Чёрные начинают и выигрывают
Александр Островский «Бешеные деньги» СПб ТЮЗ, режиссёр александр Кузин, 2003
Белое и чёрное, нега и работа
Образ спектакля рождён постановщиками, режиссёром Александром Кузиным и художником Мартом Китаевым, из вступительной ремарки А.Н.Островского к первому явлению первого действия пьесы («В Петровском парке, в саду Сакса») и из картины Каземира Малевича «Отдых. Общество в цилиндрах», репродукция этой картины вынесена и на обложку программки.
Сцена (пол и задник) затянута в сочный зелёный бархат именно такого оттенка, как у Малевича. По сцене-лужайке расставлены обтянутые таким же зелёным бархатом небольшие кубические пуфики-банкетки, здесь в этом сочном, ярком, уютном пространстве пребывают в неге и расслаблении богачи: Телятев, Кучумов, Глумов, мать и дочь Чебоксаровы, они в белой стильной одежде, как и отдыхающие с картины Малевича - у них белые костюмы, белые цилиндры, белые туфли, белые галстуки. Их речь нетороплива и размерена, их позы расслаблены. Они не просто отдыхают, они - нежатся.
Сюда, в этот зелёный мир неги и наслаждения является провинциал Савва Васильков, он резко выделяется среди этой породистой белой тусовки, как пёстрая клякса, на глянцевой сверкающей поверхности - на нём чёрный потёртый сюртук, нелепые тёмно-красные штаны, из-под смешной шляпы натянутой на самую макушку, выбиваются непокорные кудри. Есть в этой истории ещё семь участников, у них нет слов, но они не безмолвны, это - музыканты, составляющие оркестр из семи инструментов (две трубы, флейта, валторна, туба, тромбон и ударные), они - в чёрных костюмах, и зелёных галстуках, они - работают, они - делают это пространство вечного праздника живым, наполняя его живой музыкой.
После первой встречи с «фирмачами» из «белой» компании Васильков переодевается в стильный чёрный костюм, стильный, но чёрный. В тёмное, почти чёрное, простое платье и хромовые чёрные сапоги одет его камердинер Василий. Чёрные - работают, зарабатывают деньги, белые - отдыхают, тратят деньги. По ходу действия спектакля чёрные (денежные) заботы начинают овладевать людьми в белом - кончились деньги, имение заложено и перезаложено, где взять ещё? И синхронно этим хлопотам в их белой одежде появляются чёрные цвета - чёрные вещи, сначала понемногу - цилиндр, перчатки, галстук, шарфик, отделка платья, затем в их гардеробе становится всё больше и больше чёрного цвета - сюртук, брюки, кофточка, юбка, платье. Чем больше становится чёрного цвета в одежде белых (прежде всего, матери и дочери Чебоксаровых), чем гуще они вязнут в материальных проблемах, тем тревожнее становится музыка «лугово-пикникового» оркестрика, тем больше темнеет задник, становясь тёмно-тёмно-зелёным, а в финальной сцене - почти чёрным. Следует отметить, что спектакль не принадлежит к однозначно-плоскому театру цвета, параллельно с цветовыми метаморфозами актёры (и какие актёры! - Н.Шелгунов, А.Титков, Н.Иванов, Н.Боровкова, А.Дюкова) плетут тонкую психологическую вязь - в интонациях и пластике белых появляется всё больше и больше заботы, а чёрный (Васильков) становится всё более и более уверенным и лощёным. Спектакль разыгрывается как шахматная партия на зелёной доске жизни, причём цвета в этой партии отражают состояние игроков, а их действия (розыгрыш Телятева & Глумова, блеф Кучумова, интриги Чебоксаровых, записка Глумова, сделки Василькова и т.п.) - ходами, в этой игре чёрные в эндшпиле (в финальной сцене) делают белым шах и мат, и выигрывают.
Шах и мат
В эндшпиле спектакля, в последней его сцене, все пуфики сдвигаются в один большой прямоугольник, это постель молодой Чебоксаровой, здесь она будет перед Васильковым изображать себя больной и умирающей. А пока обе дамы в чёрном, да-да, в чёрном, ибо к финалу белые, беззаботные белые превратились в озабоченных чёрных людей (кончились деньги!), будут нервно курить папироски в длинных чёрных декадентских мундштуках, и лихорадочно думать-надеяться - где же взять денег, сейчас их вот-вот принесёт князенька или … Чебоксаровы заманивают сюда, в эту обитель заботы и печали Савву Геннадьича, свою последнюю надежду, он очень неохотно соглашается придти. И … приходит, и его этот последний выход - одно из сильнейших потрясений спектакля, он входит, и его, конечно, сразу, но и не сразу узнаёшь, он стал другим, он - в белом стильном костюме, поверх него - белый дорогой длиннополый плащ, он весь - в белом, на нём лишь тёмные очки, всё остальное - белое, длинные кудри - напомажены и прилизаны, речь - повелительная и отрывистая. В простой белой одежде (картуз, сапоги, сюртук) и его камердинер. Мать и дочь Чебоксаровы слушают и беспрекословно подчиняются новому белому. Белые стали чёрными, а чёрные - белыми.
Они как бы поменялись ролями. Белый теперь будет кайфовать, а чёрные - работать: молодая Чебоксарова под началом Василькова, Глумов - секретарём у богатой дамы, Телятев и Кучумов - отбывать срок в долговой яме (это - тоже работа). Просто встретились в одно и то же время, в одном и том же месте, две разные генерации богатых людей - новые богатые и старые богатые, чёрные и белые, одни зарабатывают, другие - проживают, но нет ничего постоянного: глядишь - первые стали последними, а последние - первыми, в этих метаморфозах - суть непреходящей динамики жизни.
Белое и чёрное, нега и работа
Образ спектакля рождён постановщиками, режиссёром Александром Кузиным и художником Мартом Китаевым, из вступительной ремарки А.Н.Островского к первому явлению первого действия пьесы («В Петровском парке, в саду Сакса») и из картины Каземира Малевича «Отдых. Общество в цилиндрах», репродукция этой картины вынесена и на обложку программки.
Сцена (пол и задник) затянута в сочный зелёный бархат именно такого оттенка, как у Малевича. По сцене-лужайке расставлены обтянутые таким же зелёным бархатом небольшие кубические пуфики-банкетки, здесь в этом сочном, ярком, уютном пространстве пребывают в неге и расслаблении богачи: Телятев, Кучумов, Глумов, мать и дочь Чебоксаровы, они в белой стильной одежде, как и отдыхающие с картины Малевича - у них белые костюмы, белые цилиндры, белые туфли, белые галстуки. Их речь нетороплива и размерена, их позы расслаблены. Они не просто отдыхают, они - нежатся.
Сюда, в этот зелёный мир неги и наслаждения является провинциал Савва Васильков, он резко выделяется среди этой породистой белой тусовки, как пёстрая клякса, на глянцевой сверкающей поверхности - на нём чёрный потёртый сюртук, нелепые тёмно-красные штаны, из-под смешной шляпы натянутой на самую макушку, выбиваются непокорные кудри. Есть в этой истории ещё семь участников, у них нет слов, но они не безмолвны, это - музыканты, составляющие оркестр из семи инструментов (две трубы, флейта, валторна, туба, тромбон и ударные), они - в чёрных костюмах, и зелёных галстуках, они - работают, они - делают это пространство вечного праздника живым, наполняя его живой музыкой.
После первой встречи с «фирмачами» из «белой» компании Васильков переодевается в стильный чёрный костюм, стильный, но чёрный. В тёмное, почти чёрное, простое платье и хромовые чёрные сапоги одет его камердинер Василий. Чёрные - работают, зарабатывают деньги, белые - отдыхают, тратят деньги. По ходу действия спектакля чёрные (денежные) заботы начинают овладевать людьми в белом - кончились деньги, имение заложено и перезаложено, где взять ещё? И синхронно этим хлопотам в их белой одежде появляются чёрные цвета - чёрные вещи, сначала понемногу - цилиндр, перчатки, галстук, шарфик, отделка платья, затем в их гардеробе становится всё больше и больше чёрного цвета - сюртук, брюки, кофточка, юбка, платье. Чем больше становится чёрного цвета в одежде белых (прежде всего, матери и дочери Чебоксаровых), чем гуще они вязнут в материальных проблемах, тем тревожнее становится музыка «лугово-пикникового» оркестрика, тем больше темнеет задник, становясь тёмно-тёмно-зелёным, а в финальной сцене - почти чёрным. Следует отметить, что спектакль не принадлежит к однозначно-плоскому театру цвета, параллельно с цветовыми метаморфозами актёры (и какие актёры! - Н.Шелгунов, А.Титков, Н.Иванов, Н.Боровкова, А.Дюкова) плетут тонкую психологическую вязь - в интонациях и пластике белых появляется всё больше и больше заботы, а чёрный (Васильков) становится всё более и более уверенным и лощёным. Спектакль разыгрывается как шахматная партия на зелёной доске жизни, причём цвета в этой партии отражают состояние игроков, а их действия (розыгрыш Телятева & Глумова, блеф Кучумова, интриги Чебоксаровых, записка Глумова, сделки Василькова и т.п.) - ходами, в этой игре чёрные в эндшпиле (в финальной сцене) делают белым шах и мат, и выигрывают.
Шах и мат
В эндшпиле спектакля, в последней его сцене, все пуфики сдвигаются в один большой прямоугольник, это постель молодой Чебоксаровой, здесь она будет перед Васильковым изображать себя больной и умирающей. А пока обе дамы в чёрном, да-да, в чёрном, ибо к финалу белые, беззаботные белые превратились в озабоченных чёрных людей (кончились деньги!), будут нервно курить папироски в длинных чёрных декадентских мундштуках, и лихорадочно думать-надеяться - где же взять денег, сейчас их вот-вот принесёт князенька или … Чебоксаровы заманивают сюда, в эту обитель заботы и печали Савву Геннадьича, свою последнюю надежду, он очень неохотно соглашается придти. И … приходит, и его этот последний выход - одно из сильнейших потрясений спектакля, он входит, и его, конечно, сразу, но и не сразу узнаёшь, он стал другим, он - в белом стильном костюме, поверх него - белый дорогой длиннополый плащ, он весь - в белом, на нём лишь тёмные очки, всё остальное - белое, длинные кудри - напомажены и прилизаны, речь - повелительная и отрывистая. В простой белой одежде (картуз, сапоги, сюртук) и его камердинер. Мать и дочь Чебоксаровы слушают и беспрекословно подчиняются новому белому. Белые стали чёрными, а чёрные - белыми.
Они как бы поменялись ролями. Белый теперь будет кайфовать, а чёрные - работать: молодая Чебоксарова под началом Василькова, Глумов - секретарём у богатой дамы, Телятев и Кучумов - отбывать срок в долговой яме (это - тоже работа). Просто встретились в одно и то же время, в одном и том же месте, две разные генерации богатых людей - новые богатые и старые богатые, чёрные и белые, одни зарабатывают, другие - проживают, но нет ничего постоянного: глядишь - первые стали последними, а последние - первыми, в этих метаморфозах - суть непреходящей динамики жизни.