О Михаиле Козакове - друзья. Сергей Юрский, Лев Дуров, Елена Коренева...
Н.Тенякова и С.Юрский
СЕРГЕЙ ЮРСКИЙ: Он предсказал свой уход еще год назад, уезжая из России на лечение
- То, что Мишу Козакова хоронили без речей, неправильно. Это плохо и скверно. Мы с Мишей прошли путь длиной в 60 лет. Он всегда был человеком опережающим. Шли вроде бы рядом во Дворце пионеров, но в театральный институт Миша поступил первым, меня сразу не приняли. Он стал первым актером, причем произошло это мгновенно. И в театре, и в кино. Сочетание Гамлета и фильма Ромма - потрясающее начало пути.
... мы с ним часто говорили по телефону на протяжении всех этих лет, до последних дней Миши. Примерно за месяц до его ухода последний раз общались по телефону. Я звонил, спрашивал, как он себя чувствует, потому что еще теплилась надежда. То, что он ответил тогда, не скажу никогда и никому.
Миша Козаков - фигура совершенно поразительная, это был человек слова, рыцарь слова - произнесенного, сформулированного, поэтического. Или собственного слова - живого, потому что он был заметный, выдающийся оратор и публичный философ. И письменного слова, поскольку он был замечательный писатель, его книги - высокий класс. Миша был человеком, защищающим то, что называется драматический театр. В поэзии он был не просто рыцарем, а носителем ее.
Обладал абсолютной индивидуальностью. Был в ряду тех, кого называли видными актерами, или, как сейчас говорят, звездами. Его открытость и искренность просто подкупали. И еще - дух проповеди. Он проповедовал культуру. Миша в ней жил, творил. Все это делает его совершенно исключительной личностью. Его уход был трагичен, болезнен, и это ужасно. Миша его предвидел, он предсказал свой уход еще год назад, уезжая из России на лечение. Все, что показали по нашему телевидению - его интервью, телевизионные встречи, монологи, фильмы о нем, - останется надолго. Это фигура нашего времени, защищающая то, что исчезает: культуру искусства и искусство культуры.
ЛЕВ ДУРОВ: Если Миша Козаков приходил куда-то в черных очках, все уже знали: он снова читал Бродского и выяснял отношения с теми, кто не понимает поэзию
- С Мишей Козаковым мы вместе учились в Школе-студии МХАТ, правда, на разных курсах, Миша на два курса младше меня. Поначалу у него было амплуа исключительно героя-любовника, но со временем оно расширилось, он мог играть кого угодно, затем стал и режиссером. У Миши был творчески агрессивный талант. Он все делал с азартом, с полной отдачей. Надо сказать, что как режиссер был достаточно жесткий - совершенно необходимое для этой профессии качество. Был человеком принципиальным, хотя и не всегда справедливо принципиальным. Часто вступал в творческую полемику с режиссерами, у которых снимался, становился в статус оппозиционера по отношению к режиссеру. Тем не менее был невероятно талантлив. Мы с ним тоже спорили, причем весьма серьезно, доказывая каждый свою правоту. Потом разбегались, оставаясь при собственном мнении, но все это длилось недолго.
Он всех «доставал» чтением стихов. Читал он, конечно, замечательно, но вот случай. Сидим мы на квартире у Жени Евстигнеева, Миша читает Бродского одному человеку - это был мясник из магазина в доме, где жил Евстигнеев. И вдруг Миша говорит мяснику: «Слушай, ты, жлоб, тебе что, неинтересно?» - «Почему неинтересно? Я сижу, слушаю!» А стихи довольно сложные. Миша: «Ты сидишь с тусклыми глазами, ничего не понимаешь!» И еще отпустил несколько фраз в адрес его жены. И мясник говорит: «Пойдем, выйдем!» И они выходят. После чего Миша возвращается с огромным синяком под глазом. Вот в этом весь Козаков, который мог мгновенно устроить разборки, если кто-то не воспринимал стихи должным образом. Если Миша приходил куда-то в черных очках, все сразу понимали: он снова где-то читал Бродского.
Мы вместе играли и «Дон Жуана», и «Женитьбу», и Миша всегда работал прекрасно. А ведь когда партнер талантлив, ты и сам увереннее себя чувствуешь. Хуже нет, когда тебе говорят: «Ты играл прекрасно, а вот твой партнер плохо». Это не льстит, наоборот, расстраивает. А Миша был очень сильным партнером. На репетициях он всегда знал текст, прорабатывал роль заранее, сразу же начинал изматывать режиссера вопросами, что, к сожалению, свойственно далеко не всем. Поэтому мне было жаль, когда он уехал в Израиль. Хотя в то время многие уезжали. Он стоял на перроне перед отъездом, а мне даже стало как-то неприятно…
Миша играл Феликса Дзержинского. А на роль Ленина был назначен один известный артист, с которым Мише работать было неуютно. И Миша в Ленинграде позвонил в горком партии или еще куда и спросил: «Вы хотите видеть картину с очень умным Дзержинским и глупым Лениным?» - «Конечно, нет!» И артиста-Ленина тут же сняли с роли, а в результате вождя сыграл Кирилл Лавров. Вот в этом весь Миша, который и в партии никогда не был-то.
ЕЛЕНА КОРЕНЕВА: - Мишенька, зачем ты так... Зачем ты сбежал от нас? Ты устал? Да, ты говорил. А теперь мы тебя ждем. Знаешь, как непросто оказалось дождаться, когда ты вернешься из Тель-Авива. Мы испугались, когда встал вопрос о том, что ты можешь не вернуться. Остаться там. Я размахивала руками и повторяла: «Миша принадлежит России... он должен быть здесь». Странная фраза, пафосная. Но очень захотелось тебя отвоевать, вернуть назад. Это уже не твоя история, а наша - какие мы. Ты усмехаешься? Конечно. Так всегда бывает. Всегда - поздно. Какая-то ирония судьбы. Ты специально так устроил? Чтобы мы все перессорились, решая, кому ты принадлежишь? Странное дело - есть полное ощущение, что ты сам себе написал такой сценарий. Ты сказал: «Это мое последнее пристанище...» Ну кто же так говорит, Миша?! Но ты так сказал. Ты знаешь цену словам, их вес и их магию. Я стала тебя подбадривать: «Разберешься со всеми проблемами и приедешь весной». Ты горько усмехнулся: «Мне некуда возвращаться...» И я успокоила: «Ну, что-нибудь найдем, придумаем, да такого не может быть, чтобы в Москве тебе негде было остановиться». Но я понимала, что ты сам написал себе такой финал. Кто же на восьмом десятке?!. Ты, Миша, ты... И на шестом ты совершал кульбиты, смертельные номера, которые только актеры - твои коллеги - и способны оценить: играть на иврите, не зная языка? Да сколько таких зигзагов в поисках удачи и полетов на авось ты совершал за время своего пути. Путешественник! Наверное, и держался потому за стихи - как за надежную, верную страховку. Я чувствовала, что ты играешь финальные поклоны. И теперь это подтвердилось.
Прости - горький, болезненный, мучительный финал, - кто ж такое пожелает?! Но я не об этом. Раз ты нас бросил, значит, ты так захотел. Ты понял себя и время и сделал прощальный выход. Ты откланялся. Ты очень хорошо разбираешься в законах жанра. Услышал нездешнюю музыку своим чутким слухом и последовал за ней. Это значит, что все наши предложения тебе оказались бессильны. Твои актеры тебя не смогли удержать. Ты распустил свой театр, поняв, что вышел срок. Да, конечно же: «Когда строку диктует чувство, оно на сцену шлет раба, и тут кончается искусство и дышат почва и судьба». Почва и судьба - твой Лир! Король-старик, потерявший все, кроме преданного дурачка - шута. Да младшенькой, которая искреннее других любила, за что и поплатилась. Последняя роль в театре. И вот теперь ты нам нужен - сейчас, позарез, здесь! Мы хотим по-человечески проститься. Все, кому небезразлично, - ощутили себя Антигонами и захотели предать земле - той, что поближе. Это дело чести. Хоть сейчас! И я рассказываю тебе, что здесь происходит. И как это происходит. Там, куда ты себя сослал, были праздники. Тебе ведь известно, что такое праздники в Израиле. Никто не подходил к телефону. Все ждали, когда наконец закончатся Шаббат и еврейская Пасха, чтобы решить вопрос о твоем возвращении. И здесь вот-вот наступит май.
А ты знаешь, что ты умер в день рождения Ильича? Ты бы сострил по этому поводу. Нет, еще стояла Страстная неделя. И ты бы нашел в этом какую-то закономерность... и подобрал бы две строки в рифму, заимствовав их у любимых поэтов. Ты бы обязательно выступил с поэтическим посвящением тому, кто ушел... Но теперь это ты, Миша. И кто подберет верную строку твоему уходу? Я попыталась прочитать стихотворение Цветаевой в твою честь. Это из цикла Блоку. Ты бы одобрил. Я чувствую, что о тебе надо говорить сейчас стихами. А лучше всего гекзаметром, из всех размеров этот более всего соответствует высокой трагедии, жанру твоего ухода.
Так много было какофонии в том, что окружало тебя. Ты сам ее создавал. Ты позволял нам смеяться, быть с тобой запанибрата. И мы потешались, когда слушали твои наставления режиссера, как ты ставишь нам и навязываешь свои интонации. Как заставляешь следовать своему диктату и наблюдать твои бесконечные монологи, перемежающиеся стихами и прозой, сарказмом и слезой, байками из жизни великих, которых знал ты, а мы не знали и не понимали, не слышали и не чувствовали, ни шиша...
Но ты был нам доступен, как детям, которым дают послушать хорошую музыку впрок. В надежде, что потом, когда-нибудь, эти ритмы, войдя в кровь, в «подсознанку», вдруг будут востребованы, оценены и не дадут упасть. Ниже плинтуса.
Все сейчас, каждый на свой лад, невпопад, подбирают слова. О тебе говорят, Миша, каждый день... все каналы. И пишут газеты. Я помню, как ты переживал, что телевидение никак не хочет показать твой фильм «Очарование зла». Шли годы. И наконец его показали. Вернее сказать: прошли годы. Твои годы прошли, Миша, как это не понять?! Годы ожидания, противостояния, надежды... Но у телевидения свое время и свои события. Есть несовпадение со временем человеческой жизни. Но почему-то всегда - совпадение со временем смерти. (Тебе бы понравилась эта фраза.) Не дали тебе снять фильм о Михоэлсе, сказав, что сейчас это никому не нужно. Ты это не понимал, вернее, не хотел понять. Говорил, что тогда и ты тоже уже никому не нужен. Почему-то именно здесь ты споткнулся, заболел от несоответствия себя и времени. Споткнулся - значит, принял это очень близко к сердцу. Позволил себя разрушить. Хотя сколько раз до того выдерживал удар, ты же знаешь, что в России надо жить долго... Но тебя пронзила эта стрела. Рано или поздно она находит уязвимое место. И время. Наступило время твоей смерти, Миша. Время, когда ничего, кроме хорошего. Дождался! Ну вот.
А в эти дни только о тебе и речь. И все хотят, чтобы твои актеры, коллеги, те, кто с тобой был знаком, что-нибудь сказали. Одна журналистка на мой отказ недоуменно воскликнула: «Как?! А штрихи к портрету?!» Все рисуют твой портрет. Самые близкие, твои друзья - а они ведь есть у тебя, Миша, - очень стараются, чтобы этот портрет был без фальши. И каждый день на экране твои фильмы. Да, конечно, - «Покровские». О тебе много сделано передач. Еще показывали «Безымянную звезду» - я знаю, ты ее считаешь сильнее «Покровских ворот»...
Мишенька! Я посылала тебе с Кириллом, твоим сыном, посылку, когда ты уже болел. Я положила в нее оперу Саши Градского «Мастер и Маргарита». И фотографии - мамы, Тани Догилевой, Леонида Броневого - пробы к «Покровским воротам», Анатолия Васильевича Эфроса и еще Иннокентия Смоктуновского... Я хотела, чтобы мы все были рядом. Потом, когда Кирилл вернулся, он сказал, что ты уже так слаб, что даже не можешь читать и отвечать на звонки. Как хочется узнать твое мнение об опере Саши. Как хочется... Но ты, такой шумный и такой разговорчивый, отзывающийся на все, что имеет какой-нибудь мало-мальский смысл, - затих. Может, для того чтобы мы прислушались к тому, что ты хотел сказать все эти годы. И схватились за рифмы, чтобы не упасть ниже плинтуса. Ты был прав. Успокойся, ты был прав!
Владимир Качан: - Наша первая совместная с Михаилом Козаковым творческая акция - 6-серийный фильм «Очарование зла». Миша пригласил меня без проб на роль резидента советской разведки Игнатия Рэйса.
А потом мы вместе стали придумывать спектакль по Иосифу Бродскому «Ниоткуда с любовью», идея которого принадлежала Козакову. К тому времени он освоил поэзию Бродского и просто в чтецком варианте, и с саксофоном Игоря Бутмана, и Александра Новикова... Козаков придумал композицию, сценарий, и мы вместе поставили спектакль в театре «Школа современной пьесы». Во время работы был момент, когда Козаков впал в уныние, депрессию, он не верил, что все получится, так как никому это не нужно. В конце концов нам удалось его переубедить, и мы закончили работу. Потом ездили с этим спектаклем на гастроли...
В том, что Миша создавал такие неформатные по нынешним временам работы, есть невероятное мужество и даже миссионерство. Как писал Юрий Нагибин, «это приглашение к своему огню». Чтение стихов Михаилом Козаковым - не самовыражение, не самовыявление или актерский выверт, это именно «приглашение к своему огню». Он хотел, чтобы хоть два-три человека получили бы такое же удовольствие от поэзии, какое получал он сам, читая строки Давида Самойлова, Иосифа Бродского. Это его любимые поэты...
Когда он запускался с фильмом «Покровские ворота», ему поставили условие сыграть Дзержинского. Ну, он сыграл, причем по-своему, но ему не сразу дали ставить «Покровские ворота». Миша был человеком непоседливым, не желающим мириться с быдлятиной и серятиной. Когда ему становилось туго, он уезжал. Если же было плохо там, Миша всегда говорил: «Мне не Израиль не понравился, это я себе в Израиле не понравился.»... Слава Богу, у него были постоянные и стабильные приглашения на концерты...
Вся жизнь Миши Козакова - принципиальная позиция, которую формировали великие люди. К сожалению, у нас в стране жгучий интерес вызывает человек, который либо тяжело заболел, либо умер. Так же произошло и в случае с Мишей. Тем не менее при всем этом рельефно выявилось, сколько он сделал.
Михаил Державин: «Миша был человек невероятно разносторонний»
- Козаков еще с юных лет был упертый и талантливый. Я бывал на его концертах и поражался Мишиному умению читать на эстраде стихи, что в наше время большая редкость. Вот он, я считаю, был выдающимся артистом и прекрасным кинорежиссером... Еще в юности мы с Мишей пробовались одновременно на роль Шарля Тибо в фильме «Убийство на улице Данте». Он был в паре с Ростиславом Пляттом, а я - с Марком Бернесом. И вот ко мне подошел Михаил Ромм и сказал: «Знаешь, Мишель (он меня так называл), Миша Козаков более французистый, чем ты...». Действительно, Мишка сыграл роль Шарля Тибо блестяще…
Отсюда http://fakty.ua/141887-lev-durov-esli-misha-prihodil-kuda-to-v-chernyh-ochkah-vse-uzhe-znali-on-snova-chital-brodskogo-i-vyyasnyal-otnosheniya-s-temi-kto-ne-ponimaet-poeziyu. И отсюда http://www.itogi.ru/iskus/2011/18/164787.html.
И предыдущий пост - жена Н.Эйдельмана "Реквием по Козакову", дневники, 30-летняя дружба семьями http://jeeves-cat.livejournal.com/640284.html.
Спектакль по поэзии Бродского
С Евгением Евстигнеевым, "Декабристы", "Современник".
2006 год. На съемках картины "Очарование зла" о Марине Цветаевой.
