(no subject)
На днях написала о новом сайте в Живом Журнале - 1938, "посвящённом последним месяцам и дням жизни Осипа Мандельштама и увековечиванию его памяти".
И поставила первый пост c того благородного сайта - под названием "Как его арестовывали":
http://jennyferd.livejournal.com/3744892.html
Сегодня перепечатываю второй пост с сайта 1938 - под названием "Допрос со свидетелем".
----------------------------------------------------------------------
Оригинал взят у 1938 в Допрос со свидетелем
Всего в тюрьме после первого ареста Мандельштам провел 12 дней. По лубянскому счету его не били и не пытали - время «упрощенных допросов» еще не наступило. Один раз - на восемь часов - посадили в карцер. Конечно, как и всем, ему не давали спать и наставляли в глаза яркую лампу, конечно, запугивали и брали на пушку - оговаривая предателями всех друзей и родных. Но инсценировка голоса жены, якобы пытаемой в соседней камере, - прием настолько экзотический, что в него скорее не верится. Если бы чекисты с каждым разыгрывали такие спектакли, то, во-первых, об этом стало бы широко известно, а во-вторых, Лубянку бы парализовало - ее пропускная способность свелась бы к недопустимому минимуму.
Несколько новых реальных деталей о пребывании Мандельштама на Лубянке, записанных Надеждой Яковевной с его слов уже в Воронеже, обнаружились в ее архиве. Так, первая деталь говорит о своеобразных цинизме и юморе Христофорыча:
«Следователь мне заявил, что я должен пройти через устрашающие минуты, но что для поэта страх, конечно, ничто».
Это, скорее всего, фраза из их первой встречи, а вот вторая или третья, похоже, закончились для Мандельштама карцером (обстоятельство ранее не известное):
«В карцере не давали пить и, когда я подходил к глазку, брызгали в глаза какой-то вонючей жидкостью. Эти восемь часов оказались решающими для всего психического заболевания» (диагноз, поставленный Мандельштаму позднее, - травмопсихоз).
Из камеры его вызывали довольно часто - на допросы (как минимум трижды), в карцер, один раз - перед самым концом следствия - к прокурору, возможно, и в санчасть (оба таких визита предусмотрены процессуальным кодексом). И еще один раз - редчайший случай! - на свидание с женой.
Надежда Яковлевна писала:
Еще в 34 году до нас с Анной Андреевной дошли рассказы писателя Павленко, как он из любопытства принял приглашение своего друга-следователя, который вел дело О.М., и присутствовал, спрятавшись не то в шкафу, не то между двойными дверями, на ночном допросе... Павленко рассказывал, что у Мандельштама во время допроса был жалкий и растерянный вид, брюки падали - он всё за них хватался, отвечал невпопад - ни одного четкого и ясного ответа, порол чушь, волновался, вертелся, как карась на сковороде, и тому подобное...
Могила Павленко на Новодевичьем кладбище.
Собственно говоря, если миф о Петре Павленко за шторой или в шкафу - не выдумки и не плод воспаленного воображения, то это была единcтвенная биографическая возможность для любознательного прозаика составить собственное представление о том, насколько «смешно» Мандельштам выглядел на допросе. Отнестись к этому мифу серьезнее заставляет, однако, то, что одним из его «источников» был... сам Мандельштам! Вот его свидетельство в передаче Э. Герштейн:
Он стал мне рассказывать, как страшно было на Лубянке. Я запомнила только один эпизод, переданный мне Осипом с удивительной откровенностью:
- Меня подымали куда-то на внутреннем лифте. Там стояло несколько человек. Я упал на пол. Бился... вдруг слышу над собой голос: «Мандельштам, Мандельштам, как вам не стыдно?» Я поднял голову. Это был Павленко.
Было это или не было, но сама допускаемая всеми возможность такой «фактуры» сомнений, кажется, не вызывала ни у кого. Поистине, как писала Надежда Мандельштам: «в своем одичании и падении писатели превосходят всех»!
И не случайно, что именно к Павленко зимой 1938 года за «экспертизой» обратился первый секретарь Союза Писателей СССР Владимир Ставский, решавший в это время в НКВД и с НКВД «вопрос о Мандельштаме» (к этим событиям мы еще вернемся).
И Петр Андреевич не подвел - написал искомую рецензию-донос, помог писательскому начальству успешно решить этот наболевший «вопрос»...