не доходя Петровского проспекта
Странным образом Свидригайлов роднится у меня с Гумбертом. И оба они - со мной. Нет, дело не в опасной тяге к малолеткам (хотя Набоков, разумеется, не без Достоевского зашел в тему, а я - не без них обоих). Нечто другое... безнадежность и жажда жить вопреки. Чем безнадежнее, тем сильнее жажда.
В самоубийство Свидригайлова я никогда не верила. Авторский произвол, вопреки характеру. Мерзавцы Достоевского, в общем, все на одно лицо, из романа в роман (как и прочие "типы"), но выделяется чем-то Свидригайлов. Честностью, может быть. Здоровым принятием мира как он есть и себя в нем такого, как есть, и здоровым пониманием низости=слабости даже тех, кто пытается играть в "идеалы" и натягивать на себя непосильные человеку доспехи чести, благородства и прочая. Он знает, что... все ему подвластны через эти игры-слабости, и если отказывается от цели, то только потому, что устал. Временно. Такие люди окончательно не устают. Безнадежность их вдохновляет. Безумное, если со стороны смотреть, ощущение собственного всемогущества. Взял бы он Дуню, куда она денется, любит - не любит - детская игра...
И взял Гумберт Лолиту. Безнадежно, недостижимо - оборачивается возможным, неважно как, и волна мощи захлестывает: я могу ЭТО! Весь текст суть любование и гордость собой, достигшим, всемогущим. Поэтому страшно морозит один абзац, где он задумывается о чувствах ее, о беспомощности и ненависти. Какое дело достигшему? Он не подонок - он ЛЮБИТ ЕЕ.
Такая любовь. Бывает другая? О нет. В жизни - только так. Сумевший взять - будет счастлив, тем больше, чем больше осознает невозможность, ложность, насильственность счастья. Невозможна взаимность, а обладание - возможно, хотя и мучительно и почти недостижимо в некоторых случаях.
Впрочем, не о том.
На что силу разменяли... на утоление чувства... а есть нечто более стоящее разве...
В самоубийство Свидригайлова я никогда не верила. Авторский произвол, вопреки характеру. Мерзавцы Достоевского, в общем, все на одно лицо, из романа в роман (как и прочие "типы"), но выделяется чем-то Свидригайлов. Честностью, может быть. Здоровым принятием мира как он есть и себя в нем такого, как есть, и здоровым пониманием низости=слабости даже тех, кто пытается играть в "идеалы" и натягивать на себя непосильные человеку доспехи чести, благородства и прочая. Он знает, что... все ему подвластны через эти игры-слабости, и если отказывается от цели, то только потому, что устал. Временно. Такие люди окончательно не устают. Безнадежность их вдохновляет. Безумное, если со стороны смотреть, ощущение собственного всемогущества. Взял бы он Дуню, куда она денется, любит - не любит - детская игра...
И взял Гумберт Лолиту. Безнадежно, недостижимо - оборачивается возможным, неважно как, и волна мощи захлестывает: я могу ЭТО! Весь текст суть любование и гордость собой, достигшим, всемогущим. Поэтому страшно морозит один абзац, где он задумывается о чувствах ее, о беспомощности и ненависти. Какое дело достигшему? Он не подонок - он ЛЮБИТ ЕЕ.
Такая любовь. Бывает другая? О нет. В жизни - только так. Сумевший взять - будет счастлив, тем больше, чем больше осознает невозможность, ложность, насильственность счастья. Невозможна взаимность, а обладание - возможно, хотя и мучительно и почти недостижимо в некоторых случаях.
Впрочем, не о том.
На что силу разменяли... на утоление чувства... а есть нечто более стоящее разве...