(no subject)
Приехав в Петербург поступать на режиссёрский факультет, Александра Большакова неожиданно для себя пошла в актрисы и в 2007 году, по окончании Театральной академии, поступила на службу в труппу Александринского театра.
За три года профессиональной работы в театре в репертуаре Александры появилось шесть ролей, за одну из которых (Леокадия Бегбик, «Человек=Человек», режиссёр Юрий Бутусов) она была удостоена Независимой актерской премии им. Владислава Стржельчика в номинации «Лучший дебют» и премии «Золотой софит» за лучшую роль второго плана. За три года из юной дебютантки Александра превратилась в молодую, способную актрису. За три года она успела поработать с такими режиссёрами как Фокин, Бутусов, Терзопулос и Коршуновас… Поводов для разговора оказалось более чем достаточно.
Александра Большакова:
«Я открыто отношусь к профессии»
Алексей Исаев. Саша, расскажите, как случилось, что вы, обучаясь в школе-студии при АБДТ на курсе Григория Дитятковского, впоследствии оказались в труппе Александринского театра?
Александра Большакова. В то время, когда я заканчивала школу-студию, Валерий Владимирович Фокин обновлял труппу, и ему порекомендовали обратить внимание на наш курс. Он посмотрел диск с нашим выпускным спектаклем «Хочу любить и наслаждаться» по повести Куприна «Яма» и после этого пригласил меня работать в театр. Со мной сразу же заключили контракт, и уже буквально через неделю я была введена в спектакль «Цветы для Чарли», который ещё к тому времени не вышел и репетировался на малой сцене.
А. И. У вас ведь было ещё два ввода - в «Живом трупе» и в «Эдипе-царе». А вводиться зачастую даже сложнее, чем работать над новой ролью, поскольку необходимо за короткое время «врасти» в спектакль. Как этот процесс происходил у вас?
А. Б. Здесь работают уже совсем другие механизмы. И, безусловно, есть определённые трудности, когда рисунок, сочинённый с одной актрисой и рассчитанный на её пластику и психофизику, примеряется на другую. Но, поймите меня правильно, в этом есть некая актерская безответственность. В моем случае именно так и было и, вводясь на роль Иокасты и Маши, я не преодолевала никаких психологических барьеров. Всё произошло органично.
А. И. Но это же совершенно разные способы существования. В «Живом трупе» один, в «Эдипе-царе» другой. Последний, мягко говоря, вообще образец иного, не привычного для нас театра.
А. Б. Да, вы правы, «Эдип-царь» это иной театр. И в этом смысле мне повезло, потому что на ввод был приглашен сам Терзопулос. Мы были очень ограничены во времени, но, тем не менее, поверьте мне, достаточно было встретиться с режиссером такого масштаба, чтобы всё получилось. А физически и психологически я была готова к подобному театру. И потом, мне было очень интересно попробовать.
А. И. То есть для вас такой театр не был неожиданностью?
А. Б. Нет. Мне нравится такая архаика и такая театральность.
А. И. Но театральность театральности рознь. Она есть и у Бутусова, и у Коршуноваса, в спектаклях которых вы также играете заглавные роли.
А. Б. Да, конечно, но без Станиславского в них не обошлось. А у Терзопулоса совсем наоборот - никакого Станиславского.
А. И. Даже так?
А. Б. Да. Он всегда говорил, что если в вашей трагедии зритель, смотря на вас, будет плакать, значит вы неправильно играете. Зритель должен испытывать нечто другое.
А. И. Что именно?
А. Б. Страх и ничего более. Это должно быть ощущение ужаса, но никак не слезы.
А. И. Ощущение ужаса приходит и от спектакля Бутусова «Человек=человек», в котором вы получили главную роль, отмеченную впоследствии премией им. Владислава Стржельчика за лучший дебют. Какие задачи ставил перед вами Юрий Бутусов?
А. Б. Изначально он делал упор на молодой энергии. Это и послужило отправной точкой для нашего сотрудничества. Задаваясь вопросом, может ли вдова быть молодой женщиной в современном мире, мы в итоге мучительных полугодовых репетиций, пришли к тому, что те тексты, которые говорит брехтовская вдова, молодая женщина вряд ли сможет сейчас даже сформулировать.
А. И. И тогда у вас появился такой инструмент как маска? Как вы пришли к такому решению? Нашли подсказку у Брехта или это результаты того поиска, который вы вели с режиссером?
А. Б. Конечно, это результаты поиска, потому что изначально такой формы не предполагалось. Но в процессе репетиций Юрий Николаевич пришел к необходимости именно такого решения. Понимаете, всё произошло не вдруг. Мне не говорили: «А теперь Большакова, иди и надень маску». Мы пробовали грим, который в итоге от спектакля к спектаклю становился всё мягче и мягче. И если у нас изначально была совершенно определенная маска, то впоследствии Юрий Николаевич сам начал её нивелировать, потому что маска начинает проникать в тебя, заставляя становиться больше чем просто маской. И если сейчас ее убрать, то вы, возможно, даже и не увидите разницы. Вам это покажется абсолютно органичным.
А. И. То есть маска изначально была использована как метод вхождения в персонажа?
А. Б. Главное, чтобы это не стало самоцелью.
А. И. Как лично для себя вы решаете уравнение человек=человек: что тот человек, что этот или всё-таки и тот человек и этот, ведь формула сегодня очень актуальна?
А. Б. Как личность, я не соглашусь с этой формулой, но как мой персонаж, я абсолютно должна быть с ней солидарна.
А. И. Давайте немного продолжим тему современности, но с уклоном в театр. Вы заняты в спектакле Валерия Фокина «Ксения. История любви», который был создан по пьесе современного драматурга Вадима Леванова. Как вы относитесь к новой драматургии?
А. Б. К новой драме у меня интереса нет. Я ничего не имею против неё, и возможно такое отношение идёт от незнания в полной мере всех этих текстов, но в тех текстах, которые я читала, мне, как актрисе, существовать неинтересно.
А. И. По какой причине?
А. Б. Причина в самих текстах. Они для меня плоские, иногда даже безситуативные. Гораздо интересней, когда текст больше чем текст. А в новой драме нет той божественной высоты, которую дают нам классические тексты, когда можно подняться над тем, что написано и думать шире банальных вещей, которые нам предлагает новая драма.
А. И. То есть, классическая драматургия, на ваш взгляд, оставляет для вас большее пространство для творчества?
А. Б. Скорее большее пространство для души и чувств.
А. И. А в новой драматургии этого нет?
А. Б. На мой взгляд, нет.
А. И. А Леванов?
А. Б. Пьеса, которую нам предложил Вадим, только по форме новодрамовская. История же, рассказанная в ней, существует как некий генетический код, заложенный в нас. И если к этому относится именно так, то и материал будет звучать по-другому.
А. И. Хорошо. Тогда вернёмся к классической драматургии. В спектакле «Укрощение строптивой» по пьесе Шекспира в режиссуре Оскараса Коршуноваса вы играете главную роль. Не было ли у вас такого ощущения, что его театральное пространство в чём-то близко бутусовскому пониманию игры, как системы координат?
А. Б. Да, было. Они действительно схожи по способу существования, который предлагают актёру. И пройдя большой путь с Юрием Николаевичем, для меня встреча с Оскарасом не была неожиданностью, мы существовали на одной волне. И абсолютно каждый артист включился в его игру, потому что он дал нам право на соавторство.
А. И. Но при этом весь спектакль не покидает мысль об организованности этого процесса твердой рукой режиссера.
А. Б. Абсолютно. Там есть четко заданная режиссерская форма и определенные задачи существования. Но при этом устроено всё так, что артист в этих рамках становится свободен всё больше и больше. Есть, конечно, при таком подходе опасность превратить спектакль в капустник, но я думаю, что нам всем хватит ума не допустить этого.
А. И. А с кем из режиссеров вы хотели бы поработать ещё?
А. Б. С Тальхаймером. Он меня впечатлил. Мне кажется, что там есть та же самая архаичность, что и у Терзопулоса, только предложена более острая форма существования артиста. Это меня и привлекает. Я не могу определить более точно, но на уровне, когда артист хочет или не хочет в этом оказаться, я хотела бы попробовать.
А. И. А есть роли, которые хотелось бы сыграть?
А. Б. Я вам даже не могу сказать какие. Я абсолютно в этом смысле открыто отношусь к профессии. Что написали, что распределили, то я и буду играть. Театр сейчас сам определяет моё амплуа и сам предлагает героинь.
А. И. Таких как Катарина?
А. Б. Да, такой вот бунтарки и дерзкой воительницы. Но с другой стороны у меня сейчас был опыт попробовать себя в роли Нины из лермонтовского «Маскарада». И я с большим удовольствием окунулась в этот текст. Мне было так интересно быть не бунтаркой, а преданно-любящей, не понимающей, воздушной, легкой девочкой. Я надеюсь, что мне ещё удастся поработать и с Достоевским и с Чеховым… Такого опыта у меня ещё не было.
А. И. Ну что ж, удачи вам, Саша, на этом пути.
А. Б. Спасибо.
© Алексей Исаев, октябрь, 2010
(p) Просцениум, № 17-18, ноябрь, 2010