Черная шляпа Дон Жуана, или о Беспощадности красоты
О спектакле МАМТа "Дон Жуан"
…Высокий и статный красавец, любимец женщин, поэт наслаждения и плотских утех всевозможных видов, удачливый любовник, смелый дуэлянт, жестокий шутник, циник и художник, Дон Жуан заставляет забыть о том, как отрадно и похвально быть нравственным, как страшно впасть в руки мстителей, как горько - быть проклятым навеки, потому что здесь и сейчас, на сцене МАМТа, он и только он - подлинный герой, гений, он же демон-обольститель, он же - сама человеческая природа, внеморальная, вневременная, признающая только одну правду - правду собственного удовольствия…
Садясь к старинным клавесинам, остальные персонажи оперы как будто договариваются разыграть перед зрителями очаровательную и поучительную историю с прологом и эпилогом о наказанном развратнике. Неслучайно дотошный Лепорелло, как трудяга-писатель, подробно протоколирует каждый шаг своего патрона, дон-жуанский список составляет, сохраняет, так сказать, для потомков.
В предисловии к спектаклю авторы предупреждают, что заявленный Моцартом жанр - «веселая драма» - сложен для постановки и восприятия, но, строго говоря, само желание возродить именно комическое (а не философское) прочтение «Дон Жуана» можно только приветствовать (трагедий у нас и без того хватает). В конце концов, о чем эта опера, как ни о легкой моцартианской натуре, во всем слышащей волшебную музыку жизни, но вдруг столкнувшейся со страшным черным человеком и его занудным «моменто море», грохнувшем в самый разгар праздника жизни, прямо под «Voi Che Sapete». Да и вообще перекличек со «Свадьбой Фигаро» множество: и виртуозные речитативы, и дуэт-соперничество двух мужских баритонально-басовых голосов, и все эти переодевания, выдавания себя за другого, мнимые и не очень измены, мужское и женское коварство - все то, что блестяще обыграно в постановке Тителем, и что, конечно, раскрывает первую часть жанрового определения - «комическое», «веселое». - И вот тут Лепорелло, слуге, обреченному, совсем как Сальери, вечно завидовать удачливости и лихости патрона, дается шанс на миг отбросить принципы и обернуться Дон Жуаном, своим кумиром… У них получился поразительный по слаженности и эмоциональной и смысловой нагрузке дуэт: виртуоз во всем Дон Жуан и не уступающий ему в желаниях, но не способный рисковать Лепорелло, отблеск, тень его плаща, сниженный и страдающий от этого двойник - недаром Гофман, населивший литературу романтическими безумцами и двойниками, так любил именно Моцарта (Амадей в его имени - дань увлеченности музыкой Моцарта), и именно - «Дон Жуана»!
Но, с другой стороны, драматическое, переворачивающее душу звучание этой музыки тоже не спрячешь. История начинается попыткой насилия и убийством, движется вперед исключительно жаждой мести всех добропорядочных персонажей, а заканчивается, несмотря на комические куплеты в финале, совершенно трагической сценой ухода во ад. Когда Командор через ряд клавесинов, этих отнюдь не немых свидетелей, утаскивает, утягивает Дон Жуана туда, в смерть, в преисподнюю, то жутко становится не по-оперному… А честное бесстрашие Дон Жуана и его верность себе только усугубляют ощущение непреодолимого разлада между жизнью с ее красотою и музыкой радости - и тьмой смерти, страсти, страдания и чувственности…
(Памятник Дон Жуану в Севилье)
Да, Дон Жуану вольно жаждать земного блаженства, ведь натура его - ночная серенада, аромат женщины, виноградные гроздья страсти. И он абсолютно не хочет помнить о том, что любая любовь всегда чуточку вы_падение, всегда - рубеж и почти что смерть, пусть даже и понарошку. Он весь такой - в элегантно-озорной шляпе, с шампанским и шпагой в руках… Смотря, как мощно и как легко этот образ делает Д. Ульянов, забываешь о том, что басы обычно мыслятся суровыми священниками/жрецами или великими полководцами. Правда, царственным его Дон Жуан все равно быть не перестает, но именно та самая царственность, героичность и заставляет верить в слезы донны Эльвиры или лукавую готовность Церлины потерять головку. - Но для остальных-то встреча с дон Жуаном фатальна примерно так же, как и его самого - с Командором. Чудно и точно об этом - у Бунина. Любовь приходит из потустороннего мира, взламывает все в грудной клетке, а потом, не оглядываясь на катарсис, возвращается обратно в свое неземное. И все. А дальше - живи как хочешь.
Три героини оперы - три модели женской натуры, женского поведения. Романтическая, неземная донна Анна (неземной же голос Хиблы Гирзмава, ее талант и темперамент трагической королевы), эмоциональная и сострадательная, любящая вопреки донна Эльвира, которую Н. Петрожицкая строит в диапазоне от истерички до всепрощающей Гретхен и которая, несмотря на торжество добродетели, плачет (оплакивает) в финале, ловкачка и очаровашка Церлина, которая умеет быть такой, какой ее видят мужчины… Понятно, что в каждой из них Дон Жуан любит прежде всего Женщину как образ, как идею Платона, как Идеал, принявший телесную форму, но мстят-то они ему с такой яростью не за то, что полюбил, а за то, что «вечно любить невозможно». Но разве Дон Жуан в том виновен? Непреходящая тоска по красоте и любовной гармонии, одинаково мучающая его и их, разрешается разве только в музыке Моцарта, но все-таки не пространстве записей Лепорелло. Вот они торжествуют в итоге: Церлина получает своего добропорядочного крестьянина, Эльвира - свое одиночество, а донна Анна умоляет терпеливого жениха отложить свадьбу на год, чтобы еще попечаловаться. Кто-то из них счастлив совершенным возмездием? Собственной правотой?
Может быть, только таким величинам, как Моцарт и Дон Жуан, позволено весело обыгрывать тему сметающих все на своем пути красоты, страсти и смерти, - просто потому, что Моцарт и Дон Жуан умеют это делать с заражающей и завораживающей легкостью, убеждая, что ничего рокового и трагического на самом деле и нет, пока музыка прекрасна и своим ладом созвучий примиряет противоречия.
UPD. Фотографии с генпрогона. Тот самый Дон Жуан: http://dmitryulyanov.livejournal.com/142262.html
…Высокий и статный красавец, любимец женщин, поэт наслаждения и плотских утех всевозможных видов, удачливый любовник, смелый дуэлянт, жестокий шутник, циник и художник, Дон Жуан заставляет забыть о том, как отрадно и похвально быть нравственным, как страшно впасть в руки мстителей, как горько - быть проклятым навеки, потому что здесь и сейчас, на сцене МАМТа, он и только он - подлинный герой, гений, он же демон-обольститель, он же - сама человеческая природа, внеморальная, вневременная, признающая только одну правду - правду собственного удовольствия…
Садясь к старинным клавесинам, остальные персонажи оперы как будто договариваются разыграть перед зрителями очаровательную и поучительную историю с прологом и эпилогом о наказанном развратнике. Неслучайно дотошный Лепорелло, как трудяга-писатель, подробно протоколирует каждый шаг своего патрона, дон-жуанский список составляет, сохраняет, так сказать, для потомков.
В предисловии к спектаклю авторы предупреждают, что заявленный Моцартом жанр - «веселая драма» - сложен для постановки и восприятия, но, строго говоря, само желание возродить именно комическое (а не философское) прочтение «Дон Жуана» можно только приветствовать (трагедий у нас и без того хватает). В конце концов, о чем эта опера, как ни о легкой моцартианской натуре, во всем слышащей волшебную музыку жизни, но вдруг столкнувшейся со страшным черным человеком и его занудным «моменто море», грохнувшем в самый разгар праздника жизни, прямо под «Voi Che Sapete». Да и вообще перекличек со «Свадьбой Фигаро» множество: и виртуозные речитативы, и дуэт-соперничество двух мужских баритонально-басовых голосов, и все эти переодевания, выдавания себя за другого, мнимые и не очень измены, мужское и женское коварство - все то, что блестяще обыграно в постановке Тителем, и что, конечно, раскрывает первую часть жанрового определения - «комическое», «веселое». - И вот тут Лепорелло, слуге, обреченному, совсем как Сальери, вечно завидовать удачливости и лихости патрона, дается шанс на миг отбросить принципы и обернуться Дон Жуаном, своим кумиром… У них получился поразительный по слаженности и эмоциональной и смысловой нагрузке дуэт: виртуоз во всем Дон Жуан и не уступающий ему в желаниях, но не способный рисковать Лепорелло, отблеск, тень его плаща, сниженный и страдающий от этого двойник - недаром Гофман, населивший литературу романтическими безумцами и двойниками, так любил именно Моцарта (Амадей в его имени - дань увлеченности музыкой Моцарта), и именно - «Дон Жуана»!
Но, с другой стороны, драматическое, переворачивающее душу звучание этой музыки тоже не спрячешь. История начинается попыткой насилия и убийством, движется вперед исключительно жаждой мести всех добропорядочных персонажей, а заканчивается, несмотря на комические куплеты в финале, совершенно трагической сценой ухода во ад. Когда Командор через ряд клавесинов, этих отнюдь не немых свидетелей, утаскивает, утягивает Дон Жуана туда, в смерть, в преисподнюю, то жутко становится не по-оперному… А честное бесстрашие Дон Жуана и его верность себе только усугубляют ощущение непреодолимого разлада между жизнью с ее красотою и музыкой радости - и тьмой смерти, страсти, страдания и чувственности…
(Памятник Дон Жуану в Севилье)
Да, Дон Жуану вольно жаждать земного блаженства, ведь натура его - ночная серенада, аромат женщины, виноградные гроздья страсти. И он абсолютно не хочет помнить о том, что любая любовь всегда чуточку вы_падение, всегда - рубеж и почти что смерть, пусть даже и понарошку. Он весь такой - в элегантно-озорной шляпе, с шампанским и шпагой в руках… Смотря, как мощно и как легко этот образ делает Д. Ульянов, забываешь о том, что басы обычно мыслятся суровыми священниками/жрецами или великими полководцами. Правда, царственным его Дон Жуан все равно быть не перестает, но именно та самая царственность, героичность и заставляет верить в слезы донны Эльвиры или лукавую готовность Церлины потерять головку. - Но для остальных-то встреча с дон Жуаном фатальна примерно так же, как и его самого - с Командором. Чудно и точно об этом - у Бунина. Любовь приходит из потустороннего мира, взламывает все в грудной клетке, а потом, не оглядываясь на катарсис, возвращается обратно в свое неземное. И все. А дальше - живи как хочешь.
Три героини оперы - три модели женской натуры, женского поведения. Романтическая, неземная донна Анна (неземной же голос Хиблы Гирзмава, ее талант и темперамент трагической королевы), эмоциональная и сострадательная, любящая вопреки донна Эльвира, которую Н. Петрожицкая строит в диапазоне от истерички до всепрощающей Гретхен и которая, несмотря на торжество добродетели, плачет (оплакивает) в финале, ловкачка и очаровашка Церлина, которая умеет быть такой, какой ее видят мужчины… Понятно, что в каждой из них Дон Жуан любит прежде всего Женщину как образ, как идею Платона, как Идеал, принявший телесную форму, но мстят-то они ему с такой яростью не за то, что полюбил, а за то, что «вечно любить невозможно». Но разве Дон Жуан в том виновен? Непреходящая тоска по красоте и любовной гармонии, одинаково мучающая его и их, разрешается разве только в музыке Моцарта, но все-таки не пространстве записей Лепорелло. Вот они торжествуют в итоге: Церлина получает своего добропорядочного крестьянина, Эльвира - свое одиночество, а донна Анна умоляет терпеливого жениха отложить свадьбу на год, чтобы еще попечаловаться. Кто-то из них счастлив совершенным возмездием? Собственной правотой?
Может быть, только таким величинам, как Моцарт и Дон Жуан, позволено весело обыгрывать тему сметающих все на своем пути красоты, страсти и смерти, - просто потому, что Моцарт и Дон Жуан умеют это делать с заражающей и завораживающей легкостью, убеждая, что ничего рокового и трагического на самом деле и нет, пока музыка прекрасна и своим ладом созвучий примиряет противоречия.
UPD. Фотографии с генпрогона. Тот самый Дон Жуан: http://dmitryulyanov.livejournal.com/142262.html