Ваксберг Аркадий Иосифович. очерк "Сильная личность" ЛГ 1982
Очерк был опубликован и вызвал отклик в Пензе, о чем есть упоминания в дневниках второго секретаря Пензенского обкома Мясникова. (см предыдущий пост)
"Началось с покаяния: случай, увы, достаточно редкий. По здравому смыслу, по совести, если хотите, человеку, закон преступившему, разумней всего (и, конечно, достойнее) одуматься вовремя и повиниться. Облегчить тем самым свою неизбежную участь, подвергнуться меньшему наказанию, а то и вовсе его избежать.
Но не очень-то любят преступники являться с повинной. Надеются перехитрить правосудие. Спрятать концы. Или найти покровителей. Случается, преуспевают.
Впрочем, об этом речь впереди. Сейчас - о том, кто явился с повинной. Уголовное дело № 10 640, у которого пока что нету конца, естественно, имеет начало: «явку с повинной».
«…Прораб Васильевской птицефабрики Пензенской области Белогривцев Иван Андреевич предложил мне провести ремонт - окрасить стены цехов конторы и других помещений… Он знал, что я нигде постоянно не работаю. Живу на деньги, которые получаю от работ по договорам. «Бери, - говорит, - своих ребят и приступай…» Такая работа стоит примерно 50 копеек с квадратного метра, но я сказал: «Плати по рублю», - чтобы поторговаться. Белогривцев ответил: «Заплатим по рубль сорок. Рубль тебе, а сорок копеек отдашь…» В беседе принимал участие старший прораб Косик Олег Петрович… «Кому отдавать?» - спросил я. Белогривцев ответил: «Мне, Косику и директору птицефабрики Верхолетову Николаю Петровичу…» Я посоветовался со своей бригадой - братом Виктором, Альшиным Альвиром и другими рабочими, - и мы решили принять предложение… Мы делили на шестерых рубль, а они на троих сорок копеек… Деньги Верхолетову вручал я в присутствии Фетисова Бориса. Верхолетов деньги взял и сказал: «Спасибо». Борис даже ахнул: «Хорошие куски ловит…» Еще Верхолетову передали триста рублей…
Справедливости ради надо сказать, что явка с повинной была на сей раз не столько голосом пробудившейся совести, сколько следствием обстоятельств гораздо более прозаичных.
У Белогривцева «горела» путевка. Перед отъездом условился: сразу же, в день получки, Кожаев вышлет почтой его скромную долю. Для начала - триста рублей: даже деленные на троих сорок копеек с квадратного метра собирались, как видим, в приличную сумму.
Перевод не пришел. Ни через неделю после получки, ни через две. «Высылай немедленно», - телеграфировал Белогривцев: ему не на что было купить обратный билет. Телеграмма осталась без ответа. Он послал вторую: «Если не хочешь неприятностей…» - так она начиналась.
Кожаев неприятностей не хотел. Тем более что ему уже приходилось вступать в конфликт с законом - несколько лет он провел в условиях отнюдь не курортных. И он принял решение - пошел не на почту, а к прокурору.
Следствие шло быстро: в махинациях сразу же признались все участники. И члены бригады, подтвердившие показания своего бригадира - как вручали в подсобке директору его пай, и прорабы, рассказавшие про тайный сговор, про несложную технику хищения и даже вернувшие уворованное: по квитанции, за номером и печатью. Только директор ни в чем не признался и ничего не вернул. «Оговаривают, - сказал он следователю. - Лгут и клевещут на честного человека».
Свидетели могут и лгать - это общеизвестно. (Хотя и у лжи, заметим попутно, должны быть мотивы, так что проверить, где истина, где вранье, бывает обычно несложно.) А стены не лгут: они - фактор достаточно объективный.
Вот что сказано с протокольной сухостью в акте экспертов: «…Окраска стен производилась масляным составом… Окрашено 140 квадратных метров. В нарядах указано, что окрашено 2860 квадратных метров. Фактический объем завышен почти в 21 раз… Переплата составляет 7630 рублей…»
Акт, мне кажется, впечатляет. За ним встают не только квадратные метры. За ним - люди. Их образ жизни. Их способ мышления. Их моральные принципы. Их повседневье.
В двадцать один раз!.. Не в два, не в три, даже не в десять. Если директор не положил в карман ни копейки, что же толкнуло его на столь грандиозную липу? За что он так порадел малярам? За какие их добродетели? За какие блага? За покраску несуществующих метров почести ему не полагались. Положение в обществе от этого не укреплялось. Карьерный рост - не светил. Ни родственных, ни дружеских связей не было и в помине. Что же тогда?
Главный бухгалтер фабрики, главный экономист, мастер по строительству, многие другие видели, что бригаде платят за работу, ею не сделанную, больше, чем полагается, в 10, 20 и даже 25 раз. Видели - и докладывали об этом директору. Что ответил директор? «Подписывайте», «заверяйте», «платите»… Главный экономист так подытожил: «Ни на одно наше замечание директор внимания не обращал». Почему?
Следствие искало ответа. Искало, не делая скороспелых выводов и толкуя все сомнения в пользу директора. Не только потому, что закон обязывает все сомнения всегда толковать в пользу того, кого обвиняют, но еще и потому, что личность директора безусловно требовала особо бережного к нему отношения. Это был известный в области человек, хозяйственник с большим стажем, руководитель крупного предприятия. В обществе заурядных рвачей он как-то плохо гляделся.
Но факты неумолимо вносили поправки в привычный портрет уважаемого лица. Оказалось, на фабрике работала не только бригада Кожаева. Вместе с профессиональными малярами (точнее, до них и после) ремонтировать птицефабрику подрядились два студента, один аспирант и еще один таинственный молодой человек, чье социальное положение осталось пока неизвестным. Они взялись - ни много ни мало - капитально отремонтировать крыши важнейших цехов.
Как известно, любому и каждому кровельщиком быть не под силу. Тут умение нужно, сноровка, навыки, если хотите. Тем более что кроют не домик на курьих ножках - цехи огромного производства, дающего в год продукции на миллионы рублей. Дилетантов сюда подпускать, казалось, негоже: и деньги пустишь на ветер, и кровли не будет.
Директор решил по-другому. Аспирант политехнического института Александр Юрьевич Винодел почему-то попал в поле зрения Верхолетова не как подающий надежды ученый, а как опытный кровельщик и знаток столярного дела. Он и возглавил бригаду. В нее вошли братья Ерлины, Леонид и Борис, - студенты пензенских вузов, и еще Виктор Александрович Алексаев, о котором только известно, что живет он в городе Пензе. Эти умельцы и взялись проделать работу, которая по плечу разве что ремстройконторе.
Во избежание кривотолков сразу скажу, что против честной работы тех, кого презрительно, порой совсем незаслуженно зовут «шабашниками», «частниками» и «леваками» и кто, по сути, является временными, сезонными рабочими, возразить, по-моему, трудно. Много раз об этом писалось. О нехватке строителей. Об огромной нужде в неотложной работе. О несовершенстве экономического механизма, вынуждающем оплачивать добросовестный труд сезонных рабочих выше установленных норм. О естественном желании тысяч людей использовать отпуск для полезного дела: для государства полезного и конечно же для себя. Добавить к этому нечего. Я - о другом.
Пусть опять говорят документы. «…Мы работали в два приема. Сначала в составе трех человек (братья Ерлины и я), а потом четырех, хотя Алексеев пробыл в бригаде лишь два дня и уехал на курорт отдыхать. Но мы его из членов бригады не исключали и выписывали на него по табелям зарплату… Договоры были заключены с нами в первый раз на 6500 руб., а во второй - на 8500 руб. Разумеется (так и написано: «разумеется»! - А. В.), нам платили не по государственным расценкам. И завышались объемы выполненных работ… Я полагаю, нам переплатили около 2000 рублей…» (Показания Винодела А. Ю.)
«…Объем работ, фактически выполненных бригадой Винодела, резко отличается от объема, указанного в нарядах… Размер кровли превышен на 2649 квадратных метров… Отдельные виды работ завышены в 10-16 раз… Бригаде выплачено за счет птицефабрики 14 999 руб. 89 коп., а следовало уплатить (даже при условии, что работа выполнена качественно и что договорные расценки не подлежат приведению в соответствие с государственными расценками) лишь 3509 руб. 24 коп. Переплата составила 11 490 руб. 14 коп…» (Заключение строительной экспертизы.)
Если судить по нарядам, члены бригады трудились в поте лица без выходных целых два месяца по 12 часов ежедневно. Все члены бригады, в том числе и отбывший на пляж Алексаев. За деньгами он не пришел - отправил доверенность. «…Прошу выдать причитающуюся мне заработную плату…» - написано его рукой. Выдали! 1853 руб. 56 коп….
Если же судить не по нарядам, а по перечню будто бы сделанного, то выполнить эту работу, даже при такой адской нагрузке, физически невозможно. Экспертиза подсчитала: чтобы перечень работ соответствовал истине, каждому члену бригады, в том числе и пляжнику Алексаеву, пришлось бы трудиться по 167 часов в сутки…
Вы тоже устали от цифр, дорогой читатель? Что делать, будем терпеть. Будем нудно подсчитывать часы, метры и килограммы. Будем рыться в нарядах. Будем сверять рубли и копейки. Потому что это наши рубли и копейки. Ваши. Мои. Это у нас их отнимают. Это нашими деньгами швыряются. И над нами же, жить «не умеющими», над нами - «лопухами» и «простофилями», - цинично смеются. Двинемся дальше - по бухгалтерским ведомостям, по актам проверок, по листам непухлого дела, за которыми, к общей нашей беде, сюжет не водевиля, а драмы.
Следствие шло само собой, а рядом, параллельно, своим испытанным курсом шла ревизия КРУ. Контрольно-ревизионное управление Министерства финансов - организация суровая и беспристрастная. Эмоциям не подвластная. Умеющая точно, дотошно считать. Вот что она подсчитала (беру, естественно, выдержки - в акте ревизии десятки машинописных страниц).
«…План производства и сдачи мяса выполнен птицефабрикой менее чем на 89 процентов… При этом, хотя перерасход кормов составил 410 тысяч руб., среднесуточный привес уток (фабрика специализирована на выращивании именно уток. - А. В.) значительно ниже планового, к тому же этот показатель из года в год понижается… Большое влияние на допущенные сверхплановые затраты оказала бесхозяйственность, следствием которой явилось списание поголовья уток в падеж. За год списано в падеж уток на 404,8 тысячи руб. Или - в переводе на вес - 184 800 килограммов… На фабрике выявлено множество случаев хищений и растрат - всего на сумму 17 624 руб. 87 коп. С виновных не взыскано ничего. Вся указанная сумма полностью списана на убытки…»
До сих пор наш очерк, скорее всего, походил на унылую судебную хронику. Теперь он делает крутой поворот и начинает развиваться по законам судебной драмы. Какого итога мы ждем, прочитав документы, наглядность которых говорит сама за себя? Думаю, лишь одного: скорейшего завершения следствия и передачи дела в народный суд. А стало быть, приговора.
Разумеется, к этому, и только к этому, следствие и стремилось. Следователь Андреев оперативно и тщательно собрал доказательства, предъявил обвинение Косику и Белогривцеву, получил от них полное признание своей вины и даже квитанции, подтверждавшие, что все, лично ими украденное, они государству вернули. А вот с Верхолетовым, директором фабрики, произошла небольшая заминка. Предъявить ему обвинение было нельзя, пока исполком сельского Совета, депутатом которого он являлся, не даст прокуратуре своего разрешения. Переписка по этому вопросу велась более двух лет. Я читал ее как детективный роман. Мог бы, конечно, пересказать, но зачем лишать читателя возможности испытать те же чувства, какие испытал сам? Давайте вместе прочтем эти письма - хотя бы в отрывках.
«Председателю Сосновского сельского Совета народных депутатов. Прокуратурой расследуется уголовное дело о хищениях социалистической собственности в крупных размерах на Васильевской птицефабрике. Верхолетовым Н. П. и другими должностными лицами фабрики было присвоено несколько тысяч рублей, кроме того, еще большие суммы были переплачены бригадам по заведомо завышенным нарядам. Организатором совершения данного преступления является директор фабрики, депутат сельского Совета Верхолетов Н. П. Прошу в срочном порядке решить вопрос о даче согласия на привлечение его к уголовной ответственности…
…Исполком сельского Совета отмечает, что т. Верхолетовым проводится большая организаторская работа среди избирателей. Им построена (так в тексте: «Им построена». - А. В.) дорога с асфальтовым покрытием длиной 6,5 км и проведен водопровод… Он возглавляет большое сельскохозяйственное предприятие, отдает ему много сил и энергии… Учитывая вышеизложенное, исполком решил: согласия на привлечение к уголовной ответственности депутата Верхолетова Н. П. не давать.
Думаю, прокурору было не очень легко понять смысл простого, казалось бы, прозрачного даже ответа. Не очень легко - потому что письма «туда» и «оттуда» были совершенно о разном. Настолько о разном, что обмен посланиями сильно смахивал на диалог глухонемых. Прокуратура писала о том, что Верхолетов организатор тяжкого преступления. Исполком на это отвечал, что «он построил» дорогу.Прокуратура писала, что Верхолетов участвовал в присвоении нескольких тысяч рублей. Исполком отвечал, что он работает среди избирателей. Прокуратура писала, что Верхолетов нанес фабрике большой материальный ущерб. Исполком отвечал, что он отдает этой фабрике «много сил и энергии».
Как бы там ни было, все определяла последняя фраза: «…согласия не давать». Предстояла борьба. Прокуратура решилась. Советник юстиции Валентин Ильич Дворянинов обратился в исполком райсовета - просил образумить коллег из низового звена. А следствие тем временем продолжалось. Всплывали новые факты. Оказалось, что за счет фабрики были посланы на учебу несколько человек - им выплатили стипендий на пять с лишним тысяч рублей. Люди эти ни до, ни после учебы на фабрике не работали. Ни единого дня! Ради чего потеряла фабрика еще несколько тысяч, осталось неясным.
Обнаружилось также, что утки непостижимейшим образом продолжали с фабрики «уплывать». Скорее всего, они «уплывали» в «нужные руки». Вместо уток живых появлялись «утки» бумажные - лаконичные акты о том, что «селезни заклевали уток в пути». Ни селезней этих, ни уток, хотя бы заклеванных, никто не видел в глаза. Никто не считал. Просто ветврач сообщал: заклевано столько-то. Директор накладывал резолюцию: списать. И они исчезали - из отчетов, из памяти. Растворялись, как миражи.
Пока выяснялось все это, пришел ответ из райисполкома. «…Верхолетов Н. П. имеет большой опыт организаторской и хозяйственной работы. Зарекомендовал себя инициативным, трудолюбивым специалистом и руководителем. Под его руководством коллектив из года в год добивается повышения производственных показателей… Тов. Верхолетов проводит большую воспитательную работу среди населения… На основании вышеизложенного в даче согласия на привлечение Верхолетова Н. П. к уголовной ответственности отказать.
Никто не требует от исполкома, чтобы он без проверки, без обсуждения лишил депутата особых гарантий, которые ему предоставил закон. Чтобы механически проштамповал: «Согласиться». Можно было предположить, что исполком попробует опровергнуть какие-то доводы прокуратуры. Усомнится, к примеру, имело ли место хищение. Выскажет предположение, что с ним затевают расправу. Выдвинет версию, что директор допускал нарушения ради дела - не ради личного блага. Доводы эти были бы вздорными, от истины бесконечно далекими, но все же были бы доводы. А тут ведь - опять о другом. Решительно о другом.
Об упорстве, с каким солидные, уважаемые товарищи пытаются оградить от ответственности «сильную личность», доложили прокуратуре республики. В дело вмешался заместитель прокурора РСФСР Николай Семенович Трубин. За его подписью ушел в прокуратуру области такой документ: «…Верхолетов вместе с другими лицами совершил тяжкое преступление. Однако в установленном законом порядке он не наказан. Неоднократные указания прокуратуры РСФСР о принятии необходимых мер для решения вопроса о привлечении названных лиц к уголовной ответственности остались неисполненными. Необходимо проявить максимальную активность и принципиальность в осуществлении полномочий прокурора. Прошу обеспечить рассмотрение вопроса в областном Совете народных депутатов в строгом соответствии с законом».
В областном Совете к тому времени уже несколько месяцев лежал без движения документ, подписанный прокурором области Виктором Леонтьевичем Журавлевым. Повторяя все, что уже известно читателю, областной прокурор добавлял: преступление, совершенное Верхолетовым, квалифицируется по двум статьям Уголовного кодекса - 92-й часть 2-я (предусматривает лишение свободы до 7 лет) и 170-й часть 1-я (предусматривает лишение свободы до 3 лет). Это значит: положительные отзывы об общественной деятельности виновного, даже если они и были бы справедливы, сами по себе от ответственности не освобождают, а лишь могут смягчить наказание, которое изберет суд.
И каким же был ответ? Верно, вы угадали: «В даче согласия отказать». Довод? Он краток: «Учитывая заслуги т. Верхолетова Н. П. в развитии сельскохозяйственного производства и в общественной жизни». О его преступлении? Ни одного слова! Ни одного… Словно в представлении прокурора про это не говорилось вообще. Кто отказ подписал? Заместитель председателя исполкома А. А. Глушенков и секретарь И. Т. Белозубов.
Прокуратура решила не складывать рук. Виктор Леонтьевич Журавлев сделал новое представление. Текст его занимает пять с лишним страниц. Снова приведены цифры. Изложены факты, свидетельствующие никак не о заслугах - о целой серии преступлений, об уроне, который понесло государство. «Отказ в даче согласия на привлечение к уголовной ответственности Верхолетова ведет к тому, что все лица, совершившие преступления, организатором которого является директор птицефабрики, останутся ненаказанными. Привлечь их, не привлекая Верхолетова, невозможно, поскольку нельзя наказывать второстепенных участников преступления, оставляя безнаказанным главного… Возникшая ситуация противоречит ленинскому принципу неотвратимости наказания за совершенные преступления…»
Сдержанный тон письма скрывал (думаю, это почувствует каждый) неподдельную боль. По существу, прокурора лишали возможности исполнить до конца, по закону, свой профессиональный, государственный долг. Вместо того чтобы отправить преступника на скамью подсудимых, ему предлагали перед ним извиниться и даже пожать его честную руку - в благодарность за «воспитательную работу среди населения». Опуская перед прокурором шлагбаум, покровители «сильной личности» сами закона не нарушали. Они им злоупотребляли. Слово резкое и ответственное, но другого подобрать не могу.
Закон СССР «О статусе депутатов…» включил в себя правило, которым мы вправе гордиться. Великолепное правило - свидетельство дальнейшего развития социалистической демократии, значительного расширения прав тех, кто носит высокое звание народного депутата. Если раньше личной неприкосновенностью пользовались только депутаты Верховных Советов, то теперь без согласия органа, в который они избраны, депутатов любого Совета нельзя подвергнуть аресту и привлечь к уголовной ответственности.
Для чего введено это гуманное, всем нам нужное правило? Разумеется, для того, чтобы дать депутату возможность свободно, в полную меру сил исполнять свои общественные обязанности. Чтобы оградить его от опасности стать жертвой тех, кому принципиальная позиция, решительность и бескомпромиссность народного депутата могут прийтись не по душе. Но мыслимо ли представить себе, что это мудрое правило - стимул к гражданской активности депутата, гарантия его независимости, - что оно станет щитом, позволяющим безнаказанно самому творить зло, совершать антиобщественные поступки?! Что оно выведет его из-под действия законов, в равной мере обязательных абсолютно для всех?
В. И. Ленин вовремя увидел ту опасность, которая таится в стремлении иных местных руководителей подчинить своим интересам интересы общегосударственные, насадить свою районную и областную «законность» вопреки законности единой, всеобщей. «…Местное влияние, - писал он, - является одним из величайших, если не величайшим противником установления законности и культурности». Если не величайшим!.. Вспомним, с какой яростью выступал он против «привычки полудикарей, желающих сохранить законность калужскую в отличие от законности казанской». Насколько злободневно звучат эти предостережения, начинаешь с особой остротой понимать, видя, как беспринципное местничество, с упорством, достойным лучшего применения, подрывает правопорядок, топчет законы, развращая бесчестных, создавая вместо незыблемых принципов нашей морали какую-то двойную и тройную «мораль»…
Вряд ли три исполкома, столь дружно вставшие грудью за директора фабрики, - вряд ли считали они, что защищают преступника. Скорее всего, были убеждены: не преступник наш Верхолетов, а работящий хозяйственник, рачительный руководитель, трудно ему в жестких, формальных бухгалтерских рамках, приходится изворачиваться и за это страдать. Может быть. Допускаю. Очень хочется верить. Вдруг и впрямь он чист перед совестью? Вдруг и впрямь может честно смотреть закону в глаза?
Только где же ему очиститься от серьезнейших обвинений, выдвинутых прокуратурой, если он невиновен? Где избавиться от молвы, утверждающей, что ушел от ответственности лишь благодаря «положению»? Специально для этого предназначен лишь зал суда: пусть бы он вышел оттуда с гордо поднятой головой! Это было бы и законно, и достойно. А пока…
О Верхолетове я узнал из письма, пришедшего уже после того, как под делом окончательно подвели черту и оно было сдано в архив. Получив многократно «от ворот поворот», прокуратура решила сосредоточить усилия на другом: «Примите меры к возмещению ущерба с виновных…» - дала указание местным коллегам прокуратура РСФСР.
Пока принимали меры, жизнь продолжалась. В письме рабочих птицефабрики, которое я получил, рассказано о новых - свеженьких! - проделках директора. О том, как он выдал фиктивные справки. Как заверили их в том самом сельском Совете, депутатом которого он является. Как по этим липовым справкам получили автомашины не передовики производства, для которых они предназначены, а те, кто на фабрике вообще не работают и даже в районе не проживают. К примеру, буфетчица пединститута К. Т. Лякуткина, купившая машину как К. Д. Лакуткина и поставившая ее в ГАИ на учет как К. Л. Менуткина…
Тогда я не знал еще, какая битва предшествовала этой - невинной в сравнении со всем остальным - «машинной» афере. Просто приняли мы в газете близко к сердцу обиду рабочих - вмешались, откликнулись. Общими усилиями литераторов, журналистов и работников прокуратуры подвели печальный итог.
Да, печальный, ибо не посрамленное, не пресеченное, самодовольно торжествующее зло уязвляет одно из самых святых чувств, присущих честному человеку, - чувство справедливости. Оно ранит каждого, кто ощущает себя не равнодушным зрителем со стороны, а хозяином в своем доме, на своей земле.
Чем мне утешить читателя? Пока что, к сожалению, нечем. Дело - в архиве. Ни один человек не наказан. Ни один рубль не возвращен (кроме тех денег, что внесли Белогривцев и Косик). Бригада Кожаева процветает. Ни аспирант Винодел, ни студенты Леня и Боря, ни загадочный Алексаев, получивший прямо на пляж почти две тысячи дармовых рублей, с государством не рассчитались. Вопреки указанию прокуратуры республики, прокуратура района мер «к возмещению ущерба с виновных» не приняла. Директор ни с чем не расстался: ни с креслом, ни с «положением в обществе» (получил, правда, выговор - но лишь за аферу с машинами, да и то после письма возмущенных рабочих). Кем был, тем и остался.
- Если снова разворошить, кто проиграет? - так спрашивали меня многие, с кем пришлось беседовать в Пензе… - Авторитет подорвать не боитесь?.. Хорошо, обезглавим фабрику. А зачем? Дела пошли, план выполняется, полным ходом идет реконструкция. В такой момент производству особенно нужен крепкий руководитель. Уберем Верхолетова, а кого ставить?
Кого ставить? Этого я не знаю. Знаю только, что авторитет не может быть замешен на лжи. Что во главе предприятия должен стоять лишь человек нравственно чистый. Не запятнанный перед законом. Не укрывшийся от суда. Личность действительно сильная, но не тем, что имеет за спиной покровителей, а тем, что имеет знания, опыт, талант. И - совесть. Главное - совесть.
…Верхолетова я встретил в разгар рабочей страды. Посреди поля, на новых объектах… Гонялся за ним несколько дней - уехал туда Верхолетов, уехал сюда… Все же «догнал». Показался он мне человеком действительно сильным и крепким, уверенным в себе и знающим свое дело. С гордостью рассказывал о новых мощностях, о современнейшей технологии, об автоматике и гигиене. О новых цехах. О тех тысячах тонн упитанных уток, которыми фабрика снабжает ближние и дальние города. А про то, про «давнишнее», про бередящее старые раны, говорить не хотел. Спросил только:- Значит, все еще пишут? Кто? - Требовательно и строго смотрел мне в глаза. Ждал: сейчас назову. Не дождался. - Ну, ладно, не говорите, я уж как-нибудь сам разберусь.С тех пор прошел почти месяц. Не знаю: быть может, уже разобрался."1982
* * *
Очерк «Сильная личность» принес большую почту: идейно зрелую, гражданственную, размышляющую. Читателей волновал не столько факт, сколько тенденции, в нем проявившиеся. Вот, к примеру, отрывок из большого письма, где «сильной личности» противостоит личность социально активная, неравнодушная, озабоченная стремлением способствовать процветанию нашего общества, оградить его от прихлебателей и воров. Автор этого письма - ветеран войны и труда, ленинградец М. Заборов писал: «Очерк «Сильная личность» ставит вопросы, далеко выходящие за рамки описанного в нем частного случая. Одна из затронутых автором проблем, имеющая большое общественное значение, - местничество. Не секрет, что некоторые областные и районные руководители ставят «местные» интересы выше интересов государственных, общественных. А если внимательней приглядеться к тем, кого они, случается, выгораживают «для пользы дела», то и никакого местного интереса (действительно местного и действительно интереса) обнаружить не удается: просто данный «деятель» оказывается «нужным человеком» - для покровителей нужным, а не для населения. Уверовав в свою «незаменимость», такой «деятель» начинает верить и в то, что законы не для него писаны…»
Продолжая размышлять над тем, к чему приводит вседозволенность «сильной личности», читатель задает вполне справедливый вопрос: «Не является ли порой покровитель еще более опасным, чем сам преступник? Ведь он… использует свои полномочия для целей антиобщественных, может позволить себе демагогию, обман, сокрытие нежелательных фактов и многое другое - лишь бы под благовидным предлогом и при соблюдении внешней «законности» вывести из-под удара «своего» человека».
События, последовавшие за публикацией очерка, показали, как велика «приспособляемость к обстоятельствам» у тех, кто озабочен во что бы то ни стало оградить «своего» человека от заслуженных им неприятностей. Став достоянием гласности, откровенные нарушения закона уже не могут сойти за шалость, но они могут быть признаны не слишком существенными, заслуживающими «понимания», снисхождения, чего-то еще. Наконец, есть такой мощный фактор, как время: если не торопиться с оргвыводами, шум уляжется, страсти утихнут, другие дела, глядишь, оттеснят это на задний план…
Сначала все шло вроде бы именно так, как должно. Сразу же после появления очерка в газете районный и сельский Советы, депутатом которых успел стать Верхолетов, дали согласие на его привлечение к уголовной ответственности. Прокуратура возобновила следствие. От должности директора птицефабрики он был освобожден. Бюро обкома КПСС исключило его из партии, а прокуратура приняла решение изменить ему меру пресечения и взять под стражу.
Члены фиктивной бригады «леваков» поспешили вернуть в кассу фабрики незаконно полученные ими деньги. Получили строгие взыскания по линии партийной и административной многие из покровителей. Обо всем этом соответствующие должностные лица официально сообщили редакции, и газета напечатала полученные ею письма. Читатели в своих многочисленных откликах горячо одобрили эффективность принятых мер.
Через семь месяцев после публикации очерка прокурор области В. Л. Журавлев уведомил наконец редакцию о том, что в ходе следствия «содержащиеся в очерке факты нашли полное подтверждение». Он официально подтвердил и мотив, которым руководствовался директор птицефабрики, переплачивая мнимым столярам и малярам государственные деньги: «Стремясь создать благоприятное отношение к себе со стороны родителей членов бригады - ответственных должностных лиц…»
Чтобы родители за такой подарок детям «благоприятно относились» к щедрому директору, они, естественно, о нем, о подарке, должны были знать. Однако не только не возмущались преступным благодеянием - закрыли на это глаза, приняли к сведению… И наказания не понесли - кроме отца одного из рабочих, заместителя председателя облисполкома, получившего выговор и оставшегося на прежнем посту. Так или иначе, следствие по делу Верхолетова было закончено. Он обвинялся по четырем статьям Уголовного кодекса РСФСР. Казалось: еще немного, и «сильная личность» получит наконец по заслугам.
Минуло еще два с половиной месяца, и газете пришлось опубликовать такую редакционную заметку: «…Получен официальный ответ председателя Пензенского областного суда П. А. Симонова, в котором говорится: «…Верхолетов признан виновным в совершении преступлений, предусмотренных ст. 92 ч. III, 170 ч. II, 174 ч. I и 175 Уголовного кодекса РСФСР, и приговорен к 3 годам лишения свободы условно… Определением судебной коллегии по уголовным делам облсуда этот приговор оставлен без изменения».
Итак, все факты, о которых рассказано в очерке «Сильная личность», нашли в суде полное подтверждение. Раскроем те статьи Уголовного кодекса, в нарушении которых Верхолетов признан виновным: групповое хищение государственного имущества, причинившее крупный ущерб; злоупотребление служебным положением, вызвавшее тяжкие последствия; взятка; должностной подлог. Обратим внимание на санкции этих статей: лишение свободы от шести до пятнадцати лет; лишение свободы до восьми лет; лишение свободы от трех до восьми лет; лишение свободы до двух лет.
Теперь сопоставим все это с мерой наказания, определенной судом. Сопоставим, учитывая к тому же мотив совершения Верхолетовым преступлений… его служебное положение и тот моральный ущерб, который был им обществу нанесен.
Соответствует ли исход этого дела социалистическому правосознанию? Находится ли он в ладу с законом? Удовлетворяет ли тем требованиям, которые стоят сегодня перед правоохранительными органами?..
Прокурор Пензенской области, проявив принципиальность и чувство служебного долга, приговор по делу Верхолетова опротестовал. Но протест его Пензенский областной суд отклонил. «Сильная личность» по-прежнему находится под покровительством. Чьим? Слово - за Прокуратурой РСФСР…»
В ожидании этого «слова» сотни читателей откликнулись на сообщение о приговоре возмущенными письмами. Многие специально подчеркивали, что жаждут отнюдь не расправы, не суровости любою ценой, а объективности и справедливости - честного приговора, произнесенного честным судом, без давления, без подсказок. Процедурные вопросы заняли еще несколько месяцев. Со времени публикации очерка прошло полтора года, а юстиция все еще никак не могла подвести под делом черту. Верхолетов не только был на свободе, но, не связанный никакой мерой пресечения, вел вольную жизнь ничем не запятнанного, не согрешившего человека, уязвляя тем самым совесть воистину ничем не запятнанных, не согрешивших, честных людей.
Кто-то явно рассчитывал все списать на время: столько, мол, с тех пор воды утекло, чего уж теперь, поздно…И в расчетах своих, увы, преуспел. Когда наконец раскачались и стали рассматривать дело заново, оказалось: давность прошла! Срок, в течение которого определенное судом наказание может быть усилено, составляет один год. Из-за проволочек (вряд ли случайных), как сказано, прошло полтора. Преступник выплыл.
Но печальный этот исход мне кажется все-таки не столько поражением, сколько уроком. Наглядным доказательством тех деформаций, о которых теперь многократно и веско сказано вслух. В том числе и с трибуны Двадцать седьмого съезда. Вот почему постыдная история борьбы, которую темные личности так последовательно и упорно вели за «сильную личность», не потеряла значения и сегодня. Напоминая о прошлом, она служит предупреждением на будущее.
"Началось с покаяния: случай, увы, достаточно редкий. По здравому смыслу, по совести, если хотите, человеку, закон преступившему, разумней всего (и, конечно, достойнее) одуматься вовремя и повиниться. Облегчить тем самым свою неизбежную участь, подвергнуться меньшему наказанию, а то и вовсе его избежать.
Но не очень-то любят преступники являться с повинной. Надеются перехитрить правосудие. Спрятать концы. Или найти покровителей. Случается, преуспевают.
Впрочем, об этом речь впереди. Сейчас - о том, кто явился с повинной. Уголовное дело № 10 640, у которого пока что нету конца, естественно, имеет начало: «явку с повинной».
«…Прораб Васильевской птицефабрики Пензенской области Белогривцев Иван Андреевич предложил мне провести ремонт - окрасить стены цехов конторы и других помещений… Он знал, что я нигде постоянно не работаю. Живу на деньги, которые получаю от работ по договорам. «Бери, - говорит, - своих ребят и приступай…» Такая работа стоит примерно 50 копеек с квадратного метра, но я сказал: «Плати по рублю», - чтобы поторговаться. Белогривцев ответил: «Заплатим по рубль сорок. Рубль тебе, а сорок копеек отдашь…» В беседе принимал участие старший прораб Косик Олег Петрович… «Кому отдавать?» - спросил я. Белогривцев ответил: «Мне, Косику и директору птицефабрики Верхолетову Николаю Петровичу…» Я посоветовался со своей бригадой - братом Виктором, Альшиным Альвиром и другими рабочими, - и мы решили принять предложение… Мы делили на шестерых рубль, а они на троих сорок копеек… Деньги Верхолетову вручал я в присутствии Фетисова Бориса. Верхолетов деньги взял и сказал: «Спасибо». Борис даже ахнул: «Хорошие куски ловит…» Еще Верхолетову передали триста рублей…
Справедливости ради надо сказать, что явка с повинной была на сей раз не столько голосом пробудившейся совести, сколько следствием обстоятельств гораздо более прозаичных.
У Белогривцева «горела» путевка. Перед отъездом условился: сразу же, в день получки, Кожаев вышлет почтой его скромную долю. Для начала - триста рублей: даже деленные на троих сорок копеек с квадратного метра собирались, как видим, в приличную сумму.
Перевод не пришел. Ни через неделю после получки, ни через две. «Высылай немедленно», - телеграфировал Белогривцев: ему не на что было купить обратный билет. Телеграмма осталась без ответа. Он послал вторую: «Если не хочешь неприятностей…» - так она начиналась.
Кожаев неприятностей не хотел. Тем более что ему уже приходилось вступать в конфликт с законом - несколько лет он провел в условиях отнюдь не курортных. И он принял решение - пошел не на почту, а к прокурору.
Следствие шло быстро: в махинациях сразу же признались все участники. И члены бригады, подтвердившие показания своего бригадира - как вручали в подсобке директору его пай, и прорабы, рассказавшие про тайный сговор, про несложную технику хищения и даже вернувшие уворованное: по квитанции, за номером и печатью. Только директор ни в чем не признался и ничего не вернул. «Оговаривают, - сказал он следователю. - Лгут и клевещут на честного человека».
Свидетели могут и лгать - это общеизвестно. (Хотя и у лжи, заметим попутно, должны быть мотивы, так что проверить, где истина, где вранье, бывает обычно несложно.) А стены не лгут: они - фактор достаточно объективный.
Вот что сказано с протокольной сухостью в акте экспертов: «…Окраска стен производилась масляным составом… Окрашено 140 квадратных метров. В нарядах указано, что окрашено 2860 квадратных метров. Фактический объем завышен почти в 21 раз… Переплата составляет 7630 рублей…»
Акт, мне кажется, впечатляет. За ним встают не только квадратные метры. За ним - люди. Их образ жизни. Их способ мышления. Их моральные принципы. Их повседневье.
В двадцать один раз!.. Не в два, не в три, даже не в десять. Если директор не положил в карман ни копейки, что же толкнуло его на столь грандиозную липу? За что он так порадел малярам? За какие их добродетели? За какие блага? За покраску несуществующих метров почести ему не полагались. Положение в обществе от этого не укреплялось. Карьерный рост - не светил. Ни родственных, ни дружеских связей не было и в помине. Что же тогда?
Главный бухгалтер фабрики, главный экономист, мастер по строительству, многие другие видели, что бригаде платят за работу, ею не сделанную, больше, чем полагается, в 10, 20 и даже 25 раз. Видели - и докладывали об этом директору. Что ответил директор? «Подписывайте», «заверяйте», «платите»… Главный экономист так подытожил: «Ни на одно наше замечание директор внимания не обращал». Почему?
Следствие искало ответа. Искало, не делая скороспелых выводов и толкуя все сомнения в пользу директора. Не только потому, что закон обязывает все сомнения всегда толковать в пользу того, кого обвиняют, но еще и потому, что личность директора безусловно требовала особо бережного к нему отношения. Это был известный в области человек, хозяйственник с большим стажем, руководитель крупного предприятия. В обществе заурядных рвачей он как-то плохо гляделся.
Но факты неумолимо вносили поправки в привычный портрет уважаемого лица. Оказалось, на фабрике работала не только бригада Кожаева. Вместе с профессиональными малярами (точнее, до них и после) ремонтировать птицефабрику подрядились два студента, один аспирант и еще один таинственный молодой человек, чье социальное положение осталось пока неизвестным. Они взялись - ни много ни мало - капитально отремонтировать крыши важнейших цехов.
Как известно, любому и каждому кровельщиком быть не под силу. Тут умение нужно, сноровка, навыки, если хотите. Тем более что кроют не домик на курьих ножках - цехи огромного производства, дающего в год продукции на миллионы рублей. Дилетантов сюда подпускать, казалось, негоже: и деньги пустишь на ветер, и кровли не будет.
Директор решил по-другому. Аспирант политехнического института Александр Юрьевич Винодел почему-то попал в поле зрения Верхолетова не как подающий надежды ученый, а как опытный кровельщик и знаток столярного дела. Он и возглавил бригаду. В нее вошли братья Ерлины, Леонид и Борис, - студенты пензенских вузов, и еще Виктор Александрович Алексаев, о котором только известно, что живет он в городе Пензе. Эти умельцы и взялись проделать работу, которая по плечу разве что ремстройконторе.
Во избежание кривотолков сразу скажу, что против честной работы тех, кого презрительно, порой совсем незаслуженно зовут «шабашниками», «частниками» и «леваками» и кто, по сути, является временными, сезонными рабочими, возразить, по-моему, трудно. Много раз об этом писалось. О нехватке строителей. Об огромной нужде в неотложной работе. О несовершенстве экономического механизма, вынуждающем оплачивать добросовестный труд сезонных рабочих выше установленных норм. О естественном желании тысяч людей использовать отпуск для полезного дела: для государства полезного и конечно же для себя. Добавить к этому нечего. Я - о другом.
Пусть опять говорят документы. «…Мы работали в два приема. Сначала в составе трех человек (братья Ерлины и я), а потом четырех, хотя Алексеев пробыл в бригаде лишь два дня и уехал на курорт отдыхать. Но мы его из членов бригады не исключали и выписывали на него по табелям зарплату… Договоры были заключены с нами в первый раз на 6500 руб., а во второй - на 8500 руб. Разумеется (так и написано: «разумеется»! - А. В.), нам платили не по государственным расценкам. И завышались объемы выполненных работ… Я полагаю, нам переплатили около 2000 рублей…» (Показания Винодела А. Ю.)
«…Объем работ, фактически выполненных бригадой Винодела, резко отличается от объема, указанного в нарядах… Размер кровли превышен на 2649 квадратных метров… Отдельные виды работ завышены в 10-16 раз… Бригаде выплачено за счет птицефабрики 14 999 руб. 89 коп., а следовало уплатить (даже при условии, что работа выполнена качественно и что договорные расценки не подлежат приведению в соответствие с государственными расценками) лишь 3509 руб. 24 коп. Переплата составила 11 490 руб. 14 коп…» (Заключение строительной экспертизы.)
Если судить по нарядам, члены бригады трудились в поте лица без выходных целых два месяца по 12 часов ежедневно. Все члены бригады, в том числе и отбывший на пляж Алексаев. За деньгами он не пришел - отправил доверенность. «…Прошу выдать причитающуюся мне заработную плату…» - написано его рукой. Выдали! 1853 руб. 56 коп….
Если же судить не по нарядам, а по перечню будто бы сделанного, то выполнить эту работу, даже при такой адской нагрузке, физически невозможно. Экспертиза подсчитала: чтобы перечень работ соответствовал истине, каждому члену бригады, в том числе и пляжнику Алексаеву, пришлось бы трудиться по 167 часов в сутки…
Вы тоже устали от цифр, дорогой читатель? Что делать, будем терпеть. Будем нудно подсчитывать часы, метры и килограммы. Будем рыться в нарядах. Будем сверять рубли и копейки. Потому что это наши рубли и копейки. Ваши. Мои. Это у нас их отнимают. Это нашими деньгами швыряются. И над нами же, жить «не умеющими», над нами - «лопухами» и «простофилями», - цинично смеются. Двинемся дальше - по бухгалтерским ведомостям, по актам проверок, по листам непухлого дела, за которыми, к общей нашей беде, сюжет не водевиля, а драмы.
Следствие шло само собой, а рядом, параллельно, своим испытанным курсом шла ревизия КРУ. Контрольно-ревизионное управление Министерства финансов - организация суровая и беспристрастная. Эмоциям не подвластная. Умеющая точно, дотошно считать. Вот что она подсчитала (беру, естественно, выдержки - в акте ревизии десятки машинописных страниц).
«…План производства и сдачи мяса выполнен птицефабрикой менее чем на 89 процентов… При этом, хотя перерасход кормов составил 410 тысяч руб., среднесуточный привес уток (фабрика специализирована на выращивании именно уток. - А. В.) значительно ниже планового, к тому же этот показатель из года в год понижается… Большое влияние на допущенные сверхплановые затраты оказала бесхозяйственность, следствием которой явилось списание поголовья уток в падеж. За год списано в падеж уток на 404,8 тысячи руб. Или - в переводе на вес - 184 800 килограммов… На фабрике выявлено множество случаев хищений и растрат - всего на сумму 17 624 руб. 87 коп. С виновных не взыскано ничего. Вся указанная сумма полностью списана на убытки…»
До сих пор наш очерк, скорее всего, походил на унылую судебную хронику. Теперь он делает крутой поворот и начинает развиваться по законам судебной драмы. Какого итога мы ждем, прочитав документы, наглядность которых говорит сама за себя? Думаю, лишь одного: скорейшего завершения следствия и передачи дела в народный суд. А стало быть, приговора.
Разумеется, к этому, и только к этому, следствие и стремилось. Следователь Андреев оперативно и тщательно собрал доказательства, предъявил обвинение Косику и Белогривцеву, получил от них полное признание своей вины и даже квитанции, подтверждавшие, что все, лично ими украденное, они государству вернули. А вот с Верхолетовым, директором фабрики, произошла небольшая заминка. Предъявить ему обвинение было нельзя, пока исполком сельского Совета, депутатом которого он являлся, не даст прокуратуре своего разрешения. Переписка по этому вопросу велась более двух лет. Я читал ее как детективный роман. Мог бы, конечно, пересказать, но зачем лишать читателя возможности испытать те же чувства, какие испытал сам? Давайте вместе прочтем эти письма - хотя бы в отрывках.
«Председателю Сосновского сельского Совета народных депутатов. Прокуратурой расследуется уголовное дело о хищениях социалистической собственности в крупных размерах на Васильевской птицефабрике. Верхолетовым Н. П. и другими должностными лицами фабрики было присвоено несколько тысяч рублей, кроме того, еще большие суммы были переплачены бригадам по заведомо завышенным нарядам. Организатором совершения данного преступления является директор фабрики, депутат сельского Совета Верхолетов Н. П. Прошу в срочном порядке решить вопрос о даче согласия на привлечение его к уголовной ответственности…
…Исполком сельского Совета отмечает, что т. Верхолетовым проводится большая организаторская работа среди избирателей. Им построена (так в тексте: «Им построена». - А. В.) дорога с асфальтовым покрытием длиной 6,5 км и проведен водопровод… Он возглавляет большое сельскохозяйственное предприятие, отдает ему много сил и энергии… Учитывая вышеизложенное, исполком решил: согласия на привлечение к уголовной ответственности депутата Верхолетова Н. П. не давать.
Думаю, прокурору было не очень легко понять смысл простого, казалось бы, прозрачного даже ответа. Не очень легко - потому что письма «туда» и «оттуда» были совершенно о разном. Настолько о разном, что обмен посланиями сильно смахивал на диалог глухонемых. Прокуратура писала о том, что Верхолетов организатор тяжкого преступления. Исполком на это отвечал, что «он построил» дорогу.Прокуратура писала, что Верхолетов участвовал в присвоении нескольких тысяч рублей. Исполком отвечал, что он работает среди избирателей. Прокуратура писала, что Верхолетов нанес фабрике большой материальный ущерб. Исполком отвечал, что он отдает этой фабрике «много сил и энергии».
Как бы там ни было, все определяла последняя фраза: «…согласия не давать». Предстояла борьба. Прокуратура решилась. Советник юстиции Валентин Ильич Дворянинов обратился в исполком райсовета - просил образумить коллег из низового звена. А следствие тем временем продолжалось. Всплывали новые факты. Оказалось, что за счет фабрики были посланы на учебу несколько человек - им выплатили стипендий на пять с лишним тысяч рублей. Люди эти ни до, ни после учебы на фабрике не работали. Ни единого дня! Ради чего потеряла фабрика еще несколько тысяч, осталось неясным.
Обнаружилось также, что утки непостижимейшим образом продолжали с фабрики «уплывать». Скорее всего, они «уплывали» в «нужные руки». Вместо уток живых появлялись «утки» бумажные - лаконичные акты о том, что «селезни заклевали уток в пути». Ни селезней этих, ни уток, хотя бы заклеванных, никто не видел в глаза. Никто не считал. Просто ветврач сообщал: заклевано столько-то. Директор накладывал резолюцию: списать. И они исчезали - из отчетов, из памяти. Растворялись, как миражи.
Пока выяснялось все это, пришел ответ из райисполкома. «…Верхолетов Н. П. имеет большой опыт организаторской и хозяйственной работы. Зарекомендовал себя инициативным, трудолюбивым специалистом и руководителем. Под его руководством коллектив из года в год добивается повышения производственных показателей… Тов. Верхолетов проводит большую воспитательную работу среди населения… На основании вышеизложенного в даче согласия на привлечение Верхолетова Н. П. к уголовной ответственности отказать.
Никто не требует от исполкома, чтобы он без проверки, без обсуждения лишил депутата особых гарантий, которые ему предоставил закон. Чтобы механически проштамповал: «Согласиться». Можно было предположить, что исполком попробует опровергнуть какие-то доводы прокуратуры. Усомнится, к примеру, имело ли место хищение. Выскажет предположение, что с ним затевают расправу. Выдвинет версию, что директор допускал нарушения ради дела - не ради личного блага. Доводы эти были бы вздорными, от истины бесконечно далекими, но все же были бы доводы. А тут ведь - опять о другом. Решительно о другом.
Об упорстве, с каким солидные, уважаемые товарищи пытаются оградить от ответственности «сильную личность», доложили прокуратуре республики. В дело вмешался заместитель прокурора РСФСР Николай Семенович Трубин. За его подписью ушел в прокуратуру области такой документ: «…Верхолетов вместе с другими лицами совершил тяжкое преступление. Однако в установленном законом порядке он не наказан. Неоднократные указания прокуратуры РСФСР о принятии необходимых мер для решения вопроса о привлечении названных лиц к уголовной ответственности остались неисполненными. Необходимо проявить максимальную активность и принципиальность в осуществлении полномочий прокурора. Прошу обеспечить рассмотрение вопроса в областном Совете народных депутатов в строгом соответствии с законом».
В областном Совете к тому времени уже несколько месяцев лежал без движения документ, подписанный прокурором области Виктором Леонтьевичем Журавлевым. Повторяя все, что уже известно читателю, областной прокурор добавлял: преступление, совершенное Верхолетовым, квалифицируется по двум статьям Уголовного кодекса - 92-й часть 2-я (предусматривает лишение свободы до 7 лет) и 170-й часть 1-я (предусматривает лишение свободы до 3 лет). Это значит: положительные отзывы об общественной деятельности виновного, даже если они и были бы справедливы, сами по себе от ответственности не освобождают, а лишь могут смягчить наказание, которое изберет суд.
И каким же был ответ? Верно, вы угадали: «В даче согласия отказать». Довод? Он краток: «Учитывая заслуги т. Верхолетова Н. П. в развитии сельскохозяйственного производства и в общественной жизни». О его преступлении? Ни одного слова! Ни одного… Словно в представлении прокурора про это не говорилось вообще. Кто отказ подписал? Заместитель председателя исполкома А. А. Глушенков и секретарь И. Т. Белозубов.
Прокуратура решила не складывать рук. Виктор Леонтьевич Журавлев сделал новое представление. Текст его занимает пять с лишним страниц. Снова приведены цифры. Изложены факты, свидетельствующие никак не о заслугах - о целой серии преступлений, об уроне, который понесло государство. «Отказ в даче согласия на привлечение к уголовной ответственности Верхолетова ведет к тому, что все лица, совершившие преступления, организатором которого является директор птицефабрики, останутся ненаказанными. Привлечь их, не привлекая Верхолетова, невозможно, поскольку нельзя наказывать второстепенных участников преступления, оставляя безнаказанным главного… Возникшая ситуация противоречит ленинскому принципу неотвратимости наказания за совершенные преступления…»
Сдержанный тон письма скрывал (думаю, это почувствует каждый) неподдельную боль. По существу, прокурора лишали возможности исполнить до конца, по закону, свой профессиональный, государственный долг. Вместо того чтобы отправить преступника на скамью подсудимых, ему предлагали перед ним извиниться и даже пожать его честную руку - в благодарность за «воспитательную работу среди населения». Опуская перед прокурором шлагбаум, покровители «сильной личности» сами закона не нарушали. Они им злоупотребляли. Слово резкое и ответственное, но другого подобрать не могу.
Закон СССР «О статусе депутатов…» включил в себя правило, которым мы вправе гордиться. Великолепное правило - свидетельство дальнейшего развития социалистической демократии, значительного расширения прав тех, кто носит высокое звание народного депутата. Если раньше личной неприкосновенностью пользовались только депутаты Верховных Советов, то теперь без согласия органа, в который они избраны, депутатов любого Совета нельзя подвергнуть аресту и привлечь к уголовной ответственности.
Для чего введено это гуманное, всем нам нужное правило? Разумеется, для того, чтобы дать депутату возможность свободно, в полную меру сил исполнять свои общественные обязанности. Чтобы оградить его от опасности стать жертвой тех, кому принципиальная позиция, решительность и бескомпромиссность народного депутата могут прийтись не по душе. Но мыслимо ли представить себе, что это мудрое правило - стимул к гражданской активности депутата, гарантия его независимости, - что оно станет щитом, позволяющим безнаказанно самому творить зло, совершать антиобщественные поступки?! Что оно выведет его из-под действия законов, в равной мере обязательных абсолютно для всех?
В. И. Ленин вовремя увидел ту опасность, которая таится в стремлении иных местных руководителей подчинить своим интересам интересы общегосударственные, насадить свою районную и областную «законность» вопреки законности единой, всеобщей. «…Местное влияние, - писал он, - является одним из величайших, если не величайшим противником установления законности и культурности». Если не величайшим!.. Вспомним, с какой яростью выступал он против «привычки полудикарей, желающих сохранить законность калужскую в отличие от законности казанской». Насколько злободневно звучат эти предостережения, начинаешь с особой остротой понимать, видя, как беспринципное местничество, с упорством, достойным лучшего применения, подрывает правопорядок, топчет законы, развращая бесчестных, создавая вместо незыблемых принципов нашей морали какую-то двойную и тройную «мораль»…
Вряд ли три исполкома, столь дружно вставшие грудью за директора фабрики, - вряд ли считали они, что защищают преступника. Скорее всего, были убеждены: не преступник наш Верхолетов, а работящий хозяйственник, рачительный руководитель, трудно ему в жестких, формальных бухгалтерских рамках, приходится изворачиваться и за это страдать. Может быть. Допускаю. Очень хочется верить. Вдруг и впрямь он чист перед совестью? Вдруг и впрямь может честно смотреть закону в глаза?
Только где же ему очиститься от серьезнейших обвинений, выдвинутых прокуратурой, если он невиновен? Где избавиться от молвы, утверждающей, что ушел от ответственности лишь благодаря «положению»? Специально для этого предназначен лишь зал суда: пусть бы он вышел оттуда с гордо поднятой головой! Это было бы и законно, и достойно. А пока…
О Верхолетове я узнал из письма, пришедшего уже после того, как под делом окончательно подвели черту и оно было сдано в архив. Получив многократно «от ворот поворот», прокуратура решила сосредоточить усилия на другом: «Примите меры к возмещению ущерба с виновных…» - дала указание местным коллегам прокуратура РСФСР.
Пока принимали меры, жизнь продолжалась. В письме рабочих птицефабрики, которое я получил, рассказано о новых - свеженьких! - проделках директора. О том, как он выдал фиктивные справки. Как заверили их в том самом сельском Совете, депутатом которого он является. Как по этим липовым справкам получили автомашины не передовики производства, для которых они предназначены, а те, кто на фабрике вообще не работают и даже в районе не проживают. К примеру, буфетчица пединститута К. Т. Лякуткина, купившая машину как К. Д. Лакуткина и поставившая ее в ГАИ на учет как К. Л. Менуткина…
Тогда я не знал еще, какая битва предшествовала этой - невинной в сравнении со всем остальным - «машинной» афере. Просто приняли мы в газете близко к сердцу обиду рабочих - вмешались, откликнулись. Общими усилиями литераторов, журналистов и работников прокуратуры подвели печальный итог.
Да, печальный, ибо не посрамленное, не пресеченное, самодовольно торжествующее зло уязвляет одно из самых святых чувств, присущих честному человеку, - чувство справедливости. Оно ранит каждого, кто ощущает себя не равнодушным зрителем со стороны, а хозяином в своем доме, на своей земле.
Чем мне утешить читателя? Пока что, к сожалению, нечем. Дело - в архиве. Ни один человек не наказан. Ни один рубль не возвращен (кроме тех денег, что внесли Белогривцев и Косик). Бригада Кожаева процветает. Ни аспирант Винодел, ни студенты Леня и Боря, ни загадочный Алексаев, получивший прямо на пляж почти две тысячи дармовых рублей, с государством не рассчитались. Вопреки указанию прокуратуры республики, прокуратура района мер «к возмещению ущерба с виновных» не приняла. Директор ни с чем не расстался: ни с креслом, ни с «положением в обществе» (получил, правда, выговор - но лишь за аферу с машинами, да и то после письма возмущенных рабочих). Кем был, тем и остался.
- Если снова разворошить, кто проиграет? - так спрашивали меня многие, с кем пришлось беседовать в Пензе… - Авторитет подорвать не боитесь?.. Хорошо, обезглавим фабрику. А зачем? Дела пошли, план выполняется, полным ходом идет реконструкция. В такой момент производству особенно нужен крепкий руководитель. Уберем Верхолетова, а кого ставить?
Кого ставить? Этого я не знаю. Знаю только, что авторитет не может быть замешен на лжи. Что во главе предприятия должен стоять лишь человек нравственно чистый. Не запятнанный перед законом. Не укрывшийся от суда. Личность действительно сильная, но не тем, что имеет за спиной покровителей, а тем, что имеет знания, опыт, талант. И - совесть. Главное - совесть.
…Верхолетова я встретил в разгар рабочей страды. Посреди поля, на новых объектах… Гонялся за ним несколько дней - уехал туда Верхолетов, уехал сюда… Все же «догнал». Показался он мне человеком действительно сильным и крепким, уверенным в себе и знающим свое дело. С гордостью рассказывал о новых мощностях, о современнейшей технологии, об автоматике и гигиене. О новых цехах. О тех тысячах тонн упитанных уток, которыми фабрика снабжает ближние и дальние города. А про то, про «давнишнее», про бередящее старые раны, говорить не хотел. Спросил только:- Значит, все еще пишут? Кто? - Требовательно и строго смотрел мне в глаза. Ждал: сейчас назову. Не дождался. - Ну, ладно, не говорите, я уж как-нибудь сам разберусь.С тех пор прошел почти месяц. Не знаю: быть может, уже разобрался."1982
* * *
Очерк «Сильная личность» принес большую почту: идейно зрелую, гражданственную, размышляющую. Читателей волновал не столько факт, сколько тенденции, в нем проявившиеся. Вот, к примеру, отрывок из большого письма, где «сильной личности» противостоит личность социально активная, неравнодушная, озабоченная стремлением способствовать процветанию нашего общества, оградить его от прихлебателей и воров. Автор этого письма - ветеран войны и труда, ленинградец М. Заборов писал: «Очерк «Сильная личность» ставит вопросы, далеко выходящие за рамки описанного в нем частного случая. Одна из затронутых автором проблем, имеющая большое общественное значение, - местничество. Не секрет, что некоторые областные и районные руководители ставят «местные» интересы выше интересов государственных, общественных. А если внимательней приглядеться к тем, кого они, случается, выгораживают «для пользы дела», то и никакого местного интереса (действительно местного и действительно интереса) обнаружить не удается: просто данный «деятель» оказывается «нужным человеком» - для покровителей нужным, а не для населения. Уверовав в свою «незаменимость», такой «деятель» начинает верить и в то, что законы не для него писаны…»
Продолжая размышлять над тем, к чему приводит вседозволенность «сильной личности», читатель задает вполне справедливый вопрос: «Не является ли порой покровитель еще более опасным, чем сам преступник? Ведь он… использует свои полномочия для целей антиобщественных, может позволить себе демагогию, обман, сокрытие нежелательных фактов и многое другое - лишь бы под благовидным предлогом и при соблюдении внешней «законности» вывести из-под удара «своего» человека».
События, последовавшие за публикацией очерка, показали, как велика «приспособляемость к обстоятельствам» у тех, кто озабочен во что бы то ни стало оградить «своего» человека от заслуженных им неприятностей. Став достоянием гласности, откровенные нарушения закона уже не могут сойти за шалость, но они могут быть признаны не слишком существенными, заслуживающими «понимания», снисхождения, чего-то еще. Наконец, есть такой мощный фактор, как время: если не торопиться с оргвыводами, шум уляжется, страсти утихнут, другие дела, глядишь, оттеснят это на задний план…
Сначала все шло вроде бы именно так, как должно. Сразу же после появления очерка в газете районный и сельский Советы, депутатом которых успел стать Верхолетов, дали согласие на его привлечение к уголовной ответственности. Прокуратура возобновила следствие. От должности директора птицефабрики он был освобожден. Бюро обкома КПСС исключило его из партии, а прокуратура приняла решение изменить ему меру пресечения и взять под стражу.
Члены фиктивной бригады «леваков» поспешили вернуть в кассу фабрики незаконно полученные ими деньги. Получили строгие взыскания по линии партийной и административной многие из покровителей. Обо всем этом соответствующие должностные лица официально сообщили редакции, и газета напечатала полученные ею письма. Читатели в своих многочисленных откликах горячо одобрили эффективность принятых мер.
Через семь месяцев после публикации очерка прокурор области В. Л. Журавлев уведомил наконец редакцию о том, что в ходе следствия «содержащиеся в очерке факты нашли полное подтверждение». Он официально подтвердил и мотив, которым руководствовался директор птицефабрики, переплачивая мнимым столярам и малярам государственные деньги: «Стремясь создать благоприятное отношение к себе со стороны родителей членов бригады - ответственных должностных лиц…»
Чтобы родители за такой подарок детям «благоприятно относились» к щедрому директору, они, естественно, о нем, о подарке, должны были знать. Однако не только не возмущались преступным благодеянием - закрыли на это глаза, приняли к сведению… И наказания не понесли - кроме отца одного из рабочих, заместителя председателя облисполкома, получившего выговор и оставшегося на прежнем посту. Так или иначе, следствие по делу Верхолетова было закончено. Он обвинялся по четырем статьям Уголовного кодекса РСФСР. Казалось: еще немного, и «сильная личность» получит наконец по заслугам.
Минуло еще два с половиной месяца, и газете пришлось опубликовать такую редакционную заметку: «…Получен официальный ответ председателя Пензенского областного суда П. А. Симонова, в котором говорится: «…Верхолетов признан виновным в совершении преступлений, предусмотренных ст. 92 ч. III, 170 ч. II, 174 ч. I и 175 Уголовного кодекса РСФСР, и приговорен к 3 годам лишения свободы условно… Определением судебной коллегии по уголовным делам облсуда этот приговор оставлен без изменения».
Итак, все факты, о которых рассказано в очерке «Сильная личность», нашли в суде полное подтверждение. Раскроем те статьи Уголовного кодекса, в нарушении которых Верхолетов признан виновным: групповое хищение государственного имущества, причинившее крупный ущерб; злоупотребление служебным положением, вызвавшее тяжкие последствия; взятка; должностной подлог. Обратим внимание на санкции этих статей: лишение свободы от шести до пятнадцати лет; лишение свободы до восьми лет; лишение свободы от трех до восьми лет; лишение свободы до двух лет.
Теперь сопоставим все это с мерой наказания, определенной судом. Сопоставим, учитывая к тому же мотив совершения Верхолетовым преступлений… его служебное положение и тот моральный ущерб, который был им обществу нанесен.
Соответствует ли исход этого дела социалистическому правосознанию? Находится ли он в ладу с законом? Удовлетворяет ли тем требованиям, которые стоят сегодня перед правоохранительными органами?..
Прокурор Пензенской области, проявив принципиальность и чувство служебного долга, приговор по делу Верхолетова опротестовал. Но протест его Пензенский областной суд отклонил. «Сильная личность» по-прежнему находится под покровительством. Чьим? Слово - за Прокуратурой РСФСР…»
В ожидании этого «слова» сотни читателей откликнулись на сообщение о приговоре возмущенными письмами. Многие специально подчеркивали, что жаждут отнюдь не расправы, не суровости любою ценой, а объективности и справедливости - честного приговора, произнесенного честным судом, без давления, без подсказок. Процедурные вопросы заняли еще несколько месяцев. Со времени публикации очерка прошло полтора года, а юстиция все еще никак не могла подвести под делом черту. Верхолетов не только был на свободе, но, не связанный никакой мерой пресечения, вел вольную жизнь ничем не запятнанного, не согрешившего человека, уязвляя тем самым совесть воистину ничем не запятнанных, не согрешивших, честных людей.
Кто-то явно рассчитывал все списать на время: столько, мол, с тех пор воды утекло, чего уж теперь, поздно…И в расчетах своих, увы, преуспел. Когда наконец раскачались и стали рассматривать дело заново, оказалось: давность прошла! Срок, в течение которого определенное судом наказание может быть усилено, составляет один год. Из-за проволочек (вряд ли случайных), как сказано, прошло полтора. Преступник выплыл.
Но печальный этот исход мне кажется все-таки не столько поражением, сколько уроком. Наглядным доказательством тех деформаций, о которых теперь многократно и веско сказано вслух. В том числе и с трибуны Двадцать седьмого съезда. Вот почему постыдная история борьбы, которую темные личности так последовательно и упорно вели за «сильную личность», не потеряла значения и сегодня. Напоминая о прошлом, она служит предупреждением на будущее.