Михаил Самуилович Качан. ЧП в пионерлагере Солнечный
В 1965 мы открывали "Солнечный" уже в 3-й раз.СЭС не давала разрешения на открытие, поскольку состав воды (так называемый коли-титр) не соответствовал нормативам. За качество воды отвечали техслужбы СО АН, и они приняли меры. Пришлось перенести начало работы лагеря на неделю.Вопросы питания были предметом неустанных забот. Надо было 3 раза в день накормить более 600 детей и более 100 человек персонала.Не так-то просто было найти работников на 3 месяца, поэтому мы предоставляли бесплатные места для их детей на лето. Весь наш персонал должен был получить санитарные книжки, удостоверяющие, что они здоровы и проверены на бациллоносительство. Но особенно тщательно проверялся персонал столовой.... Последующие события показали, как важно было все это делать со всей скрупулезностью. Медконтроль за здоровьем детей, качеством питания и купанием осуществлял врач. Врач снимала пробу 3 раза в день. В купальне, куда дети приходили по-отрядно, т.е. по 40-45 человек одновременно, врач следила, чтобы дети не перекупались. Дети заходили и выходили из воды по команде, но всегда находились желающие остаться в воде. За безопасностью следили физкультурники, тоже наши штатные работники, и вожатый с воспитателем.
художник Кононенко возится с ребятами в клубе. Юра на больших листах бумаги рисует контуры людей, животных, предметов, ребята закрашивают. Все они чрезвычайно довольны друг другом. Но работа им предстоит огромная, - надо сделать общее оформление лагеря, а каждый отряд еще делает и свое оригинальное оформление. Наше главное внимание было обращено на столовую. Там было много неполадок, но теперь все работает нормально. У поваров к оборудованию претензий нет, а у нас нет претензий к поварам, - они приготовили вкусный обед. Порции большие. В столовой светло и чисто. Мы проверили купальню. Искупались сами. Прошли немного дальше по берегу Бердского залива. В 100 метрах от нашей купальни напротив какой-то базы отдыха стоял на якоре возле берега пароход с отдыхающими.
...врач разрешила детям купаться. Один отряд за другим по графику приходил к купальне, и ребята самозабвенно барахтались в воде.Я смотрел, как они ныряют, отфыркиваются, и снова ныряют. Эти ныряльщики доставляли физкультурникам много хлопот, потому что подолгу задерживались под водой, и их теряли из виду. Вынырнувшему строго выговаривали: - Опять наглотался воды. Одновременно купались 2 отряда. 15 минут купания, и отряд покидал купальню, уступая место только что появившемуся 3-му отряду и за 2 часа успевали выкупаться все ребята. Для вожатых, воспитателей и физкультурников купание детей было огромным напряжением.
Нас проверила еще раз СЭС. Гром грянул через неделю...когда мы получили неприятное известие. Позвонила Нина Анисимовна и сказала, что у одной девочки сильный понос, и ее поместили в наш изолятор. Врач полагает, что это дизентерия. Через 2-3 часа больны были уже 6 детей. Вызвали скорую помощь и отвезли детей в больницу. Это было ЧП, и я сообщил о происшествии в Обком профсоюза, в Медсанотдел СО АН и в РайСЭС. На следующий день заболели еще 42 ребенка, и их начали развозить по больницам сначала Советского района, а потом и других районов города. Такого еще Новосибирск не знал, а я даже в страшном сне представить себе не мог. Среди родителей началась паника. Некоторые приехали в лагерь и забрали детей. - Только бы никто не умер, - молила бога Нина Анисимовна.
Врач изолировала один отряд от другого. Ребята сидели по палатам. В столовую водили детей так, чтобы одновременно ели не более 2х отрядов. Приехала комиссия Медсанотдела и главврач райСЭС. Сделали посевы, чтобы выяснить тип дизентерии, а то, что это дизентерия, - уже никто не сомневался. Поползли слухи, что в столовой работает женщина, больная дизентерией, - от нее и заразились дети. Что у нее не было санитарной книжки, а ее все равно взяли на работу. Комиссии искали эту женщину и обвиняли Нину Анисимовну (да и меня заодно) в том, что она ее прячет. Главврач райСЭС вдруг «вспомнила», что «...нехватало одной санитарной книжки, и она не хотела открывать лагерь, но ее уговорили». Это была ложь, и я не понимал, зачем она придумала эту историю. На третий день число заболевших детей достигло 123. Машины скорой помощи беспрерывно увозили больных детей. Меня вызвали в облсовпроф к председателю. Но что я ему мог сказать о причинах заболевания?
Пригласили меня в тот же день и в райком партии. Караваев посмотрел на меня так, что в его лице я, кроме ненависти, ничего не увидел, а ведь обычно он относился ко мне с подчеркнутым уважением, даже теплотой. У него в лагере был сын, и, хотя, он не был болен, видимо, Володя испереживался за него, и в случившейся беде во всем винил меня. А уж кто-кто, а он знал, как готовить пионерлагерь, - сам работал 3 года заместителеи председателя профкома, и все годы отвечал за подготовку пионерлагеря к открытию. - По секрету скажу, что Горячев распорядился снять тебя с работы и отдать под суд. То ли Володя предупреждал меня, то ли злорадствовал по поводу моего предстоящего наказания... Мне уже было все равно. Так плохо на душе никогда не было. Но я не понимал, в чем я виноват. Перебирал в памяти все, что могло привести к дизентерии, и не находил причины. Где же я не доработал? Что же упустил? И в райкоме партии, и в Облсовпрофе мне дали санкцию на закрытие пионерлагеря.
Снова приехал в лагерь. Там все уже знали о моем решении и понимали, что ситуация безвыходная. Слава богу, все заболевшие дети были живы, но состояние некоторых было тяжелым. Появились первые результаты анализов из больниц. Они были необычны. Это была дизентерия, но никогда этой разновидности штамма в Новосибирске не было. В одной из больниц опытный бактериолог в своем заключении написал, что заражение было весьма интенсивным. Впечатление, что детям буквально вливали в рот культуру с дизентерийными микробами. Это было необычно, и я, что называется, «включил голову». Мои мысли крутились исключительно вокруг столовой. Как же могло произойти заражение дизентерией? И что могло означать «вливали в рот культуру»?
Конечно, больной человек мог заразить детей, но тогда должны были заразиться и взрослые. Они ели из того же котла.Но никто пока не заболел. Я спросил врача, и она подтвердила, что из взрослых никто пока не обращался к ней с симптомами заболевания. Значит, не столовая виновата.. Я прошел по всему лагерю. Детских голосов не было слышно. Детей держали в корпусах и около корпусов. Лагерь был празднично украшен смешными человечками, и эти веселые человечки еще больше подчеркивали пустоту. Изолятор тоже был пуст, - всех больных детей увезли в больницу. У ворот, где обычно толпились родители, тоже было пусто.
Я спустился к купальне. Что значит, «как будто вливали»? И вдруг я представил себе картинку вынырнувшего ребенка, наглотавшегося воды. Ребенок откашливается, а вожатый говорит ему: - Что опять наглотался воды? - Может ли в воде быть дизентерийная палочка, да еще и в концентрированном виде? Я прошел по берегу и снова увидел пароход с отдыхающими. Он все еще стоял на якоре совсем близко к нам. - Фекалии заболевших людей! Они могли сбросить в воду фекалии, - мелькнула у меня мысль.
Приехала комиссия горкома. Шавалова была секретарем горкома по идеологической работе. Хорошего для меня в этом было мало. 1-е, на что обратила внимание Шавалова, - было, естественно, оформление. К моменту, когда я подошел к ним, они уже прошли всю Главную аллею и все увидели. - Что это? - спросила она у меня, не поздоровавшись. - Это что, оформление лагеря? А где призывы Партии и Правительства? Почему нет лозунгов, отражающих их заботу о подрастающем поколении? Мне стало скучно и неуютно. - Но ведь хорошо, - сказал я. - Веселое и смешное нестандартное оформление. - Кто это сделал ? Повисло молчание. Ответа она ждала от меня, а я молчал. -Ну, хорошо, - с угрозой проговорила Шавалова, - мы разберемся.
Комиссия прошла в столовую.Столовая была как дворец. Все сияло чистотой. Порядок был и в обеденном зале и на кухне. Главврач райСЭС, что-то объясняла Шаваловой, заходя то с одной стороны, то с другой. Не было правды в ее словах. И хорошего для меня тоже ничего не было. Зато заведующая столовой что-то решительно сказала ей, и я увидел, как та осеклась. Но Шавалова сказала заведующей: - Не вмешивайтесь. Мы Вас не спрашиваем. Когда надо будет, спросим. - Это заведующая столовой - сказал я. Она говорит правду. - Это мы посмотрим, - ответила мне Шавалова. - Я тоже могу подтвердить, - вдруг сказала Нина Анисимовна. Я с благодарностью посмотрел на нее. Было уже темно, дети укладывались спать, но еще не спали. Шавалова с комиссией зашла в одну из палат к мальчикам лет 12. - Здравствуйте - нестройно раздалось с детских постелей. - Как вам здесь живется? - Хо-ро-шо. - Как вас кормят? - Хо-ро-шо. Шавалова явно не знала, что спросить у детей. - А вам нравятся те картинки, что висят на центральной аллее. - Нравятся. А что в них может нравиться: какие-то уродливые человечки с двумя пальцами. То ли дело, если бы был нарисован нормальный пионер с горном - Нет, так смешнее и лучше. Я слушал и был потрясен. Совсем не ожидал, что дети будут так говорить. А Шавалова просто рассвирепела. - Кто это рисовал? - Мы. - Как это мы? Вы сами рисовали этих уродцев? - Это не уродцы, а смешные человечки. Нам было весело."
1-й секретарь Новосибирского обкома КПССГорячев распорядился снять меня с работы и отдать под суд. К ночи я приехал домой. Спать мы не могли, - беспокойство за жизнь девочки и здоровье заболевших детей не давало мне покоя. Я еще и еще раз прокручивал в голове события последних 3х дней. Сообщили, что девочка чувствует себя лучше,но состояние оставалось тяжелым. Все же мы вздохнули с некоторым облегчением. Это был жуткий день. Сначала я примчался в лагерь. Детей накормили и рассадили по автобусам. Лагерь опустел.Я приехал в профком и мне сообщили, что звонили из районной прокуратуры. Потом меня ждали в Президиуме Облсовпрофа. А после обеда вызывали на бюро райкома партии. Я пришел в прокуратуру. Все вопросы касались причин заболевания. Следователь вначале полагал, что профком отвечает за все, - и за качество воды, и за отключения электроэнергии, и за очистные сооружения. Наша 2-х часовая беседа свелась к тому, что я ему объяснял, кто за что несет ответственность. Работа столовой, ее санитарное состояние и персонал - это наши вопросы, и мы несем за это ответственность. Прежде всего, персонально я. Я сознательно взваливал всю ответственность на себя. Я также объяснил, каков порядок открытия лагеря и что нужно, чтобы получить разрешение СЭС на открытие. Объяснил, что и coli-титр питьевой воды был нормальным и санитарные книжки всего персонала были в порядке.
Следователь попросил доставить ему копии всех документов, а письменное объяснение написать сразу. Оставив следователю объяснение, я поехал в облсовпроф. Я сразу прошел в приемную председателя. Парамзин сразу спустился вниз с папкой в руках. Он сказал: - Мы приняли решение рекомендовать президиуму облсовпрофа снять тебя с работы. Я промолчал. Я предполагал, что такое может быть, ведь Горячев распорядился «снять с работы и отдать под суд». Прокуратура, где я только что был, готовит дело к суду, а здесь, в профсоюзе, еще проще.
Минут через 10 нас позвали в кабинет председателя В.Н. Поливанова. За столом заседаний сидело человек 7 членов президиума. На стульях у окон сидели еще несколько руководителей крупных профсоюзных организаций города. Я их знал. Меня посадили в торец стола. Председатель зачитал какую-то справку, где было изложено случившееся ЧП, правда, не совсем точно. Ответственность за все, естественно, возлагалась на меня. Там упоминалось и отсутствие санитарной книжки у одного из работников столовой, что было неправдой. Потом мне дали слово. Я коротко доложил более правдивую версию, сообщил о закрытии лагеря и отметил, что в соответствии с Положением о Профсоюзах СССР, которые присутствующие, разумеется, хорошо знают, за ряд вопросов, которые были в справке, зачитанной председателем, отвечаю действительно я, а за другую часть, - хозяйственные и технические службы СО АН, готовившие пионерлагерь к открытию. Я отметил ,что причины возникновения дизентерии не выявлены, и говорить о конкретных виновниках рано. Среди членов президиума двое тоже были председателями профкомов крупных заводов. Они решительно встали на мою сторону. Произошла довольно ожесточенная перепалка. С места высказались и другие председатели профкомов. Все они были против моего снятия.
-...любого из нас сразу можно снимать, - заявил один из председателей завкомов.- Но у вас, не было массовой дизентерии. - Тогда почему здесь только председатель профкома, и рядом с ним не стоит руководитель академии. - Вы с ума сошли, - вызвать академика Лаврентьева, - ужаснулся председатель облсовпрофа. - Хорошо, - не унимался председатель завкома, - тогда руководителя хозяйственных и технических служб. - Надо будет, - вызовем, - храбро сказал председатель облсовпрофа. - А пока мы не можем оставаться в стороне, когда заболело более 100 детей. Мы должны немедленно отреагировать. Давайте голосовать. - Так ведь ничья вина пока не установлена? - Раз ЧП произошло, мы должны реагировать. - твердо сказал председатель облсовпрофа. - Кто за то, чтобы освободить Качана Михаила Самуиловича от обязанностей председателя объединенного комитета профсоюза СО АН СССР, - прошу поднять руки? Пять человек вместе с председателем подняли руки. - Кто против? Поднялись две руки. - Кто воздержался? Это уже было так, для проформы, - воздержавшихся не было. - Президиум Облсовпрофа освободил Вас, Михаил Самуилович, от работы. Я встал и ушел. С системой не поборешься. Таковы были правила игры, и я, к сожалению ли или к счастью, к этому времени уже знал их достаточно хорошо.Все это происходило со мной, и я удивлялся этому, просто не понимал, как это я попал в такую историю. И в то же время я видел все это, как бы, со стороны, удивляясь позиции крупного профсоюзного босса, поражаясь его доводам, понимая, что от него потребовали занять такую позицию, и у него нет выхода, как бы он ни понимал, что он неправ.
1-й секретарь Новосибирского обкома КПСС дважды распоряжался моей судьбой, дважды произносил сакраментальное «снять с работы и отдать под суд!». Первый раз летом 1965 года, когда произошел этот печальный случай, второй раз - в 1974 году, когда я уже работал в институте прикладной физики. Оба раза послушные его воле партийные функционеры пытались исключить меня из партии, снять с работы, предъявить уголовное обвинение и посадить в тюрьму. Слава богу, оба раза не удалось ничего сделать. Дело их было неправое, они могли посадить меня без суда и следствия, по крайней мере, в предварительное заключение. Власть у секретарей партии была огромной. Мне удавалось доказать свою невиновность просто чудом. Но оба раза мне, прежде всего, в личных беседах секретари райкомов, а потом и на бюро говорили: «Покайся, партия великодушна, она простит тебя, если ты покаешься». Я не каялся. Мне не в чем было каяться. Я не был виноват в том, в чем они пытались меня обвинить. Я радовался только одному, - времена уже были не те - в 37-м меня бы просто расстреляли. Теперь же вынуждены были разбираться и соблюдать хоть какие-то правила приличия.
...по поводу снятия с работы я совершенно не переживал. Я переживал за заболевших детей, за боль их родителей, за загубленный сезон в пионерлагере, за его коллектив, за крупную неудачу в работе нашего профкома.Но все же я подумал и о себе: - Меня освободили от обязанностей председателя, а ведь я был на полставки. Формально моя основная работа - младший научный сотрудник Института теплофизики. С этой работы профсоюз меня снять не может. Прямо с заседания президиума облсовпрофа поехал обратно в Академгородок на бюро райкома. Я увидел среди приглашенных заведующую райСЭС, начальника УКСа, Начальника Медсанотдела, двух заместителей председателя СО АН, еще ряд руководителей технических служб, подчиненных этим заместителям. Вел заседание Можин, - первый секретарь райкома. Рядом с ним сидели еще два секретаря, а также председатель райсполкома Мучной. Из членов бюро я запомнил ещё Марчука. Как всегда на заседании бюро по должности сидели начальник отдела милиции и прокурор района.
И здесь зачитывали справку о том, что случилось. ..в ней была изложена версия, в соответствии с которой вся ответственность возлагалась на меня. Мне, как и всем присутствующим на руки была выданы три листка, на которых была отпечатана практически слово в слово эта справка, как констатирующая часть проекта решения, а в самом решении было написано: «Качана Михаила Самуиловича из партии исключить. Принять к сведению, что Облсовпроф освободил его от обязанностей Председателя ОКП СО АН СССР». - Во как, - подумал я. - Насчет партии, вроде, Горячев не говорил. Или Караваев просто забыл об этом упомянуть. Я обвел глазами присутствующих. Партийные функционеры, 3 секретаря райкома будут голосовать, «как партия прикажет». Мучной может и не проголосовать, хотя он тоже «солдат партии». Но все же мы ведь вместе работали в институте гидродинамики. Про Марчука я ничего не знаю. Ага, вроде бы Белянин тоже член бюро. Может и отыграться за все неприятности, которые я ему доставил своими требованиями. Но вообще-то он человек порядочный.
Я уж не говорю про Лаврова и Каргальцева. По-моему я со своими требованиями по устранению недоделок сижу у них в печенках. Удобный момент избавиться от меня навсегда. Правда, они не члены бюро райкома и не голосуют. Кроме этих людей, здесь сидели инструкторы райкома партии и какие-то неизвестные мне люди. Первой дали слово главврачу райСЭС. И опять она начала нести какую-то чепуху. Когда она закончила, Каргальцев, любивший полную ясность, спросил ее, слегка горячась: - Так я Вас так и не понял - Вы подписали акт об открытии лагеря или нет? - Да я, пошла на поводу... -- Нет, Вы скажите, пожалуйста, четко - подписали или не подписали? - Подписала. - К моменту подписания все документы были в порядке или нет? - Все были в порядке. - Анализ воды был удовлетворительный? - Да. -К персоналу претензии были? Кто-то был болен?, Кто-то не представил санитарную книжку? - Нет, все было в порядке. - Так у Вас на момент открытия к профсоюзу какие-либо претензии были? -Не было. - Боже мой, она начала говорить правду! - подумал я. - С чего бы это? - А потом появились? А сейчас есть? - Было два отключения электроэнергии. Одно в течение трех часов, другое на час. Не работал перекачивающий канализационный насос. - Простите, а причем тут профсоюз? Это служба главного энергетика. Качан не может включить электроэнергию и запустить насос.
И уже обращаясь к членам бюро райкома: - Я понял, что у райСЭС претензий к профсоюзу нет. Главврач райСЭС села и более не проронила ни слова. Я полюбил Каргальцева с этой минуты на всю оставшуюся жизнь. Это был необыкновенный человек, - смелый, даже бесстрашный, прямой и справедливый. Встала Чепурная. Сначала она рассказала о заболевших детях. Сказала, что прогноз благоприятный - все дети будут жить, хотя несколько детей еще находятся в тяжелом состоянии. Она сказала, что Медсанотдел проверил санитарное состояние пионерлагеря и особенно кухни, туалетов и палат. Повсюду образцовая чистота. Вся документация, включая санитарные книжки персонала, в полном порядке. И они были у всего персонала с самого начала. И еще она сказала, что Медсанотдел не сумел установить источник попадания инфекции.
Теперь встал Белянин. Это был первый член бюро райкома, который выступил. Именно ему подчинялись все инженерно-технические службы - водопровод, канализация, электрические и тепловые сети. Сейчас речь шла о службе главного энергетика Бажанова, хорошего специалиста и толкового руководителя, которого почему-то все постоянно ругали. Хозяйство у него было огромное, происшествий было достаточно много, но сомневаюсь, что в период строительства он был виноват даже в 10% случаев. Белянин всегда защищал его, как и других руководителей служб и предпочитал сам отвечать на сложные вопросы, связанные с работой главного энергетика.В заключение Белянин сказал: - Пока что я не вижу, в чем виноват Михаил Самуилович. Вряд ли его следует исключать из партии. А вот начать подготовку пионерлагеря к новому открытию нужно немедленно. Теперь встал Лавров. Сначала он сказал, о работе своих служб по подготовке лагеря к открытию и тесном взаимодействии с профсоюзом. Его службы отвечали за все сети в помещениях, а также за оборудование столовой. Он даже назвал работу по подготовке лагеря плодотворной. А потом поддержал Каргальцева и Белянина и сказал, что с его точки зрения важно не исключать Качана из партии, потому что его вина не установлена, и не вешать всех собак на профсоюз, а разобраться в том, откуда взялась инфекция.
Дали слово мне. Причем давая это слово, Можин спросил меня, могу ли я внести ясность в этот вопрос. Знаю ли я свои ошибки и есть ли мне в чем признаться и покаяться здесь перед товарищами. Мне очень не понравилось его предложение. Уж от кого, от кого, а от Можина, "своего парня", интеллигентного человека, я такого не ожидал. Все-таки, я надеялся, что он будет более объективен. Я сказал, что я сильно переживаю, что заболели дети и за все случившееся в пионерлагере готов нести ответственность, особенно если я где-то недоработал. Что касается источника инфекции, мне кажется, что столовая здесь ни при чем. И отключения электроэнергии тоже. Я привел свой довод относительно того, что если бы причиной инфекции была столовая, то заболели бы и взрослые. Пока же никто из них не заболел. Следовательно, источник инфекции следует искать в другом месте. Где взрослых не было, а дети были. И тут я высказал свои подозрения - Недалеко от нашей купальни в Бердском заливе стоит пароход с отдыхающими. Мне кажется, что все фекалии накапливаются у него в танках. Я боюсь утверждать определенно, но вполне может быть, что он опорожнил свои танки прямо в Бердский залив. Загрязненная вода в этом случае могла попасть в нашу купальню.
Не успел я закончить, как одновременно начали говорить Лавров, Белянин и Каргальцев. Виктор Яковлевич всех перекричал и сказал, что он допускает, что я могу оказаться прав. - Это надо немедленно проверить. Это безобразие, что там стоит такой пароход, - сказал Белянин.А Лавров сказал главврачу райСЭС: - И как Вы такое допустили? И почему до сих пор не проверили? - Это не мой район, - огрызнулась она. Не Советский, а Бердский. Дело шло к концу, и когда начали обсуждать Абраменко предложил посмотреть подготовленный проект решения. Опять встал Каргальцев: - Из того обсуждения, которое здесь прошло, вряд ли следует вывод о необходимости исключения Качана из партии. Здесь еще многое неясно, и поскольку он принимает ответственность на себя, предлагаю записать в решение выговор без занесения в учетную карточку. Ну а если возникнут новые обстоятельства, вернуться к рассмотрению этого вопроса.
Предложение Каргальцева не прошло. Меня, правда, не исключили, но объявили выговор с занесением в учетную карточку. Только три секретаря райкома и председатель райисполкома голосовали за мое исключение из партии. Наверное, не имели права голосовать по-другому. О второй части формулировки вообще не говорили. Я не понял, принята она или нет, но спрашивать не стал. Я вернулся в профком, где сидели и ждали меня все сотрудники и нештатные заведующие отделами. Полный кабинет. Я посмотрел на них. - От обязанностей председателя меня облсовпроф освободил, но из партии райком не исключил. Все, как мне показалось, облегченно вздохнули. - Восстановят, - кто-то сказал.- Все равно восстановят. Раз из партии не исключили, - восстановят.
День 1. Проснувшись рано утром, я начал перебирать в памяти вчерашний день.- Я уже не председатель профсоюзного комитета, - вспомнил я. -За все то, что произойдет сегодня и в будущем, я уже не отвечаю. Подумав об этом, я начал перебирать в памяти дела. Потом записал их. В институт тоже идти не хотелось, моя группа была в отпуске. Я взял какую-то фантастику, любимое мое чтиво, и начал читать. Через какое-то время позвонил Гарик: - Что случилось? Почему тебя нет? - Ты забыл Гарик, что меня сняли? - я продиктовал Гарику перечень неотложных дел. Главное - подготовка пионерлагеря к повторному открытию.
День 2 - создана комиссия академиков. Гарик сказал, что профсоюзные лидеры институтов начали требовать, чтобы меня восстановили на работе. - Мы его избирали. Почему его снимает облсовпроф? По Академгородку пошла волна недовольства. Это не был бунт. В те времена ни демонстрация, ни бунт были невозможны, да и забыл народ, что так можно добиваться выполнения своих требований. Люди пошли в райком и к директорам институтов. А директора - маститые академики - к академику Лаврентьеву. Кроме того, Лавров и Белянин тоже побывали у Лаврентьева и рассказали ему в своей интерпретации о массовом заболевании детей дизентерией, о закрытии лагеря, об указании Горячева "снять меня с работы и отдать под суд", о том, что облсовпроф уже снял меня с работы, а райком едва не исключил из партии, хотя оснований для этого не было. Все это Лаврентьеву не понравилось. Он не любил Горячева и не допускал его в дела СО АН. Горячев был членом ЦК КПСС, Лаврентьев - кандидатом в члены ЦК. Этим, безусловно определялся "вес" обоих. Лаврентьев был руководителем республиканского ведомства - Председателем СО АН, но он был еще и вице-президентом АН СССР, союзного ведомства. Горячеву с этим приходилось считаться. Но иногда он, абсолютный хозяин в Новосибирске и области, «забывался» и начинал командовать в епархии Лаврентьева, не согласовав свои шаги с ним. В этих случаях Лаврентьев не упускал возможности «щелкнуть» Горячева по носу. В данном конкретном случае это был пионерлагерь СО АН, и председатель профкома Качан был свой. Лаврентьев помнил, что он давал согласие на мое назначение председателем. Как же посмели без него снимать меня с работы? Он не мог допустить, чтобы за его спиной происходили такие вещи.
Лаврентьев никогда не пропускал таких моментов, но крайне редко лез в открытую драку. У него были свои методы. Любимым инструментом Лаврентьева были комиссии. Вот и теперь Президиум СО АН создал комиссию из академиков, которая должна была расследовать ЧП в пионерлагере "Солнечный" и найти причины случившегося. Во главе комиссии был поставлен академик Воеводский. Из членов комиссии я помню академиков Будкера,Аганбегяна и Ширшова. Был еще кто-то из академиков биологов и химиков. Никаких технических специалистов, райСЭС, врачей и т.п. Но комиссия имела право вызвать и привлечь к работе любого специалиста.
день 3: звонок. На этот раз из областной прокуратуры. Пришлось поехать. ...попросили подробно рассказать, как готовился к приему детей пионерлагерь. Кто и за что отвечал. И почему, по моему мнению, дети заболели дизентерией. Допрос длился часа 4. Следователь прокуратуры все писал и писал, а я, рассказывая о том, что произошло, еще раз перебирал в памяти все события. Вспоминал, кто, что и когда говорил и делал. Усталый приехал домой уже поздно вечером. Любочка сказала, что одна девочка находится в больнице в тяжелом состоянии.
день 4:. Сижу дома, читаю фантастику и переживаю всё, что произошло. в голове все события многократно прокручиваются десятки раз.ДЕНЬ 5 - комиссия академиков все еще работает. Комиссия академиков работает, но меня они не вызывают, хотя я жду вызова. Однако академики прекрасно разбираются во всех деталях и без меня. Они, безусловно, выяснили всё у Белянина и Лаврова. Потом они выработали вопросы, на которые хотели бы получить ответы. Потом послали запросы в различные учреждения. В основном члены комиссии работали с документами - заключением райСЭС, заключениями больниц, куда отвезли больных детей, результатами исследований штамма дизентерии, характера заражения. На свои четко поставленные запросы они практически немедленно получили ответы.
ДЕНЬ 6 Комиссия академиков завершила свою работу. Их заключение передано в Президиум СО АН. Об этом мне немедленно по телефону поздно вечером сообщил Лавров. Он сказал, что заключение нормальное, и теперь всё будет в порядке. А на следующий день мне позвонил уже академик Воеводский и пригласил в Президиум. Я думал, он даст мне почитать заключение, но Воеводский просто пересказал мне его содержание. Оно примерно было таким: 1, что выяснила комиссия - какой был дизентерийный штамм. Оказалось, этот штамм в Новосибирске никогда не регистрировался. 2 - комиссия отметила необычно большие дозы дизентерийных бацилл, попавших в организм. Это было установлено всеми лабораториями, проверявшими сделанные ими посевы слюны больных детей. В заключении комиссии были приведены слова, которые я уже упоминал: «Создается впечаление, что детям культуру бацилл просто вливали в горло». 3-е - комиссия установила, что с парохода, стоящего недалеко от детского пляжа, незадолго до открытия лагеря слили прямо в воду фекалии. -Значит я был прав! 4-е - результаты анализа воды в детской купальне и акватории вблизи парохода (был сделан забор воды и посев) и констатирует, что вода оказалась слабо зараженной бациллами дизентерии, - в меньшей степени в детской купальне, в большей степени вблизи парохода. - И это подтвердилось! 5 - в питьевой воде, ни в обеденном зале, ни на пищеблоке, ни в палатах ни при одном анализе дизентерийных бацилл не обнаружено. Никто из персонала пионерлагеря или рабочих, обслуживающих пионерлагерь дизентерией не болел до открытия лагеря и не заболел после открытия. Санитарные книжки к открытию лагеря имелись у всех работников.
Комиссия сделала вывод о невиновности во вспышке дизентерии ни работников лагеря, ни руководителей инженерно-технических и хозяйственных слуб СО АН, ни руководителей Объединенного профкома СО АН.Комиссия допускает возможность заражения дизентерией детей в результате спуска в воду фекалий с близстоящего парохода. Комиссия не может объяснить, каким образом дети оказались заражены дизентерийной бациллой, не наблюдаемой ранее в Новосибирске, и считает целесообразным передать результаты экспертного расследования в Управление КГБ по Новосибирской области. Воеводский улыбнулся мне своей доброй, удивительно обаятельной улыбкой и сказал:- Я рад, Миша, что ты тут ни при чем. Работай дальше. Впоследствии я узнал о том, что в одном из пионерлагерей Омска в это же самое время произошел аналогичный случай. И с тем же штаммом дизентерии. И там врачи тоже говорили, что у них создалось впечатление, "как будто детям вливали культуру прямо в горло".
Кроме того, мне рассказали, что буквально на следующий день после закрытия лагеря «Голос Америки», рассказывая об этом, сообщил , что в ситуации, когда происходят массовые заболевания дизентерией президенту Франции Де Голлю советуют отложить намеченную поездку в СССР. Я не знаю, расследовал ли КГБ этот подозрительный на диверсию случай, но мне впоследствии сказали, что комиссия академиков все эти факты знала и учитывала. Может, поэтому мне и не показали ее заключение? Визит ДеГолля состоялся только через год - в июне 1966 года. Девочке стало лучше. И душе моей стало легче.
Подготовка к повторному открытию пионерлагеря идет полным ходом. Жалко только, что секретарь горкома по идеологии Шавалова заставила нас снять все Юрины плакаты, все наше необычное и в то же время замечательное оформление лагеря.ДЕНЬ 8 - я снова председатель ОКП. СЭС начала проверку готовности лагеря. Облсовпроф восстанавливает меня на работе. На заседании некоторые члены совета хотели, чтобы я в чем-то признался и покаялся. Но я не стал этого делать. - Мне не в чем каяться, - сказал я. Но ответственности с себя я не снимаю. Тогда один из членов Облсовпрофа сгоряча предложил не восстанавливать меня на работе. Но, видимо, все было решено на самом верху. -Нет, сказал председатель. Мы его восстановим в должности председателя, - пусть сам исправляет это. Что означало «это», я не понял, но спорить не стал. Я просто уже устал от всего. ДЕНЬ 9 бюро райкома, вместо строгого, объявили простой выговор.
Бюро райкома собралось без приглашенных. Были члены бюро райкома и я. Быстро, без пояснений бюро без голосования заменяет мне строгий выговор с занесением на «простой» выговор, т.е. выговор без занесения в учетную карточку. Выговор был дан мне «для порядка», как сказал Можин, первый секретарь райкома. Я не стал возражать. Выговор, - так выговор. Караваев подошел ко мне после заседания бюро: - Извини, Миша, - сказал он. Я не мог в первый раз голосовать по-другому. Ведь у меня в лагере был сын. Да и партийная дисциплина...Он оказался единственным, который извинился передо мной. 10-й ДЕНЬ - пионерлагерь снова открылся. Открытие прошло буднично. Большинство детей вернулось в лагерь. Мы перепроверяли воду в детской купальне. А без купания какой может быть отдых? Дети стонали. Наконец, мы убедились в том, что заразы в воде нет и разрешили короткое купание. Объясняли детям, чтобы не глотали воду. Никаких неприятностей больше не было. Жизнь пошла своим чередом. 2-й и 3-й сезоны в пионерлагере прошли без происшествий.
Вот, казалось бы, правда восстановлена. Всё справедливо, всё хорошо. Мне повезло, - дети все выздоровели,а, благодаря затупничеству начальника УКСа Каргальцева и вмешательству академика Лаврентьева, объективности академика Воеводского и других академиков - членов комиссии, меня не сняли с работы и не исключили из партии. Но я отметил про себя, что я стал совсем другим. Как будто бы побывал на том свете и вернулся обратно. Но теперь у меня открылись глаза, и я смотрю на мир совсем иначе, чем раньше. Раньше мне почти все люди казались доброжелательными, улыбчивыми. А теперь я понял, что улыбка на лице может ничего не значить, а внешняя благорасположенность - фальшь, маска, скрывающая истинные чувства. - Они знали, что я не виноват, а голосовали за снятие с работы, за исключение из партии. Даже Караваев голосовал за это. Они же шли против собственной совести. Впрочем, они и не думали ни о какой совести. Они выполняли распоряжение Горячева: «Снять с работы и отдать под суд». Какие же это коммунисты, если у них совести нет, - думал я. - Почему 3 секретаря райкома и предрайисполкома проголосовали за исключение, хотя они видели, что я не виноват. Подчинялись партийной дисциплине? А собственная совесть? Что важнее? - Но какой Виктор Яковлевич Каргальцев! С какой неожиданной стороны он раскрылся. И не побоялся. Его перебивали, просили сесть. А он не перестал говорить, пока не сказал все, что думал. И потом еще в полемику пару раз вступал... Если бы не он... На бюро райкома такое поведение было удивительным.
все решилось после заключения комиссии Президиума СО АН. А если бы академик Лаврентьев не создал ее? А если бы не возглавил академик Воеводский? Ведь сняли бы с работы и отдали под суд... Больше того, засудили бы! Я бы ничего не доказал... Вот она - их правда! Ни одна газета, включая «За науку в Сибири», не опубликовала ни строчки о ЧП в пионерлагере «Солнечный», ни о моём снятии с работы, ни о работе комиссии и результатах расследования эпидемии дизентерии, ни о моём восстановлении на работе. А слухи распространились очень быстро, и большинство людей никогда не узнало, как было на самом деле. Знали, что была дизентерия. Знали, что Качана сняли с работы. А раз сняли, значит он виноват. И не понимали, почему Качан снова председатель...Источник: http://www.proza.ru/avtor/mikat&book=47#47
художник Кононенко возится с ребятами в клубе. Юра на больших листах бумаги рисует контуры людей, животных, предметов, ребята закрашивают. Все они чрезвычайно довольны друг другом. Но работа им предстоит огромная, - надо сделать общее оформление лагеря, а каждый отряд еще делает и свое оригинальное оформление. Наше главное внимание было обращено на столовую. Там было много неполадок, но теперь все работает нормально. У поваров к оборудованию претензий нет, а у нас нет претензий к поварам, - они приготовили вкусный обед. Порции большие. В столовой светло и чисто. Мы проверили купальню. Искупались сами. Прошли немного дальше по берегу Бердского залива. В 100 метрах от нашей купальни напротив какой-то базы отдыха стоял на якоре возле берега пароход с отдыхающими.
...врач разрешила детям купаться. Один отряд за другим по графику приходил к купальне, и ребята самозабвенно барахтались в воде.Я смотрел, как они ныряют, отфыркиваются, и снова ныряют. Эти ныряльщики доставляли физкультурникам много хлопот, потому что подолгу задерживались под водой, и их теряли из виду. Вынырнувшему строго выговаривали: - Опять наглотался воды. Одновременно купались 2 отряда. 15 минут купания, и отряд покидал купальню, уступая место только что появившемуся 3-му отряду и за 2 часа успевали выкупаться все ребята. Для вожатых, воспитателей и физкультурников купание детей было огромным напряжением.
Нас проверила еще раз СЭС. Гром грянул через неделю...когда мы получили неприятное известие. Позвонила Нина Анисимовна и сказала, что у одной девочки сильный понос, и ее поместили в наш изолятор. Врач полагает, что это дизентерия. Через 2-3 часа больны были уже 6 детей. Вызвали скорую помощь и отвезли детей в больницу. Это было ЧП, и я сообщил о происшествии в Обком профсоюза, в Медсанотдел СО АН и в РайСЭС. На следующий день заболели еще 42 ребенка, и их начали развозить по больницам сначала Советского района, а потом и других районов города. Такого еще Новосибирск не знал, а я даже в страшном сне представить себе не мог. Среди родителей началась паника. Некоторые приехали в лагерь и забрали детей. - Только бы никто не умер, - молила бога Нина Анисимовна.
Врач изолировала один отряд от другого. Ребята сидели по палатам. В столовую водили детей так, чтобы одновременно ели не более 2х отрядов. Приехала комиссия Медсанотдела и главврач райСЭС. Сделали посевы, чтобы выяснить тип дизентерии, а то, что это дизентерия, - уже никто не сомневался. Поползли слухи, что в столовой работает женщина, больная дизентерией, - от нее и заразились дети. Что у нее не было санитарной книжки, а ее все равно взяли на работу. Комиссии искали эту женщину и обвиняли Нину Анисимовну (да и меня заодно) в том, что она ее прячет. Главврач райСЭС вдруг «вспомнила», что «...нехватало одной санитарной книжки, и она не хотела открывать лагерь, но ее уговорили». Это была ложь, и я не понимал, зачем она придумала эту историю. На третий день число заболевших детей достигло 123. Машины скорой помощи беспрерывно увозили больных детей. Меня вызвали в облсовпроф к председателю. Но что я ему мог сказать о причинах заболевания?
Пригласили меня в тот же день и в райком партии. Караваев посмотрел на меня так, что в его лице я, кроме ненависти, ничего не увидел, а ведь обычно он относился ко мне с подчеркнутым уважением, даже теплотой. У него в лагере был сын, и, хотя, он не был болен, видимо, Володя испереживался за него, и в случившейся беде во всем винил меня. А уж кто-кто, а он знал, как готовить пионерлагерь, - сам работал 3 года заместителеи председателя профкома, и все годы отвечал за подготовку пионерлагеря к открытию. - По секрету скажу, что Горячев распорядился снять тебя с работы и отдать под суд. То ли Володя предупреждал меня, то ли злорадствовал по поводу моего предстоящего наказания... Мне уже было все равно. Так плохо на душе никогда не было. Но я не понимал, в чем я виноват. Перебирал в памяти все, что могло привести к дизентерии, и не находил причины. Где же я не доработал? Что же упустил? И в райкоме партии, и в Облсовпрофе мне дали санкцию на закрытие пионерлагеря.
Снова приехал в лагерь. Там все уже знали о моем решении и понимали, что ситуация безвыходная. Слава богу, все заболевшие дети были живы, но состояние некоторых было тяжелым. Появились первые результаты анализов из больниц. Они были необычны. Это была дизентерия, но никогда этой разновидности штамма в Новосибирске не было. В одной из больниц опытный бактериолог в своем заключении написал, что заражение было весьма интенсивным. Впечатление, что детям буквально вливали в рот культуру с дизентерийными микробами. Это было необычно, и я, что называется, «включил голову». Мои мысли крутились исключительно вокруг столовой. Как же могло произойти заражение дизентерией? И что могло означать «вливали в рот культуру»?
Конечно, больной человек мог заразить детей, но тогда должны были заразиться и взрослые. Они ели из того же котла.Но никто пока не заболел. Я спросил врача, и она подтвердила, что из взрослых никто пока не обращался к ней с симптомами заболевания. Значит, не столовая виновата.. Я прошел по всему лагерю. Детских голосов не было слышно. Детей держали в корпусах и около корпусов. Лагерь был празднично украшен смешными человечками, и эти веселые человечки еще больше подчеркивали пустоту. Изолятор тоже был пуст, - всех больных детей увезли в больницу. У ворот, где обычно толпились родители, тоже было пусто.
Я спустился к купальне. Что значит, «как будто вливали»? И вдруг я представил себе картинку вынырнувшего ребенка, наглотавшегося воды. Ребенок откашливается, а вожатый говорит ему: - Что опять наглотался воды? - Может ли в воде быть дизентерийная палочка, да еще и в концентрированном виде? Я прошел по берегу и снова увидел пароход с отдыхающими. Он все еще стоял на якоре совсем близко к нам. - Фекалии заболевших людей! Они могли сбросить в воду фекалии, - мелькнула у меня мысль.
Приехала комиссия горкома. Шавалова была секретарем горкома по идеологической работе. Хорошего для меня в этом было мало. 1-е, на что обратила внимание Шавалова, - было, естественно, оформление. К моменту, когда я подошел к ним, они уже прошли всю Главную аллею и все увидели. - Что это? - спросила она у меня, не поздоровавшись. - Это что, оформление лагеря? А где призывы Партии и Правительства? Почему нет лозунгов, отражающих их заботу о подрастающем поколении? Мне стало скучно и неуютно. - Но ведь хорошо, - сказал я. - Веселое и смешное нестандартное оформление. - Кто это сделал ? Повисло молчание. Ответа она ждала от меня, а я молчал. -Ну, хорошо, - с угрозой проговорила Шавалова, - мы разберемся.
Комиссия прошла в столовую.Столовая была как дворец. Все сияло чистотой. Порядок был и в обеденном зале и на кухне. Главврач райСЭС, что-то объясняла Шаваловой, заходя то с одной стороны, то с другой. Не было правды в ее словах. И хорошего для меня тоже ничего не было. Зато заведующая столовой что-то решительно сказала ей, и я увидел, как та осеклась. Но Шавалова сказала заведующей: - Не вмешивайтесь. Мы Вас не спрашиваем. Когда надо будет, спросим. - Это заведующая столовой - сказал я. Она говорит правду. - Это мы посмотрим, - ответила мне Шавалова. - Я тоже могу подтвердить, - вдруг сказала Нина Анисимовна. Я с благодарностью посмотрел на нее. Было уже темно, дети укладывались спать, но еще не спали. Шавалова с комиссией зашла в одну из палат к мальчикам лет 12. - Здравствуйте - нестройно раздалось с детских постелей. - Как вам здесь живется? - Хо-ро-шо. - Как вас кормят? - Хо-ро-шо. Шавалова явно не знала, что спросить у детей. - А вам нравятся те картинки, что висят на центральной аллее. - Нравятся. А что в них может нравиться: какие-то уродливые человечки с двумя пальцами. То ли дело, если бы был нарисован нормальный пионер с горном - Нет, так смешнее и лучше. Я слушал и был потрясен. Совсем не ожидал, что дети будут так говорить. А Шавалова просто рассвирепела. - Кто это рисовал? - Мы. - Как это мы? Вы сами рисовали этих уродцев? - Это не уродцы, а смешные человечки. Нам было весело."
1-й секретарь Новосибирского обкома КПССГорячев распорядился снять меня с работы и отдать под суд. К ночи я приехал домой. Спать мы не могли, - беспокойство за жизнь девочки и здоровье заболевших детей не давало мне покоя. Я еще и еще раз прокручивал в голове события последних 3х дней. Сообщили, что девочка чувствует себя лучше,но состояние оставалось тяжелым. Все же мы вздохнули с некоторым облегчением. Это был жуткий день. Сначала я примчался в лагерь. Детей накормили и рассадили по автобусам. Лагерь опустел.Я приехал в профком и мне сообщили, что звонили из районной прокуратуры. Потом меня ждали в Президиуме Облсовпрофа. А после обеда вызывали на бюро райкома партии. Я пришел в прокуратуру. Все вопросы касались причин заболевания. Следователь вначале полагал, что профком отвечает за все, - и за качество воды, и за отключения электроэнергии, и за очистные сооружения. Наша 2-х часовая беседа свелась к тому, что я ему объяснял, кто за что несет ответственность. Работа столовой, ее санитарное состояние и персонал - это наши вопросы, и мы несем за это ответственность. Прежде всего, персонально я. Я сознательно взваливал всю ответственность на себя. Я также объяснил, каков порядок открытия лагеря и что нужно, чтобы получить разрешение СЭС на открытие. Объяснил, что и coli-титр питьевой воды был нормальным и санитарные книжки всего персонала были в порядке.
Следователь попросил доставить ему копии всех документов, а письменное объяснение написать сразу. Оставив следователю объяснение, я поехал в облсовпроф. Я сразу прошел в приемную председателя. Парамзин сразу спустился вниз с папкой в руках. Он сказал: - Мы приняли решение рекомендовать президиуму облсовпрофа снять тебя с работы. Я промолчал. Я предполагал, что такое может быть, ведь Горячев распорядился «снять с работы и отдать под суд». Прокуратура, где я только что был, готовит дело к суду, а здесь, в профсоюзе, еще проще.
Минут через 10 нас позвали в кабинет председателя В.Н. Поливанова. За столом заседаний сидело человек 7 членов президиума. На стульях у окон сидели еще несколько руководителей крупных профсоюзных организаций города. Я их знал. Меня посадили в торец стола. Председатель зачитал какую-то справку, где было изложено случившееся ЧП, правда, не совсем точно. Ответственность за все, естественно, возлагалась на меня. Там упоминалось и отсутствие санитарной книжки у одного из работников столовой, что было неправдой. Потом мне дали слово. Я коротко доложил более правдивую версию, сообщил о закрытии лагеря и отметил, что в соответствии с Положением о Профсоюзах СССР, которые присутствующие, разумеется, хорошо знают, за ряд вопросов, которые были в справке, зачитанной председателем, отвечаю действительно я, а за другую часть, - хозяйственные и технические службы СО АН, готовившие пионерлагерь к открытию. Я отметил ,что причины возникновения дизентерии не выявлены, и говорить о конкретных виновниках рано. Среди членов президиума двое тоже были председателями профкомов крупных заводов. Они решительно встали на мою сторону. Произошла довольно ожесточенная перепалка. С места высказались и другие председатели профкомов. Все они были против моего снятия.
-...любого из нас сразу можно снимать, - заявил один из председателей завкомов.- Но у вас, не было массовой дизентерии. - Тогда почему здесь только председатель профкома, и рядом с ним не стоит руководитель академии. - Вы с ума сошли, - вызвать академика Лаврентьева, - ужаснулся председатель облсовпрофа. - Хорошо, - не унимался председатель завкома, - тогда руководителя хозяйственных и технических служб. - Надо будет, - вызовем, - храбро сказал председатель облсовпрофа. - А пока мы не можем оставаться в стороне, когда заболело более 100 детей. Мы должны немедленно отреагировать. Давайте голосовать. - Так ведь ничья вина пока не установлена? - Раз ЧП произошло, мы должны реагировать. - твердо сказал председатель облсовпрофа. - Кто за то, чтобы освободить Качана Михаила Самуиловича от обязанностей председателя объединенного комитета профсоюза СО АН СССР, - прошу поднять руки? Пять человек вместе с председателем подняли руки. - Кто против? Поднялись две руки. - Кто воздержался? Это уже было так, для проформы, - воздержавшихся не было. - Президиум Облсовпрофа освободил Вас, Михаил Самуилович, от работы. Я встал и ушел. С системой не поборешься. Таковы были правила игры, и я, к сожалению ли или к счастью, к этому времени уже знал их достаточно хорошо.Все это происходило со мной, и я удивлялся этому, просто не понимал, как это я попал в такую историю. И в то же время я видел все это, как бы, со стороны, удивляясь позиции крупного профсоюзного босса, поражаясь его доводам, понимая, что от него потребовали занять такую позицию, и у него нет выхода, как бы он ни понимал, что он неправ.
1-й секретарь Новосибирского обкома КПСС дважды распоряжался моей судьбой, дважды произносил сакраментальное «снять с работы и отдать под суд!». Первый раз летом 1965 года, когда произошел этот печальный случай, второй раз - в 1974 году, когда я уже работал в институте прикладной физики. Оба раза послушные его воле партийные функционеры пытались исключить меня из партии, снять с работы, предъявить уголовное обвинение и посадить в тюрьму. Слава богу, оба раза не удалось ничего сделать. Дело их было неправое, они могли посадить меня без суда и следствия, по крайней мере, в предварительное заключение. Власть у секретарей партии была огромной. Мне удавалось доказать свою невиновность просто чудом. Но оба раза мне, прежде всего, в личных беседах секретари райкомов, а потом и на бюро говорили: «Покайся, партия великодушна, она простит тебя, если ты покаешься». Я не каялся. Мне не в чем было каяться. Я не был виноват в том, в чем они пытались меня обвинить. Я радовался только одному, - времена уже были не те - в 37-м меня бы просто расстреляли. Теперь же вынуждены были разбираться и соблюдать хоть какие-то правила приличия.
...по поводу снятия с работы я совершенно не переживал. Я переживал за заболевших детей, за боль их родителей, за загубленный сезон в пионерлагере, за его коллектив, за крупную неудачу в работе нашего профкома.Но все же я подумал и о себе: - Меня освободили от обязанностей председателя, а ведь я был на полставки. Формально моя основная работа - младший научный сотрудник Института теплофизики. С этой работы профсоюз меня снять не может. Прямо с заседания президиума облсовпрофа поехал обратно в Академгородок на бюро райкома. Я увидел среди приглашенных заведующую райСЭС, начальника УКСа, Начальника Медсанотдела, двух заместителей председателя СО АН, еще ряд руководителей технических служб, подчиненных этим заместителям. Вел заседание Можин, - первый секретарь райкома. Рядом с ним сидели еще два секретаря, а также председатель райсполкома Мучной. Из членов бюро я запомнил ещё Марчука. Как всегда на заседании бюро по должности сидели начальник отдела милиции и прокурор района.
И здесь зачитывали справку о том, что случилось. ..в ней была изложена версия, в соответствии с которой вся ответственность возлагалась на меня. Мне, как и всем присутствующим на руки была выданы три листка, на которых была отпечатана практически слово в слово эта справка, как констатирующая часть проекта решения, а в самом решении было написано: «Качана Михаила Самуиловича из партии исключить. Принять к сведению, что Облсовпроф освободил его от обязанностей Председателя ОКП СО АН СССР». - Во как, - подумал я. - Насчет партии, вроде, Горячев не говорил. Или Караваев просто забыл об этом упомянуть. Я обвел глазами присутствующих. Партийные функционеры, 3 секретаря райкома будут голосовать, «как партия прикажет». Мучной может и не проголосовать, хотя он тоже «солдат партии». Но все же мы ведь вместе работали в институте гидродинамики. Про Марчука я ничего не знаю. Ага, вроде бы Белянин тоже член бюро. Может и отыграться за все неприятности, которые я ему доставил своими требованиями. Но вообще-то он человек порядочный.
Я уж не говорю про Лаврова и Каргальцева. По-моему я со своими требованиями по устранению недоделок сижу у них в печенках. Удобный момент избавиться от меня навсегда. Правда, они не члены бюро райкома и не голосуют. Кроме этих людей, здесь сидели инструкторы райкома партии и какие-то неизвестные мне люди. Первой дали слово главврачу райСЭС. И опять она начала нести какую-то чепуху. Когда она закончила, Каргальцев, любивший полную ясность, спросил ее, слегка горячась: - Так я Вас так и не понял - Вы подписали акт об открытии лагеря или нет? - Да я, пошла на поводу... -- Нет, Вы скажите, пожалуйста, четко - подписали или не подписали? - Подписала. - К моменту подписания все документы были в порядке или нет? - Все были в порядке. - Анализ воды был удовлетворительный? - Да. -К персоналу претензии были? Кто-то был болен?, Кто-то не представил санитарную книжку? - Нет, все было в порядке. - Так у Вас на момент открытия к профсоюзу какие-либо претензии были? -Не было. - Боже мой, она начала говорить правду! - подумал я. - С чего бы это? - А потом появились? А сейчас есть? - Было два отключения электроэнергии. Одно в течение трех часов, другое на час. Не работал перекачивающий канализационный насос. - Простите, а причем тут профсоюз? Это служба главного энергетика. Качан не может включить электроэнергию и запустить насос.
И уже обращаясь к членам бюро райкома: - Я понял, что у райСЭС претензий к профсоюзу нет. Главврач райСЭС села и более не проронила ни слова. Я полюбил Каргальцева с этой минуты на всю оставшуюся жизнь. Это был необыкновенный человек, - смелый, даже бесстрашный, прямой и справедливый. Встала Чепурная. Сначала она рассказала о заболевших детях. Сказала, что прогноз благоприятный - все дети будут жить, хотя несколько детей еще находятся в тяжелом состоянии. Она сказала, что Медсанотдел проверил санитарное состояние пионерлагеря и особенно кухни, туалетов и палат. Повсюду образцовая чистота. Вся документация, включая санитарные книжки персонала, в полном порядке. И они были у всего персонала с самого начала. И еще она сказала, что Медсанотдел не сумел установить источник попадания инфекции.
Теперь встал Белянин. Это был первый член бюро райкома, который выступил. Именно ему подчинялись все инженерно-технические службы - водопровод, канализация, электрические и тепловые сети. Сейчас речь шла о службе главного энергетика Бажанова, хорошего специалиста и толкового руководителя, которого почему-то все постоянно ругали. Хозяйство у него было огромное, происшествий было достаточно много, но сомневаюсь, что в период строительства он был виноват даже в 10% случаев. Белянин всегда защищал его, как и других руководителей служб и предпочитал сам отвечать на сложные вопросы, связанные с работой главного энергетика.В заключение Белянин сказал: - Пока что я не вижу, в чем виноват Михаил Самуилович. Вряд ли его следует исключать из партии. А вот начать подготовку пионерлагеря к новому открытию нужно немедленно. Теперь встал Лавров. Сначала он сказал, о работе своих служб по подготовке лагеря к открытию и тесном взаимодействии с профсоюзом. Его службы отвечали за все сети в помещениях, а также за оборудование столовой. Он даже назвал работу по подготовке лагеря плодотворной. А потом поддержал Каргальцева и Белянина и сказал, что с его точки зрения важно не исключать Качана из партии, потому что его вина не установлена, и не вешать всех собак на профсоюз, а разобраться в том, откуда взялась инфекция.
Дали слово мне. Причем давая это слово, Можин спросил меня, могу ли я внести ясность в этот вопрос. Знаю ли я свои ошибки и есть ли мне в чем признаться и покаяться здесь перед товарищами. Мне очень не понравилось его предложение. Уж от кого, от кого, а от Можина, "своего парня", интеллигентного человека, я такого не ожидал. Все-таки, я надеялся, что он будет более объективен. Я сказал, что я сильно переживаю, что заболели дети и за все случившееся в пионерлагере готов нести ответственность, особенно если я где-то недоработал. Что касается источника инфекции, мне кажется, что столовая здесь ни при чем. И отключения электроэнергии тоже. Я привел свой довод относительно того, что если бы причиной инфекции была столовая, то заболели бы и взрослые. Пока же никто из них не заболел. Следовательно, источник инфекции следует искать в другом месте. Где взрослых не было, а дети были. И тут я высказал свои подозрения - Недалеко от нашей купальни в Бердском заливе стоит пароход с отдыхающими. Мне кажется, что все фекалии накапливаются у него в танках. Я боюсь утверждать определенно, но вполне может быть, что он опорожнил свои танки прямо в Бердский залив. Загрязненная вода в этом случае могла попасть в нашу купальню.
Не успел я закончить, как одновременно начали говорить Лавров, Белянин и Каргальцев. Виктор Яковлевич всех перекричал и сказал, что он допускает, что я могу оказаться прав. - Это надо немедленно проверить. Это безобразие, что там стоит такой пароход, - сказал Белянин.А Лавров сказал главврачу райСЭС: - И как Вы такое допустили? И почему до сих пор не проверили? - Это не мой район, - огрызнулась она. Не Советский, а Бердский. Дело шло к концу, и когда начали обсуждать Абраменко предложил посмотреть подготовленный проект решения. Опять встал Каргальцев: - Из того обсуждения, которое здесь прошло, вряд ли следует вывод о необходимости исключения Качана из партии. Здесь еще многое неясно, и поскольку он принимает ответственность на себя, предлагаю записать в решение выговор без занесения в учетную карточку. Ну а если возникнут новые обстоятельства, вернуться к рассмотрению этого вопроса.
Предложение Каргальцева не прошло. Меня, правда, не исключили, но объявили выговор с занесением в учетную карточку. Только три секретаря райкома и председатель райисполкома голосовали за мое исключение из партии. Наверное, не имели права голосовать по-другому. О второй части формулировки вообще не говорили. Я не понял, принята она или нет, но спрашивать не стал. Я вернулся в профком, где сидели и ждали меня все сотрудники и нештатные заведующие отделами. Полный кабинет. Я посмотрел на них. - От обязанностей председателя меня облсовпроф освободил, но из партии райком не исключил. Все, как мне показалось, облегченно вздохнули. - Восстановят, - кто-то сказал.- Все равно восстановят. Раз из партии не исключили, - восстановят.
День 1. Проснувшись рано утром, я начал перебирать в памяти вчерашний день.- Я уже не председатель профсоюзного комитета, - вспомнил я. -За все то, что произойдет сегодня и в будущем, я уже не отвечаю. Подумав об этом, я начал перебирать в памяти дела. Потом записал их. В институт тоже идти не хотелось, моя группа была в отпуске. Я взял какую-то фантастику, любимое мое чтиво, и начал читать. Через какое-то время позвонил Гарик: - Что случилось? Почему тебя нет? - Ты забыл Гарик, что меня сняли? - я продиктовал Гарику перечень неотложных дел. Главное - подготовка пионерлагеря к повторному открытию.
День 2 - создана комиссия академиков. Гарик сказал, что профсоюзные лидеры институтов начали требовать, чтобы меня восстановили на работе. - Мы его избирали. Почему его снимает облсовпроф? По Академгородку пошла волна недовольства. Это не был бунт. В те времена ни демонстрация, ни бунт были невозможны, да и забыл народ, что так можно добиваться выполнения своих требований. Люди пошли в райком и к директорам институтов. А директора - маститые академики - к академику Лаврентьеву. Кроме того, Лавров и Белянин тоже побывали у Лаврентьева и рассказали ему в своей интерпретации о массовом заболевании детей дизентерией, о закрытии лагеря, об указании Горячева "снять меня с работы и отдать под суд", о том, что облсовпроф уже снял меня с работы, а райком едва не исключил из партии, хотя оснований для этого не было. Все это Лаврентьеву не понравилось. Он не любил Горячева и не допускал его в дела СО АН. Горячев был членом ЦК КПСС, Лаврентьев - кандидатом в члены ЦК. Этим, безусловно определялся "вес" обоих. Лаврентьев был руководителем республиканского ведомства - Председателем СО АН, но он был еще и вице-президентом АН СССР, союзного ведомства. Горячеву с этим приходилось считаться. Но иногда он, абсолютный хозяин в Новосибирске и области, «забывался» и начинал командовать в епархии Лаврентьева, не согласовав свои шаги с ним. В этих случаях Лаврентьев не упускал возможности «щелкнуть» Горячева по носу. В данном конкретном случае это был пионерлагерь СО АН, и председатель профкома Качан был свой. Лаврентьев помнил, что он давал согласие на мое назначение председателем. Как же посмели без него снимать меня с работы? Он не мог допустить, чтобы за его спиной происходили такие вещи.
Лаврентьев никогда не пропускал таких моментов, но крайне редко лез в открытую драку. У него были свои методы. Любимым инструментом Лаврентьева были комиссии. Вот и теперь Президиум СО АН создал комиссию из академиков, которая должна была расследовать ЧП в пионерлагере "Солнечный" и найти причины случившегося. Во главе комиссии был поставлен академик Воеводский. Из членов комиссии я помню академиков Будкера,Аганбегяна и Ширшова. Был еще кто-то из академиков биологов и химиков. Никаких технических специалистов, райСЭС, врачей и т.п. Но комиссия имела право вызвать и привлечь к работе любого специалиста.
день 3: звонок. На этот раз из областной прокуратуры. Пришлось поехать. ...попросили подробно рассказать, как готовился к приему детей пионерлагерь. Кто и за что отвечал. И почему, по моему мнению, дети заболели дизентерией. Допрос длился часа 4. Следователь прокуратуры все писал и писал, а я, рассказывая о том, что произошло, еще раз перебирал в памяти все события. Вспоминал, кто, что и когда говорил и делал. Усталый приехал домой уже поздно вечером. Любочка сказала, что одна девочка находится в больнице в тяжелом состоянии.
день 4:. Сижу дома, читаю фантастику и переживаю всё, что произошло. в голове все события многократно прокручиваются десятки раз.ДЕНЬ 5 - комиссия академиков все еще работает. Комиссия академиков работает, но меня они не вызывают, хотя я жду вызова. Однако академики прекрасно разбираются во всех деталях и без меня. Они, безусловно, выяснили всё у Белянина и Лаврова. Потом они выработали вопросы, на которые хотели бы получить ответы. Потом послали запросы в различные учреждения. В основном члены комиссии работали с документами - заключением райСЭС, заключениями больниц, куда отвезли больных детей, результатами исследований штамма дизентерии, характера заражения. На свои четко поставленные запросы они практически немедленно получили ответы.
ДЕНЬ 6 Комиссия академиков завершила свою работу. Их заключение передано в Президиум СО АН. Об этом мне немедленно по телефону поздно вечером сообщил Лавров. Он сказал, что заключение нормальное, и теперь всё будет в порядке. А на следующий день мне позвонил уже академик Воеводский и пригласил в Президиум. Я думал, он даст мне почитать заключение, но Воеводский просто пересказал мне его содержание. Оно примерно было таким: 1, что выяснила комиссия - какой был дизентерийный штамм. Оказалось, этот штамм в Новосибирске никогда не регистрировался. 2 - комиссия отметила необычно большие дозы дизентерийных бацилл, попавших в организм. Это было установлено всеми лабораториями, проверявшими сделанные ими посевы слюны больных детей. В заключении комиссии были приведены слова, которые я уже упоминал: «Создается впечаление, что детям культуру бацилл просто вливали в горло». 3-е - комиссия установила, что с парохода, стоящего недалеко от детского пляжа, незадолго до открытия лагеря слили прямо в воду фекалии. -Значит я был прав! 4-е - результаты анализа воды в детской купальне и акватории вблизи парохода (был сделан забор воды и посев) и констатирует, что вода оказалась слабо зараженной бациллами дизентерии, - в меньшей степени в детской купальне, в большей степени вблизи парохода. - И это подтвердилось! 5 - в питьевой воде, ни в обеденном зале, ни на пищеблоке, ни в палатах ни при одном анализе дизентерийных бацилл не обнаружено. Никто из персонала пионерлагеря или рабочих, обслуживающих пионерлагерь дизентерией не болел до открытия лагеря и не заболел после открытия. Санитарные книжки к открытию лагеря имелись у всех работников.
Комиссия сделала вывод о невиновности во вспышке дизентерии ни работников лагеря, ни руководителей инженерно-технических и хозяйственных слуб СО АН, ни руководителей Объединенного профкома СО АН.Комиссия допускает возможность заражения дизентерией детей в результате спуска в воду фекалий с близстоящего парохода. Комиссия не может объяснить, каким образом дети оказались заражены дизентерийной бациллой, не наблюдаемой ранее в Новосибирске, и считает целесообразным передать результаты экспертного расследования в Управление КГБ по Новосибирской области. Воеводский улыбнулся мне своей доброй, удивительно обаятельной улыбкой и сказал:- Я рад, Миша, что ты тут ни при чем. Работай дальше. Впоследствии я узнал о том, что в одном из пионерлагерей Омска в это же самое время произошел аналогичный случай. И с тем же штаммом дизентерии. И там врачи тоже говорили, что у них создалось впечатление, "как будто детям вливали культуру прямо в горло".
Кроме того, мне рассказали, что буквально на следующий день после закрытия лагеря «Голос Америки», рассказывая об этом, сообщил , что в ситуации, когда происходят массовые заболевания дизентерией президенту Франции Де Голлю советуют отложить намеченную поездку в СССР. Я не знаю, расследовал ли КГБ этот подозрительный на диверсию случай, но мне впоследствии сказали, что комиссия академиков все эти факты знала и учитывала. Может, поэтому мне и не показали ее заключение? Визит ДеГолля состоялся только через год - в июне 1966 года. Девочке стало лучше. И душе моей стало легче.
Подготовка к повторному открытию пионерлагеря идет полным ходом. Жалко только, что секретарь горкома по идеологии Шавалова заставила нас снять все Юрины плакаты, все наше необычное и в то же время замечательное оформление лагеря.ДЕНЬ 8 - я снова председатель ОКП. СЭС начала проверку готовности лагеря. Облсовпроф восстанавливает меня на работе. На заседании некоторые члены совета хотели, чтобы я в чем-то признался и покаялся. Но я не стал этого делать. - Мне не в чем каяться, - сказал я. Но ответственности с себя я не снимаю. Тогда один из членов Облсовпрофа сгоряча предложил не восстанавливать меня на работе. Но, видимо, все было решено на самом верху. -Нет, сказал председатель. Мы его восстановим в должности председателя, - пусть сам исправляет это. Что означало «это», я не понял, но спорить не стал. Я просто уже устал от всего. ДЕНЬ 9 бюро райкома, вместо строгого, объявили простой выговор.
Бюро райкома собралось без приглашенных. Были члены бюро райкома и я. Быстро, без пояснений бюро без голосования заменяет мне строгий выговор с занесением на «простой» выговор, т.е. выговор без занесения в учетную карточку. Выговор был дан мне «для порядка», как сказал Можин, первый секретарь райкома. Я не стал возражать. Выговор, - так выговор. Караваев подошел ко мне после заседания бюро: - Извини, Миша, - сказал он. Я не мог в первый раз голосовать по-другому. Ведь у меня в лагере был сын. Да и партийная дисциплина...Он оказался единственным, который извинился передо мной. 10-й ДЕНЬ - пионерлагерь снова открылся. Открытие прошло буднично. Большинство детей вернулось в лагерь. Мы перепроверяли воду в детской купальне. А без купания какой может быть отдых? Дети стонали. Наконец, мы убедились в том, что заразы в воде нет и разрешили короткое купание. Объясняли детям, чтобы не глотали воду. Никаких неприятностей больше не было. Жизнь пошла своим чередом. 2-й и 3-й сезоны в пионерлагере прошли без происшествий.
Вот, казалось бы, правда восстановлена. Всё справедливо, всё хорошо. Мне повезло, - дети все выздоровели,а, благодаря затупничеству начальника УКСа Каргальцева и вмешательству академика Лаврентьева, объективности академика Воеводского и других академиков - членов комиссии, меня не сняли с работы и не исключили из партии. Но я отметил про себя, что я стал совсем другим. Как будто бы побывал на том свете и вернулся обратно. Но теперь у меня открылись глаза, и я смотрю на мир совсем иначе, чем раньше. Раньше мне почти все люди казались доброжелательными, улыбчивыми. А теперь я понял, что улыбка на лице может ничего не значить, а внешняя благорасположенность - фальшь, маска, скрывающая истинные чувства. - Они знали, что я не виноват, а голосовали за снятие с работы, за исключение из партии. Даже Караваев голосовал за это. Они же шли против собственной совести. Впрочем, они и не думали ни о какой совести. Они выполняли распоряжение Горячева: «Снять с работы и отдать под суд». Какие же это коммунисты, если у них совести нет, - думал я. - Почему 3 секретаря райкома и предрайисполкома проголосовали за исключение, хотя они видели, что я не виноват. Подчинялись партийной дисциплине? А собственная совесть? Что важнее? - Но какой Виктор Яковлевич Каргальцев! С какой неожиданной стороны он раскрылся. И не побоялся. Его перебивали, просили сесть. А он не перестал говорить, пока не сказал все, что думал. И потом еще в полемику пару раз вступал... Если бы не он... На бюро райкома такое поведение было удивительным.
все решилось после заключения комиссии Президиума СО АН. А если бы академик Лаврентьев не создал ее? А если бы не возглавил академик Воеводский? Ведь сняли бы с работы и отдали под суд... Больше того, засудили бы! Я бы ничего не доказал... Вот она - их правда! Ни одна газета, включая «За науку в Сибири», не опубликовала ни строчки о ЧП в пионерлагере «Солнечный», ни о моём снятии с работы, ни о работе комиссии и результатах расследования эпидемии дизентерии, ни о моём восстановлении на работе. А слухи распространились очень быстро, и большинство людей никогда не узнало, как было на самом деле. Знали, что была дизентерия. Знали, что Качана сняли с работы. А раз сняли, значит он виноват. И не понимали, почему Качан снова председатель...Источник: http://www.proza.ru/avtor/mikat&book=47#47