Вахтанг Кикабидзе и Григорий Ревзин о публичной поддержке власти деятелями культуры
Вахтанг Кикабидзе недавно завершил писать книжку воспоминаний.
ВАХТАНГ КИКАБИДЗЕ: ПОЛИТИКА - ЭТО ТАКАЯ ШТУКА, ГДЕ БЕЗ 100 ГРАММ НЕ РАЗБЕРЕШЬСЯ
Козырев: Добрый вечер /.../Сейчас я вещаю из-за рубежа, напрямую из Тбилиси. Я счастлив представить вам сегодняшнего специального гостя/.../ Вахтанг Кикабидзе. Добрый вечер.
Кикабидзе: Добрый вечер.
Козырев: Я думаю, что главный и единственный вопрос, который был опубликован у меня после того, как я призвал слушателей задавать вопросы Вахтангу Кикабидзе, /.../ - когда же мы вас увидим?
Кикабидзе: Смотреть не на что уже.
Козырев: Я бы возразил. Вообще вы скучаете по российской аудитории?
Кикабидзе: По аудитории очень, да. Я все время слежу, что там происходит.
Козырев: Как, по телевидению?
Кикабидзе: По телевидению, пресса. Сейчас много каналов.
Козырев: Сколько лет вы уже не были в России?
Кикабидзе: С 2008 года.
Козырев: Я еще знаю, что вы написали книжку.
Кикабидзе: Почти закончил ее.
Козырев: Можете рассказать о ней, что это за книжка?
Кикабидзе: Я не люблю, когда биографические книги пишут о себе. У меня в Москве началась эта история лет 15 тому назад: напиши, напиши. Много людей было вокруг, жизнь такая, мне 73 года. И как-то я вдруг одну историю вспомнил, человека очень необычного, белой вороны. И потом пошло-потащило, и оказалось, их очень много было вокруг меня, все время какие-то необычные люди появлялись. И сейчас получился такой набор маленьких новелл о людях разных национальностей, на которых, наверное, и держится жизнь нормальных людей. Это не какие-то рыцари, это обычные, неприметные люди, которые умеют творить добро как-то по-своему.
Я очень долго не мог сесть, чтобы начать писать. Почему? Потому что я дилетант в этом деле. Я жене сказал: «Полагается так - любую книгу откроешь, есть вступление и эпилог. Пока вступления не будет, я не могу». И наконец, вспомнил одну историю, которая произошла на концерте в Москве. Я был на концерте у нашего общего друга, юмориста Хазанова. Пришел с цветами к нему, сижу в зале. А он что-то о кавказце рассказывал, и он так утрировал акцент, что я не понял ничего, ни одного слова. А люди умирали со смеху в зал. И вдруг я понял, что в основной массе россияне воспринимают человека, который с акцентом говорит, как дурака, потому что они не могут понять, что он не знает языка хорошо.
Начало я вам процитирую. Я придумал вступление книги, и потом все пошло как по маслу. «Мудрый совет Вахтанга Кикабидзе» - так будет начинаться книга. «Когда с вами беседует лицо кавказской национальности на языке Вашей национальности, не считайте его дураком из-за акцента и некоторых грамматических ошибок. Просто помните, что это лицо с вами беседует на Вашем языке, еще прекрасно владеет своим родным, который вы вообще не знаете». Нельзя судить человека по акценту, по грамматическим ошибкам. Жизнь такая штука, что каждый для себя мудрец. Я так думаю.
Козырев: Премьер-министр, который пойдет в президенты, Владимир Путин, только что собирал 500 деятелей искусства, культуры и масс-медиа, объявил свой предвыборный штаб, который возглавляет Станислав Говорухин, тоже наверняка вам знакомый.
Кикабидзе: Меня это очень удивило, кстати.
Козырев: Меня нет, потому что это не в первый раз, когда Говорухин публично высказывает симпатии. Там очень много артистов и вашего поколения, и более молодых. У меня, например, - я так вырос из книг, из семьи, - что я всегда очень настороженно относился к тому, когда люди искусства публично высказывают политические симпатии и самое главное, даже ассоциируют себя с кем-то. Вы в какой-то момент сделали свой собственный выбор по отношению к нынешней грузинской власти. Что вас заставило это сделать и чем в таком случае отличается ваш поступок от тех людей, которые сейчас объявляют свою симпатию нынешней существующей власти в России?
Кикабидзе: Начнем с того, что когда я сделал шаг, я не к власти сделал шаг, я просто сделал шаг гражданина страны. Когда я получил телеграмму, у меня было 70-летие, что президент России Медведев награждает актера Вахтанга Кикабидзе Орденом Дружбы народов, мне было приятно это услышать.
Буквально через 20 дней я ехал в Батум к своей семье, мне дочка позвонила, говорит: в Гори не заезжай, начали бомбить Гори. Это невозможно представить было мне тогда. Думаю, это шутка. Это было 8-го числа. Я просто сказал, что я отказываюсь от этого дела. Увидел, что там стоят танки, это все горело. Я застрял там месяца на 1,5. Первая московская группа до меня добралась - из РИА-Новости, по-моему, они 4 дня спали где-то в гаражах, пришли молодые ребята, интересные такие. Первое интервью я там давал. Я не мог приехать домой.
Козырев: Вы не могли выехать?
Кикабидзе: Выехать не мог. В Аждаре тоже несколько бомб упало, как я знаю. Две, по-моему. Но там рядом турки, а турки - члены НАТО. Потом они вынуждены были это дело остановить, я так знаю. Политика - это такая штука, там без 100 грамм не разберешься.
Естественно, вы правы, знакомая физиономия всегда политикам нужна, тем боле, таких людей, которых любят. Это я сейчас себе комплимент делаю такой. Но я вообще считаю, что человек должен заниматься своим делом - тем, что он умеет лучше всего делать. Очень многие люди, которые в политике находятся, они сидят там из-за кресла. Это мое личное мнение. И учат меня, как я должен воспитывать своих внуков-правнуков, где черное, где белое. Хороших политиков очень мало.
Поэтому у меня никогда не было в голове такого. Если бы баллотировался, я мог бы в парламенте сидеть, я знаю, что за меня подымут руку.
Козырев: /.../Когда вы видите в числе тех людей, которые в России сейчас так активно или менее активно поддерживают нынешнюю власть, какое это чувство у вас вызывает? Например, мы называем Говорухина того же самого.
Кикабидзе: Говорухин… Почему меня это все удивило, потому что я его всегда воспринимал как человека, который в кино старается сказать правду. Была такая картина «Так жить нельзя», много чего там было. Но все это вместе выглядит очень смешно. Что я сейчас буду россиянам рассказывать? Вообще я не люблю, когда гражданин другой страны начинает разборки устраивать по поводу бытия энной страны.
Когда я шел, думал - я обязательно это слово скажу. «Единая Россия» - мое мнение личное, чтобы меня правильно поняли... Вот те люди, которые выходили - это огромное количество людей, которые голосуют за то, чтобы люди нормально жили, чтобы были честные выборы, чтобы пришел человек, который достоин там находиться. Есть такой диагноз у политиков: они когда приходят, потом они почему-то думают, что они бессмертные - дай Бог им жизни еще 200 лет. Но мы временное явление - сегодня есть, завтра не будем. А правнукам будет стыдно называть фамилию своего предка. Нельзя за счет людей гулять. В хорошем смысле я говорю. Надо быть другом, а не волком.
Козырев: Еще один вопрос /.../ будет ли когда-нибудь еще один «Мимино». Я думаю, этот вопрос вы слышите уже очень много лет. /.../ общаетесь ли вы с режиссером фильма?
Кикабидзе: Да, недавно мы с ним разговаривали. Конечно, мы очень давнишние, близкие друзья с Георгием Николаевичем. Супер-талантливый человек. Он мне говорит: «Ты не приезжаешь сюда, где нам встречаться?». Говорю: «Давай на нейтральной территории, там и встретимся»...
/.../
Козырев: /.../помните ли вы ваш первый концерт в жизни?
Кикабидзе: Помню.
Козырев: Когда это было?
Кикабидзе: Это было в 1960. Я имею в виду профессиональную эстраду, в Театре эстрады в Москве. Первый концерт шел около 4 часов, нас не опускали. Мы первые шаги тогда делали.
Я петь начал очень поздно, где-то в 25-26 лет. Я всю жизнь мечтал рисовать, а мама переживала: не дай бог, если ты художником станешь, здесь же места нет, где ты должен рисовать, работать. Мы очень тяжело жили - маленькая комнатушка была, бывший коридор, 8 кв. метров. Одна дверь, без окна, без ничего, заколочены три двери были вокруг - соседи жили. Как все пацаны собирались в подъездах, акустика была, гитара. Один раз кто-то меня потащил на репетицию самодеятельного ансамбля медицинского института. Я там в первый раз увидел микрофон - такой квадратный, огромный. И заболел этой микрофонной болезнью, я так хотел его потрогать. Я перепел во всех вузах Тбилиси, кроме ветеринарного - у них не было самодеятельности.
У меня была мечта пойти в филармонию. Я почему-то был уверен, что если я приду в филармонию просматриваться, они там все от радости с ума сойдут. А меня не приняли. Худсовет сказал: его голос отдает загнивающим Западом. Хриплый голос, а тогда это было не очень. А я ушел с института из-за этого. Сказал: я ухожу в филармонию, я не буду учиться, ничего не хочу, я должен петь. Пришел домой - ни института, ни филармонии, ничего нет.
А наутро позвонил один старый волк - администратор, который был на худсовете. И он сказал: если ты поменяешь фамилию, я тебя возьму в поездку. Моя мама была княжна Багратиони. Лучше этой фамилии, говорит, в Грузии нет. И я поехал на гастроли - Вахтанг Багратиони, первые концерты были в Ростове-на-Дону. Эта газета до сих пор у меня где-то лежит, где меня ругали. Заканчивалась статья следующей фразой: «И вот на сцену выходит худой молодой человек и орет хриплым голосом в микрофон».
Потом вышел фильм «Поет Ив Монтан» на экраны Cоветского Cоюза. Очереди стояли. Директор филармонии, который меня забраковал, сказал: «А где этот мальчик, которого привозили, Кикабидзе? Привезите, оденьте как Ив Монтана, пусть поет». Тот в водолазке и в сером пиджаке всегда был. Меня притащили туда, уже написали Кикабидзе Вахтанг. Это было в 1959 году...
http://tvrain.ru/teleshow/interview/vakhtang_kikabidze_politika_eto_takaya_shtuka_gde_bez_100_gramm_ne_razbereshsya-180491/ - видео.
***
Григорий Ревзин о публичной поддержке власти деятелями культуры. Должно быть иначе
Генерал Шарль де Голль вернулся к власти в 1958 году, когда IV республика пала, не сумев разобраться с войной в Алжире. Он разобрался, хотя проблемы Франции с афроафриканским и арабским населением длятся по сию пору - от терактов до бытовой преступности иммигрантов. Его одиннадцатилетнее правление было периодом, когда Франция вставала с колен. Одной из главных тем его политики был антиамериканизм, он постоянно укреплял суверенность французской демократии, которая никогда не должна следовать воле извне. С суверенностью было чуть лучше, чем с демократией - при де Голле свобода СМИ разрешалась в газетах, однако он, по-видимому, первый придумал, что на телевидении и радио должна быть монополия государственной (т.е. его) точки зрения. Впрочем, большинство граждан поддерживало его и без пропаганды - во Франции в этот момент резко росли доходы населения, образовался средний класс, который видел в этом военном человеке свою надежду, и по сути все это время рядом с ним не было политика, способного сравниться с ним по рейтингу. Даже после падения де Голля его место занял Жорж Помпиду, которого называли тогда серым замухрышкой.
В 1965 году де Голль провел всеобщие выборы, на которых победил, и не мог не победить, контролируя СМИ, имея за собой весь аппарат государства и активно им пользуясь. Проблема была в том, что против генерала выступали интеллектуалы и молодежь, те, кто называется теперь креативным классом, и собственно его победа (он набрал 54%) была совсем не той, на которую он рассчитывал, идя во власть на третий срок. Но все же совершеннейшая неспособность оппозиции объединиться, создать сколько-нибудь пристойную программу и выдвинуть хоть какого-нибудь лидера была столь очевидна, что генерал решил не обращать внимания на этих "болтунов". Через три года, когда доходы населения перестали расти (генерал выступал против притока в страну иностранных инвестиций, считая, что это подрывает суверенитет, без них рост остановился), бунт "болтунов" в университетах соединился с забастовками на заводах. В апреле 1969 года де Голль, всенародно избранный легитимный президент, вынужден был уйти в отставку, хотя ему оставалось еще четыре года законного правления.
Эта старая история, вероятно, может быть интересна лишь политологам, и я не хотел бы здесь смаковать детали, хотя они порой изумительны. Меня тут интересует не де Голль, а другой человек - Андре Мальро. Мальро, замечательный писатель, герой Сопротивления, искусствовед, культуролог и философ, который как-то выпал из числа главных фигур французской культуры ХХ века, хотя вроде незаслуженно. О нем, кстати, прекрасно пишет Илья Эренбург в воспоминаниях, только, естественно, дело там не доходит до 1968 года - Эренбург умер в 1967-м.
Мальро был министром культуры в правительстве де Голля, одним из главных его идеологов. Бунт студентов 1968 года он воспринял очень лично, тем более потому, что для многих из них он был одним из кумиров. Его философия "прямого действия", его идея экзистенциального сопротивления - это было прямо то, что их вдохновляло. Но, с другой стороны, он очень хорошо понимал, насколько опасен их протест. Де Голль для него означал способность удержать Францию от катастрофы. Как министр, он хорошо понимал, что культура не сводится к авангарду,- это еще и великолепные французские музеи, великая история искусства Франции, памятники архитектуры и культуры, просвещение провинции, великий классический французский театр, опера - масса людей, вещей, институтов и связей, которые составляют славу Франции, которые гибли в период войны и послевоенной нищеты и вот теперь возродились. И эти болтуны, повторяющие слова, которые он сам писал тридцать лет назад,- это же какая-то бессмысленная, безответственная пародия, они же ничего не знают, не прошли ни войны, ни того, что потом, куда они лезут?
Он и сам выступал в защиту де Голля и попытался организовать что-то вроде выступлений деятелей культуры в поддержку президента. В общем-то, деятелям было что терять, режим много для них сделал. Собственно само правление де Голля Мальро, по-видимому, отчасти воспринимал как победу своего круга бунтарей, довоенного французского авангарда, художников, писателей, режиссеров, философов, и многие из них, когда-то диссиденты, в 1950-1960-е годы стали частью французской элиты не только в интеллектуальном, но и имущественном смысле. Это был уже не период "Ротонды", когда авангардистам было нечего есть, а время, когда полотна Пикассо или Дали стоили сотни тысяч долларов. Забавная деталь - когда Мальро умер, на его похороны было прислано два красных знамени - одно от компартии (членом которой он никогда не был), а второе от владельца дорогого ресторана недалеко от Гран-Пале, где покойный постоянно обедал в обществе друзей. Красное знамя от пафосного ресторана - деталь хорошо показывает специфику существования этих людей в послевоенной Франции.
Я совсем не специалист по истории Франции, вероятно, хороший историк сможет с ходу назвать имена тех, кто поддержал Мальро. Но на поверхности, в источниках, которые попадаются легко и сразу, всплывают только имена тех, кто отказался. Разумеется, Сартр, хотя Мальро и прямо, и через Альбера Камю (взявшего у Мальро идею абсурдности существования) очень на Сартра повлиял. Разумеется, Фуко, который вообще присоединился к студентам на баррикадах, но также и Годар, и Трюффо, которых Мальро сделал главными фигурами Каннского кинофестиваля, и которым Минкульт помогал. Не поддержал никто из великих французских художников. Да в общем-то, как ни удивительно, нет ни одного имени из тех, кто остался в истории французской культуры, кто бы откликнулся на этот призыв. Ну, кроме Брижит Бардо, но она тогда была совсем молода и вообще всю жизнь любит военных.
Бунт победил. Мальро написал тогда, что это гибель всей традиции великой европейской культуры, и то, что это чушь, очевидно, а интересно, что в каком-то смысле это не чушь. Нет, культура не умерла, разумеется, но ее институции, стремившиеся удержать стабильность де Голля, выпали из актуальной повестки дня. Великие музеи стали интересны для туристов, а французская молодежь перестала их посещать, великое искусство прошлого стало предметом интереса или коллекционеров - и тогда это мир больших денег, или искусствоведов - и тогда это узкая группа. Ушли большие директора музеев, театров, профессора, издатели. Даже классический авангард не удержался, на место живописи и скульптуре пришел перформанс и инсталляции. Поменялись имена, места, мода, и, строго говоря, поменялись и страны - Франция перестала быть главным центром мировой культуры, пальма первенства ушла в Германию, Америку и Италию. Страна отвергла свою голлистскую культурную элиту и впредь экспортировала только протест в виде философических трактатов Фуко и Деррида.
Вот вроде никого нельзя ни в чем упрекнуть. Деятель культуры имеет право поддерживать де Голля, если это его взгляды, и свобода в этом вопросе - основа цивилизованной демократии. Точно так же он имеет право поддерживать Владимира Владимировича Путина и публично заявлять об этом. И для этого есть все основания, больше того, сколько-нибудь ответственное отношение к судьбам молодых людей, в чьих способностях конструктивно мыслить ты сильно сомневаешься, неминуемо должно привести к этой поддержке. И даже, как заметила мне одна знакомая умопомрачительная дама, вернувшись из Швейцарии, у них, вы извините, как-то покруче.
/.../
Андре Мальро грустно провел последнее десятилетие своей жизни. Он, собственно, последовательно сам уничтожал себя антидепрессантами в соединении с алкоголем, и преуспел. На столике рядом с его кроватью после смерти нашли записку: "... должно было быть иначе". В 2005 году Оливье Тодд выпустил биографию Мальро, после которой, по выражению одного рецензента, "на месте Мальро остались даже не руины, а глубокая воронка". Как-то оказалось, что и в Сопротивлении он не воевал, а так, прохаживался, и в Испании на самолетах не летал, а так, присутствовал, и не расстреливали его немцы, а так, попугали, и романы его ходульные, и философия - пустозвонство, и искусствознание - верхоглядство, и вообще не человек, а сплошное пустое место.
Слушайте, вы чего делаете-то, а?
(Статья полностью http://www.kommersant.ru/doc/1876902.)
Кстати, а где не так давно планировал провести митинг клоун Охлобыстин - не в Лужниках ли?
Или он что-то успел провести, какую-то акцию "Пирамида"? Забыла сюжет за полной его никчемностью. Но вчера, вечером уже, увидела фотографии в новостной ленте - в Лужниках-то уже нельзя было проводить ничего подобного. Охлобыстин пошумел-пошумел, попиарился, маску скинул, но место это сильно скомпрометировал. Чисто по-клоунски. И теперь все там воспринимается, как пирамида.
Но не греческая. А как там у Райкина, про "мышь белую". Гротескность формы там проявилась традиционно для России -- по-гоголевски. Масштабная такая "загогулина" вышла.
А Кс.Собчак - это своего рода "троянская лошадка". На мой сугубо неполитизированный взгляд.
за ссылку спасибо stepanova_anna.
ВАХТАНГ КИКАБИДЗЕ: ПОЛИТИКА - ЭТО ТАКАЯ ШТУКА, ГДЕ БЕЗ 100 ГРАММ НЕ РАЗБЕРЕШЬСЯ
Козырев: Добрый вечер /.../Сейчас я вещаю из-за рубежа, напрямую из Тбилиси. Я счастлив представить вам сегодняшнего специального гостя/.../ Вахтанг Кикабидзе. Добрый вечер.
Кикабидзе: Добрый вечер.
Козырев: Я думаю, что главный и единственный вопрос, который был опубликован у меня после того, как я призвал слушателей задавать вопросы Вахтангу Кикабидзе, /.../ - когда же мы вас увидим?
Кикабидзе: Смотреть не на что уже.
Козырев: Я бы возразил. Вообще вы скучаете по российской аудитории?
Кикабидзе: По аудитории очень, да. Я все время слежу, что там происходит.
Козырев: Как, по телевидению?
Кикабидзе: По телевидению, пресса. Сейчас много каналов.
Козырев: Сколько лет вы уже не были в России?
Кикабидзе: С 2008 года.
Козырев: Я еще знаю, что вы написали книжку.
Кикабидзе: Почти закончил ее.
Козырев: Можете рассказать о ней, что это за книжка?
Кикабидзе: Я не люблю, когда биографические книги пишут о себе. У меня в Москве началась эта история лет 15 тому назад: напиши, напиши. Много людей было вокруг, жизнь такая, мне 73 года. И как-то я вдруг одну историю вспомнил, человека очень необычного, белой вороны. И потом пошло-потащило, и оказалось, их очень много было вокруг меня, все время какие-то необычные люди появлялись. И сейчас получился такой набор маленьких новелл о людях разных национальностей, на которых, наверное, и держится жизнь нормальных людей. Это не какие-то рыцари, это обычные, неприметные люди, которые умеют творить добро как-то по-своему.
Я очень долго не мог сесть, чтобы начать писать. Почему? Потому что я дилетант в этом деле. Я жене сказал: «Полагается так - любую книгу откроешь, есть вступление и эпилог. Пока вступления не будет, я не могу». И наконец, вспомнил одну историю, которая произошла на концерте в Москве. Я был на концерте у нашего общего друга, юмориста Хазанова. Пришел с цветами к нему, сижу в зале. А он что-то о кавказце рассказывал, и он так утрировал акцент, что я не понял ничего, ни одного слова. А люди умирали со смеху в зал. И вдруг я понял, что в основной массе россияне воспринимают человека, который с акцентом говорит, как дурака, потому что они не могут понять, что он не знает языка хорошо.
Начало я вам процитирую. Я придумал вступление книги, и потом все пошло как по маслу. «Мудрый совет Вахтанга Кикабидзе» - так будет начинаться книга. «Когда с вами беседует лицо кавказской национальности на языке Вашей национальности, не считайте его дураком из-за акцента и некоторых грамматических ошибок. Просто помните, что это лицо с вами беседует на Вашем языке, еще прекрасно владеет своим родным, который вы вообще не знаете». Нельзя судить человека по акценту, по грамматическим ошибкам. Жизнь такая штука, что каждый для себя мудрец. Я так думаю.
Козырев: Премьер-министр, который пойдет в президенты, Владимир Путин, только что собирал 500 деятелей искусства, культуры и масс-медиа, объявил свой предвыборный штаб, который возглавляет Станислав Говорухин, тоже наверняка вам знакомый.
Кикабидзе: Меня это очень удивило, кстати.
Козырев: Меня нет, потому что это не в первый раз, когда Говорухин публично высказывает симпатии. Там очень много артистов и вашего поколения, и более молодых. У меня, например, - я так вырос из книг, из семьи, - что я всегда очень настороженно относился к тому, когда люди искусства публично высказывают политические симпатии и самое главное, даже ассоциируют себя с кем-то. Вы в какой-то момент сделали свой собственный выбор по отношению к нынешней грузинской власти. Что вас заставило это сделать и чем в таком случае отличается ваш поступок от тех людей, которые сейчас объявляют свою симпатию нынешней существующей власти в России?
Кикабидзе: Начнем с того, что когда я сделал шаг, я не к власти сделал шаг, я просто сделал шаг гражданина страны. Когда я получил телеграмму, у меня было 70-летие, что президент России Медведев награждает актера Вахтанга Кикабидзе Орденом Дружбы народов, мне было приятно это услышать.
Буквально через 20 дней я ехал в Батум к своей семье, мне дочка позвонила, говорит: в Гори не заезжай, начали бомбить Гори. Это невозможно представить было мне тогда. Думаю, это шутка. Это было 8-го числа. Я просто сказал, что я отказываюсь от этого дела. Увидел, что там стоят танки, это все горело. Я застрял там месяца на 1,5. Первая московская группа до меня добралась - из РИА-Новости, по-моему, они 4 дня спали где-то в гаражах, пришли молодые ребята, интересные такие. Первое интервью я там давал. Я не мог приехать домой.
Козырев: Вы не могли выехать?
Кикабидзе: Выехать не мог. В Аждаре тоже несколько бомб упало, как я знаю. Две, по-моему. Но там рядом турки, а турки - члены НАТО. Потом они вынуждены были это дело остановить, я так знаю. Политика - это такая штука, там без 100 грамм не разберешься.
Естественно, вы правы, знакомая физиономия всегда политикам нужна, тем боле, таких людей, которых любят. Это я сейчас себе комплимент делаю такой. Но я вообще считаю, что человек должен заниматься своим делом - тем, что он умеет лучше всего делать. Очень многие люди, которые в политике находятся, они сидят там из-за кресла. Это мое личное мнение. И учат меня, как я должен воспитывать своих внуков-правнуков, где черное, где белое. Хороших политиков очень мало.
Поэтому у меня никогда не было в голове такого. Если бы баллотировался, я мог бы в парламенте сидеть, я знаю, что за меня подымут руку.
Козырев: /.../Когда вы видите в числе тех людей, которые в России сейчас так активно или менее активно поддерживают нынешнюю власть, какое это чувство у вас вызывает? Например, мы называем Говорухина того же самого.
Кикабидзе: Говорухин… Почему меня это все удивило, потому что я его всегда воспринимал как человека, который в кино старается сказать правду. Была такая картина «Так жить нельзя», много чего там было. Но все это вместе выглядит очень смешно. Что я сейчас буду россиянам рассказывать? Вообще я не люблю, когда гражданин другой страны начинает разборки устраивать по поводу бытия энной страны.
Когда я шел, думал - я обязательно это слово скажу. «Единая Россия» - мое мнение личное, чтобы меня правильно поняли... Вот те люди, которые выходили - это огромное количество людей, которые голосуют за то, чтобы люди нормально жили, чтобы были честные выборы, чтобы пришел человек, который достоин там находиться. Есть такой диагноз у политиков: они когда приходят, потом они почему-то думают, что они бессмертные - дай Бог им жизни еще 200 лет. Но мы временное явление - сегодня есть, завтра не будем. А правнукам будет стыдно называть фамилию своего предка. Нельзя за счет людей гулять. В хорошем смысле я говорю. Надо быть другом, а не волком.
Козырев: Еще один вопрос /.../ будет ли когда-нибудь еще один «Мимино». Я думаю, этот вопрос вы слышите уже очень много лет. /.../ общаетесь ли вы с режиссером фильма?
Кикабидзе: Да, недавно мы с ним разговаривали. Конечно, мы очень давнишние, близкие друзья с Георгием Николаевичем. Супер-талантливый человек. Он мне говорит: «Ты не приезжаешь сюда, где нам встречаться?». Говорю: «Давай на нейтральной территории, там и встретимся»...
/.../
Козырев: /.../помните ли вы ваш первый концерт в жизни?
Кикабидзе: Помню.
Козырев: Когда это было?
Кикабидзе: Это было в 1960. Я имею в виду профессиональную эстраду, в Театре эстрады в Москве. Первый концерт шел около 4 часов, нас не опускали. Мы первые шаги тогда делали.
Я петь начал очень поздно, где-то в 25-26 лет. Я всю жизнь мечтал рисовать, а мама переживала: не дай бог, если ты художником станешь, здесь же места нет, где ты должен рисовать, работать. Мы очень тяжело жили - маленькая комнатушка была, бывший коридор, 8 кв. метров. Одна дверь, без окна, без ничего, заколочены три двери были вокруг - соседи жили. Как все пацаны собирались в подъездах, акустика была, гитара. Один раз кто-то меня потащил на репетицию самодеятельного ансамбля медицинского института. Я там в первый раз увидел микрофон - такой квадратный, огромный. И заболел этой микрофонной болезнью, я так хотел его потрогать. Я перепел во всех вузах Тбилиси, кроме ветеринарного - у них не было самодеятельности.
У меня была мечта пойти в филармонию. Я почему-то был уверен, что если я приду в филармонию просматриваться, они там все от радости с ума сойдут. А меня не приняли. Худсовет сказал: его голос отдает загнивающим Западом. Хриплый голос, а тогда это было не очень. А я ушел с института из-за этого. Сказал: я ухожу в филармонию, я не буду учиться, ничего не хочу, я должен петь. Пришел домой - ни института, ни филармонии, ничего нет.
А наутро позвонил один старый волк - администратор, который был на худсовете. И он сказал: если ты поменяешь фамилию, я тебя возьму в поездку. Моя мама была княжна Багратиони. Лучше этой фамилии, говорит, в Грузии нет. И я поехал на гастроли - Вахтанг Багратиони, первые концерты были в Ростове-на-Дону. Эта газета до сих пор у меня где-то лежит, где меня ругали. Заканчивалась статья следующей фразой: «И вот на сцену выходит худой молодой человек и орет хриплым голосом в микрофон».
Потом вышел фильм «Поет Ив Монтан» на экраны Cоветского Cоюза. Очереди стояли. Директор филармонии, который меня забраковал, сказал: «А где этот мальчик, которого привозили, Кикабидзе? Привезите, оденьте как Ив Монтана, пусть поет». Тот в водолазке и в сером пиджаке всегда был. Меня притащили туда, уже написали Кикабидзе Вахтанг. Это было в 1959 году...
http://tvrain.ru/teleshow/interview/vakhtang_kikabidze_politika_eto_takaya_shtuka_gde_bez_100_gramm_ne_razbereshsya-180491/ - видео.
***
Григорий Ревзин о публичной поддержке власти деятелями культуры. Должно быть иначе
Генерал Шарль де Голль вернулся к власти в 1958 году, когда IV республика пала, не сумев разобраться с войной в Алжире. Он разобрался, хотя проблемы Франции с афроафриканским и арабским населением длятся по сию пору - от терактов до бытовой преступности иммигрантов. Его одиннадцатилетнее правление было периодом, когда Франция вставала с колен. Одной из главных тем его политики был антиамериканизм, он постоянно укреплял суверенность французской демократии, которая никогда не должна следовать воле извне. С суверенностью было чуть лучше, чем с демократией - при де Голле свобода СМИ разрешалась в газетах, однако он, по-видимому, первый придумал, что на телевидении и радио должна быть монополия государственной (т.е. его) точки зрения. Впрочем, большинство граждан поддерживало его и без пропаганды - во Франции в этот момент резко росли доходы населения, образовался средний класс, который видел в этом военном человеке свою надежду, и по сути все это время рядом с ним не было политика, способного сравниться с ним по рейтингу. Даже после падения де Голля его место занял Жорж Помпиду, которого называли тогда серым замухрышкой.
В 1965 году де Голль провел всеобщие выборы, на которых победил, и не мог не победить, контролируя СМИ, имея за собой весь аппарат государства и активно им пользуясь. Проблема была в том, что против генерала выступали интеллектуалы и молодежь, те, кто называется теперь креативным классом, и собственно его победа (он набрал 54%) была совсем не той, на которую он рассчитывал, идя во власть на третий срок. Но все же совершеннейшая неспособность оппозиции объединиться, создать сколько-нибудь пристойную программу и выдвинуть хоть какого-нибудь лидера была столь очевидна, что генерал решил не обращать внимания на этих "болтунов". Через три года, когда доходы населения перестали расти (генерал выступал против притока в страну иностранных инвестиций, считая, что это подрывает суверенитет, без них рост остановился), бунт "болтунов" в университетах соединился с забастовками на заводах. В апреле 1969 года де Голль, всенародно избранный легитимный президент, вынужден был уйти в отставку, хотя ему оставалось еще четыре года законного правления.
Эта старая история, вероятно, может быть интересна лишь политологам, и я не хотел бы здесь смаковать детали, хотя они порой изумительны. Меня тут интересует не де Голль, а другой человек - Андре Мальро. Мальро, замечательный писатель, герой Сопротивления, искусствовед, культуролог и философ, который как-то выпал из числа главных фигур французской культуры ХХ века, хотя вроде незаслуженно. О нем, кстати, прекрасно пишет Илья Эренбург в воспоминаниях, только, естественно, дело там не доходит до 1968 года - Эренбург умер в 1967-м.
Мальро был министром культуры в правительстве де Голля, одним из главных его идеологов. Бунт студентов 1968 года он воспринял очень лично, тем более потому, что для многих из них он был одним из кумиров. Его философия "прямого действия", его идея экзистенциального сопротивления - это было прямо то, что их вдохновляло. Но, с другой стороны, он очень хорошо понимал, насколько опасен их протест. Де Голль для него означал способность удержать Францию от катастрофы. Как министр, он хорошо понимал, что культура не сводится к авангарду,- это еще и великолепные французские музеи, великая история искусства Франции, памятники архитектуры и культуры, просвещение провинции, великий классический французский театр, опера - масса людей, вещей, институтов и связей, которые составляют славу Франции, которые гибли в период войны и послевоенной нищеты и вот теперь возродились. И эти болтуны, повторяющие слова, которые он сам писал тридцать лет назад,- это же какая-то бессмысленная, безответственная пародия, они же ничего не знают, не прошли ни войны, ни того, что потом, куда они лезут?
Он и сам выступал в защиту де Голля и попытался организовать что-то вроде выступлений деятелей культуры в поддержку президента. В общем-то, деятелям было что терять, режим много для них сделал. Собственно само правление де Голля Мальро, по-видимому, отчасти воспринимал как победу своего круга бунтарей, довоенного французского авангарда, художников, писателей, режиссеров, философов, и многие из них, когда-то диссиденты, в 1950-1960-е годы стали частью французской элиты не только в интеллектуальном, но и имущественном смысле. Это был уже не период "Ротонды", когда авангардистам было нечего есть, а время, когда полотна Пикассо или Дали стоили сотни тысяч долларов. Забавная деталь - когда Мальро умер, на его похороны было прислано два красных знамени - одно от компартии (членом которой он никогда не был), а второе от владельца дорогого ресторана недалеко от Гран-Пале, где покойный постоянно обедал в обществе друзей. Красное знамя от пафосного ресторана - деталь хорошо показывает специфику существования этих людей в послевоенной Франции.
Я совсем не специалист по истории Франции, вероятно, хороший историк сможет с ходу назвать имена тех, кто поддержал Мальро. Но на поверхности, в источниках, которые попадаются легко и сразу, всплывают только имена тех, кто отказался. Разумеется, Сартр, хотя Мальро и прямо, и через Альбера Камю (взявшего у Мальро идею абсурдности существования) очень на Сартра повлиял. Разумеется, Фуко, который вообще присоединился к студентам на баррикадах, но также и Годар, и Трюффо, которых Мальро сделал главными фигурами Каннского кинофестиваля, и которым Минкульт помогал. Не поддержал никто из великих французских художников. Да в общем-то, как ни удивительно, нет ни одного имени из тех, кто остался в истории французской культуры, кто бы откликнулся на этот призыв. Ну, кроме Брижит Бардо, но она тогда была совсем молода и вообще всю жизнь любит военных.
Бунт победил. Мальро написал тогда, что это гибель всей традиции великой европейской культуры, и то, что это чушь, очевидно, а интересно, что в каком-то смысле это не чушь. Нет, культура не умерла, разумеется, но ее институции, стремившиеся удержать стабильность де Голля, выпали из актуальной повестки дня. Великие музеи стали интересны для туристов, а французская молодежь перестала их посещать, великое искусство прошлого стало предметом интереса или коллекционеров - и тогда это мир больших денег, или искусствоведов - и тогда это узкая группа. Ушли большие директора музеев, театров, профессора, издатели. Даже классический авангард не удержался, на место живописи и скульптуре пришел перформанс и инсталляции. Поменялись имена, места, мода, и, строго говоря, поменялись и страны - Франция перестала быть главным центром мировой культуры, пальма первенства ушла в Германию, Америку и Италию. Страна отвергла свою голлистскую культурную элиту и впредь экспортировала только протест в виде философических трактатов Фуко и Деррида.
Вот вроде никого нельзя ни в чем упрекнуть. Деятель культуры имеет право поддерживать де Голля, если это его взгляды, и свобода в этом вопросе - основа цивилизованной демократии. Точно так же он имеет право поддерживать Владимира Владимировича Путина и публично заявлять об этом. И для этого есть все основания, больше того, сколько-нибудь ответственное отношение к судьбам молодых людей, в чьих способностях конструктивно мыслить ты сильно сомневаешься, неминуемо должно привести к этой поддержке. И даже, как заметила мне одна знакомая умопомрачительная дама, вернувшись из Швейцарии, у них, вы извините, как-то покруче.
/.../
Андре Мальро грустно провел последнее десятилетие своей жизни. Он, собственно, последовательно сам уничтожал себя антидепрессантами в соединении с алкоголем, и преуспел. На столике рядом с его кроватью после смерти нашли записку: "... должно было быть иначе". В 2005 году Оливье Тодд выпустил биографию Мальро, после которой, по выражению одного рецензента, "на месте Мальро остались даже не руины, а глубокая воронка". Как-то оказалось, что и в Сопротивлении он не воевал, а так, прохаживался, и в Испании на самолетах не летал, а так, присутствовал, и не расстреливали его немцы, а так, попугали, и романы его ходульные, и философия - пустозвонство, и искусствознание - верхоглядство, и вообще не человек, а сплошное пустое место.
Слушайте, вы чего делаете-то, а?
(Статья полностью http://www.kommersant.ru/doc/1876902.)
Кстати, а где не так давно планировал провести митинг клоун Охлобыстин - не в Лужниках ли?
Или он что-то успел провести, какую-то акцию "Пирамида"? Забыла сюжет за полной его никчемностью. Но вчера, вечером уже, увидела фотографии в новостной ленте - в Лужниках-то уже нельзя было проводить ничего подобного. Охлобыстин пошумел-пошумел, попиарился, маску скинул, но место это сильно скомпрометировал. Чисто по-клоунски. И теперь все там воспринимается, как пирамида.
Но не греческая. А как там у Райкина, про "мышь белую". Гротескность формы там проявилась традиционно для России -- по-гоголевски. Масштабная такая "загогулина" вышла.
А Кс.Собчак - это своего рода "троянская лошадка". На мой сугубо неполитизированный взгляд.
за ссылку спасибо stepanova_anna.