее определенному месту и далее проходили по линии до следующего заранее обусловленного пункта, где ждала лошадь.
Когда я в достаточной мере промерзший и проголодавшийся вернулся в гостиницу, где жил, все давно уже пообедали и мне подали оставленный для меня обед. На второе была солонина с каким-то гарниром. На голодный желудок она показалась мне настолько аппетитной, что я непроизвольно перед тем, как начать есть, истово перекрестился, как в детстве, но не делал уже в продолжение 10 лет. Я сам и не заметил бы, вероятно, этого, если бы вышедший из комнаты в столовую заведующий снабжением Д.С. Свенчанский*, который увидев это, не сказал: «Теперь я понимаю, почему здесь не жалуются на эту не совсем свежую солонину. Очевидно, все дело в крестном знамении». Вот до чего сильны привычки детства, непроизвольно вдруг проявляющиеся при некотором стечении обстоятельств.
вскоре В.Д. Кирпичников предложил мне вновь ехать на «Электропередачу» в качестве техника-практиканта, уже для работы по опробованию предлагаемых Р.Э. Классоном новых способов добычи торфа. Там я встретил другого студента-практиканта из Петербургского Политехнического Института -Палуева. Вначале опробовался датский наливной способ добычи торфа. Вынутый торфяниками торф поступал в дробилку, куда подавалась также вода, и жидкая измельченная масса выливалась в вагонетки и отвозилась вручную по узкоколейке на суходол. Здесь масса выливалась на выложенные в ряд деревянные рамы с ячейками. Через несколько дней, в зависимости от погоды, рамки приподнимались и удалялись; затем кирпичи торфа укладывались вручную последовательно в пятки, клетки и наконец, после достаточной просушки, в штабели. Очень скоро Р.Э. Классон решил, что этот способ не даст эффективных результатов, и предложил размывать залежь торфа водяной струей.
проф. Угримова пригласили вовновь организованный Земгор*, заведующим электроотделом, и он предложил мне быть его помощником. Предложение было очень заманчивое. Мне - студенту - предлагалась высокая инженерная должность с соответствующим окладом в 250 руб. в месяц. В.Д. Кирпичников, которому я сказал об этом, не решился даже отговаривать от принятия такого блестящего предложения, хотя ему и не хотелось расставаться со мной.
В Электроотделе Земгора инженер Д.И. Виноградов наладил производство военно-полевых телефонов (позднее эта телефонная фабрика выделилась из Электроотдела в самостоятельную единицу) и военно-полевых телефонных кабелей. За телефонами и кабелем часто приезжали с фронта, главным образом, «земгусары».
В Земгоре я познакомился с А.Я. Вышинским. Тогда он работал в редакции вновь организованного журнала «Известия Земгора». В конце каждой недели А.Я. Вышинский приходил ко мне, скромно подсаживался к моему столу и записывал в блокнот диктуемые мною сведения о выполненных за неделю Отделом работах - сколько телефонов и кабеля отправлено на фронт и прочее. Об этом периоде его работы, мне кажется, он не хотел впоследствии вспоминать. По крайней мере, когда мы с А.Я. Рябковым отдыхали в 1927 г. в доме ученых в Гаспре, А.Я. Вышинский, возглавлявший тогда высшие школы, не хотел показывать, что он с нами знаком. Чтобы окончательно убедиться в этом, мы как-то после обеда сели около дорожки, по которой он ежедневно проходил после обеда отдыхать на гамаке. Он гордо прошел мимо с подушкой, высоко подняв голову, будто не замечая нас.
В сентябре 1916 г. я защитил дипломный проект. В основу проекта лег проект электростанции на подмосковном угле, который я выполнял с чертежниками станции для Кирпичникова. Пришлось в основном перечертить проект, написать пояснительную записку и добавить несколько деталей опор электролиний и конструкций закрепления их в почве по чертежам, позаимствованным мною из технического архива станции «Электропередача». Вообще защита дипломного проекта в то время не представляла для большинства студентов особых трудностей. Сплошь и рядом темы предлагали сами студенты. Со мной вместе сдавал государственный экзамен студент, работавший на практике в конторе электротехнической фирмы АЭГ. Он так же в основном представил копии чертежей этой фирмы.
В это время МВТУ имело два отделения - механическое и химическое и выпускало инженеров-механиков и инженеров-технологов. Инженерами-механиками именовались и электрики, оканчивающие по всем специальностям электротехники и теплотехники, специализирующиеся по котлам или по паровым турбинам или по двигателям внутреннего сгорания, а так же оканчивающие гидравлики. Инженерами-технологами именовались все, окончившие химическое отделение по любым специальностям. Полученный мною диплом предоставлял весьма большие права*. Инженеры-механики не только могли возглавлять теплотехнические, электротехнические, гидротехнические и машиностроительные производственные предприятия, но и имели право проектировать и строить любые сооружения, совмещая [квалификации] строителя и архитектора.
Через два месяца после защиты диплома мне позвонил в Земгор В.Д. Кирпичников и предложил перейти на должность инженера Московской станции. Он прибавил, что такие вакансии случаются очень редко, и советовал воспользоваться таким предложением. Я переговорил с Б.И. Угримовым, указав при этом, что на Московской станции нет ни одного инженера из МВТУ, и просил меня не задерживать. Он согласился, и я перешел на станцию
В 1916 г. оборудование станции состояло из: а) восьми вертикальных котлов типа Гарбе и двух - Бабкок и Вилькокс морского типа, расположенных в котельной №1; б) восьми горизонтальных котлов Бабкок и Вилькокс и четырех вертикальных котлов Фицнер и Гампер, расположенных в котельной №2; в) двух генераторов Броун-Бовери мощностью по 2 тыс. квт, шести турбогенераторов мощностью по 5 тыс. квт, одного турбогенератора мощностью в 10 тыс. квт, расположенных в машинном зале №1; г) четырех турбогенераторов общей мощностью в 11 тыс. квт, расположенных в машинном зале №2.
Давление пара в котлах - 12-14 атм., напряжение генераторов 2 000 и 6 000 вольт. Общая мощность станции составляла 55 тыс. квт. Кроме того, в пристройке к котельной №2 имелись два горизонтальных Дизеля мощностью в 300 и 400 л.с. с генераторами постоянного тока. Они служили резервом для возможности поднять станцию «с нуля». Распределительное устройство станции на напряжение 2 000 в, располагалось в полуподвале машинного зала №1. Распределительное устройство на напряжение 6 000 в - в другом здании. Электрические щиты управления помещались на площадках в машинных залах №1 и №2. Для зарядки аккумуляторной батареи имелись два мотор-генератора, установленные около первого щита управления. Для подачи циркуляционной воды служили две насосные станции, забиравшие воду из водоприемников на Москве-реке.
Возглавлял станцию директор Р.Э. Классон, которому были подчинены и кабельные сети, и установочный отдел. Заведующим станцией был В.Д. Кирпичников, его помощником Б.В. Крылов. Самым молодым инженером станции был Б.А. Барсуков. Я с ним быстро подружился, и мы много времени проводили вместе. Первые годы я работал заведующим Техническим бюро станции, где опытные чертежники-конструкторы в основном занимались в тот период проектированием машин для гидроторфа - главным образом, торфососа.
Летом 1916 г. Классон окончательно убедился, что гидравлический способ добычи торфа является перспективным, и вместе с Кирпичниковым усиленно занимался подготовкой к сезону 1917 г. Так как у меня основная нагрузка была по гидроторфу, то станцией я занимался мало.
Февральскую революцию на станции встретили с большим энтузиазмом. Проходили общие собрания, на которых выступали большевики и меньшевики. Меньшевиков было значительно больше; из них основными ораторами были Епифанов, Гурьев, а также Яновицкий, который вернулся с фронта и стал заместителем Кирпичникова. К выборам в Учредительное собрание энергично готовились все партии. П.Г. Смидович,как депутат Московского Совета, был в эти месяцы очень занят и на станционных собраниях бывал очень редко - один-два раза. Г.М. Кржижановский и В.В. Старков на этих собраниях никогда не бывали. Они вдвоем часто ходили на большие общественные предвыборные собрания, которые происходили на больших заводах и фабриках и, кажется, в Политехническом музее. Там они изучали настроение собравшихся и выступали, осторожно проводя большевистскую линию.
Октябрьскую революцию большинство рабочих и служащих станции восприняло молчаливо, но персонал станции вел себя лояльно и продолжал честно работать. Лишь летом 1965 г. я узнал от М.С. Радина, что в октябрьские дни партия для надежности поручила ему взять станцию под свою ответственность. Об этом написано в книге «Октябрь в Замоскворечье». Но все это прошло так, что многие работники станции об этом даже не знали. На станции продолжали работать все ее работники. Но в Правление были введены представители партии.
В начале 1918 г. вернулся с фронта мой брат Михаил, и один за другим быстро, почти вся семья захворала паратифом или тифом (мнения врачей разошлись). Не захворала лишь сестра Агния, которая обслуживала всех нас больных - шесть человек. Она одна покупала хлеб и прочее, готовила еду, подавала всё больным и обстирывала всех. Как она могла выдержать такую огромную нагрузку в течение нескольких недель, всех удивляло.
Наряду с огромным большинством москвичей мы тоже в первые годы после революции голодали. Заметно улучшилось в нашей семье положение с продовольствием лишь после постановления Совнаркома или СТО от 30 октября 1920 г. о предоставлении работникам Гидроторфа совнаркомовских пайков. Во время [лево]эсеровского мятежа [в июле 1918 г.] Р.Э. Классон находился на «Электропередаче». Через несколько дней Кирпичников командировал туда меня, очевидно, чтобы информировать Классона о происходящих событиях.В то время на «Электропередачу» добирались или через Богородск или через Павлово-Посад. Лишь Классон ездил туда из Москвы на автомобиле. От обоих этих городов нужно было ехать на лошадях примерно 20 км. В Павлове-Посаде я остановился в конторе «Электропередачи», и там пришлось переночевать, так как никакого попутчика не было, а заказывать лошадей только для себя я не рискнул. Это стоило тогда 200 руб.На следующий день я спросил заведующего конторой, нет ли у кого велосипеда. Получив велосипед, я через два часа был у Классона. Когда он узнал, что я не решался затратить 200 руб. на лошадей, он назвал меня «великим экономистом».
В 1918-1920 гг. я продолжал работать в качестве заведующего Техническим бюро станции и в основном вел работу по проектированию машин для Гидроторфа. В течение летних торфяных сезонов 1918 и 1919 годов я работал на опытных установках гидроторфа на болотах при станции «Электропередача». Некоторое время я жил там в доме Р.Э. Классона. Утром часто завтракал вдвоем с Робертом Эдуардовичем, так как его дети вставали позднее.
В качестве одного из помощников заведующего станцией я последовательно был заведующим котельной, турбинным залом и электроотделом. Кроме того, через каждые 3 дня нес ответственное дежурство в качестве дежурного инженера станции. Так как все помощники заведующего станцией жили в домах при ней, то после рабочего дня дежурили дома. В случае необходимости дежурные помощники мастеров соответствующих отделов звонили [нам] по телефону и получали необходимое распоряжение по телефону же или лично, по прибытии на станцию.
В часы максимальной нагрузки дежурный инженер обязан был находиться на станции,как правило, на щите управления. Кроме того, раза два за вечер проходил по станции и проверял работу дежурных и состояние оборудования. При авариях на станции со щита управления давались тревожные звонки, которые были установлены как в кабинетах, так и в квартирах ответственного эксплуатационного персонала станции, включая помощников мастеров отделов. Прежде чем назначить кого-либо ответственным дежурным по станции, необходимо было в течение более или менее длительного срока испытать его в качестве помощника дежурного. Срок такого поддежурства исчислялся в весьма больших интервалах - от нескольких месяцев до двух лет, в зависимости от подготовки, опыта, характера и умения быстро ориентироваться в создавшейся аварийной обстановке.
Из дежурных инженеров весьма своеобразным был изобретатель В.А. Варганов. Однажды в его дежурство днем начали взрываться под землей на дворе станции муфты кабелей, соединяющих трансформаторную подстанцию с распредустройствами 6 кв и 2 кв. Взрывы происходили один за другим через несколько минут. Классон звонит и спрашивает дежурного инженера в чем дело. Варганов, твердо усвоивший, что дежурный инженер не должен теряться и оставаться спокойным, отвечает: «На станции все спокойно, взрывы продолжаются»
Как-то вечером в его дежурство на станцию явился репортер от какой-то газеты. Варганов ознакомил его со станцией. Неизвестно, какие он при этом давал пояснения, но на следующий день в газете появилась статья с описанием станции. Статья изобиловала образными сравнениями вроде следующих: «паровые котлы вибрировали под большим давлением» или «паровые турбины, как огромные слонихи, дрожали на своих основаниях». Долго хранил я эту газету с подобными перлами и очень сожалею, что она пропала.
В 1922 г. был образован МОГЭС. Председателем Правления назначили Казимира Петровича Ловина, который до революции работал электромонтером на ленинградской станции, а после Октябрьской революции был комиссаром ленинградских электростанций. Молодой, энергичный, хороший организатор и администратор, он сумел поставить дело на широкую ногу, и МОГЭС при нем быстро развивался.
Ловин умел добиваться значительных лицензий* как на заказы заграничным фирмам новейшего оборудования для станций и сетей МОГЭС, так и на приобретение для начальства МОГЭС хороших заграничных автомашин. Кроме того, значительное число ведущих инженеров Управления МОГЭС и станций получали заграничные командировки. Ловин умел хорошо работать и весело отдохнуть. Семьями был знаком с Яновицким и Кирпичниковым.
Ловин любил торжественно обставлять годовые отчеты о работе МОГЭС. Один такой отчет провели в 1926 г. на «Электропередаче». Возможно потому, что к этому времени были закончены постройкой двухэтажные деревянные дома для жилья, которые еще не заселили. На отчет пригласили со станций МОГЭС всех руководящих работников вплоть до начальников крупными отделами. После доклада устроили обильный ужин. Чтобы рассадить многочисленных гостей в большой комнате, составили несколько столов. Ужин проходил довольно оживленно.
В конце ужина вдруг открывается дверь, и один из курьеров МОГЭС, которому очевидно было поручено объявить о предстоящем чае, громко и торжественно произнес: «Товарищи! Не вылезамши из-за стола будет чай!!» Я сидел рядом с Барсуковым, и это «торжественное» приглашение к чаю привело нас в веселое настроение, в течение многих лет мы нередко вспоминали это.
Торжественно была открыта Шатурская ГРЭС в декабре 1925 года. За отлично сервированным столом сидели представители Правительства, иностранные дипломаты, строители станции и руководящие работники Управления и станций МОГЭС.
В 1928 г. К.П. Ловин был назначен начальником строительства Челябинского тракторного завода, а после его окончания стал начальником Главэнерго. Но в 1937 г. его арестовали и сослали. Умер он в ссылке в 1938 г., а в 1956 г. был посмертно реабилитирован.
В январе 1926 г. я был назначен заведующим, а в 1927 г. главным инженером 1-й МГЭС. Столь быстрому повышению способствовал главным образом мой сравнительно уживчивый характер. Когда на станцию был назначен в качестве заместителя директора Б.П. Пронин, человек, не знакомый со станцией и вообще не техник, работавший до этого по профсоюзной линии, но надежный большевик, которому можно было доверить пост «красного директора», то Классон, познакомившись с ним, решил, что ни Барсуков, ни Крылов не смогут с Прониным сработаться, и предложил попытаться мне. В связи с этим Крылов и Барсуков были переведены в отделы Правления МОГЭС и как бы расчистили мне дорогу к повышению.
У меня отношения с начальством, товарищами по работе и с подчиненными были неплохими. Я всегда старался понять их точку зрения, мысленно поставить себя в их положение. С Б.П. Прониным сначала мы как бы прощупывали друг друга; затем, когда я понял, что человек он неплохой, то старался помогать ему разбираться в станционных делах, и мы стали относиться друг к другу с доверием.В 1924 или 1925 году 1-ая МГЭС соревновалась с 1-ой Ленинградской электростанцией.
Показатели у нас были хорошие. Для проверки результатов соревнования в Ленинград ездила бригада работников станции во главе со мной. Проверка проходила торжественно,затем мы маршировали по улицам Ленинграда. В результате было признано, что обе станции принятые показатели соревнования выполнили и победителя установить невозможно.
В конце 1927 г. меня командировали за границу от ВСНХ для ознакомления с положением о выполнении заказов для нашей станции, уточнения неясных вопросов как по заказам для 1-ой МГЭС, так и для других станций МОГЭС. В это время, в связи с реконструкцией 1-ой МГЭС, заграничным фирмам были заказаны мощные котлы и турбины.
Я был в Германии, Австрии, Франции и Англии. По-немецки я еще мог объясняться, а с французским и английским языками было хуже. В Париже, например, в гостинице я объяснялся на немецком языке, так как владелец гостиницы говорил на нем лучше, чем я на французском. При посещении заводов и электростанций меня всегда сопровождали фирменные инженеры, знавшие русский язык. В то время фирмы были очень заинтересованы в получении от СССР заказов и показывали нашим инженерам лучшие электростанции, где было установлено оборудование этих фирм. Поездки на электростанции оплачивали всегда эти фирменные инженеры и они никогда не допускали, чтобы я платил за закуски или обеды во время этих экскурсий. Меня еще в Москве предупредили об этом и сказали, чтобы это меня не смущало, так как всюду так принято.
В Германии удалось осмотреть пять больших электростанций, три подстанции и два завода. Во Франции - четыре электростанции, в Австрии - две электростанции и три котельных завода, а в Англии четыре электростанции и два завода - турбинный Метро и Виккерс и котельный Бабкок и Вилькокс. По возвращении в Москву, помимо отчета о командировке, я сделал подробный доклад на собрании инженерно-технического коллектива МОГЭС.
Не могу сказать, чтобы меня сильно поразили лучшие европейские электростанции.Почти все, что там имелось нового, было установлено и на станциях МОГЭС или уже было заказано. Ни на одной станции я не видел турбины мощностью более 40 тыс. квт, тогда как в Маннгейме я принимал на стенде завода турбину мощностью 44 тыс. квт, изготовленную для Шатурской ГРЭС.
Как правило угольные котельные не отличались чистотой - почти во всех котельных, за небольшим исключением, оседало порядочно пыли. Большое впечатление оставило ознакомление с котельной на станции Руммельсбург имени Клингенберга, где котлы были автоматизированы, и в большой котельной находился лишь один инженер в белом халате и наблюдал за показаниями приборов.
Оставила впечатление и подземная трамвайная подстанция в Мюнхене. Когда мы с инженером Броун-Бовери пришли туда, там царила мертвая тишина. Он нажал одну из кнопок, и постепенно защелкали реле, начали развертываться насосы [охлаждения] и прочее оборудование; в результате подстанция включилась на работу в сеть. Было даже как-то жутковато.
Из заводов понравился турбинный Метро-Виккерс в Манчестере. Конечно, наряду с ознакомлением с лучшими электростанциями и заводами, строящими оборудование для электростанций, я осмотрел достопримечательности и большие музеи западных столиц. В то время за границей было большое число русских эмигрантов, особенно в Париже.Меньше было их в Лондоне, но и там нет-нет да и услышишь в кино или в театре среди зрителей русскую речь. В Париже два раза пришлось столкнуться с бывшими белогвардейцами, которые не смогли еще примириться с существованием Советского Союза. Однажды я опаздывал в Торгпредство и хотел доехать на такси. Как только я дал адрес Торгпредства, шофер остановил машину и зло сказал по-русски: «Туда не езжу».
Второй раз, когда утром я решил пройти в Торгпредство не прямым путем, а свернул на боковую улицу и, в конце концов, не будучи уверен, что иду в ту сторону куда надо, обратился по-французски к одному человеку лет 40-45, который меня обгонял, с вопросом,попаду ли я на такую-то улицу (сейчас забыл ее название).По моему выговору он понял, что я русский, ответил по-русски, что я иду правильно, пошел рядом и заговорил со мной. Поговорив мирно несколько минут о погоде и прочем,
он спросил, иду ли я в книжный магазин, расположенный на той же улице, что и Торгпредство. Как я узнал позднее, в этом магазине любили собираться русские эмигранты. Когда я ответил, что иду не в магазин, а в Торгпредство, он сразу вспыхнул, покраснел и пробормотал, что с советскими людьми никаких дел иметь не хочет. После этого быстро зашагал вперед.
В Париже поразило огромное количество кафе, причем много столиков вынесено на улицу, и большое число посетителей кафе. Сидят подолгу, разговаривают, играют. Непривычно для нас изъявление чувств на улицах. К моменту закрытия больших магазинов у входа почти всегда стоят несколько молодых человек, ожидающих своих знакомых дам.Часто при встрече они тут же на улице целуются, не обращая внимания на остальных. Эти сцены мне объяснили так - они целый день не виделись, соскучились, а до их поцелуев никому не должно быть никакого дела.
В этом объяснении, пожалуй, есть большая доля истины. В Люксембургском саду, например, я наблюдал такие сценки - почтенный папенька, весьма солидный мужчина лет под пятьдесят, и не менее почтенная маменька лет около сорока, и довольно полная, запрягаются в возжи и бегут, изображая лошадок, которыми управляет ребенок дошкольного возраста.
Бросались в глаза парижские спиральки (уборные). Они напоминали такие, как до революции были в Москве, с той лишь разницей, что железные листы значительно меньшей высоты, чем были у нас. Поэтому у зашедших в спиральку мужчин видны ноги до колен и голова. Иногда можно было наблюдать, как зашедший туда мужчина продолжал через лист спиральки прерванный разговор со своим спутником или спутницей!
В то время наиболее дешевая жизнь была во Франции. В Германии - примерно в два раза дороже, а в Англии - в четыре раза дороже, чем во Франции. Командировочные мы получали в долларах. Несколько неприятных часов пришлось пережить мне в
В Лондоне мне неожиданно очень повезло. Остановился я в гостинице «Рассел-Сквер».Вначале неприятно поразила высокая стоимость самого дешевого номера - 9 шиллингов в сутки. Комната была очень небольшая, продолговатая. От соседних комнат отгорожена тонкими деревянными стенками, через которые прекрасно были слышны разговоры соседей. Мебель стояла весьма неважная.
Утром пошел вниз завтракать. При входе в большой ресторан у двери сидела солидная седая дама, попросившая предъявить ключ от номера. Далее я сел за один из многочисленных маленьких столиков, на котором лежали масло, поджаренные кусочки хлеба, сахар и густое апельсинное варенье. Официантка подала меню. До кофе было четыре блюда. Опасаясь, что придется дорого заплатить за завтрак, я ограничился первым и четвертым блюдами. На первое официантка подала кашу и кувшин горячего молока. Я выпил с кашей примерно полтора стакана. На четвертое она подала большие, очень вкусные черносливы. Затем забрала кувшин вместе с освободившейся посудой и принесла на подносе кофейник, стакан и опять полный кувшин горячего молока.
Во время завтрака я наблюдал за соседями, главным образом, чтобы выяснить, как они расплачиваются и оставляют ли чаевые. К моему удивлению, никаких счетов не предъявлялось и никто денег не оставлял. Решил, что официантка передает по телефону или каким-то другим способом пожилой даме у входа и та все учитывает; хотя и эта версия была маловероятной, так как первая не знает, из какого я номера. Видя, что все закончившие завтрак спокойно уходят, я во избежание каких-либо неприятностей дождался, когда моя официантка направлялась к соседнему столику, медленно поднялся на ее глазах и направился к двери.
Ни официантка, ни дама у дверей меня не остановили, и я никак не мог понять, каким образом они могут определить стоимость моего завтрака. Здесь я вспомнил, что при найме номера мне выдали маленькую книжечку. Думая, что это обычная реклама, я ее и не развертывал. Теперь я решил с ней ознакомиться. На второй странице прочитал, что в стоимость номера входит бесплатное пользование утренним завтраком, гостиной, биллиардной, библиотекой и комнатой для занятий. Тогда-то мне стал понятен интерес дамы к моему ключу от номера и все остальное.
Постепенно я прибавлял к завтраку еще по одному блюду и уже с четвертого дня съедал все блюда, имевшиеся в меню. Завтрак получался таким плотным, какого я никогда не имел. Когда же я решил в том ресторане поужинать, то пришлось за самый скромный ужин без вина и без закусок заплатить пять шиллингов. Это было для меня очень дорого,и вечерами я ресторан гостиницы больше не посещал.
В гостиную отеля я несколько раз заходил отдохнуть. Кроме танцев, на которые я смотрел с удовольствием, на каждом вечере исполнялось по два музыкально-вокальных номера. Интересно, что в Лондоне в подобных гостиных имеются специальные танцоры. Это обычно прекрасно сложенные молодые люди, которые очень хорошо танцуют.Как мне после сообщили, мужчины, которые пришли с дамой, но танцуют плохо или совсем не танцуют, подходят к таким специальным танцорам и просят пригласить их дам на определенный танец. Тот соглашается или говорит, что этот танец у него занят и сговаривается на следующий. После танца мужчина подходит к танцору и благодарит его, причем при пожатии передает ему деньги (как прежде у нас платили обычно врачам).
Позднее я узнал, что в Лондоне всего две гостиницы, где в плату за комнату входила и стоимость завтрака.Как-то за утренним завтраком в гостинице мне пришлось дважды сидеть за столиком с одним англичанином. Он о чем-то меня спросил, и, несмотря на мой плохой английский язык, у нас состоялся разговор на какие-то безобидные темы. В течение следующих двух дней он подсаживался к моему столику, и мы переговаривались. По-видимому, он занимался коммерческой деятельностью. В конце завтрака он спросил меня о национальности, и я ответил, что из СССР. Мне интересно было узнать, как он будет реагировать.