Пыль, ч.1
1
Вчера я снова поменял работу, хотя кто бы знал, как я это ненавижу. Скакать с места на место - последнее дело, я в этом убежден. Не люблю перемены. Мне даже сны снятся одни и те же. В них обязательно присутствует море, ярко-голубое небо, какая-то лестница, ведущая к воде, я спускаюсь по ней, но до моря так и не дохожу, потому что встречаю девушку, и она улыбается, и поправляет волосы, и смотрит на меня, и даже что-то говорит, но что - я не могу понять уже несколько лет, потому что, едва она раскрывает рот, просыпаюсь. В этом тоже, к слову, прослеживается постоянство. А в смене работы его нет, что меня нервирует и портит аппетит. Хотя, конечно, мне повезло. Что бы там не говорили, а я устроился в самую известную газету. Стал членом новой большой семьи. Важным винтиком в механизме. Такое выпадает не каждому, а мне выпало, за что надо поблагодарить, словно звезда на вручении «Оскара», много кого - господа бога, в которого я пока не поверил, Марию Гваделупскую, потому что мне нравится ее имя, ну и, конечно, брата.
2
У меня неплохой брат, хотя, конечно и с закидонами. Убить человека для него - раз плюнуть. Помню, когда ему было около четырех, он двинул меня по голове камнем. Здоровенным таким булыжником. Подкрался сзади, и как долбанет. Аж искры из глаз. Мне кажется, чтобы сделать такое, нужно иметь некоторые задатки, и они, без сомнения, у него есть. Думаю, они наверняка проявятся еще раз. Может даже когда-нибудь он станет известен, как Ли Харви Освальд или кто-нибудь из «Черных пантер», и я буду и втайне гордиться, и, чем черт не шутит, открою его музей, где буду читать лекции и рассказывать, каким он парнем был. Я обязательно скажу и про то, что у него, о чем не спросишь, обязательно получишь совет. Может, слушать его будет совершенно неприятно, потому что он без этих сантиментов и телячьих нежностей, но совет будет в точку. Скажет, как пригвоздит, потому что правда имеет свойство хоть и действовать на нервы, но вправлять мозги, а мне их, между нами, раньше стоило вправлять, о чем я частенько говорю своим родителям, отчего-то благословившим меня на первую женитьбу, хотя чего там благословлять было, лучше бы сказали пару ласковых про то, что в восемнадцать не о свадьбах думать надо, а о светлом будущем, и не давали бы денег на билеты в кино, потому что своих-то у меня было курам на смех, а без кино какие отношения. Брат бы мне точно не дал, но беда в том, что в то время деньги у него самого не водились. Он тогда, хоть и почем зря камнями по голове лупил, еще не работал. Он ведь младший. Сидел, смотрел чушь по телевизору и иногда изрекал что-нибудь полезное и нужное.
3
Вот и в этот раз он сказал. Не успел я толком пожаловаться ему на судьбу, на все эти нереализованные желания, душевную тоску и меланхолию, как получил от ворот поворот. Он всегда не дослушивает, потому что сам не любит говорить. Я никогда не слышал, например, о том, с кем он лишился девственности, хоть и задавал этот волнующий меня вопрос неоднократно. Вот если б он помолчал еще хоть минуту, я б тогда успел рассказать про души прекрасные порывы, а так - едва завел волынку, что жуть как хочу рисовать и вообще жалею, что стал писакой, хотя мог бы художником, а потом прославиться, как Гойя или хотя бы Эдвард Мунк, как услышал про то, что, мол, если бы хотел, то давно бы уже рисовал, а ныть мы все мастера, и лучше бы я занялся лежащей в холодильнике курицей, потому что время ужина стремительно приближается, а моей болтовней сыт, понятное дело, не будешь.
Даже не помню, сказал ли я ему спасибо, но прислушался, это точно: художником так и не стал, но рисовал как проклятый. За что и поплатился.
4
На этот раз меня застукали, причем в первый же рабочий день. Делов-то! Сидел себе спокойно на планерке, слушал что-то, а заодно пытался нарисовать начальника, а он все дергался, как после серьезной болезни, размахивал руками, моргал, вертел головой и вообще вел себя так, как не положено взрослым людям на важном мероприятии. А планерка была очень важной. По крайней мере, для меня. Я ведь только-только сюда устроился, хотя, как уже говорил, не люблю все эти смены работ, да и вообще перемены.
Не понимаю, что это некоторые так стремятся скакать с места на место. Им словно солью в попу выстрелили. Из таких обычно и выходят преступники, которым вечно всего мало, вот и ищут, где бы чего еще сцапать и поднять уровень адреналина, потому что без него их жизнь, словно жареная рыба без лимона - вроде бы и можно съесть, а удовольствия никакого. Преснятина.
Лично я всеми руками за стабильность. Я и с первой женой-то расстался после десяти совместно прожитых лет, что не всякому дано. По статистике каждая третья семейная пара не дотягивает и до трех лет, мужья и жены сразу бегут разводиться, делить телевизоры, детей, сувениры и кухонные комбайны. А потом еще увольняются, находят себе временных половых партнеров или ходят на всякие идиотские тренинги, проводимые психологами-недоучками, твердящими о пользе перемен, а у самих комплексов хоть отбавляй. Чушь это все. Менять работу - последнее дело, на такое можно идти, если уж совсем припрет. Меня вот приперло, а иначе бы сидел на своем старом месте, пил вино с приятелем ближе к полуночи и рассуждал с ним же о губительной политике Министерства культуры, нескольких гениальных минутах молчания Джонни Деппа в «Мертвеце» Джармуша и способах приготовления баранины, в которых я, скажу честно, большой специалист, особенно если под рукой есть немного чеснока, несколько веточек розмарина и хороший нож. У меня он есть, а все благодаря брату, который мне его и вручил, привезя из Киргизии, где выпускал пары, чтобы никого не убить из-за очередной несчастной любви. Это хороший нож. Иногда я им еще карандаши точу, причем так, как меня учили в художественной школе, чтобы длинный грифель и поострее, а то некоторые не точат, а закругляют, но это уже не художники, а бухгалтеры, которым только в ведомостях цифры вписывать, а мне это совсем ни к чему, мне подавай карандаш острый, как нос Пиннокио, а для этого киргизский клинок как нельзя кстати.
5
Я бы и на новом месте обо всем это с удовольствием потрепался, но - увы, Джармуша тут никто не знает, а умничать я не люблю, потому что ни к чему хорошему это не приводит. Я знаю: я их спрошу про Джармуша или Бергмана, а они меня - не стыдно ли мне заниматься всякой ерундой и умничанием, когда все вокруг работают в поте лица, тем более, что на улице жара, и времени слушать молчание Деппа у них нет, потому что им за молчание не платят, а, совсем наоборот, платят за то, чтобы они говорили и писали. Вот я и не спрашивал. Сидел себе тихонечко и рисовал.
Характер начальника я схватил мастерски. Немного бандитского, полноватое лицо, пробивающаяся щетина, сломанный нос, похожий на морскую волну из моего сна, небольшие черные усы, морщины. Уверен, учитель из художественной школы, которую я, между прочим, окончил с отличием, остался бы доволен. Он всегда говорил про меня: «Этот парень - талант!». И все, кто был вокруг, завидовали и восхищались, а один, тут же став моим поклонником, даже подарил мне набор цветных порнокарт, которые изготовлял на продажу, там еще валетами тоже почему-то были девушки, что, конечно, полное безобразие и произвол, несмотря на их огромную грудь.
Но сейчас мне никто ничего не сказал, и я стал нервничать, но не потому, что жаждал немедленного признания, а потому что никак не получалось ухо. Оно то сползало на щеку, то оказывалось на затылке, но тут я был совершенно не виноват, ибо, говорю же, начальника словно муха укусила, вот он и вертел головой, нисколько не заботясь о том, что его портрет окажется с серьезным изъяном, а ведь это может стать его единственным портретом, как у Дориана Грея, и любоваться им он наверняка не сможет, и продать за большие деньги потом не продашь, а у потомков сложится ложное мнение о его ассиметричном черепе и съехавших набок органах слуха, и все это, вероятно, закончится весьма скверно для всех, потому что он получится настоящим монстром, а мне придется просить политическое убежище где-нибудь в Полинезии или Исландии, ибо он кавказец, и его дети за такое глумление над родителем наверняка решат объявить меня своим кровным врагом и пустят пулю в спину, когда я, уже преклонных лет мужчина с седой бородой, буду сидеть в ротанговом креслице в тени, словно Аль Пачино, но им будет все равно, потому что «Крестного отца» они не видели так же, как и Джармуша.
С ухом так ничего и не вышло. Зато мне удалось схватить характерную линию носа и надбровных дуг, я даже начал прорисовывать узор на свитере, когда понял, что меня засекли. Такое бывает: тебе ничего не говорят, но так смотрят, что сразу ясно - все, что ты старался держать в секрете, теперь не стоит и выведенного яйца. Если бы он не посмотрел, я бы успел довести начатое до конца, как и полагается любому порядочному мужчине, но - нет, он зашевелил бровями, шмыгнул носом, и я срочно скомкал свое произведение, из которого могло бы получиться что-то ценное, сложись судьба иначе.
Продолжение, конечно, следует
Вчера я снова поменял работу, хотя кто бы знал, как я это ненавижу. Скакать с места на место - последнее дело, я в этом убежден. Не люблю перемены. Мне даже сны снятся одни и те же. В них обязательно присутствует море, ярко-голубое небо, какая-то лестница, ведущая к воде, я спускаюсь по ней, но до моря так и не дохожу, потому что встречаю девушку, и она улыбается, и поправляет волосы, и смотрит на меня, и даже что-то говорит, но что - я не могу понять уже несколько лет, потому что, едва она раскрывает рот, просыпаюсь. В этом тоже, к слову, прослеживается постоянство. А в смене работы его нет, что меня нервирует и портит аппетит. Хотя, конечно, мне повезло. Что бы там не говорили, а я устроился в самую известную газету. Стал членом новой большой семьи. Важным винтиком в механизме. Такое выпадает не каждому, а мне выпало, за что надо поблагодарить, словно звезда на вручении «Оскара», много кого - господа бога, в которого я пока не поверил, Марию Гваделупскую, потому что мне нравится ее имя, ну и, конечно, брата.
2
У меня неплохой брат, хотя, конечно и с закидонами. Убить человека для него - раз плюнуть. Помню, когда ему было около четырех, он двинул меня по голове камнем. Здоровенным таким булыжником. Подкрался сзади, и как долбанет. Аж искры из глаз. Мне кажется, чтобы сделать такое, нужно иметь некоторые задатки, и они, без сомнения, у него есть. Думаю, они наверняка проявятся еще раз. Может даже когда-нибудь он станет известен, как Ли Харви Освальд или кто-нибудь из «Черных пантер», и я буду и втайне гордиться, и, чем черт не шутит, открою его музей, где буду читать лекции и рассказывать, каким он парнем был. Я обязательно скажу и про то, что у него, о чем не спросишь, обязательно получишь совет. Может, слушать его будет совершенно неприятно, потому что он без этих сантиментов и телячьих нежностей, но совет будет в точку. Скажет, как пригвоздит, потому что правда имеет свойство хоть и действовать на нервы, но вправлять мозги, а мне их, между нами, раньше стоило вправлять, о чем я частенько говорю своим родителям, отчего-то благословившим меня на первую женитьбу, хотя чего там благословлять было, лучше бы сказали пару ласковых про то, что в восемнадцать не о свадьбах думать надо, а о светлом будущем, и не давали бы денег на билеты в кино, потому что своих-то у меня было курам на смех, а без кино какие отношения. Брат бы мне точно не дал, но беда в том, что в то время деньги у него самого не водились. Он тогда, хоть и почем зря камнями по голове лупил, еще не работал. Он ведь младший. Сидел, смотрел чушь по телевизору и иногда изрекал что-нибудь полезное и нужное.
3
Вот и в этот раз он сказал. Не успел я толком пожаловаться ему на судьбу, на все эти нереализованные желания, душевную тоску и меланхолию, как получил от ворот поворот. Он всегда не дослушивает, потому что сам не любит говорить. Я никогда не слышал, например, о том, с кем он лишился девственности, хоть и задавал этот волнующий меня вопрос неоднократно. Вот если б он помолчал еще хоть минуту, я б тогда успел рассказать про души прекрасные порывы, а так - едва завел волынку, что жуть как хочу рисовать и вообще жалею, что стал писакой, хотя мог бы художником, а потом прославиться, как Гойя или хотя бы Эдвард Мунк, как услышал про то, что, мол, если бы хотел, то давно бы уже рисовал, а ныть мы все мастера, и лучше бы я занялся лежащей в холодильнике курицей, потому что время ужина стремительно приближается, а моей болтовней сыт, понятное дело, не будешь.
Даже не помню, сказал ли я ему спасибо, но прислушался, это точно: художником так и не стал, но рисовал как проклятый. За что и поплатился.
4
На этот раз меня застукали, причем в первый же рабочий день. Делов-то! Сидел себе спокойно на планерке, слушал что-то, а заодно пытался нарисовать начальника, а он все дергался, как после серьезной болезни, размахивал руками, моргал, вертел головой и вообще вел себя так, как не положено взрослым людям на важном мероприятии. А планерка была очень важной. По крайней мере, для меня. Я ведь только-только сюда устроился, хотя, как уже говорил, не люблю все эти смены работ, да и вообще перемены.
Не понимаю, что это некоторые так стремятся скакать с места на место. Им словно солью в попу выстрелили. Из таких обычно и выходят преступники, которым вечно всего мало, вот и ищут, где бы чего еще сцапать и поднять уровень адреналина, потому что без него их жизнь, словно жареная рыба без лимона - вроде бы и можно съесть, а удовольствия никакого. Преснятина.
Лично я всеми руками за стабильность. Я и с первой женой-то расстался после десяти совместно прожитых лет, что не всякому дано. По статистике каждая третья семейная пара не дотягивает и до трех лет, мужья и жены сразу бегут разводиться, делить телевизоры, детей, сувениры и кухонные комбайны. А потом еще увольняются, находят себе временных половых партнеров или ходят на всякие идиотские тренинги, проводимые психологами-недоучками, твердящими о пользе перемен, а у самих комплексов хоть отбавляй. Чушь это все. Менять работу - последнее дело, на такое можно идти, если уж совсем припрет. Меня вот приперло, а иначе бы сидел на своем старом месте, пил вино с приятелем ближе к полуночи и рассуждал с ним же о губительной политике Министерства культуры, нескольких гениальных минутах молчания Джонни Деппа в «Мертвеце» Джармуша и способах приготовления баранины, в которых я, скажу честно, большой специалист, особенно если под рукой есть немного чеснока, несколько веточек розмарина и хороший нож. У меня он есть, а все благодаря брату, который мне его и вручил, привезя из Киргизии, где выпускал пары, чтобы никого не убить из-за очередной несчастной любви. Это хороший нож. Иногда я им еще карандаши точу, причем так, как меня учили в художественной школе, чтобы длинный грифель и поострее, а то некоторые не точат, а закругляют, но это уже не художники, а бухгалтеры, которым только в ведомостях цифры вписывать, а мне это совсем ни к чему, мне подавай карандаш острый, как нос Пиннокио, а для этого киргизский клинок как нельзя кстати.
5
Я бы и на новом месте обо всем это с удовольствием потрепался, но - увы, Джармуша тут никто не знает, а умничать я не люблю, потому что ни к чему хорошему это не приводит. Я знаю: я их спрошу про Джармуша или Бергмана, а они меня - не стыдно ли мне заниматься всякой ерундой и умничанием, когда все вокруг работают в поте лица, тем более, что на улице жара, и времени слушать молчание Деппа у них нет, потому что им за молчание не платят, а, совсем наоборот, платят за то, чтобы они говорили и писали. Вот я и не спрашивал. Сидел себе тихонечко и рисовал.
Характер начальника я схватил мастерски. Немного бандитского, полноватое лицо, пробивающаяся щетина, сломанный нос, похожий на морскую волну из моего сна, небольшие черные усы, морщины. Уверен, учитель из художественной школы, которую я, между прочим, окончил с отличием, остался бы доволен. Он всегда говорил про меня: «Этот парень - талант!». И все, кто был вокруг, завидовали и восхищались, а один, тут же став моим поклонником, даже подарил мне набор цветных порнокарт, которые изготовлял на продажу, там еще валетами тоже почему-то были девушки, что, конечно, полное безобразие и произвол, несмотря на их огромную грудь.
Но сейчас мне никто ничего не сказал, и я стал нервничать, но не потому, что жаждал немедленного признания, а потому что никак не получалось ухо. Оно то сползало на щеку, то оказывалось на затылке, но тут я был совершенно не виноват, ибо, говорю же, начальника словно муха укусила, вот он и вертел головой, нисколько не заботясь о том, что его портрет окажется с серьезным изъяном, а ведь это может стать его единственным портретом, как у Дориана Грея, и любоваться им он наверняка не сможет, и продать за большие деньги потом не продашь, а у потомков сложится ложное мнение о его ассиметричном черепе и съехавших набок органах слуха, и все это, вероятно, закончится весьма скверно для всех, потому что он получится настоящим монстром, а мне придется просить политическое убежище где-нибудь в Полинезии или Исландии, ибо он кавказец, и его дети за такое глумление над родителем наверняка решат объявить меня своим кровным врагом и пустят пулю в спину, когда я, уже преклонных лет мужчина с седой бородой, буду сидеть в ротанговом креслице в тени, словно Аль Пачино, но им будет все равно, потому что «Крестного отца» они не видели так же, как и Джармуша.
С ухом так ничего и не вышло. Зато мне удалось схватить характерную линию носа и надбровных дуг, я даже начал прорисовывать узор на свитере, когда понял, что меня засекли. Такое бывает: тебе ничего не говорят, но так смотрят, что сразу ясно - все, что ты старался держать в секрете, теперь не стоит и выведенного яйца. Если бы он не посмотрел, я бы успел довести начатое до конца, как и полагается любому порядочному мужчине, но - нет, он зашевелил бровями, шмыгнул носом, и я срочно скомкал свое произведение, из которого могло бы получиться что-то ценное, сложись судьба иначе.
Продолжение, конечно, следует