Раевский Владимир Абрамович. Минфин СССР. Министр 21.08.91-4.02.92
...Ещё раньше, сначала после одного инцидента с классным руководителем во время освещения в печати «дела» врачей-убийц, а потом уже перед получением аттестата, у нас состоялся разговор о реально существовавших тогда ограничениях в учёбе и профессиональной деятельности. Опыт наблюдения у меня был и собственный, но много приходилось слышать обо всех этих печальных проблемах из разговоров мамы с сестрой и в гостях. Отец с семьёй не жил, материально не помогал, мать записала меня в школу под своей фамилией.
Но предстояло получение паспорта и аттестата, где без метрики уже не обойтись. Национальность при получении паспорта можно было выбрать и по матери, но не фамилию. Фамилия отца была Фридман. И мать, оформив, наконец, давно фактически состоявшийся развод, через суд добилась смены фамилии. На суде, между прочим, не возражал против этого и отец, просто такова была процедура. Вполне с пониманием отнеслись к этому и родственники отца - его двоюродные сестра и два брата, с которыми, в отличие от отца, мать всё это время весьма тепло общалась. Я был уже достаточно взрослым и даже, можно сказать, опытным для этой темы. Так что тогда эти реалии тоже были на чаше весов.
Источник: https://web.archive.org/web/20170421095444/http://letopis.org/wp-content/uploads/ebooks/raevski_va.pdf
...Попытка поступления в вуз на следующий год уже соответствовала советам мамы по профориентации, но и не без влияния размышлений об удобном расположении. В районе Павелецкого вокзала, недалеко от которого я жил, по адресу улица Зацепа, дом 41, в здании бывшей церкви без куполов находился Московский государственный экономический институт (МгЭИ), где имелся факультет «Финансы», куда я и решил сдать документы. На факультете был самый «маленький» конкурс - 8 человек на место, а на других в 2 и 3 раза больше. Вне конкурса поступали медалисты школ и отличники техникумов, что ещё более увеличивало конкуренцию.
...набрал проходные 22 балла с пятёрками по профильным предметам - истории и экономической географии. Однако с этими баллами не взяли одного меня, и гадать почему, сейчас вряд ли конструктивно. Может быть, это была случайность, ведь куда ни кинь, а набор был ограничен - одна группа 25 человек, а возможно, «с нашей стороны эта была перестраховка, в хорошем смысле этого слова» (цитата из воспоминаний И. Эренбурга об одной из реплик А. Фадеева на подобную ситуацию). Ведь в дополнение к своему «неблагозвучному» отчеству я ещё не был и комсомольцем. Сколько ещё таких «перестраховок» мне пришлось испытать самому или наблюдать на встречавшихся по жизни обстоятельствах…
Итак, я стоял в полном унынии, опершись спиной о стенку, рядом со столь же печальным юношей, не поступившим на какой-то другой факультет. Это был мой будущий хороший товарищ по институту и работе в Минфине СССР Герман Силуанов. Фамилия и сейчас в Минфине России известная. Его сын, начав, как и отец, с начальных позиций штатного расписания, долгие годы руководил департаментом и был заместителем министра финансов России, а сейчас возглавляет министерство. Неожиданно к нам подошла весьма миловидная средних лет женщина с очень доброжелательным лицом: "Что ребята, плохо дело? На какой факультет поступали? Сколько баллов? Кто родители? где учились? Сколько лет?" Ещё несколько вопросов о наших интересах и пристрастиях, не относящихся к учебе. далее как из сказки, но чистая правда. «ребята, вы мне нравитесь. Я декан факультета «Финансы» Раиса Васильевна Гужкова. Поскольку у вас проходные балы для нашего факультета, я могу вас взять на испытательный срок.
А после первого семестра у нас бывает 2 или 3 человека отсев; сдадите зачёты, экзамены и сможете зачислиться на полных правах. А вообще мой муж (и опять-таки
непонятно почему и зачем такая откровенность с нами) сейчас помогает, чтобы в связи с большим конкурсом нам разрешили набор второй группы. И, скорее всего, решение будет положительное». Её супруг И.В. Гужков - настоящая глыба финансовой системы по биографии, авторитету и, между прочим, по внешнему облику. Таким я его увидел уже впоследствии, через 6 лет. Во время войны и после неё он был начальником Ленинградского ОБЛФО.
На четвёртом курсе у меня случилась неприятность, которая чуть не оборвала дорогу к профессии. Как то в газетном киоске на площади Свердлова я увидел на витрине портреты Фрэнка Синантры и Луи Армстронга. Это были обложки польских журналов «Филм» и «Пшекруй». В журналах было ещё много чего интересного: подробное содержание американских и европейских фильмов с фотографиями артистов, зарисовки быта различных городов и стран, статьи с иллюстрациями о современной живописи и музыке, джазе, рок-н-ролле. Я приобрёл польско-русский словарь и скоро уже настолько бегло читал, что стал пачками скупать подобные газеты и журналы, в том числе на других славянских языках. Появилось новое увлечение - собирание карикатур на бытовые темы, в основном перепечаток из американских, английских и французских источников, которые резко отличались от привычной нам сатиры на внешних и внутренних врагов.
Но однажды мне попалась югославская газета «Борба» с фельетоном, посвящённым книге известного диссидента, бывшего второго человека в партии, М. Джиласа «Новый класс». Я переписал на листок бумаги воспроизведенный в этом фельетоне отрывок, начинавшийся с ошеломительной фразы: «Коммунисты являются новым классом собственников и эксплуататоров». Листок долгое время лежал дома на столе, за которым я занимался, а затем случайно попал в виде закладки в журнал, взятый в институтской библиотеке.
Я уже давно забыл о листочке, как вдруг меня прямо с семинара пригласили по весьма необычному для студента адресу в кабинет проректора института. Там сидели с каменными лицами Р.В. Гужкова, секретарь партбюро А.д. Карбышев и неизвестный мне человек с внешностью молодого профессора. - Меня зовут Борис Григорьевич. Я из Комитета государственной безопасности. Ознакомьтесь, пожалуйста, с этим документом.
Это было экспертное заключение об идентификации моего почерка со всеми полагающимися атрибутами - формулами, обмерами, расчётами. Мне была также предъявлена ориентировка с упоминанием о неоднократно допускавшихся неподобающих высказываниях, в том числе о польских и венгерских событиях. Раиса Васильевна поначалу дрогнула, что вполне объяснимо их с мужем совсем не так уж давней историей: «Ну, мы же не могли знать о его ВТОРОЙ жизни». Первым вступился А.Д. Карбышев человек более молодого поколения, имевший к тому же за плечами авторитет своего отца - героя Советского Союза генерал-лейтенанта Д. М. Карбышева. Затем уже подключилась и Раиса Васильевна.
Длинного разговора всё же не было и жилы с обещаниями быть хорошим из меня не тянули. Наверное, решения были приняты ещё в Комитете и все известные обстоятельства уже учтены. ...Но в институте больше никто ни о чём не вспоминал. Меня по-тихому вывели при очередных выборах из бюро ВЛКСМ. На декабрь у меня была намечена поездка в Чехословакию по комсомольской путевке и на меня составили даже хорошую характеристику. Но это было уже слишком. В райком на собеседование меня не вызвали, а секретарю комитета ВЛКСМ сделали устную выволочку за утрату бдительности, что не повлияло на наши хорошие отношения.
...на преддипломную практику предложили поехать в Ленинград. Надо было разобраться в особенностях формирования оборотных средств домостроительных комбинатов и кроме диплома привезти соответствующие материалы для учебных методичек. Два ДСК впервые были основаны в Ленинграде по французской лицензии, и особенности формирования их оборотных средств определялись в первую очередь объединением на одном предприятии, в едином технологическом процессе нулевого цикла, производства строительных панелей и целых модулей, строительства и монтажа, включения деталей коммуникаций и оборудования в производимый на заводе строительный полуфабрикат, что обеспечивало чуть ли не трёхкратное ускорение процесса ввода в эксплуатацию объекта, его существенное удешевление и, соответственно, ускоряло решение задачи форсированной ликвидации нехватки жилья.
Ленинград был опытной площадкой с поточной застройкой огромных площадей Охтинской поймы. Не могу не отвлечься, опять же для воспроизведения впечатлений того времени, от настоящей дрожи, в которую меня привело увиденное море одинаковых жёлтых хрущёвок в контрасте с европейским городом-красавцем, хотя тогда еще носившем черты последствий войны и послевоенной коммунальной запущенности.
Эта поездка позволила мне впервые познакомиться и с работой аппарата Минфина СССР, характерными для тех лет коллективистскими, товарищескими отношениями между сотрудниками, независимо от регалий. Помогла, конечно, мама. Она рядовой сотрудник совсем другого управления попросила её принять начальника Управления финансирования капитального строительства Ф.И. Вереса, рассказала о том, что её сын заканчивает институт, пишет диплом и хотел бы получить консультацию у кого-либо
из сотрудников. Но он встретился со мной вначале сам, услышав название темы и немало подивившись тому, что бедного студента ввергли в столь нелёгкое испытание.
Беседовал он со мной довольно долго, рисуя стрелки, кружочки и квадратики технологического процесса и финансовых взаимоотношений его участников. Я получил первый урок того, как вроде бы и понятные, хорошо усвоенные в учебном процессе принципы и правила становятся живыми и наглядными факторами реальных расчётов, учитывающих отраслевую специфику. «Приходите после института к нам. Тут ещё много работы», - сказал он в конце концов, а затем уже вызвал конкретного специалиста и попросил его показать мне всё, что есть по этому вопросу в Минфине СССр.
А было очень много чего полезного: варианты расчётов, включая и альтернативные, переписка с оппонирующими сторонами - отраслевым министерством, госпланом СССр, госбанком СССр. В те годы вновь вводимое предприятие фактически наделялось оборотными средствами через расчёты с бюджетом, и необходимо было определить их оптимальную величину для финансового обеспечения бесперебойности производственного процесса, а также и те направления, которые поддерживались банковским кредитом. В общем, в Ленинград я поехал полностью вооружённым и в какой-то степени даже более подготовленным благодаря знанию всех аргументов оппонирующих сторон, чем те специалисты, которые, работая на месте, имели дело с готовыми решениями, преподанными им в виде обязательных инструкций. диплом я, конечно,готовил, рисовал плакаты и схемы для будущей защиты.
Но много времени оставалось и для знакомства с чудесным городом, его пригородами и театрами, волшебными развалами букинистов прямо в улочках, вливавшихся в Невский проспект.
И вот распределение, тогда во многом определяющее дальнейшую жизнь. Каждый выпускник получал и при очень небольшой возможности выбора обязан был принять направление на вполне определённую должность на предприятии или в организации, находящихся в какой-то точке «от южных гор до северных морей», где предстояло отработать три года. В аспирантуру никого не пригласили, даже краснодипломников. В связи с присоединением нашего института к Институту народного хозяйства им. г. В. Плеханова была неразбериха с кафедрами. Свободное распределение разрешалось в основном по семейным обстоятельствам - обычно замужество для девушек. В нашем конкретном случае выбор был весьма ограничен: в Москве три места в КГБ (ежу понятно, что не для меня), остальным - широкие объятия нашей родины.
Названия городов мне ничего не говорили. Я выбрал Пермь, кажется, облфинотдел. А. М. Бирман при этом встал и вышел, бросив в пространство какую-то нервную реплику что-то вроде «когда это кончится».
Мама только печально кивнула: «Ну, вернёшься через три года. Как-то устроимся». Но вскоре дома раздался телефонный звонок. Звонил А. М. Бирман, который сказал об имеющейся возможности остаться в Москве, если будет именной запрос и что он постарается помочь.
Первый адрес был весьма высокого полёта. Меня пригласили на собеседование в Отдел финансов и себестоимости госплана СССр, где многие помнили А. М. Бирмана как своего наставника. Он работал одним из руководителей этого отдела до тех пор, пока борьба с «безродными космополитами» не выбросила его из госслужбы в науку, в общем- то не без пользы для последней. Представлен я был самому начальнику отдела А.А. Дугинову. В присутствии двух начальников подотделов, с которыми я перед этим успел побеседовать, он задал мне не более двух незначительных вопросов, и, уже попрощавшись, я услышал вслед мутную фразу: «Только как ОНИ на это посмотрят». Очевидно речь шла о кадровой службе.
ОНИ посмотрели, видимо, не слишком положительно, потому что дома раздался опять звонок и Александр Михайлович как-то необычно, почти смущаясь, сказал, что с госпланом СССр пока задержка и предложил два других варианта: одно из госплановских НИИ, где меня соглашались принять на должность м.н.с. с окладом 78 рублей или Отдел финансов и цен ЦСУ СССр на должность экономиста с окладом 110 рублей. Последняя сумма в моих глазах сильно перевешивала перспективу роста в науке, и быть бы мне статистиком, если бы не пришло избавление, и оно было от мамы. Она разыскала в Управлении кадров Минфина рСФСр какую-то даму, которая ещё до войны, девчонкой начинала вместе с ней работать.
Меня пригласили на собеседование и предложили нечто совершенно тогда фантастическое для меня: сразу должность старшего экономиста Управления финансирования культуры, здравоохранения и социального обеспечения с окладом 130 рублей, но с выплатой на испытательный срок 100 рублей. И в начале сентября 1961 года я отправился, как и полагалось молодому специалисту, на первое испытание - собирать картошку. Там я познакомился с В.С. Павловым - будущим министром финансов СССр и последним премьер-министром Советского Союза.
...дети чаще всего по династической традиции учились в МФИ, а затем работали в финорганах или банковских учреждениях и тоже были в орбите общего внимания. Всё с непоказным удовольствием ходили на демонстрации, скорее всего, больше для общения и незатейливых впечатлений, которыми в общем-то была обделена их
повседневная жизнь, и тоже с членами семьи до тех пор, пока партийная «сушилка» не установила лимит на явку, который после этого сразу стало затруднительно заполнять.
Около двух лет я курировал промышленность Белоруссии. Совнархозам оставалось недолго жить. Уже после первой бюджетной кампании, а затем и после поездки в Белоруссию, где мне довелось познакомиться с работой одноимённого с нашим управления, все красивые слова, которые нам рассказывали пропагандисты-агитаторы
о преимуществах приближения руководства хозяйством непосредственно в регионы и преодолении отраслевой зашоренности, оказались на деле книжным преувеличением. Не то чтобы плюсов не было совсем.
Они имели место, например, в оперативном улаживании неизбежных накладок чрезмерно централизованного даже в мелочах планирования и снабженческо-сбытовой деятельности или ежегодной санации на местах финансово-хозяйственных результатов. Но от устоявшейся и крепко завязанной в морской узел «системы» отскакивало всё, не затрагивающее её основ, как ком земли от вертикальной стены, что мы увидели и при последующих попытках реформаций. Утверждённый «наверху» план, даже содержащий очевидные недочёты, был превыше экономической целесообразности, которая сама по себе была неочевидна при «назначенных» ценах.
...в это время, говоря поэтическим языком, «смятенного состояния души», когда я был на грани нервного срыва, мне предложили пройти вполне ординарную процедуру «засекречивания», т. е. допуска по так называемой «второй» форме - СС (совершенно секретно), что было необходимо для выезда на предприятия, многие из которых выпускали оборонную продукцию, работы с материалами к еженедельным заседаниям президиума Совмина и соответствующей перепиской. Может, в другой обстановке я бы и сохранил хладнокровие, но сейчас нервный срыв был вполне реальным. Я вспомнил, как меня турнули с поездкой в Чехословакию.
Предстоящая процедура была посерьёзней, и я уже пожалел, что попёрся в Минфин СССр, надо было выбирать «по Сеньке шапку». должен сказать, что я несколько раз встречал на улице Куйбышева «человека с внешностью молодого профессора», памятного мне по первой крупной неприятности, случившейся ещё в институте, причём всегда недалеко от нашего здания. Не сомневаюсь, что он был в курсе моих дел, очевидно, имея какое-то отношение к Минфину в проекции своей службы. раз это так, может, не всё безнадёжно, если мои прошлые прегрешения до сих пор не вышли наружу.
Но всё же ставка была высока, и мне даже пришла в голову чумная идея пойти, рассказать всё и посоветоваться в парткоме, где ко мне хорошо относились, попросить поддержки. Потом я вспомнил, что герман Силуанов, вырвавшись из КгБ, куда его распределили, тем не менее отзывался неплохо о ребятах, которые с ним работали. «Найди кого-нибудь, с кем можно посоветоваться, как лучше поступить».
Вскоре я по рекомендации Германа встретился с молодым человеком в скверике. Довольно интеллигентное лицо, ладно скроенная одежда, кокетливый пробор чуть выше традиционного места - так выглядел бы для меня наш «крот» на заграничной работе. Он внимательно выслушал меня, не задав ни одного дополнительного вопроса. «Знаете что, я вас понимаю. дёргаться в любом случае не надо. Я, конечно, могу сделать запрос, но лучше этого не делать. Если там ничего нет, всё равно останется след, что кто-то вами интересовался, а значит, вы в разработке. Это уж точно помешает, и никто не будет разбираться глубже, легче отказать. А если всё так, как вы рассказали, и других проколов нет, думаю, всё уже уничтожено. Представляете, если бы мы в наше-то время подобную чепуху архивировали. Обычно такие дела, если информация не наслаивается, через год-два удаляются из оборота».
Спасибо славному парню и Герману, конечно, тоже. Оформление прошло в установленные сроки и я отправился в первую командировку на нефтехимический комбинат в городе Салавате, который не только имел п/я, но и ещё номер (кажется №16) вместо названия, поскольку включал сразу несколько крупных оборонных предприятий.
...Как-то, рассказывая о результатах финальной встречи госплан - Минфин и наблюдая открытое недоумение, как это наши «железные» расчёты не возымели действие, Г. Ф. Дундуков описал, по его словам, реально имевшее место заседание ареопага вершителей судеб финансов страны накануне подобной финальной встречи.
Это были начальники Сводного отдела и Отдела финансов и себестоимости, Отдела труда и заработной платы госплана СССр и начальники Бюджетного управления и Отдела кредита и денежного обращения Минфина СССр с немногими допущенными к священному действу помощниками. Не вяжется баланс денежных доходов и расходов населения. Выжали всё, что можно на этой стадии завершения работы по мобилизации резервов увеличения покрытия платёжеспособного спроса: собственное производство из импортного сырья и полуфабрикатов, эффективный импорт (дёшево купили, дорого продали), улучшение ассортимента (завуалированное повышение цен через смену этикеток при неизменных прейскурантных розничных ценах). Всё… резервов нет. И вдруг понурую голову поднимает с просветлёнными от «озарения» глазами Н.И. Роговский -
начальник Отдела труда и заработной платы госплана СССР: «А давайте повысим производительность труда!..» Это означало: добавим всего-то две-три десятых к проектируемым по расчётам темпам роста, сокращается фонд заработной платы работающих и тем достигается без увеличения плана товарооборота удовлетворение платёжеспособного спроса.
Не вполне уверен, что знакомые с практикой планирования в сегодняшнем его издании поймут, в чём фишка. Но присутствовавшим смысл и механику (правильнее сказать, «химию») объяснять не было необходимости. Мы просто дружно посмеялись сочному приколу.
Для контраста его же рассказ о конфликтной ситуации в иное время. В Совмине идёт совещание по рассмотрению просьбы Минфина разрешить превысить плановую эмиссию денег во 2-м квартале в связи с дополнительными потребностями подготовки к посевной и работе сезонных предприятий по переработке сельхозсырья с обязательством сохранить плановый эмиссионный результат за счёт изъятия денег из обращения в 3-м и 4-м кварталах. Вошедший в кабинет уже после начала работы И. В. Сталин, молча выслушивает выступление министра финансов СССр А.г. Зверева и большую часть обмена мнениями. «Когда вернёте?» - голос за спинами прозвучал так, будто присутствующие собирались залезть в личный карман вождя. Ответ в формулировках просьбы Минфина - «до конца года» его не устроил. «доложите 1 ноября. Вы лично, товарищ Зверев».
У Госплана СССР, «старшего брата» по иерархии того времени, и Минфина СССР была общая задача, но равенства в отношениях и конечной ответственности всё же не было. По меньшей мере в двух посвящённых этой тематике докторских диссертациях В.С. Павлова и Г.К. Шеховцова (а вряд ли их было больше по причине закрытости материала), предлагалось сделать финансовый баланс официальным приложением к нархозплану, приравняв его по значению к другим многочисленным «номерным» приложениям, представлявшим в основном материальные балансы. Неравноправие отношений проистекало из того, что госплан представлял конечный результат всех стараний государственного и партийного аппарата - темпы роста, а для этого ему надо было предусмотреть соответствующие объёмы капитальных вложений, геологоразведки и т. д., расчётно проистекающие из заданий по производству.
Но отвечали за выполнение заданий плана по направлениям всётаки отраслевые министерства. Минфин же на основе нархозплана формировал план, за который отвечал непосредственно сам - государственный бюджет. Отчёт о его исполнении утверждался Верховным Советом СССр одновременно с Законом «О государственном бюджете СССР» на соответствующий год и тоже в ранге Закона СССР. Отсюда ощутимо разная мотивация и разногласия, впрочем, до смертельной схватки не доходившие. За госпланом СССР стояла сила, формирующая генеральную линию на максимально возможные темпы. расчёты финансового баланса согласовывались госпланом и Минфином, но никем после этого квалифицированно не рассматривались и не утверждались, были вторичны по значению в иерархии решений государственного уровня.
для составления проектов расчётов к финплану у госплана были кроме плановых наметок базовые расчёты и статистика, естественно, агрегированная по многим показателям в соответствии с официальной номенклатурой отраслей, а не ведомств, которая не учитывала структурных сдвигов на планируемый год. Минфин же обладал более детальными расчётами именно в ведомственном разрезе. Обе стороны нуждались в составляемых нашим отделом аналитичках, представлявших своды всех факторов расчётов многочисленных показателей доходов и расходов балансов и статей смет бюджетных учреждений.
К тому же у госплана и Минфина была обязаловка написать разногласия по представленным проектам документов плана и бюджета, а для этого существенно важно было
обладать «начинкой»: оценкой базы, факторами расчётов. Конечно, разногласия эти представляли собой «холодный огонь». Ни одна из сторон и не ждала их разрешения. Они же обо всём договорились, и не было инстанции, на объективное разбирательство которой можно было рассчитывать. Но процедура - «дело святое», соблюдать её
было необходимо
...ожидаемый перевод с повышением по должности не напоминал процесс моего мгновенного передесантирования в Бюджетное управление за несколько лет до этого. Зависло и решение о командировке… В конце концов, меня пригласил начальник Управления кадров Г. П. Теплов. Что странно для человека на таком месте работы, в стандартной для кадровика ситуации, выглядел он будто не в своей тарелке. Спросил как дела на работе, дома, о здоровье мамы, которую помнил ещё по работе её секретарём Бюджетного управления Минфина РСФСР до войны. «Ну знаешь… Понимаешь… говорят ты много знаешь… Наверное, твоего зама Лопатиева придётся послать». В один миг подкатил весь набор мелких и не очень обид, несправедливостей, предвзятого отношения, который собрался в клубок настоящей ярости и ненависти на всю эту ложь.
«А если Лопатиев знает меньше, чего же вы его на работе держите? Или меньше знаешь, лучше спишь?» Я выскочил пулей, чтобы не наговорить лишнего и разговор не превратился в перепалку.
В.С. Павлов уже всё знал. Он молча достал из сейфа бутылку коньяка, поставил две фарфоровые чашки с блюдцами, налил мне полную, плеснул себе за компанию. «У нас много наперекосяк, Володя…» - Никогда мы не говорили до этого в таком ракурсе. - «даже в планировании, которое когда-то создали, и в теории, и на практике, мы скатились в формализм. И в национальном вопросе не политика, а политиканство… Но мы-то есть… И не только мы с тобой». Он сказал нужные слова. По тональности это соответствовало близким тогда многим из нас легендам о «комиссарах в пыльных шлемах» и «забвении ленинских норм партийной жизни». Ничего нового мы не узнали, разве что действительность задела рикошетом одного из нас.
Вдруг в кабинет ввалился Лёша Жаров. «Почему не закрываетесь? Я свет видел…» Он сразу всё понял и, оказывается, тоже знал раньше меня. «Владимир, я не хотел тебе рассказывать. А теперь раз вы уже успокоились, повеселю…» «Неделю назад я был у Манойло. Вдруг ему звонят про тебя. говорят: «Вы там с ума сошли, Раевского в Сомали. Там президент мусульманин». А Манойло даже с места вскочил и как закричит: «Вы что?! Мы за своих людей отвечаем! Раевский у НАС не еврей! У него только мать еврейка, а отец у него русский (всё, как известно, наоборот), но он умер! Мы Раевского знаем хорошо, доверяем ему…»
...Собеседника ему опрокинуть, похоже, удалось, но это был только телефонный разговор, а у того под рукой была реальная анкета с красноречивым отчеством, по которой и было принято решение. Никуда я , конечно, не поехал. За время этой волокиты В.Н. Масленников обзавёлся-таки новым замом, а работа в отделе продолжилась в привычном графике.
...Однажды «лесники» (Минлесдревпром) попросили нас поддержать их на коллегии госкомцен СССр при утверждении цен на новый ассортимент школьных тетрадей. В принципе согласования с Минфином не требовалось, но председатели госкомцен СССР В.К. Ситнин (до этого наш первый зам), как затем и Н. Д. Глушков никогда не возражали против нашего участия, тем более что меня они хорошо знали, поскольку очень часто приходилось бывать от Минфина на совещаниях, для получения их визы или подписи на совместно готовившиеся документы.
Никому не надо было звонить. Надо было просто прийти и зарегистрироваться. «Лесники», видимо, из данных «полевой разведки» знали о какой-то готовившейся интриге, поэтому нас и пригласили. Суть вопроса состояла в том, что за пару лет до этого председатель Совмина А.Н. Косыгин на отраслевой выставке увидел финские тетради с глянцевой обложкой ярких цветов и внутренней белой стороной. Наши тогда были блёклых голубоватых, фиолетовых или розовых цветов, с одинаковыми внешней и внутренней сторонами обложки.
«Сделать можете?» - «Можем, включим в план НИИ и проектно-конструкторских работ». Проект цены на новую тетрадь был представлен на грани безубыточности - 3 копейки, дороже на 1 копейку цены на действующий ассортимент. Казалось, ничего не может помешать решению. И вдруг на коллегии первым в прениях поднимается директор ведомственного НИИ цен Рауль Гумеров, ранее работавший в нашем НИФИ. По всему было видно, что выступление кем-то инспирировано. думаю, в роли демагогического защитника народа был получивший материалы Коллегии с проектами решений наш общий отдел ЦК, возможно, не зная о поручении Предсовмина, а выступить под нужный проект решения Гумерова попросил непосредственно сам председатель госкомитета.
Тот начал театрально трагическим голосом: «Моя жена учительница… - Пауза, чтобы все осознали значение гласа народного, который сейчас прозвучит. - Я вчера советовался с ней, как мне и нашему институту к этому отнестись. Она даже представить себе не может, как это в её классе за одной партой будут сидеть два ученика, один из которых может себе позволить тетрадь только за 2 копейки, а у другого будет тетрадь за 3 копейки». После столь драматического начала иного решения, кроме отказа в утверждении новой цены, очевидно, быть не могло, что председатель Комитета и предложил, не продолжая дискуссию. Сидевший рядом со мной замминистра лесдревпрома даже и не стал оспаривать, настолько всё было прозрачно, но уходя, сказал мне: «да ладно, леший с ними, расходами на науку и опытное производство, спишем. При производстве по старой цене у нас убытки за год будут в разы больше».
...Сталкиваясь в Монголии с кривой экономикой, основанной на чистом волюнтаризме под видом плана, можно было и посмеяться. В своём доме было не до улыбок.
Слава богу, в этом конкретном случае всё окончилось благополучно. Через год новые тетради появились. Оказывается, А.Н. Косыгин вспомнил о поручении, отчитал «лесников» за неисполнительность и после полученной информации решил вопрос напрямую. Но благоприятный исход в подобной ситуации был достаточно редким. Вмешательство под видом многозначительно называемого «идеологическим» фактора человеческого идиотизма приводило к серости ассортимента и низкому по многим параметрам качеству продукции, особенно товаров народного потребления, в чём потом многократно приходилось убеждаться уже на другом участке работы, где это было видно особенно наглядно.
В последних числах декабря 1973 года мне неожиданно позвонил и пригласил зайти В.Н. Масленников. По службе поводов для общения у нас не было. Его основным участком работы как заместителя министра были государственные доходы и Управление финансирования лёгкой и пищевой промышленности, которое по его просьбе министр согласился изъять из подчинения И.В. Гужкова под предлогом того, что соответствующие отрасли приносят наибольшую сумму государственных доходов. «Тебя завтра вызовут в ЦК. Пожалуйста, не отказывайся. Согласован вопрос о твоём назначении начальником управления».
Как потом выяснилось,в процесс длительного согласования было вовлечено довольно много народа, а иначе оно и не могло бы состояться. Знали и коллеги по шестому этажу, но все молчали как партизаны, чтобы меня не травмировать, памятуя о возможных осложнениях. до этого В.Н. Масленников при наличии двух работающих замов начальника целый год руководил управлением напрямую.
На следующий день позвонил Н.В. Гаретовский - заведующий сектором нашего отдела ЦК КПСС. достаточно демонстративно он не пригласил меня присесть в своём кабинете, а встал, и мы вместе прошли к заместителю начальника отдела Н. Ф. Лобачёву. Несколько формальных вопросов о текучке и том, как представляется будущая работа. После столь длительного согласования встреча была явно утомляющей его формальностью. К новой работе я приступил 3 января 1974 года.
Содержательная часть длительного согласования, не берусь утверждать какой его ступени, через некоторое время, похоже, прояснилась. Инструктор отдела ЦК Д.С. Ковалевский, куратор минфиновских вопросов, в телефонном разговоре довольно общего характера с положительной оценкой работы и даже прозвучавшего напутствия «пока… успехов…» вдруг как будто вспомнил о чём-то непроговорённом: «да, слушай, Владимир, а что это у тебя всё больше моисеи абрамовичи, раисы иосифовны и сарры борисовны работают? Ты там не увлекайся...» Я не сразу врубился в смысл сказанного. Не анекдот же вроде… да и не настолько мы близко знакомы, чтобы рассказывать друг другу любимые на кухонных посиделках анекдоты о рабиновичах.
В управлении одним из моих заместителей работал Моисей Абрамович Коган - человек трудной личной судьбы (погибшая во время войны первая семья, трагическая история со смертью первого и тяжёлой болезнью другого ребёнка во втором, позднем браке), а секретарём партбюро была Раиса Иосифовна Мачеркевич - тоже, кстати, судьбой не обласканная. Сарра Борисовна Хейфец - начальник отдела местной промышленности и предприятий бытового обслуживания населения, старейший работник Минфина Союза, упомянутая по этой своей должности ещё в воспоминаниях А.Г. Зверева и пережившая на ней все эксцессы такого длительного и сложного отрезка трудовой жизни. Она была начальником самостоятельного отдела на правах управления с 1941 по 1951 год и, как я понимаю, в период борьбы с «безродными космополитами» руководство Минфина СССР для сохранения её в строю упрятало, перевело в руководители уже второго эшелона, но авторитет С.Б. Хейфец в республиках и на местах полностью сохранился. Все они были специалистами экстра-класса на своём производственном участке. Я едва удержался от резкого ответа. В полемике язычок у меня был всегда острым на мгновенную реакцию.
В памяти сразу всплыла подходящая кликуха из анекдота недавних дней «дважды еврей Советского Союза», приклеившаяся в своё время к именитым нашим гражданам еврейского происхождения, образовавшим Комитет для того, чтобы клеймить сионизм и израильскую военщину, руководителем которого, как на грех, оказался
действительно генерал-лейтенант и дважды герой. Неужели кто-то ждал, что я займусь чисткой, чтобы укрепить положение другого абрамовича, себя самого? Сглотнув чуть не вырвавшийся в духе того самого анекдота ответ, я всё же ответил достаточно жёстко: «Знаешь, Дмитрий Степанович, они работали до меня, и мне нравится как, да и тебе, похоже, тоже, раз ты управление похвалил. Пока я на месте, постараюсь, чтобы так и было».
В.Н. Масленников, выслушав информацию о разговоре, даже не моргнул и заговорил о каком-то очередном поручении. Тема для него была явно не новая и объясняться со мной о своём личном к ней отношении смысла не было. А Д.С. Ковалевский при более близком с ним знакомстве, оказавшийся, кстати, очень славным парнем, через несколько лет стал у нас членом коллегии, начальником Управления кадров и подготовки кадров, никогда больше подобных разговоров не заводил и, более того, не раз меня выручал в весьма сложных ситуациях, которые неизбежно сопровождают человека с открытым и импульсивным характером на заметной должностной позиции.
Моисей Абрамович работал и после наступления пенсионного возраста, воспитал и научил премудростям методики планирования и расчётов по дотациям на мясо-молочную
продукцию большую группу специалистов, да и мне помог освоиться с этим сложнейшим участком работы. года полтора прошло, прежде чем Партком (сам ли или по рекомендации «инстанции») провёл кампанию по переизбранию «засидевшихся» секретарей, которых оказалось двое, включая и Р.И. Мачеркевич. Ни до ни после таких
кампаний не было, и сложилось впечатление, что всё же это было точечно нацеленное мероприятие. Рая сама мне сообщила обо всём с красноречиво-ироничным взглядом после совещания секретарей о задачах перевыборной кампании. Она осталась важным «штыком» в нашей работе, была замначальника, а потом и начальником отдела финансирования пищевой промышленности, довольно долго и успешно трудилась в аппарате Минфина.
Управление финансирования лёгкой, пищевой, местной промышленности и предприятий бытового обслуживания населения -таково было полное наименование нашего структурного подразделения в штатном расписании, и коллеги шутили на мой счёт, что у последнего российского императора перечисление его владений в титуле было столь же пространным.
Но предстояло получение паспорта и аттестата, где без метрики уже не обойтись. Национальность при получении паспорта можно было выбрать и по матери, но не фамилию. Фамилия отца была Фридман. И мать, оформив, наконец, давно фактически состоявшийся развод, через суд добилась смены фамилии. На суде, между прочим, не возражал против этого и отец, просто такова была процедура. Вполне с пониманием отнеслись к этому и родственники отца - его двоюродные сестра и два брата, с которыми, в отличие от отца, мать всё это время весьма тепло общалась. Я был уже достаточно взрослым и даже, можно сказать, опытным для этой темы. Так что тогда эти реалии тоже были на чаше весов.
Источник: https://web.archive.org/web/20170421095444/http://letopis.org/wp-content/uploads/ebooks/raevski_va.pdf
...Попытка поступления в вуз на следующий год уже соответствовала советам мамы по профориентации, но и не без влияния размышлений об удобном расположении. В районе Павелецкого вокзала, недалеко от которого я жил, по адресу улица Зацепа, дом 41, в здании бывшей церкви без куполов находился Московский государственный экономический институт (МгЭИ), где имелся факультет «Финансы», куда я и решил сдать документы. На факультете был самый «маленький» конкурс - 8 человек на место, а на других в 2 и 3 раза больше. Вне конкурса поступали медалисты школ и отличники техникумов, что ещё более увеличивало конкуренцию.
...набрал проходные 22 балла с пятёрками по профильным предметам - истории и экономической географии. Однако с этими баллами не взяли одного меня, и гадать почему, сейчас вряд ли конструктивно. Может быть, это была случайность, ведь куда ни кинь, а набор был ограничен - одна группа 25 человек, а возможно, «с нашей стороны эта была перестраховка, в хорошем смысле этого слова» (цитата из воспоминаний И. Эренбурга об одной из реплик А. Фадеева на подобную ситуацию). Ведь в дополнение к своему «неблагозвучному» отчеству я ещё не был и комсомольцем. Сколько ещё таких «перестраховок» мне пришлось испытать самому или наблюдать на встречавшихся по жизни обстоятельствах…
Итак, я стоял в полном унынии, опершись спиной о стенку, рядом со столь же печальным юношей, не поступившим на какой-то другой факультет. Это был мой будущий хороший товарищ по институту и работе в Минфине СССР Герман Силуанов. Фамилия и сейчас в Минфине России известная. Его сын, начав, как и отец, с начальных позиций штатного расписания, долгие годы руководил департаментом и был заместителем министра финансов России, а сейчас возглавляет министерство. Неожиданно к нам подошла весьма миловидная средних лет женщина с очень доброжелательным лицом: "Что ребята, плохо дело? На какой факультет поступали? Сколько баллов? Кто родители? где учились? Сколько лет?" Ещё несколько вопросов о наших интересах и пристрастиях, не относящихся к учебе. далее как из сказки, но чистая правда. «ребята, вы мне нравитесь. Я декан факультета «Финансы» Раиса Васильевна Гужкова. Поскольку у вас проходные балы для нашего факультета, я могу вас взять на испытательный срок.
А после первого семестра у нас бывает 2 или 3 человека отсев; сдадите зачёты, экзамены и сможете зачислиться на полных правах. А вообще мой муж (и опять-таки
непонятно почему и зачем такая откровенность с нами) сейчас помогает, чтобы в связи с большим конкурсом нам разрешили набор второй группы. И, скорее всего, решение будет положительное». Её супруг И.В. Гужков - настоящая глыба финансовой системы по биографии, авторитету и, между прочим, по внешнему облику. Таким я его увидел уже впоследствии, через 6 лет. Во время войны и после неё он был начальником Ленинградского ОБЛФО.
На четвёртом курсе у меня случилась неприятность, которая чуть не оборвала дорогу к профессии. Как то в газетном киоске на площади Свердлова я увидел на витрине портреты Фрэнка Синантры и Луи Армстронга. Это были обложки польских журналов «Филм» и «Пшекруй». В журналах было ещё много чего интересного: подробное содержание американских и европейских фильмов с фотографиями артистов, зарисовки быта различных городов и стран, статьи с иллюстрациями о современной живописи и музыке, джазе, рок-н-ролле. Я приобрёл польско-русский словарь и скоро уже настолько бегло читал, что стал пачками скупать подобные газеты и журналы, в том числе на других славянских языках. Появилось новое увлечение - собирание карикатур на бытовые темы, в основном перепечаток из американских, английских и французских источников, которые резко отличались от привычной нам сатиры на внешних и внутренних врагов.
Но однажды мне попалась югославская газета «Борба» с фельетоном, посвящённым книге известного диссидента, бывшего второго человека в партии, М. Джиласа «Новый класс». Я переписал на листок бумаги воспроизведенный в этом фельетоне отрывок, начинавшийся с ошеломительной фразы: «Коммунисты являются новым классом собственников и эксплуататоров». Листок долгое время лежал дома на столе, за которым я занимался, а затем случайно попал в виде закладки в журнал, взятый в институтской библиотеке.
Я уже давно забыл о листочке, как вдруг меня прямо с семинара пригласили по весьма необычному для студента адресу в кабинет проректора института. Там сидели с каменными лицами Р.В. Гужкова, секретарь партбюро А.д. Карбышев и неизвестный мне человек с внешностью молодого профессора. - Меня зовут Борис Григорьевич. Я из Комитета государственной безопасности. Ознакомьтесь, пожалуйста, с этим документом.
Это было экспертное заключение об идентификации моего почерка со всеми полагающимися атрибутами - формулами, обмерами, расчётами. Мне была также предъявлена ориентировка с упоминанием о неоднократно допускавшихся неподобающих высказываниях, в том числе о польских и венгерских событиях. Раиса Васильевна поначалу дрогнула, что вполне объяснимо их с мужем совсем не так уж давней историей: «Ну, мы же не могли знать о его ВТОРОЙ жизни». Первым вступился А.Д. Карбышев человек более молодого поколения, имевший к тому же за плечами авторитет своего отца - героя Советского Союза генерал-лейтенанта Д. М. Карбышева. Затем уже подключилась и Раиса Васильевна.
Длинного разговора всё же не было и жилы с обещаниями быть хорошим из меня не тянули. Наверное, решения были приняты ещё в Комитете и все известные обстоятельства уже учтены. ...Но в институте больше никто ни о чём не вспоминал. Меня по-тихому вывели при очередных выборах из бюро ВЛКСМ. На декабрь у меня была намечена поездка в Чехословакию по комсомольской путевке и на меня составили даже хорошую характеристику. Но это было уже слишком. В райком на собеседование меня не вызвали, а секретарю комитета ВЛКСМ сделали устную выволочку за утрату бдительности, что не повлияло на наши хорошие отношения.
...на преддипломную практику предложили поехать в Ленинград. Надо было разобраться в особенностях формирования оборотных средств домостроительных комбинатов и кроме диплома привезти соответствующие материалы для учебных методичек. Два ДСК впервые были основаны в Ленинграде по французской лицензии, и особенности формирования их оборотных средств определялись в первую очередь объединением на одном предприятии, в едином технологическом процессе нулевого цикла, производства строительных панелей и целых модулей, строительства и монтажа, включения деталей коммуникаций и оборудования в производимый на заводе строительный полуфабрикат, что обеспечивало чуть ли не трёхкратное ускорение процесса ввода в эксплуатацию объекта, его существенное удешевление и, соответственно, ускоряло решение задачи форсированной ликвидации нехватки жилья.
Ленинград был опытной площадкой с поточной застройкой огромных площадей Охтинской поймы. Не могу не отвлечься, опять же для воспроизведения впечатлений того времени, от настоящей дрожи, в которую меня привело увиденное море одинаковых жёлтых хрущёвок в контрасте с европейским городом-красавцем, хотя тогда еще носившем черты последствий войны и послевоенной коммунальной запущенности.
Эта поездка позволила мне впервые познакомиться и с работой аппарата Минфина СССР, характерными для тех лет коллективистскими, товарищескими отношениями между сотрудниками, независимо от регалий. Помогла, конечно, мама. Она рядовой сотрудник совсем другого управления попросила её принять начальника Управления финансирования капитального строительства Ф.И. Вереса, рассказала о том, что её сын заканчивает институт, пишет диплом и хотел бы получить консультацию у кого-либо
из сотрудников. Но он встретился со мной вначале сам, услышав название темы и немало подивившись тому, что бедного студента ввергли в столь нелёгкое испытание.
Беседовал он со мной довольно долго, рисуя стрелки, кружочки и квадратики технологического процесса и финансовых взаимоотношений его участников. Я получил первый урок того, как вроде бы и понятные, хорошо усвоенные в учебном процессе принципы и правила становятся живыми и наглядными факторами реальных расчётов, учитывающих отраслевую специфику. «Приходите после института к нам. Тут ещё много работы», - сказал он в конце концов, а затем уже вызвал конкретного специалиста и попросил его показать мне всё, что есть по этому вопросу в Минфине СССр.
А было очень много чего полезного: варианты расчётов, включая и альтернативные, переписка с оппонирующими сторонами - отраслевым министерством, госпланом СССр, госбанком СССр. В те годы вновь вводимое предприятие фактически наделялось оборотными средствами через расчёты с бюджетом, и необходимо было определить их оптимальную величину для финансового обеспечения бесперебойности производственного процесса, а также и те направления, которые поддерживались банковским кредитом. В общем, в Ленинград я поехал полностью вооружённым и в какой-то степени даже более подготовленным благодаря знанию всех аргументов оппонирующих сторон, чем те специалисты, которые, работая на месте, имели дело с готовыми решениями, преподанными им в виде обязательных инструкций. диплом я, конечно,готовил, рисовал плакаты и схемы для будущей защиты.
Но много времени оставалось и для знакомства с чудесным городом, его пригородами и театрами, волшебными развалами букинистов прямо в улочках, вливавшихся в Невский проспект.
И вот распределение, тогда во многом определяющее дальнейшую жизнь. Каждый выпускник получал и при очень небольшой возможности выбора обязан был принять направление на вполне определённую должность на предприятии или в организации, находящихся в какой-то точке «от южных гор до северных морей», где предстояло отработать три года. В аспирантуру никого не пригласили, даже краснодипломников. В связи с присоединением нашего института к Институту народного хозяйства им. г. В. Плеханова была неразбериха с кафедрами. Свободное распределение разрешалось в основном по семейным обстоятельствам - обычно замужество для девушек. В нашем конкретном случае выбор был весьма ограничен: в Москве три места в КГБ (ежу понятно, что не для меня), остальным - широкие объятия нашей родины.
Названия городов мне ничего не говорили. Я выбрал Пермь, кажется, облфинотдел. А. М. Бирман при этом встал и вышел, бросив в пространство какую-то нервную реплику что-то вроде «когда это кончится».
Мама только печально кивнула: «Ну, вернёшься через три года. Как-то устроимся». Но вскоре дома раздался телефонный звонок. Звонил А. М. Бирман, который сказал об имеющейся возможности остаться в Москве, если будет именной запрос и что он постарается помочь.
Первый адрес был весьма высокого полёта. Меня пригласили на собеседование в Отдел финансов и себестоимости госплана СССр, где многие помнили А. М. Бирмана как своего наставника. Он работал одним из руководителей этого отдела до тех пор, пока борьба с «безродными космополитами» не выбросила его из госслужбы в науку, в общем- то не без пользы для последней. Представлен я был самому начальнику отдела А.А. Дугинову. В присутствии двух начальников подотделов, с которыми я перед этим успел побеседовать, он задал мне не более двух незначительных вопросов, и, уже попрощавшись, я услышал вслед мутную фразу: «Только как ОНИ на это посмотрят». Очевидно речь шла о кадровой службе.
ОНИ посмотрели, видимо, не слишком положительно, потому что дома раздался опять звонок и Александр Михайлович как-то необычно, почти смущаясь, сказал, что с госпланом СССр пока задержка и предложил два других варианта: одно из госплановских НИИ, где меня соглашались принять на должность м.н.с. с окладом 78 рублей или Отдел финансов и цен ЦСУ СССр на должность экономиста с окладом 110 рублей. Последняя сумма в моих глазах сильно перевешивала перспективу роста в науке, и быть бы мне статистиком, если бы не пришло избавление, и оно было от мамы. Она разыскала в Управлении кадров Минфина рСФСр какую-то даму, которая ещё до войны, девчонкой начинала вместе с ней работать.
Меня пригласили на собеседование и предложили нечто совершенно тогда фантастическое для меня: сразу должность старшего экономиста Управления финансирования культуры, здравоохранения и социального обеспечения с окладом 130 рублей, но с выплатой на испытательный срок 100 рублей. И в начале сентября 1961 года я отправился, как и полагалось молодому специалисту, на первое испытание - собирать картошку. Там я познакомился с В.С. Павловым - будущим министром финансов СССр и последним премьер-министром Советского Союза.
...дети чаще всего по династической традиции учились в МФИ, а затем работали в финорганах или банковских учреждениях и тоже были в орбите общего внимания. Всё с непоказным удовольствием ходили на демонстрации, скорее всего, больше для общения и незатейливых впечатлений, которыми в общем-то была обделена их
повседневная жизнь, и тоже с членами семьи до тех пор, пока партийная «сушилка» не установила лимит на явку, который после этого сразу стало затруднительно заполнять.
Около двух лет я курировал промышленность Белоруссии. Совнархозам оставалось недолго жить. Уже после первой бюджетной кампании, а затем и после поездки в Белоруссию, где мне довелось познакомиться с работой одноимённого с нашим управления, все красивые слова, которые нам рассказывали пропагандисты-агитаторы
о преимуществах приближения руководства хозяйством непосредственно в регионы и преодолении отраслевой зашоренности, оказались на деле книжным преувеличением. Не то чтобы плюсов не было совсем.
Они имели место, например, в оперативном улаживании неизбежных накладок чрезмерно централизованного даже в мелочах планирования и снабженческо-сбытовой деятельности или ежегодной санации на местах финансово-хозяйственных результатов. Но от устоявшейся и крепко завязанной в морской узел «системы» отскакивало всё, не затрагивающее её основ, как ком земли от вертикальной стены, что мы увидели и при последующих попытках реформаций. Утверждённый «наверху» план, даже содержащий очевидные недочёты, был превыше экономической целесообразности, которая сама по себе была неочевидна при «назначенных» ценах.
...в это время, говоря поэтическим языком, «смятенного состояния души», когда я был на грани нервного срыва, мне предложили пройти вполне ординарную процедуру «засекречивания», т. е. допуска по так называемой «второй» форме - СС (совершенно секретно), что было необходимо для выезда на предприятия, многие из которых выпускали оборонную продукцию, работы с материалами к еженедельным заседаниям президиума Совмина и соответствующей перепиской. Может, в другой обстановке я бы и сохранил хладнокровие, но сейчас нервный срыв был вполне реальным. Я вспомнил, как меня турнули с поездкой в Чехословакию.
Предстоящая процедура была посерьёзней, и я уже пожалел, что попёрся в Минфин СССр, надо было выбирать «по Сеньке шапку». должен сказать, что я несколько раз встречал на улице Куйбышева «человека с внешностью молодого профессора», памятного мне по первой крупной неприятности, случившейся ещё в институте, причём всегда недалеко от нашего здания. Не сомневаюсь, что он был в курсе моих дел, очевидно, имея какое-то отношение к Минфину в проекции своей службы. раз это так, может, не всё безнадёжно, если мои прошлые прегрешения до сих пор не вышли наружу.
Но всё же ставка была высока, и мне даже пришла в голову чумная идея пойти, рассказать всё и посоветоваться в парткоме, где ко мне хорошо относились, попросить поддержки. Потом я вспомнил, что герман Силуанов, вырвавшись из КгБ, куда его распределили, тем не менее отзывался неплохо о ребятах, которые с ним работали. «Найди кого-нибудь, с кем можно посоветоваться, как лучше поступить».
Вскоре я по рекомендации Германа встретился с молодым человеком в скверике. Довольно интеллигентное лицо, ладно скроенная одежда, кокетливый пробор чуть выше традиционного места - так выглядел бы для меня наш «крот» на заграничной работе. Он внимательно выслушал меня, не задав ни одного дополнительного вопроса. «Знаете что, я вас понимаю. дёргаться в любом случае не надо. Я, конечно, могу сделать запрос, но лучше этого не делать. Если там ничего нет, всё равно останется след, что кто-то вами интересовался, а значит, вы в разработке. Это уж точно помешает, и никто не будет разбираться глубже, легче отказать. А если всё так, как вы рассказали, и других проколов нет, думаю, всё уже уничтожено. Представляете, если бы мы в наше-то время подобную чепуху архивировали. Обычно такие дела, если информация не наслаивается, через год-два удаляются из оборота».
Спасибо славному парню и Герману, конечно, тоже. Оформление прошло в установленные сроки и я отправился в первую командировку на нефтехимический комбинат в городе Салавате, который не только имел п/я, но и ещё номер (кажется №16) вместо названия, поскольку включал сразу несколько крупных оборонных предприятий.
...Как-то, рассказывая о результатах финальной встречи госплан - Минфин и наблюдая открытое недоумение, как это наши «железные» расчёты не возымели действие, Г. Ф. Дундуков описал, по его словам, реально имевшее место заседание ареопага вершителей судеб финансов страны накануне подобной финальной встречи.
Это были начальники Сводного отдела и Отдела финансов и себестоимости, Отдела труда и заработной платы госплана СССр и начальники Бюджетного управления и Отдела кредита и денежного обращения Минфина СССр с немногими допущенными к священному действу помощниками. Не вяжется баланс денежных доходов и расходов населения. Выжали всё, что можно на этой стадии завершения работы по мобилизации резервов увеличения покрытия платёжеспособного спроса: собственное производство из импортного сырья и полуфабрикатов, эффективный импорт (дёшево купили, дорого продали), улучшение ассортимента (завуалированное повышение цен через смену этикеток при неизменных прейскурантных розничных ценах). Всё… резервов нет. И вдруг понурую голову поднимает с просветлёнными от «озарения» глазами Н.И. Роговский -
начальник Отдела труда и заработной платы госплана СССР: «А давайте повысим производительность труда!..» Это означало: добавим всего-то две-три десятых к проектируемым по расчётам темпам роста, сокращается фонд заработной платы работающих и тем достигается без увеличения плана товарооборота удовлетворение платёжеспособного спроса.
Не вполне уверен, что знакомые с практикой планирования в сегодняшнем его издании поймут, в чём фишка. Но присутствовавшим смысл и механику (правильнее сказать, «химию») объяснять не было необходимости. Мы просто дружно посмеялись сочному приколу.
Для контраста его же рассказ о конфликтной ситуации в иное время. В Совмине идёт совещание по рассмотрению просьбы Минфина разрешить превысить плановую эмиссию денег во 2-м квартале в связи с дополнительными потребностями подготовки к посевной и работе сезонных предприятий по переработке сельхозсырья с обязательством сохранить плановый эмиссионный результат за счёт изъятия денег из обращения в 3-м и 4-м кварталах. Вошедший в кабинет уже после начала работы И. В. Сталин, молча выслушивает выступление министра финансов СССр А.г. Зверева и большую часть обмена мнениями. «Когда вернёте?» - голос за спинами прозвучал так, будто присутствующие собирались залезть в личный карман вождя. Ответ в формулировках просьбы Минфина - «до конца года» его не устроил. «доложите 1 ноября. Вы лично, товарищ Зверев».
У Госплана СССР, «старшего брата» по иерархии того времени, и Минфина СССР была общая задача, но равенства в отношениях и конечной ответственности всё же не было. По меньшей мере в двух посвящённых этой тематике докторских диссертациях В.С. Павлова и Г.К. Шеховцова (а вряд ли их было больше по причине закрытости материала), предлагалось сделать финансовый баланс официальным приложением к нархозплану, приравняв его по значению к другим многочисленным «номерным» приложениям, представлявшим в основном материальные балансы. Неравноправие отношений проистекало из того, что госплан представлял конечный результат всех стараний государственного и партийного аппарата - темпы роста, а для этого ему надо было предусмотреть соответствующие объёмы капитальных вложений, геологоразведки и т. д., расчётно проистекающие из заданий по производству.
Но отвечали за выполнение заданий плана по направлениям всётаки отраслевые министерства. Минфин же на основе нархозплана формировал план, за который отвечал непосредственно сам - государственный бюджет. Отчёт о его исполнении утверждался Верховным Советом СССр одновременно с Законом «О государственном бюджете СССР» на соответствующий год и тоже в ранге Закона СССР. Отсюда ощутимо разная мотивация и разногласия, впрочем, до смертельной схватки не доходившие. За госпланом СССР стояла сила, формирующая генеральную линию на максимально возможные темпы. расчёты финансового баланса согласовывались госпланом и Минфином, но никем после этого квалифицированно не рассматривались и не утверждались, были вторичны по значению в иерархии решений государственного уровня.
для составления проектов расчётов к финплану у госплана были кроме плановых наметок базовые расчёты и статистика, естественно, агрегированная по многим показателям в соответствии с официальной номенклатурой отраслей, а не ведомств, которая не учитывала структурных сдвигов на планируемый год. Минфин же обладал более детальными расчётами именно в ведомственном разрезе. Обе стороны нуждались в составляемых нашим отделом аналитичках, представлявших своды всех факторов расчётов многочисленных показателей доходов и расходов балансов и статей смет бюджетных учреждений.
К тому же у госплана и Минфина была обязаловка написать разногласия по представленным проектам документов плана и бюджета, а для этого существенно важно было
обладать «начинкой»: оценкой базы, факторами расчётов. Конечно, разногласия эти представляли собой «холодный огонь». Ни одна из сторон и не ждала их разрешения. Они же обо всём договорились, и не было инстанции, на объективное разбирательство которой можно было рассчитывать. Но процедура - «дело святое», соблюдать её
было необходимо
...ожидаемый перевод с повышением по должности не напоминал процесс моего мгновенного передесантирования в Бюджетное управление за несколько лет до этого. Зависло и решение о командировке… В конце концов, меня пригласил начальник Управления кадров Г. П. Теплов. Что странно для человека на таком месте работы, в стандартной для кадровика ситуации, выглядел он будто не в своей тарелке. Спросил как дела на работе, дома, о здоровье мамы, которую помнил ещё по работе её секретарём Бюджетного управления Минфина РСФСР до войны. «Ну знаешь… Понимаешь… говорят ты много знаешь… Наверное, твоего зама Лопатиева придётся послать». В один миг подкатил весь набор мелких и не очень обид, несправедливостей, предвзятого отношения, который собрался в клубок настоящей ярости и ненависти на всю эту ложь.
«А если Лопатиев знает меньше, чего же вы его на работе держите? Или меньше знаешь, лучше спишь?» Я выскочил пулей, чтобы не наговорить лишнего и разговор не превратился в перепалку.
В.С. Павлов уже всё знал. Он молча достал из сейфа бутылку коньяка, поставил две фарфоровые чашки с блюдцами, налил мне полную, плеснул себе за компанию. «У нас много наперекосяк, Володя…» - Никогда мы не говорили до этого в таком ракурсе. - «даже в планировании, которое когда-то создали, и в теории, и на практике, мы скатились в формализм. И в национальном вопросе не политика, а политиканство… Но мы-то есть… И не только мы с тобой». Он сказал нужные слова. По тональности это соответствовало близким тогда многим из нас легендам о «комиссарах в пыльных шлемах» и «забвении ленинских норм партийной жизни». Ничего нового мы не узнали, разве что действительность задела рикошетом одного из нас.
Вдруг в кабинет ввалился Лёша Жаров. «Почему не закрываетесь? Я свет видел…» Он сразу всё понял и, оказывается, тоже знал раньше меня. «Владимир, я не хотел тебе рассказывать. А теперь раз вы уже успокоились, повеселю…» «Неделю назад я был у Манойло. Вдруг ему звонят про тебя. говорят: «Вы там с ума сошли, Раевского в Сомали. Там президент мусульманин». А Манойло даже с места вскочил и как закричит: «Вы что?! Мы за своих людей отвечаем! Раевский у НАС не еврей! У него только мать еврейка, а отец у него русский (всё, как известно, наоборот), но он умер! Мы Раевского знаем хорошо, доверяем ему…»
...Собеседника ему опрокинуть, похоже, удалось, но это был только телефонный разговор, а у того под рукой была реальная анкета с красноречивым отчеством, по которой и было принято решение. Никуда я , конечно, не поехал. За время этой волокиты В.Н. Масленников обзавёлся-таки новым замом, а работа в отделе продолжилась в привычном графике.
...Однажды «лесники» (Минлесдревпром) попросили нас поддержать их на коллегии госкомцен СССр при утверждении цен на новый ассортимент школьных тетрадей. В принципе согласования с Минфином не требовалось, но председатели госкомцен СССР В.К. Ситнин (до этого наш первый зам), как затем и Н. Д. Глушков никогда не возражали против нашего участия, тем более что меня они хорошо знали, поскольку очень часто приходилось бывать от Минфина на совещаниях, для получения их визы или подписи на совместно готовившиеся документы.
Никому не надо было звонить. Надо было просто прийти и зарегистрироваться. «Лесники», видимо, из данных «полевой разведки» знали о какой-то готовившейся интриге, поэтому нас и пригласили. Суть вопроса состояла в том, что за пару лет до этого председатель Совмина А.Н. Косыгин на отраслевой выставке увидел финские тетради с глянцевой обложкой ярких цветов и внутренней белой стороной. Наши тогда были блёклых голубоватых, фиолетовых или розовых цветов, с одинаковыми внешней и внутренней сторонами обложки.
«Сделать можете?» - «Можем, включим в план НИИ и проектно-конструкторских работ». Проект цены на новую тетрадь был представлен на грани безубыточности - 3 копейки, дороже на 1 копейку цены на действующий ассортимент. Казалось, ничего не может помешать решению. И вдруг на коллегии первым в прениях поднимается директор ведомственного НИИ цен Рауль Гумеров, ранее работавший в нашем НИФИ. По всему было видно, что выступление кем-то инспирировано. думаю, в роли демагогического защитника народа был получивший материалы Коллегии с проектами решений наш общий отдел ЦК, возможно, не зная о поручении Предсовмина, а выступить под нужный проект решения Гумерова попросил непосредственно сам председатель госкомитета.
Тот начал театрально трагическим голосом: «Моя жена учительница… - Пауза, чтобы все осознали значение гласа народного, который сейчас прозвучит. - Я вчера советовался с ней, как мне и нашему институту к этому отнестись. Она даже представить себе не может, как это в её классе за одной партой будут сидеть два ученика, один из которых может себе позволить тетрадь только за 2 копейки, а у другого будет тетрадь за 3 копейки». После столь драматического начала иного решения, кроме отказа в утверждении новой цены, очевидно, быть не могло, что председатель Комитета и предложил, не продолжая дискуссию. Сидевший рядом со мной замминистра лесдревпрома даже и не стал оспаривать, настолько всё было прозрачно, но уходя, сказал мне: «да ладно, леший с ними, расходами на науку и опытное производство, спишем. При производстве по старой цене у нас убытки за год будут в разы больше».
...Сталкиваясь в Монголии с кривой экономикой, основанной на чистом волюнтаризме под видом плана, можно было и посмеяться. В своём доме было не до улыбок.
Слава богу, в этом конкретном случае всё окончилось благополучно. Через год новые тетради появились. Оказывается, А.Н. Косыгин вспомнил о поручении, отчитал «лесников» за неисполнительность и после полученной информации решил вопрос напрямую. Но благоприятный исход в подобной ситуации был достаточно редким. Вмешательство под видом многозначительно называемого «идеологическим» фактора человеческого идиотизма приводило к серости ассортимента и низкому по многим параметрам качеству продукции, особенно товаров народного потребления, в чём потом многократно приходилось убеждаться уже на другом участке работы, где это было видно особенно наглядно.
В последних числах декабря 1973 года мне неожиданно позвонил и пригласил зайти В.Н. Масленников. По службе поводов для общения у нас не было. Его основным участком работы как заместителя министра были государственные доходы и Управление финансирования лёгкой и пищевой промышленности, которое по его просьбе министр согласился изъять из подчинения И.В. Гужкова под предлогом того, что соответствующие отрасли приносят наибольшую сумму государственных доходов. «Тебя завтра вызовут в ЦК. Пожалуйста, не отказывайся. Согласован вопрос о твоём назначении начальником управления».
Как потом выяснилось,в процесс длительного согласования было вовлечено довольно много народа, а иначе оно и не могло бы состояться. Знали и коллеги по шестому этажу, но все молчали как партизаны, чтобы меня не травмировать, памятуя о возможных осложнениях. до этого В.Н. Масленников при наличии двух работающих замов начальника целый год руководил управлением напрямую.
На следующий день позвонил Н.В. Гаретовский - заведующий сектором нашего отдела ЦК КПСС. достаточно демонстративно он не пригласил меня присесть в своём кабинете, а встал, и мы вместе прошли к заместителю начальника отдела Н. Ф. Лобачёву. Несколько формальных вопросов о текучке и том, как представляется будущая работа. После столь длительного согласования встреча была явно утомляющей его формальностью. К новой работе я приступил 3 января 1974 года.
Содержательная часть длительного согласования, не берусь утверждать какой его ступени, через некоторое время, похоже, прояснилась. Инструктор отдела ЦК Д.С. Ковалевский, куратор минфиновских вопросов, в телефонном разговоре довольно общего характера с положительной оценкой работы и даже прозвучавшего напутствия «пока… успехов…» вдруг как будто вспомнил о чём-то непроговорённом: «да, слушай, Владимир, а что это у тебя всё больше моисеи абрамовичи, раисы иосифовны и сарры борисовны работают? Ты там не увлекайся...» Я не сразу врубился в смысл сказанного. Не анекдот же вроде… да и не настолько мы близко знакомы, чтобы рассказывать друг другу любимые на кухонных посиделках анекдоты о рабиновичах.
В управлении одним из моих заместителей работал Моисей Абрамович Коган - человек трудной личной судьбы (погибшая во время войны первая семья, трагическая история со смертью первого и тяжёлой болезнью другого ребёнка во втором, позднем браке), а секретарём партбюро была Раиса Иосифовна Мачеркевич - тоже, кстати, судьбой не обласканная. Сарра Борисовна Хейфец - начальник отдела местной промышленности и предприятий бытового обслуживания населения, старейший работник Минфина Союза, упомянутая по этой своей должности ещё в воспоминаниях А.Г. Зверева и пережившая на ней все эксцессы такого длительного и сложного отрезка трудовой жизни. Она была начальником самостоятельного отдела на правах управления с 1941 по 1951 год и, как я понимаю, в период борьбы с «безродными космополитами» руководство Минфина СССР для сохранения её в строю упрятало, перевело в руководители уже второго эшелона, но авторитет С.Б. Хейфец в республиках и на местах полностью сохранился. Все они были специалистами экстра-класса на своём производственном участке. Я едва удержался от резкого ответа. В полемике язычок у меня был всегда острым на мгновенную реакцию.
В памяти сразу всплыла подходящая кликуха из анекдота недавних дней «дважды еврей Советского Союза», приклеившаяся в своё время к именитым нашим гражданам еврейского происхождения, образовавшим Комитет для того, чтобы клеймить сионизм и израильскую военщину, руководителем которого, как на грех, оказался
действительно генерал-лейтенант и дважды герой. Неужели кто-то ждал, что я займусь чисткой, чтобы укрепить положение другого абрамовича, себя самого? Сглотнув чуть не вырвавшийся в духе того самого анекдота ответ, я всё же ответил достаточно жёстко: «Знаешь, Дмитрий Степанович, они работали до меня, и мне нравится как, да и тебе, похоже, тоже, раз ты управление похвалил. Пока я на месте, постараюсь, чтобы так и было».
В.Н. Масленников, выслушав информацию о разговоре, даже не моргнул и заговорил о каком-то очередном поручении. Тема для него была явно не новая и объясняться со мной о своём личном к ней отношении смысла не было. А Д.С. Ковалевский при более близком с ним знакомстве, оказавшийся, кстати, очень славным парнем, через несколько лет стал у нас членом коллегии, начальником Управления кадров и подготовки кадров, никогда больше подобных разговоров не заводил и, более того, не раз меня выручал в весьма сложных ситуациях, которые неизбежно сопровождают человека с открытым и импульсивным характером на заметной должностной позиции.
Моисей Абрамович работал и после наступления пенсионного возраста, воспитал и научил премудростям методики планирования и расчётов по дотациям на мясо-молочную
продукцию большую группу специалистов, да и мне помог освоиться с этим сложнейшим участком работы. года полтора прошло, прежде чем Партком (сам ли или по рекомендации «инстанции») провёл кампанию по переизбранию «засидевшихся» секретарей, которых оказалось двое, включая и Р.И. Мачеркевич. Ни до ни после таких
кампаний не было, и сложилось впечатление, что всё же это было точечно нацеленное мероприятие. Рая сама мне сообщила обо всём с красноречиво-ироничным взглядом после совещания секретарей о задачах перевыборной кампании. Она осталась важным «штыком» в нашей работе, была замначальника, а потом и начальником отдела финансирования пищевой промышленности, довольно долго и успешно трудилась в аппарате Минфина.
Управление финансирования лёгкой, пищевой, местной промышленности и предприятий бытового обслуживания населения -таково было полное наименование нашего структурного подразделения в штатном расписании, и коллеги шутили на мой счёт, что у последнего российского императора перечисление его владений в титуле было столь же пространным.