Чурилов Лев Дмитриевич.Министр нефтяной и газовой промышленности 2
В Грузии:... было обнаружено новое месторождение в грузинском местечке Самгори. Оно не было огромным - запасы оценивались на уровне 50 миллионов тонн, но для Грузии оно было подобно манне небесной, ведь республике тогда приходилось ввозить всю свою нефть из черноморского порта Туапсе.
В Грузии нам предстояло решить, как следует перевозить сырую нефть из Самгори на НПЗ в Батуми. Для начала нам нужно было построить около месторождения сборный пункт, с которого нефть можно было бы перекачивать в железнодорожные цистерны для последующей перевозки на нефтеперерабатывающий завод.
Начали обсуждать проблемы Самгори и планы строительства нефтеналивной эстакады. Все это звучало крайне интересно. Вдруг ни с того ни с сего Мальцев заявил: «Анатолий Васильевич, Лев Дмитриевич в данный момент не перегружен работой. Давайте направим его в Грузию!»
В начале декабря мы с Ш.С. Донгаряном выехали в Грузию. Площадка для отгрузочного терминала была выбрана неподалеку от железнодорожной станции Гачиани. Там не было ничего - ни материалов, ни рабочих. Вместе мы изучили инженерно-технические планы, посетили Самгори и поговорили с первым секретарем городской партийной организации и председателем Совета Министров Грузии.
Последние недели года мы посвятили подготовке всех необходимых планов для строительства отгрузочного терминала, и к 3 января я уже был в Гачиани. Сюда стекались рабочие: сначала из Баку, затем из Бугульмы и Куйбышева. На место уже прибыл целый караван самосвалов.
...Поскольку почва здесь было довольно болотистой, первым делом мы должны были насыпать гравий. Вскоре я заметил, что работа продвигается с черепашьей скоростью. Я вызвал к себе начальника бригады. - Я не могу понять, что не так? В Вашем распоряжении 20 самосвалов. Долина, в которой вы берете гравий, всего в паре километров езды. Я отправился на месяц в Москву в полной уверенности, что к моему возвращению работа будет почти закончена. И что я вижу по возвращении?! Почти никакого прогресса! Он начал молоть какой-то вздор о том, что экскаватор в карьере работает неэффективно.
- Очень хорошо, я поеду туда и сам с этим разберусь! - предупредил я. - Нет, нет, Лев Дмитриевич, не беспокойтесь! Мы сами справимся! Рано утром на следующий день я прибыл в карьер. Экскаватор работал на полную мощность. Ряд самосвалов по очереди загружался. Все, казалось бы, отлажено, как часы. Но почему же гравий не доезжает до Гачиани? Я решил последовать за одним из самосвалов, отъезжающих от карьера. Довольно скоро он свернул с главной дороги и направился в деревню, где
остановился у какого-то дома. Наконец, я все понял. Земля вокруг Гачиани столь влажная, что на ней сложно заниматься сельским хозяйством. Если же положить под верхний слой почвы дополнительный слой гравия, урожаи значительно повышаются. У всех в Гачиани был участок земли, который официально принадлежал колхозу, но при этом жители должны были отдавать государству только половину урожая. Остаток мог быть продан ими за любую цену, которую покупатели будут готовы заплатить. Конечно же, никто из них был не прочь получить немного нашего гравия.
После обеда я позвал одного из водителей в свой кабинет. - Итак, вы, ребята, собираетесь и дальше снабжать местных гравием? Конечно, вы можете помогать им, но только в разумных пределах. Основным приоритетом должен оставаться объект отгрузки нефти. Его необходимо построить к марту. Вы понимаете, что я могу завести на вас уголовное дело? Однако, я хочу этого не больше вашего. Вы довольно долго могли распоряжаться самосвалами по своему усмотрению. Теперь я вернулся, и нам надо прийти к какому-то рациональному соглашению. - Лев Дмитриевич, пожалуйста! Это случилось всего раз! По несчастному стечению обстоятельств Вы решили заехать на карьер как раз в этот день, - пытался убеждать меня водитель. - Ладно! Давайте поступим следующим образом: вы прекращаете все свои дела на стороне до тех пор, пока я не увижу, что весь необходимый гравий доставлен на площадку. Затем у вас будет пять дней для того, чтобы поработать
на местных. Я буду следить за вами, как коршун, и тот, кто нарушит эту договоренность, будет немедленно уволен!
Водителям самосвалов мой план не понравился. Они начали кричать и махать руками. - Я оставлю вас на десять минут. Вы, парни, пока покурите, успокойтесь, переговорите между собой и дайте мне знать о своих планах. Мне тоже не помешает сигарета.
Вернувшись, я спросил, что они решили? - Лев Дмитриевич, Вы, пожалуй, правы. Мы будем следовать Вашим указаниям. В течение двух недель площадка была покрыта гравием. Водители усердно трудились, часто заходя ко мне и справляясь, все ли в порядке. Я не контролировал их, потому что был уверен в том, что они выполнят свою часть сделки. В следующие пять дней я закрывал глаза на их незаконную деятельность. После доставки гравия мы приступили к монтажным работам. Казалось,
что Грузия вознамерилась выжать из нас, нефтяников, все, что только можно. Местные жители постоянно донимали нас просьбами об оборудовании.
Но речь не шла о взаимопомощи. Местные поставщики не были готовы предоставить нам в аренду никаких ресурсов. Грузинам требуется довольно много времени, чтобы проникнуться доверием к чужаку. После инцидента с гравием рабочие начали испытывать ко мне симпатию, осознав, что я - не очередной суровый и бескомпромиссный начальник. Вскоре мы еще раз достигли договоренности, которая не находилась в строгом соответствии с законом. Мы привезли из России сотни рулонов
проволочной изгороди. В Грузию она не поставлялась, но пользовалась огромным спросом. Я знал об этом и решил держать поставленные материалы под охраной на складе до тех пор, пока мы не будем готовы строить забор. Я каждое утро пересчитывал рулоны, чтобы удостовериться в отсутствии пропаж. В один день я недосчитался десяти рулонов. Я немедленно вызвал директора склада и спросил у него: - Тенгиз, где еще десять рулонов? - Не знаю.
- Послушай, ты - директор. У тебя есть охранники. На твоем месте я бы обшарил каждый угол в поисках этих рулонов и нашел их. - Не волнуйтесь. Все будет в порядке. Прошел день, и я снова задал тот же вопрос: - Где десять рулонов ограждения, Тенгиз? - Лев Дмитриевич, - ответил мне он, - я думал, мы с Вами договорились. Прошло еще две недели. Мы вплотную приблизились к моменту начала возведения проволочного забора. Мне пришлось снова столкнуться с ним лицом к лицу.
- Мы договорились, что ты вернешь забор, Тенгиз. Где же он? Он начал бушевать и махать руками: - Лев Дмитриевич, я одолжил его очень хорошему человеку, совсем ненадолго. - Это твоя проблема, - прервал его я. - Две недели назад в плане было записано, что ограда каким-то образом исчезла с твоего склада и что ты каким угодно способом вернешь ее на место. Если завтра она не появится, я вызову милицию и наш разговор будет проходить уже в другом тоне! Придя на следующее утро на склад, я нашел десять рулонов ограды лежащими на прежнем месте.
Шеварднадзе проявлял неподдельный интерес к нашей работе. Раз в неделю он приезжал на площадку вместе с директором «Грузнефти». Вместе они стояли, глядя на нас с железнодорожного моста. В сумме они приезжали не менее пяти раз, но при этом ни разу не сошли вниз и не поговорили с рабочими. Я был озадачен их поведением. Когда бы к нам ни приезжали высшие партийные чины Тюмени, они никогда не избегали разговоров с нефтяниками, вне зависимости от высоты занимаемого ими положения. Я был шокирован зданием Центрального комитета партии в Тбилиси. Это был настоящий дворец. Я никогда не видел таких потрясающих ковров и ослепительных картин. Шеварднадзе не заставил себя долго ждать. Он сразу перешел к делу и поинтересовался, по какому вопросу я прибыл.
- Переселение людей, - начал я вводить его в курс дела. - Нам необходимо в срок запустить систему отгрузки, но мы не можем сделать это, пока поблизости проживают люди. Ничего не ответив, Шеварднадзе дотянулся до телефона, позвонил председателю горисполкома и тоном, не терпящим возражений, сказал: «Перед Вами будет стоять задача. Есть люди, которых следует переселить в другие дома до 5 марта. Все ясно?» 3 марта я нанес визит семьям, которым предстоял переезд, и стал их расспрашивать: - Вы слышали, куда вас переселят? Вместо ответа повисла мертвая тишина. - Вам звонили из горисполкома? - не сдавался я. - Вы получили уведомление о том, что вы переезжаете? Ответа не последовало.
5 марта, в годовщину смерти Сталина, я снова пришел повидать их. Всего переселению подлежало шесть семей. Пять из них знали, куда их отправляют. Но глава шестой семьи, пожилой сварщик, который всю свою жизнь проработал на перекачивающей станции, встретил меня мертвенно-бледным. - Что Вас так печалит? - удивился я. - Если все эти люди получили новые дома, для Вас, несомненно, найдется место. - Нет, нас никогда не переселят. Можно, я буду с Вами откровенен? Все остальные для получения новых квартир дали взятки. А у меня нет денег, чтобы последовать их примеру. Самое худшее в том, что у меня на руках очень большая семья, которую нужно кормить. Я, не мешкая, отправился в горисполком.
- Мой сварщик, который должен быть немедленно переселен, утверждает, что Ваши люди требуют взятки от всех, кто нуждается в новом жилье. - За кого Вы нас принимаете? - возмутился председатель. - Вы оскорбляете достоинство грузин!
- Это не мое дело. Но если сварщик немедленно не получит новую квартиру, у меня не останется другого выбора, как пойти прямо к Шеварднадзе. - Вам не нужно будет этого делать, - ответил мой собеседник. - Гарантирую, что все проблемы будут улажены. На следующее утро сварщик приветливо улыбался. Наконец-то, ему выделили новую квартиру. Все должны были переехать в новое жилье 8 марта. Я нашел им машины для переезда и организовал людей помочь им со сбором
вещей. Они счастливо отбыли в свои новые дома. Я решил последовать за ними, чтобы убедиться, что все в порядке.
Мы приехали в большой квартал новостроек. Я почуял неладное, как только увидел, что в подъезде нет двери. Все оказалось гораздо хуже. На лестнице не было перил. Не было ни входной двери, ни готового напольного покрытия, ни раковин, ни ванны, ни туалета. Да что там, в окнах не было ни одного стекла. - Что здесь творится? - поразился я. - Не беспокойтесь, - ответил сварщик. - Мы сами все доделаем. - Но как вы сможете здесь жить, без обоев, окон, без отопления?
- Лев Дмитриевич, умоляю Вас! Не волнуйтесь! Иначе они заберут даже эту квартиру.
Теперь я, действительно, вышел из себя. Подгоняемый негодованием, я поехал прямо к Шеварднадзе. Он снова согласился сразу же меня принять. - Спасибо Вам большое, Эдуард Амвросиевич! Благодаря Вам мы решили все жилищные проблемы. Но люди хотят лично поблагодарить Вас за активное участие в их переселении. Они бы хотели прямо сейчас увидеться с Вами в своих новых квартирах. Шеварднадзе заказал машину, и мы вместе вернулись к новым домам. Лифт не работал, и первый секретарь поднялся по лестнице только до второго этажа. Но того, что он там увидел, оказалось достаточно. Он сказал водителю немедленно съездить за работником из Центрального комитета. Двадцать минут спустя машина снова была на месте. Хорошо, что работник ЦК оказался энергичным мужчиной, потому что ему пришлось пройти немало лестничных пролетов.
- Сходите и проверьте, все ли квартиры пребывают в таком ужасном состоянии? Затем доложите мне! - рявкнул Шеварднадзе. Тяжело дыша, администратор вернулся. - Да, все квартиры такие же, как эта! - Каким свободным жильем Вы в настоящее время располагаете? - спросил Шеварднадзе. - Прямо сейчас готовы новые дома для работников Центрального комитета. Некоторые люди как раз сейчас въезжают туда. - Я поручаю вам под личную ответственность прямо сейчас перевезти все шесть семей в новый многоквартирный дом и отчитаться мне сегодня же вечером! - коротко бросил Шеварднадзе. Когда администратор попытался протестовать, первый секретарь заревел на него, как лев. Вскоре после этого председатель горисполкома был снят с должности.
Шеварднадзе поразил меня своим умением трезво оценивать ситуацию и ясностью мышления. Он хотел укрепить позиции «Грузнефти» и поощрял переезд многочисленных опытных нефтяников из Татарии и Западной Сибири в Грузию. Здесь не было нужды преувеличивать размеры нефтяных запасов. Он знал, что Самгори - небольшое месторождение и что республике требуются масштабные геологоразведочные работы. Шеварднадзе был дипломатичным и интеллигентным политиком. Он действовал с поистине восточной изобретательностью. Я обратил внимание, что, как только он вступал в обсуждение на заседаниях Центрального комитета в Тбилиси, беседа сразу принимала более деловой характер.
Тем не менее, в Грузии, как и в некоторых других республиках страны, коррупция процветала. Взятки считались нормальной частью деловых отношений, доходило до того, что для различных сделок были предусмотрены особые «премии», которые все без раздумий принимали. Поговаривали, что Шеварднадзе когда-то планировал искоренить местную мафию, но вынужден был отступиться после того, как ему стали угрожать расправой
Все лето 1977 года Главтранснефть вела с Госпланом ожесточенную борьбу за деньги. В системе трубопроводов случалось все больше серьезных аварий, и мы требовали одобрения введения в Советском Союзе первого нормативного акта, регламентирующего безопасность трубопроводов. Следует поблагодарить В.Ю. Филановского, он сыграл немаловажную роль в том, что нам удалось убедить Госплан в обоснованности наших запросов. Н.А. Мальцев, который на тот момент занял должность Министра нефтяной промышленности СССР, тоже поддержал нас и лично контролировал, чтобы все финансирование, выделенное нам Госпланом, поступало напрямую, прежде чем из него успеют урвать свою часть другие нуждающиеся отрасли. Нам было выделено много землеройных машин, сварочного оборудования и самосвалов.
Вскоре мы сформировали более 120 аварийно-ремонтных бригад. До тех пор все советские трубопроводы изолировались с помощью битума. Но часто работы велись авральным порядком, наспех, кое-как, и во многих случаях линии были такими старыми, что риск аварии оказывался чрезвычайно высоким. Мы запустили масштабное диагностическое исследование системы, в результате которого объем ремонтных работ, проводимых каждый год, увеличился в десять раз. Постепенно количество аварий сократилось.
В период с августа по ноябрь 1977 года я провел четыре месяца в Омске, контролируя производство работ на 450-километровом трубопроводе, прокладываемом для соединения сибирских месторождений с новым нефтеперерабатывающим заводом, который строился в казахстанском Павлодаре. В Главтранснефти нам приходилось привыкать к длительным отлучкам из дома. В следующем году я провел в разъездах более девяти месяцев.
В Управлении по добыче нефти к сфере моей ответственности относилось урегулирование всех неотложных ситуаций. По-настоящему серьезная авария произошла на трубопроводе Нижневартовск - Каркатеевы, который был построен в начале семидесятых и имел множество недостатков. Я был свидетелем фатального решения, принятого во время первых испытаний этой системы. Заместители министров Донгарян и Карапетян с Романом Кузоваткиным собрались в кабинете в «Нижневартовскнефтегазе» и доложили Щербине, что трубопровод настолько не соответствует стандартам, что не смог пройти гидравлических испытаний.
При этом примерно одна треть системы не была покрыта землей, что было необходимо как для защиты, так и для предотвращения «танцев» труб в период оттепели. Под сильным давлением со стороны Бориса Щербины все названные лица приняли очень «мудрое решение»: разрешить начало эксплуатации трубопровода, но только при условии, что его эксплуатационное давление будет поддерживаться на уровне ниже 35 атмосфер, предусмотренных в проекте. Через 10 лет, в апреле 1982 года, в трубопроводе образовался порыв, что привело к большой утечке нефти. Не подозревая о случившемся, несколько местных охотников начали жечь траву неподалеку от нефтяного разлива - вскоре вспыхнул неконтролируемый пожар. Конечно же, поток нефти по трубопроводам, пролегающим от Нижневартовска к Куйбышеву, пришлось немедленно остановить. Даже мощное Самотлорское месторождение было на грани остановки добычи. Высоковольтные линии электропередачи были повреждены, в результате чего Нижневартовск остался без света. Меня направили на место аварии. Но я поехал не один.
Первый заместитель Мальцева Владимир Кремнев возглавил комиссию по расследованию происшествия. Он взял с собой Валерия Черняева, возглавлявшего Главтранснефть, и многих других специалистов. Приоритетной задачей было восстановление энергоснабжения Нижневартовска, что было сделано за одну неделю, но нам пришлось задержаться на месте еще на месяц, в ожидании пока КГБ завершит расследование.
К счастью, генерал КГБ, на которого была возложена эта миссия, оказался здравомыслящим и прагматичным малым, который, в отличие от многих других, не стал всерьез рассматривать версию о «шпионах» и «вредителях», умышленно сорвавших работу трубопровода. Он понял, что авария случилась из-за технических просчетов во время строительства. Естественно, учитывая характер нашей государственной системы, дело все равно не могло кончиться без судебного процесса. Начальник компрессорной станции был признан частично виновным в катастрофе на том основании, что он должен был быстрее отреагировать и уменьшить давление в трубопроводе после получения первого сообщения о порыве трубы. В этом случае масштабы утечки нефти были бы гораздо меньше. По моему мнению, ответственность за случившееся в куда большей степени несут строители, которые, даже если видят, что выполнили работу тяп-ляп, просто уходят, думая: «Ничего страшного, позже разберемся».
Моя работа была многовекторной и требовала массы усилий. Каждый документ, постановление или приказ, изданный правительством или партией в целях регулирования нефтедобычи в Западной Сибири, проходил через мой рабочий стол. В мои обязанности входили проверка реализации всех приказов, помощь в решении технических проблем и контроль за поставкой в регион оборудования и его надлежащим использованием. Более того, моя компетенция простиралась даже за пределы нефтяной отрасли.
В 1986 году Юрий Константинович Шафраник, директор «Лангепаснефтегаза», позвонил нашему министру Динкову и предупредил: «Мы катастрофически не успеваем подготовиться к зиме. Нам не выжить, если срочно не принять меры. ”Татнефть” должна оказать нам содействие, но пока не приступила к ремонту столовой и постройке складов для хранения овощей. В окрестных поселках в дефиците даже хлеб». Шафраник рисовал мрачную картину. А кто был ответственным за Западную Сибирь? Конечно, Управление по добыче нефти. Динков поручил мне уладить ситуацию. Я задал вполне закономерный вопрос: «Как я связан с поставками овощей в Сибирь?» Но министр настаивал на моем немедленном вылете на место. Мне невдомек, почему «Татнефть» не подошла к подготовке к зиме более ответственно. Я провел в Сибири целых две недели, пока не удостоверился, что они наверстали упущенное время.
1985-й год официально считается началом перестройки. Каждый сотрудник Министерства нефтяной промышленности испытывал радостное возбуждение после того, как было объявлено, что Горбачев планирует посетить Тюмень с официальным визитом. Мы надеялись, что после этого правительство сможет принять действенные меры для помощи нашей отрасли. Динков решил устроить выставку в Сургуте и Нижневартовске, чтобы продемонстрировать Горбачеву, что нефтепромысловое оборудование, производимое в СССР, мягко говоря, оставляет желать лучшего. После посещения этого показа нельзя было не прийти к заключению, что без более качественной поддержки со стороны машиностроителей нефтяной промышленности не выжить, не говоря уж о процветании.
Вскоре после возвращения Горбачева из Тюмени был издан специальный указ, предусматривающий техническую модернизацию нефтяной промышленности. Помимо этого, первым и последним президентом СССР после его поездки в Сибирь не было предпринято никаких реальных действий, направленных на развитие тамошней индустрии. Среди многочисленных обещаний, данных Горбачевым, было обязательство принять все необходимые меры для реконструкции предприятий, которые поставляли нам оборудование. Однако дефектов в оборудовании, поступавшем к нам с крупных азербайджанских заводов, на деле стало еще больше. В Баку были направлены инспекторы, которые должны были огласить свои жалобы и выступить с рекомендациями, но они могли с тем же успехом остаться дома. Машиностроителям было абсолютно все равно, насколько эффективно работает их оборудование, если оно уже покинуло пределы завода.
Несмотря на разнообразие заданий, я начал чувствовать легкую неудовлетворенность своей работой в Управлении нефтедобычи. При Мальцеве работать было куда интереснее, возникали все новые и новые стимулы, пускай он и предъявлял к нам заоблачные требования. После его увольнения мы все время находились под невероятным давлением - центральное руководство требовало постоянного ввода в эксплуатацию новых нефтепромыслов, а любые попытки обсудить производственные методы пресекались на корню. В масштабах страны добыча ежегодно стартовала примерно на 70 новых месторождениях, причем 20 из них находились в Западной Сибири. Ее объемы постепенно росли, достигнув отметки в 600 миллионов
тонн в год! Постороннему взгляду могло показаться, что нефтяная промышленность переживает золотое время, но Динков прекрасно понимал, что наши нефтяные ресурсы уже не сравнить с прежними.
Я находил свою новую работу довольно интересной. Когда я работал на нефтепромыслах, отношение правительства к отрасли нередко приводило меня в тупик. Теперь, попав в Совет Министров, я получил возможность непосредственно наблюдать за тем, как все происходит. Отношение государства к нефтяной промышленности стало без преувеличения абсурдным в эпоху «застоя», как теперь принято именовать период правления Брежнева. По иронии, когда Брежнев только занял должность генерального секретаря, население страны испытало большое облегчение. «Наконец-то, во главе стоит наш человек», - думали мы, не подозревая о том, что именно его политика, в конце концов, поставит советскую экономику на колени.
Брежнев получил известность вначале как герой войны, а затем как вдохновитель и активный популяризатор освоения целинных земель, но постепенно наше восприятие лидера менялось. Власть, словно хмель, ударила генеральному секретарю в голову. Его жажда самопрославления, казалось, не могла быть утолена. Он взялся за перо, издав ряд пошлых, помпезных и подчас абсурдных книг и политических трактатов. Все знали, что он - паяц, но никто не осмеливался открыто критиковать его руководство. Вместо этого мы просто потешались над ним. За время правления Брежнева на свет появилось больше политических анекдотов, чем за весь остальной период советской эпохи. Он окружил себя закадычными друзьями. Только премьер-министр Косыгин решил добровольно уйти в отставку, осознавая, что у него больше нет сил управлять такой необъятной страной. Все остальные старые маразматики держались до конца, цепляясь за привилегии, сопряженные с их высокими должностями.
Полагаю, существенное значение имеет тот факт, что Брежнев - единственный советский лидер, который ни разу не удосужился посетить ни одного нефтепромысла. Все остальные обязательно наносили такие визиты: Хрущев, Косыгин, Горбачев, Ельцин. Но Брежнев не знал и не хотел ничего знать о проблемах нефтяников. У него были другие приоритеты: собственные книги, коллекция машин и бесчисленные ордена. Очевидное желание Брежнева не иметь ничего общего с нефтяной отраслью хорошо иллюстрируется рассказом о коротком пребывании генерального секретаря на железнодорожной станции в Тюмени, которым поделился со мной первый секретарь обкома партии Богомяков.
..Брежнев решил предпринять официальный визит на Дальний Восток, проехав через весь СССР на поезде. Услышав, что его путь будет пролегать через Тюмень, все местные жители пришли в невероятное возбуждение. Наконец-то у них появится возможность рассказать лидеру обо всех проблемах, одолевающих край, который на тот момент обеспечивал 60 % нефти страны и еще большую долю валютных поступлений. Тюменский железнодорожный вокзал был украшен цветами и флажками. На платформе собралась огромная толпа. К приезду генерального секретаря был подготовлен пышный фестиваль. Поезд прибыл. Никто, похоже, и не собирался из него выходить. Лишь тайком охрана препроводила Богомякова в элитный вагон. Брежнев, одетый в тренировочный костюм, вразвалку сидел в кресле. Сильно нервничая, Богомяков начал заранее подготовленную речь о тюменской нефтяной промышленности. С первых же слов он понял, что все это не представляет для Брежнева ни малейшего интереса. Богомяков попытался сообщить важнейшую информацию в сжатом виде. Но его никто не слушал. В конце концов, он сдался, заметив: «Я понимаю, что Ваш напряженный график не оставляет Вам возможности посетить нас в Тюмени. Большое спасибо за внимание!» В ответ Брежнев лишь пробормотал: «Хорошо».
Естественно, Богомяков рассказал мне об этом эпизоде в частной беседе. На публике он описывал визит Брежнева, как приличествовало настоящему политику поры застоя. На XXVI съезде партии секретарь Тюменского обкома заявил: «Для нас имеют первостепенную важность указания Брежнева о будущем развитии топливно-энергетического комплекса, советы и замечания, сделанные им в ходе поездки по областям Сибири и Дальнего Востока». Конечно, Брежневу докладывали обо всех новых месторождениях, объемах добычи и строительстве новых трубопроводов. Он, действительно, подписывал указы, регулирующие развитие отрасли, приветствия и поздравления нефтяникам и строителям трубопроводов. Но, хотя все его решения и предписания широко пропагандировались как блестящие идеи гениального руководителя, мы, нефтяники, никогда не чувствовали, что он принимает хоть какое-то участие в нашей жизни. Мы просто знали, что лично он никак не связан с нашей индустрией...
В Грузии нам предстояло решить, как следует перевозить сырую нефть из Самгори на НПЗ в Батуми. Для начала нам нужно было построить около месторождения сборный пункт, с которого нефть можно было бы перекачивать в железнодорожные цистерны для последующей перевозки на нефтеперерабатывающий завод.
Начали обсуждать проблемы Самгори и планы строительства нефтеналивной эстакады. Все это звучало крайне интересно. Вдруг ни с того ни с сего Мальцев заявил: «Анатолий Васильевич, Лев Дмитриевич в данный момент не перегружен работой. Давайте направим его в Грузию!»
В начале декабря мы с Ш.С. Донгаряном выехали в Грузию. Площадка для отгрузочного терминала была выбрана неподалеку от железнодорожной станции Гачиани. Там не было ничего - ни материалов, ни рабочих. Вместе мы изучили инженерно-технические планы, посетили Самгори и поговорили с первым секретарем городской партийной организации и председателем Совета Министров Грузии.
Последние недели года мы посвятили подготовке всех необходимых планов для строительства отгрузочного терминала, и к 3 января я уже был в Гачиани. Сюда стекались рабочие: сначала из Баку, затем из Бугульмы и Куйбышева. На место уже прибыл целый караван самосвалов.
...Поскольку почва здесь было довольно болотистой, первым делом мы должны были насыпать гравий. Вскоре я заметил, что работа продвигается с черепашьей скоростью. Я вызвал к себе начальника бригады. - Я не могу понять, что не так? В Вашем распоряжении 20 самосвалов. Долина, в которой вы берете гравий, всего в паре километров езды. Я отправился на месяц в Москву в полной уверенности, что к моему возвращению работа будет почти закончена. И что я вижу по возвращении?! Почти никакого прогресса! Он начал молоть какой-то вздор о том, что экскаватор в карьере работает неэффективно.
- Очень хорошо, я поеду туда и сам с этим разберусь! - предупредил я. - Нет, нет, Лев Дмитриевич, не беспокойтесь! Мы сами справимся! Рано утром на следующий день я прибыл в карьер. Экскаватор работал на полную мощность. Ряд самосвалов по очереди загружался. Все, казалось бы, отлажено, как часы. Но почему же гравий не доезжает до Гачиани? Я решил последовать за одним из самосвалов, отъезжающих от карьера. Довольно скоро он свернул с главной дороги и направился в деревню, где
остановился у какого-то дома. Наконец, я все понял. Земля вокруг Гачиани столь влажная, что на ней сложно заниматься сельским хозяйством. Если же положить под верхний слой почвы дополнительный слой гравия, урожаи значительно повышаются. У всех в Гачиани был участок земли, который официально принадлежал колхозу, но при этом жители должны были отдавать государству только половину урожая. Остаток мог быть продан ими за любую цену, которую покупатели будут готовы заплатить. Конечно же, никто из них был не прочь получить немного нашего гравия.
После обеда я позвал одного из водителей в свой кабинет. - Итак, вы, ребята, собираетесь и дальше снабжать местных гравием? Конечно, вы можете помогать им, но только в разумных пределах. Основным приоритетом должен оставаться объект отгрузки нефти. Его необходимо построить к марту. Вы понимаете, что я могу завести на вас уголовное дело? Однако, я хочу этого не больше вашего. Вы довольно долго могли распоряжаться самосвалами по своему усмотрению. Теперь я вернулся, и нам надо прийти к какому-то рациональному соглашению. - Лев Дмитриевич, пожалуйста! Это случилось всего раз! По несчастному стечению обстоятельств Вы решили заехать на карьер как раз в этот день, - пытался убеждать меня водитель. - Ладно! Давайте поступим следующим образом: вы прекращаете все свои дела на стороне до тех пор, пока я не увижу, что весь необходимый гравий доставлен на площадку. Затем у вас будет пять дней для того, чтобы поработать
на местных. Я буду следить за вами, как коршун, и тот, кто нарушит эту договоренность, будет немедленно уволен!
Водителям самосвалов мой план не понравился. Они начали кричать и махать руками. - Я оставлю вас на десять минут. Вы, парни, пока покурите, успокойтесь, переговорите между собой и дайте мне знать о своих планах. Мне тоже не помешает сигарета.
Вернувшись, я спросил, что они решили? - Лев Дмитриевич, Вы, пожалуй, правы. Мы будем следовать Вашим указаниям. В течение двух недель площадка была покрыта гравием. Водители усердно трудились, часто заходя ко мне и справляясь, все ли в порядке. Я не контролировал их, потому что был уверен в том, что они выполнят свою часть сделки. В следующие пять дней я закрывал глаза на их незаконную деятельность. После доставки гравия мы приступили к монтажным работам. Казалось,
что Грузия вознамерилась выжать из нас, нефтяников, все, что только можно. Местные жители постоянно донимали нас просьбами об оборудовании.
Но речь не шла о взаимопомощи. Местные поставщики не были готовы предоставить нам в аренду никаких ресурсов. Грузинам требуется довольно много времени, чтобы проникнуться доверием к чужаку. После инцидента с гравием рабочие начали испытывать ко мне симпатию, осознав, что я - не очередной суровый и бескомпромиссный начальник. Вскоре мы еще раз достигли договоренности, которая не находилась в строгом соответствии с законом. Мы привезли из России сотни рулонов
проволочной изгороди. В Грузию она не поставлялась, но пользовалась огромным спросом. Я знал об этом и решил держать поставленные материалы под охраной на складе до тех пор, пока мы не будем готовы строить забор. Я каждое утро пересчитывал рулоны, чтобы удостовериться в отсутствии пропаж. В один день я недосчитался десяти рулонов. Я немедленно вызвал директора склада и спросил у него: - Тенгиз, где еще десять рулонов? - Не знаю.
- Послушай, ты - директор. У тебя есть охранники. На твоем месте я бы обшарил каждый угол в поисках этих рулонов и нашел их. - Не волнуйтесь. Все будет в порядке. Прошел день, и я снова задал тот же вопрос: - Где десять рулонов ограждения, Тенгиз? - Лев Дмитриевич, - ответил мне он, - я думал, мы с Вами договорились. Прошло еще две недели. Мы вплотную приблизились к моменту начала возведения проволочного забора. Мне пришлось снова столкнуться с ним лицом к лицу.
- Мы договорились, что ты вернешь забор, Тенгиз. Где же он? Он начал бушевать и махать руками: - Лев Дмитриевич, я одолжил его очень хорошему человеку, совсем ненадолго. - Это твоя проблема, - прервал его я. - Две недели назад в плане было записано, что ограда каким-то образом исчезла с твоего склада и что ты каким угодно способом вернешь ее на место. Если завтра она не появится, я вызову милицию и наш разговор будет проходить уже в другом тоне! Придя на следующее утро на склад, я нашел десять рулонов ограды лежащими на прежнем месте.
Шеварднадзе проявлял неподдельный интерес к нашей работе. Раз в неделю он приезжал на площадку вместе с директором «Грузнефти». Вместе они стояли, глядя на нас с железнодорожного моста. В сумме они приезжали не менее пяти раз, но при этом ни разу не сошли вниз и не поговорили с рабочими. Я был озадачен их поведением. Когда бы к нам ни приезжали высшие партийные чины Тюмени, они никогда не избегали разговоров с нефтяниками, вне зависимости от высоты занимаемого ими положения. Я был шокирован зданием Центрального комитета партии в Тбилиси. Это был настоящий дворец. Я никогда не видел таких потрясающих ковров и ослепительных картин. Шеварднадзе не заставил себя долго ждать. Он сразу перешел к делу и поинтересовался, по какому вопросу я прибыл.
- Переселение людей, - начал я вводить его в курс дела. - Нам необходимо в срок запустить систему отгрузки, но мы не можем сделать это, пока поблизости проживают люди. Ничего не ответив, Шеварднадзе дотянулся до телефона, позвонил председателю горисполкома и тоном, не терпящим возражений, сказал: «Перед Вами будет стоять задача. Есть люди, которых следует переселить в другие дома до 5 марта. Все ясно?» 3 марта я нанес визит семьям, которым предстоял переезд, и стал их расспрашивать: - Вы слышали, куда вас переселят? Вместо ответа повисла мертвая тишина. - Вам звонили из горисполкома? - не сдавался я. - Вы получили уведомление о том, что вы переезжаете? Ответа не последовало.
5 марта, в годовщину смерти Сталина, я снова пришел повидать их. Всего переселению подлежало шесть семей. Пять из них знали, куда их отправляют. Но глава шестой семьи, пожилой сварщик, который всю свою жизнь проработал на перекачивающей станции, встретил меня мертвенно-бледным. - Что Вас так печалит? - удивился я. - Если все эти люди получили новые дома, для Вас, несомненно, найдется место. - Нет, нас никогда не переселят. Можно, я буду с Вами откровенен? Все остальные для получения новых квартир дали взятки. А у меня нет денег, чтобы последовать их примеру. Самое худшее в том, что у меня на руках очень большая семья, которую нужно кормить. Я, не мешкая, отправился в горисполком.
- Мой сварщик, который должен быть немедленно переселен, утверждает, что Ваши люди требуют взятки от всех, кто нуждается в новом жилье. - За кого Вы нас принимаете? - возмутился председатель. - Вы оскорбляете достоинство грузин!
- Это не мое дело. Но если сварщик немедленно не получит новую квартиру, у меня не останется другого выбора, как пойти прямо к Шеварднадзе. - Вам не нужно будет этого делать, - ответил мой собеседник. - Гарантирую, что все проблемы будут улажены. На следующее утро сварщик приветливо улыбался. Наконец-то, ему выделили новую квартиру. Все должны были переехать в новое жилье 8 марта. Я нашел им машины для переезда и организовал людей помочь им со сбором
вещей. Они счастливо отбыли в свои новые дома. Я решил последовать за ними, чтобы убедиться, что все в порядке.
Мы приехали в большой квартал новостроек. Я почуял неладное, как только увидел, что в подъезде нет двери. Все оказалось гораздо хуже. На лестнице не было перил. Не было ни входной двери, ни готового напольного покрытия, ни раковин, ни ванны, ни туалета. Да что там, в окнах не было ни одного стекла. - Что здесь творится? - поразился я. - Не беспокойтесь, - ответил сварщик. - Мы сами все доделаем. - Но как вы сможете здесь жить, без обоев, окон, без отопления?
- Лев Дмитриевич, умоляю Вас! Не волнуйтесь! Иначе они заберут даже эту квартиру.
Теперь я, действительно, вышел из себя. Подгоняемый негодованием, я поехал прямо к Шеварднадзе. Он снова согласился сразу же меня принять. - Спасибо Вам большое, Эдуард Амвросиевич! Благодаря Вам мы решили все жилищные проблемы. Но люди хотят лично поблагодарить Вас за активное участие в их переселении. Они бы хотели прямо сейчас увидеться с Вами в своих новых квартирах. Шеварднадзе заказал машину, и мы вместе вернулись к новым домам. Лифт не работал, и первый секретарь поднялся по лестнице только до второго этажа. Но того, что он там увидел, оказалось достаточно. Он сказал водителю немедленно съездить за работником из Центрального комитета. Двадцать минут спустя машина снова была на месте. Хорошо, что работник ЦК оказался энергичным мужчиной, потому что ему пришлось пройти немало лестничных пролетов.
- Сходите и проверьте, все ли квартиры пребывают в таком ужасном состоянии? Затем доложите мне! - рявкнул Шеварднадзе. Тяжело дыша, администратор вернулся. - Да, все квартиры такие же, как эта! - Каким свободным жильем Вы в настоящее время располагаете? - спросил Шеварднадзе. - Прямо сейчас готовы новые дома для работников Центрального комитета. Некоторые люди как раз сейчас въезжают туда. - Я поручаю вам под личную ответственность прямо сейчас перевезти все шесть семей в новый многоквартирный дом и отчитаться мне сегодня же вечером! - коротко бросил Шеварднадзе. Когда администратор попытался протестовать, первый секретарь заревел на него, как лев. Вскоре после этого председатель горисполкома был снят с должности.
Шеварднадзе поразил меня своим умением трезво оценивать ситуацию и ясностью мышления. Он хотел укрепить позиции «Грузнефти» и поощрял переезд многочисленных опытных нефтяников из Татарии и Западной Сибири в Грузию. Здесь не было нужды преувеличивать размеры нефтяных запасов. Он знал, что Самгори - небольшое месторождение и что республике требуются масштабные геологоразведочные работы. Шеварднадзе был дипломатичным и интеллигентным политиком. Он действовал с поистине восточной изобретательностью. Я обратил внимание, что, как только он вступал в обсуждение на заседаниях Центрального комитета в Тбилиси, беседа сразу принимала более деловой характер.
Тем не менее, в Грузии, как и в некоторых других республиках страны, коррупция процветала. Взятки считались нормальной частью деловых отношений, доходило до того, что для различных сделок были предусмотрены особые «премии», которые все без раздумий принимали. Поговаривали, что Шеварднадзе когда-то планировал искоренить местную мафию, но вынужден был отступиться после того, как ему стали угрожать расправой
Все лето 1977 года Главтранснефть вела с Госпланом ожесточенную борьбу за деньги. В системе трубопроводов случалось все больше серьезных аварий, и мы требовали одобрения введения в Советском Союзе первого нормативного акта, регламентирующего безопасность трубопроводов. Следует поблагодарить В.Ю. Филановского, он сыграл немаловажную роль в том, что нам удалось убедить Госплан в обоснованности наших запросов. Н.А. Мальцев, который на тот момент занял должность Министра нефтяной промышленности СССР, тоже поддержал нас и лично контролировал, чтобы все финансирование, выделенное нам Госпланом, поступало напрямую, прежде чем из него успеют урвать свою часть другие нуждающиеся отрасли. Нам было выделено много землеройных машин, сварочного оборудования и самосвалов.
Вскоре мы сформировали более 120 аварийно-ремонтных бригад. До тех пор все советские трубопроводы изолировались с помощью битума. Но часто работы велись авральным порядком, наспех, кое-как, и во многих случаях линии были такими старыми, что риск аварии оказывался чрезвычайно высоким. Мы запустили масштабное диагностическое исследование системы, в результате которого объем ремонтных работ, проводимых каждый год, увеличился в десять раз. Постепенно количество аварий сократилось.
В период с августа по ноябрь 1977 года я провел четыре месяца в Омске, контролируя производство работ на 450-километровом трубопроводе, прокладываемом для соединения сибирских месторождений с новым нефтеперерабатывающим заводом, который строился в казахстанском Павлодаре. В Главтранснефти нам приходилось привыкать к длительным отлучкам из дома. В следующем году я провел в разъездах более девяти месяцев.
В Управлении по добыче нефти к сфере моей ответственности относилось урегулирование всех неотложных ситуаций. По-настоящему серьезная авария произошла на трубопроводе Нижневартовск - Каркатеевы, который был построен в начале семидесятых и имел множество недостатков. Я был свидетелем фатального решения, принятого во время первых испытаний этой системы. Заместители министров Донгарян и Карапетян с Романом Кузоваткиным собрались в кабинете в «Нижневартовскнефтегазе» и доложили Щербине, что трубопровод настолько не соответствует стандартам, что не смог пройти гидравлических испытаний.
При этом примерно одна треть системы не была покрыта землей, что было необходимо как для защиты, так и для предотвращения «танцев» труб в период оттепели. Под сильным давлением со стороны Бориса Щербины все названные лица приняли очень «мудрое решение»: разрешить начало эксплуатации трубопровода, но только при условии, что его эксплуатационное давление будет поддерживаться на уровне ниже 35 атмосфер, предусмотренных в проекте. Через 10 лет, в апреле 1982 года, в трубопроводе образовался порыв, что привело к большой утечке нефти. Не подозревая о случившемся, несколько местных охотников начали жечь траву неподалеку от нефтяного разлива - вскоре вспыхнул неконтролируемый пожар. Конечно же, поток нефти по трубопроводам, пролегающим от Нижневартовска к Куйбышеву, пришлось немедленно остановить. Даже мощное Самотлорское месторождение было на грани остановки добычи. Высоковольтные линии электропередачи были повреждены, в результате чего Нижневартовск остался без света. Меня направили на место аварии. Но я поехал не один.
Первый заместитель Мальцева Владимир Кремнев возглавил комиссию по расследованию происшествия. Он взял с собой Валерия Черняева, возглавлявшего Главтранснефть, и многих других специалистов. Приоритетной задачей было восстановление энергоснабжения Нижневартовска, что было сделано за одну неделю, но нам пришлось задержаться на месте еще на месяц, в ожидании пока КГБ завершит расследование.
К счастью, генерал КГБ, на которого была возложена эта миссия, оказался здравомыслящим и прагматичным малым, который, в отличие от многих других, не стал всерьез рассматривать версию о «шпионах» и «вредителях», умышленно сорвавших работу трубопровода. Он понял, что авария случилась из-за технических просчетов во время строительства. Естественно, учитывая характер нашей государственной системы, дело все равно не могло кончиться без судебного процесса. Начальник компрессорной станции был признан частично виновным в катастрофе на том основании, что он должен был быстрее отреагировать и уменьшить давление в трубопроводе после получения первого сообщения о порыве трубы. В этом случае масштабы утечки нефти были бы гораздо меньше. По моему мнению, ответственность за случившееся в куда большей степени несут строители, которые, даже если видят, что выполнили работу тяп-ляп, просто уходят, думая: «Ничего страшного, позже разберемся».
Моя работа была многовекторной и требовала массы усилий. Каждый документ, постановление или приказ, изданный правительством или партией в целях регулирования нефтедобычи в Западной Сибири, проходил через мой рабочий стол. В мои обязанности входили проверка реализации всех приказов, помощь в решении технических проблем и контроль за поставкой в регион оборудования и его надлежащим использованием. Более того, моя компетенция простиралась даже за пределы нефтяной отрасли.
В 1986 году Юрий Константинович Шафраник, директор «Лангепаснефтегаза», позвонил нашему министру Динкову и предупредил: «Мы катастрофически не успеваем подготовиться к зиме. Нам не выжить, если срочно не принять меры. ”Татнефть” должна оказать нам содействие, но пока не приступила к ремонту столовой и постройке складов для хранения овощей. В окрестных поселках в дефиците даже хлеб». Шафраник рисовал мрачную картину. А кто был ответственным за Западную Сибирь? Конечно, Управление по добыче нефти. Динков поручил мне уладить ситуацию. Я задал вполне закономерный вопрос: «Как я связан с поставками овощей в Сибирь?» Но министр настаивал на моем немедленном вылете на место. Мне невдомек, почему «Татнефть» не подошла к подготовке к зиме более ответственно. Я провел в Сибири целых две недели, пока не удостоверился, что они наверстали упущенное время.
1985-й год официально считается началом перестройки. Каждый сотрудник Министерства нефтяной промышленности испытывал радостное возбуждение после того, как было объявлено, что Горбачев планирует посетить Тюмень с официальным визитом. Мы надеялись, что после этого правительство сможет принять действенные меры для помощи нашей отрасли. Динков решил устроить выставку в Сургуте и Нижневартовске, чтобы продемонстрировать Горбачеву, что нефтепромысловое оборудование, производимое в СССР, мягко говоря, оставляет желать лучшего. После посещения этого показа нельзя было не прийти к заключению, что без более качественной поддержки со стороны машиностроителей нефтяной промышленности не выжить, не говоря уж о процветании.
Вскоре после возвращения Горбачева из Тюмени был издан специальный указ, предусматривающий техническую модернизацию нефтяной промышленности. Помимо этого, первым и последним президентом СССР после его поездки в Сибирь не было предпринято никаких реальных действий, направленных на развитие тамошней индустрии. Среди многочисленных обещаний, данных Горбачевым, было обязательство принять все необходимые меры для реконструкции предприятий, которые поставляли нам оборудование. Однако дефектов в оборудовании, поступавшем к нам с крупных азербайджанских заводов, на деле стало еще больше. В Баку были направлены инспекторы, которые должны были огласить свои жалобы и выступить с рекомендациями, но они могли с тем же успехом остаться дома. Машиностроителям было абсолютно все равно, насколько эффективно работает их оборудование, если оно уже покинуло пределы завода.
Несмотря на разнообразие заданий, я начал чувствовать легкую неудовлетворенность своей работой в Управлении нефтедобычи. При Мальцеве работать было куда интереснее, возникали все новые и новые стимулы, пускай он и предъявлял к нам заоблачные требования. После его увольнения мы все время находились под невероятным давлением - центральное руководство требовало постоянного ввода в эксплуатацию новых нефтепромыслов, а любые попытки обсудить производственные методы пресекались на корню. В масштабах страны добыча ежегодно стартовала примерно на 70 новых месторождениях, причем 20 из них находились в Западной Сибири. Ее объемы постепенно росли, достигнув отметки в 600 миллионов
тонн в год! Постороннему взгляду могло показаться, что нефтяная промышленность переживает золотое время, но Динков прекрасно понимал, что наши нефтяные ресурсы уже не сравнить с прежними.
Я находил свою новую работу довольно интересной. Когда я работал на нефтепромыслах, отношение правительства к отрасли нередко приводило меня в тупик. Теперь, попав в Совет Министров, я получил возможность непосредственно наблюдать за тем, как все происходит. Отношение государства к нефтяной промышленности стало без преувеличения абсурдным в эпоху «застоя», как теперь принято именовать период правления Брежнева. По иронии, когда Брежнев только занял должность генерального секретаря, население страны испытало большое облегчение. «Наконец-то, во главе стоит наш человек», - думали мы, не подозревая о том, что именно его политика, в конце концов, поставит советскую экономику на колени.
Брежнев получил известность вначале как герой войны, а затем как вдохновитель и активный популяризатор освоения целинных земель, но постепенно наше восприятие лидера менялось. Власть, словно хмель, ударила генеральному секретарю в голову. Его жажда самопрославления, казалось, не могла быть утолена. Он взялся за перо, издав ряд пошлых, помпезных и подчас абсурдных книг и политических трактатов. Все знали, что он - паяц, но никто не осмеливался открыто критиковать его руководство. Вместо этого мы просто потешались над ним. За время правления Брежнева на свет появилось больше политических анекдотов, чем за весь остальной период советской эпохи. Он окружил себя закадычными друзьями. Только премьер-министр Косыгин решил добровольно уйти в отставку, осознавая, что у него больше нет сил управлять такой необъятной страной. Все остальные старые маразматики держались до конца, цепляясь за привилегии, сопряженные с их высокими должностями.
Полагаю, существенное значение имеет тот факт, что Брежнев - единственный советский лидер, который ни разу не удосужился посетить ни одного нефтепромысла. Все остальные обязательно наносили такие визиты: Хрущев, Косыгин, Горбачев, Ельцин. Но Брежнев не знал и не хотел ничего знать о проблемах нефтяников. У него были другие приоритеты: собственные книги, коллекция машин и бесчисленные ордена. Очевидное желание Брежнева не иметь ничего общего с нефтяной отраслью хорошо иллюстрируется рассказом о коротком пребывании генерального секретаря на железнодорожной станции в Тюмени, которым поделился со мной первый секретарь обкома партии Богомяков.
..Брежнев решил предпринять официальный визит на Дальний Восток, проехав через весь СССР на поезде. Услышав, что его путь будет пролегать через Тюмень, все местные жители пришли в невероятное возбуждение. Наконец-то у них появится возможность рассказать лидеру обо всех проблемах, одолевающих край, который на тот момент обеспечивал 60 % нефти страны и еще большую долю валютных поступлений. Тюменский железнодорожный вокзал был украшен цветами и флажками. На платформе собралась огромная толпа. К приезду генерального секретаря был подготовлен пышный фестиваль. Поезд прибыл. Никто, похоже, и не собирался из него выходить. Лишь тайком охрана препроводила Богомякова в элитный вагон. Брежнев, одетый в тренировочный костюм, вразвалку сидел в кресле. Сильно нервничая, Богомяков начал заранее подготовленную речь о тюменской нефтяной промышленности. С первых же слов он понял, что все это не представляет для Брежнева ни малейшего интереса. Богомяков попытался сообщить важнейшую информацию в сжатом виде. Но его никто не слушал. В конце концов, он сдался, заметив: «Я понимаю, что Ваш напряженный график не оставляет Вам возможности посетить нас в Тюмени. Большое спасибо за внимание!» В ответ Брежнев лишь пробормотал: «Хорошо».
Естественно, Богомяков рассказал мне об этом эпизоде в частной беседе. На публике он описывал визит Брежнева, как приличествовало настоящему политику поры застоя. На XXVI съезде партии секретарь Тюменского обкома заявил: «Для нас имеют первостепенную важность указания Брежнева о будущем развитии топливно-энергетического комплекса, советы и замечания, сделанные им в ходе поездки по областям Сибири и Дальнего Востока». Конечно, Брежневу докладывали обо всех новых месторождениях, объемах добычи и строительстве новых трубопроводов. Он, действительно, подписывал указы, регулирующие развитие отрасли, приветствия и поздравления нефтяникам и строителям трубопроводов. Но, хотя все его решения и предписания широко пропагандировались как блестящие идеи гениального руководителя, мы, нефтяники, никогда не чувствовали, что он принимает хоть какое-то участие в нашей жизни. Мы просто знали, что лично он никак не связан с нашей индустрией...