(no subject)
НАШ РОД ФЕРДМАН-КОРХИМ.
Наш отец работал в Наркомате леса. В 1938 году ему присвоили звание лейтенанта, в системе наркомата он стал заниматься поставками лесоматериалов в армию.
С началом войны мы разъехались: папа на Северо-Западный фронт, мама с нами, "дитями", - в эвакуацию в Ташкент. Один раз отец приезжал к нам в Ташкент на побывку. На память об этом у меня на всю жизнь осталась трещина на языке, который я почти откусила, взывая ко всем прохожим военным, после папиного короткого пребывания с нами: "Папа!". При этом подбородок мой лежал на перилах, вернее, на ограждении проёма подвала, где мы жили. Пока язык не зажил, меня долго кормили только манной кашей. А трещина осталась на всю жизнь.
В войну и после войны помню у нас в комнате коричневую кобуру, орденские планки, какие-то плексигласовые планшеты, обрывки парашютного шёлка... Со всем этим хозяйством я играла.
После фронта отец из рядов Вооружённых Сил не демобилизовался, работал в Наркомате Обороны, что и поныне под названием Министерство Обороны находится на Фрунзенской набережной. Место работы называлось - ГАУ. Это слово часто произносилось в нашем доме. Абревиатура названия "Главное Артиллерийское Управление". В ГАУ отец отвечал за поставки лесоматериалов (его довоенное образование - Лесотехнический институт) для нужд артиллерийских войск. В той системе он работал до начала "борьбы с космополитами" - до 1948 года. Уволили майора Фердмана с обычной тогда формулировкой "по сокращению штатов". А ведь ему как раз перед этим собирались присвоить чин подполковника! Но ... передумали и уволили. Хоть и еврея, но хорошего специалиста, фронтовика.
Из армии отец уходить не хотел, надо было кормить семью. После того, как полгода пробыл без работы, уехал служить на военную базу в городок Балаклея Харьковской обл. Помню летнюю поездку туда, чтоб навестить папу. Потом он перевёлся ближе к нам, к Москве, - на военную базу в Ярославле. Там и умер после очередной операции на желудке, сделанной скоропостижно, без маминого согласия. Вызвали её, когда он уже был при смерти.
"Мы не от старости умрём, от старых ран умрём". У многих после войны такой старой раной была язва желудка, хворь, приобретённая на фронте. Лечить её в те годы ещё не умели. Я рассказывала уже, как мама везла тело отца на военном грузовике из Ярославля в Москву. Она бы отморозила ноги, если бы солдат, водитель грузовика, не дал ей валенки... Помню, что гроб с телом отца стоял на столе в нашей комнате и как тянулись к нему родственники и соседи для прощания. Похоронен отец на Востряковском кладбище. И много лет после его смерти мама каждое воскресение ездила на его могилу. Там теперь и мама, и Семён поставил им хороший памятник.
Помню много и в то же время так мало! А спросить уже некого. Мой двоюродный брат Бабанин Леонид Николаевич, сын папиной сестры Беллы, много занимается генеалогией нашего общего рода. Вот что он разузнал про родителей моего отца Льва Соломоновича и его мамы, урождённой Бейлы Соломоновны Фердман (Беллы Семёновны Бабаниной), то есть про наших общих дедушку и бабушку.
Детей у них было трое - Лео, Бейла, Ида.
Дедушка Фердман Соломон (Шлемон) погиб в 1917 году в Петербурге во время революции, его жена и дети считались "красными", что давало им льготы (?) в советское время. Брат Леонид Бабанин выяснил в интернете из "Felshtin Who's Who", что фамилия Фердман старинная, род известен от Ферд Мошко Ицковича (1745-1823).
Бабушка Корхим Ита Львовна (... -1942) до войны жила в Ленинграде с дочерью Идой Соломоновной Фердман, по мужу Ромм, и её двумя малолетними сыновьями. В марте 1942 года они попали на пароход, вывозивший блокадников. Пароход разбомбили, это произошло у берега, они спаслись. Их пересадили в эшелон, шедший за Волгу. В нём бабушка умерла от истощения.
Ида Соломоновна (моя тётя) с детьми в дороге выжили. Её положили в больницу, где она и скончалась в апреле 1942 года, тоже от истощения. Умер от истощения старший сын Лёва. Сына Семёна вывезли через Ладожское озеро. Он попал в детский дом, там вырос, окончил 7 классов и техникум. После войны моя тётя Белла его долго искала, нашла, всю жизнь переписывалась. Семён Ромм прожил жизнь в городе Волжский. Он мой ровесник, у него четверо внуков.
Фамилия Корхим довольно известная. Помню, в 70-ые годы был знаменитый режиссёр Лео Корхим - моя тётя Белла говорила мне, что это, наверно, её двоюродный брат. Отец (или дед?) моей бабушки Иды Львовны Корхим был раввином. Брат бабушки Абрам Корхим до (или после) революции уехал в США. С ним, разумеется, никакой связи не было. Внучка одной сестры моей бабушки Фира Кац тесно общалась с тётей Беллой и даже переехала к ней в Вологду. А в общем почти ничего неизвестно о потомках рода Корхим, и я очень прошу их откликнуться. И из Америки, и из Израиля.
Моя тётя Белла (1917-1997) ...её все называли Беллочкой. Она была хранителем семейного рода, но я была ленива и слишком поглощена событиями текущей жизни. А теперь и не спросишь... Уже много лет тётя Белла покоится на Востряковском кладбище - в одной могиле со своим старшим братом Лёвочкой, моим папой, с моей мамой Идой Давыдовной и с моей бабушкой по линии мамы - Сурой Лейбовной Шустер.
Тётя Беллочка была уникальным человеком. Всю жизнь она проработала плановиком в Вологде, в одной из колоний МВД. У неё трое детей - Рудольф, Леонид, Лидия. Это мои двоюродные братья и сестра, и я, перебравшись в Израиль, продолжаю дружить с ними. Оба сына тёть-Беллочки - московские кандидаты наук, а Лидочка, Лидия Николаевна Бабанина, проработала всю жизнь юристконсультом Вологодского подшипникового завода. Приезжала в Москву на арбитражи и всегда их выигрывала. Вообще, род Бабаниных оказался старинным российским родом. Брат Леонид разыскал герб рода Бабаниных, он датирован 1601 годом. У меня есть его оттиск.
Я помню тёть-Беллочку, наверно, с конца войны, когда она со своим мужем, офицером Бабаниным Николаем Ивановичем, возвращалась через Москву с Дальнего Востока, из города Порт-Артур. Ещё долго я носила шёлковое японское кимоно и бархатные платьица, привёзённые мне в подарок вместе ...с китайскими веерами.
Вот на этой фотографии я, кучеряшка, как раз в одной из таких платьиц:
Мне шесть лет. Рядом - годовалая девочка Вера Кондакова. Мы жили в одном бараке.
Она подрастёт и прославится тем, что подарит Сталину букет на первомайской демонстрации.
Жизнь тёть-Беллочки была многотрудной и несладкой. Но природная мудрость и доброта спасали её. Уникальна моя тётя Белла была своим неистощимым оптимизмом, необыкновенной доброжелательностью, поразительным трудолюбием и любознательностью до последних её дней. Эдакий живчик! Я не помню, чтобы она сидела, она всё время хлопотала по хозяйству. Последние десятилетия своей жизни она больше жила не у себя в Вологде, а в доме моего брата Семёна. Жила как член семьи и очень поддерживала мою маму, тоже жившую с Семёном. После смерти в 1989 году нашей мамы, её обожаемой Идочки, продолжала часто жить там же, в доме брата. Семён и его жена Маша всё время проводили в театре, на съёмках, на гастролях. Тёть-Беллочка оставалась за хозяйку.
Ну, а вопрос, почему я их не расспрашивала об ушедших годах и людях рода Фердман-Корхим (со стороны папы) и Шустер-Шмурак (со стороны мамы)... этот вопрос - с сожалением и горечью - адресую только себе самой.
P.S. Подписала семейную фотографию "Родители с дитями" не из выпендрёжа. Просто такую надпись под ней оставил Семён в своей книге "Уно моменто".
А я с детства всё Сёмино, как мама говорила, "обезъяничила". Кроме таланта, естественно, и футбола.
Наш отец работал в Наркомате леса. В 1938 году ему присвоили звание лейтенанта, в системе наркомата он стал заниматься поставками лесоматериалов в армию.
С началом войны мы разъехались: папа на Северо-Западный фронт, мама с нами, "дитями", - в эвакуацию в Ташкент. Один раз отец приезжал к нам в Ташкент на побывку. На память об этом у меня на всю жизнь осталась трещина на языке, который я почти откусила, взывая ко всем прохожим военным, после папиного короткого пребывания с нами: "Папа!". При этом подбородок мой лежал на перилах, вернее, на ограждении проёма подвала, где мы жили. Пока язык не зажил, меня долго кормили только манной кашей. А трещина осталась на всю жизнь.
В войну и после войны помню у нас в комнате коричневую кобуру, орденские планки, какие-то плексигласовые планшеты, обрывки парашютного шёлка... Со всем этим хозяйством я играла.
После фронта отец из рядов Вооружённых Сил не демобилизовался, работал в Наркомате Обороны, что и поныне под названием Министерство Обороны находится на Фрунзенской набережной. Место работы называлось - ГАУ. Это слово часто произносилось в нашем доме. Абревиатура названия "Главное Артиллерийское Управление". В ГАУ отец отвечал за поставки лесоматериалов (его довоенное образование - Лесотехнический институт) для нужд артиллерийских войск. В той системе он работал до начала "борьбы с космополитами" - до 1948 года. Уволили майора Фердмана с обычной тогда формулировкой "по сокращению штатов". А ведь ему как раз перед этим собирались присвоить чин подполковника! Но ... передумали и уволили. Хоть и еврея, но хорошего специалиста, фронтовика.
Из армии отец уходить не хотел, надо было кормить семью. После того, как полгода пробыл без работы, уехал служить на военную базу в городок Балаклея Харьковской обл. Помню летнюю поездку туда, чтоб навестить папу. Потом он перевёлся ближе к нам, к Москве, - на военную базу в Ярославле. Там и умер после очередной операции на желудке, сделанной скоропостижно, без маминого согласия. Вызвали её, когда он уже был при смерти.
"Мы не от старости умрём, от старых ран умрём". У многих после войны такой старой раной была язва желудка, хворь, приобретённая на фронте. Лечить её в те годы ещё не умели. Я рассказывала уже, как мама везла тело отца на военном грузовике из Ярославля в Москву. Она бы отморозила ноги, если бы солдат, водитель грузовика, не дал ей валенки... Помню, что гроб с телом отца стоял на столе в нашей комнате и как тянулись к нему родственники и соседи для прощания. Похоронен отец на Востряковском кладбище. И много лет после его смерти мама каждое воскресение ездила на его могилу. Там теперь и мама, и Семён поставил им хороший памятник.
Помню много и в то же время так мало! А спросить уже некого. Мой двоюродный брат Бабанин Леонид Николаевич, сын папиной сестры Беллы, много занимается генеалогией нашего общего рода. Вот что он разузнал про родителей моего отца Льва Соломоновича и его мамы, урождённой Бейлы Соломоновны Фердман (Беллы Семёновны Бабаниной), то есть про наших общих дедушку и бабушку.
Детей у них было трое - Лео, Бейла, Ида.
Дедушка Фердман Соломон (Шлемон) погиб в 1917 году в Петербурге во время революции, его жена и дети считались "красными", что давало им льготы (?) в советское время. Брат Леонид Бабанин выяснил в интернете из "Felshtin Who's Who", что фамилия Фердман старинная, род известен от Ферд Мошко Ицковича (1745-1823).
Бабушка Корхим Ита Львовна (... -1942) до войны жила в Ленинграде с дочерью Идой Соломоновной Фердман, по мужу Ромм, и её двумя малолетними сыновьями. В марте 1942 года они попали на пароход, вывозивший блокадников. Пароход разбомбили, это произошло у берега, они спаслись. Их пересадили в эшелон, шедший за Волгу. В нём бабушка умерла от истощения.
Ида Соломоновна (моя тётя) с детьми в дороге выжили. Её положили в больницу, где она и скончалась в апреле 1942 года, тоже от истощения. Умер от истощения старший сын Лёва. Сына Семёна вывезли через Ладожское озеро. Он попал в детский дом, там вырос, окончил 7 классов и техникум. После войны моя тётя Белла его долго искала, нашла, всю жизнь переписывалась. Семён Ромм прожил жизнь в городе Волжский. Он мой ровесник, у него четверо внуков.
Фамилия Корхим довольно известная. Помню, в 70-ые годы был знаменитый режиссёр Лео Корхим - моя тётя Белла говорила мне, что это, наверно, её двоюродный брат. Отец (или дед?) моей бабушки Иды Львовны Корхим был раввином. Брат бабушки Абрам Корхим до (или после) революции уехал в США. С ним, разумеется, никакой связи не было. Внучка одной сестры моей бабушки Фира Кац тесно общалась с тётей Беллой и даже переехала к ней в Вологду. А в общем почти ничего неизвестно о потомках рода Корхим, и я очень прошу их откликнуться. И из Америки, и из Израиля.
Моя тётя Белла (1917-1997) ...её все называли Беллочкой. Она была хранителем семейного рода, но я была ленива и слишком поглощена событиями текущей жизни. А теперь и не спросишь... Уже много лет тётя Белла покоится на Востряковском кладбище - в одной могиле со своим старшим братом Лёвочкой, моим папой, с моей мамой Идой Давыдовной и с моей бабушкой по линии мамы - Сурой Лейбовной Шустер.
Тётя Беллочка была уникальным человеком. Всю жизнь она проработала плановиком в Вологде, в одной из колоний МВД. У неё трое детей - Рудольф, Леонид, Лидия. Это мои двоюродные братья и сестра, и я, перебравшись в Израиль, продолжаю дружить с ними. Оба сына тёть-Беллочки - московские кандидаты наук, а Лидочка, Лидия Николаевна Бабанина, проработала всю жизнь юристконсультом Вологодского подшипникового завода. Приезжала в Москву на арбитражи и всегда их выигрывала. Вообще, род Бабаниных оказался старинным российским родом. Брат Леонид разыскал герб рода Бабаниных, он датирован 1601 годом. У меня есть его оттиск.
Я помню тёть-Беллочку, наверно, с конца войны, когда она со своим мужем, офицером Бабаниным Николаем Ивановичем, возвращалась через Москву с Дальнего Востока, из города Порт-Артур. Ещё долго я носила шёлковое японское кимоно и бархатные платьица, привёзённые мне в подарок вместе ...с китайскими веерами.
Вот на этой фотографии я, кучеряшка, как раз в одной из таких платьиц:
Мне шесть лет. Рядом - годовалая девочка Вера Кондакова. Мы жили в одном бараке.
Она подрастёт и прославится тем, что подарит Сталину букет на первомайской демонстрации.
Жизнь тёть-Беллочки была многотрудной и несладкой. Но природная мудрость и доброта спасали её. Уникальна моя тётя Белла была своим неистощимым оптимизмом, необыкновенной доброжелательностью, поразительным трудолюбием и любознательностью до последних её дней. Эдакий живчик! Я не помню, чтобы она сидела, она всё время хлопотала по хозяйству. Последние десятилетия своей жизни она больше жила не у себя в Вологде, а в доме моего брата Семёна. Жила как член семьи и очень поддерживала мою маму, тоже жившую с Семёном. После смерти в 1989 году нашей мамы, её обожаемой Идочки, продолжала часто жить там же, в доме брата. Семён и его жена Маша всё время проводили в театре, на съёмках, на гастролях. Тёть-Беллочка оставалась за хозяйку.
Ну, а вопрос, почему я их не расспрашивала об ушедших годах и людях рода Фердман-Корхим (со стороны папы) и Шустер-Шмурак (со стороны мамы)... этот вопрос - с сожалением и горечью - адресую только себе самой.
P.S. Подписала семейную фотографию "Родители с дитями" не из выпендрёжа. Просто такую надпись под ней оставил Семён в своей книге "Уно моменто".
А я с детства всё Сёмино, как мама говорила, "обезъяничила". Кроме таланта, естественно, и футбола.