Шекспир
Пряный воздух щедро был напоен волнами медового аромата белого клевера, озвучен пением цикад и жужжанием сотен крошечных крылышек. Теплое майское солнце нежно согревало, вольготно раскинувшегося на мягком теле матушки-земли, бомжа Шекспира. Зеленый ковер нежно смягчал больные кости старика.
Шекспир лежал на спине, широко раскинув босые ноги в старых солдатских штанах, подперев спутанную гриву длинных белых волос, напоминавшую тающий снег, руками, и смотрел выцветшими прищуренными глазами цвета неба на проплывающие над ним облака. Они, похожие на куски ваты, выпадающей из рваного матраса в его хижине, неторопливо проплывали бесконечной чередой в бездонной манящей вышине. Словно года длинной безрадостной жизни тянутся они друг за другом, напоминая о прошлом.
Было в жизни Шекспира что-нибудь хорошее? Он и сам не знал ответа на этот простой, казалось бы, вопрос. Когда-то бесконечно давно, в какой-то другой жизни, не было бомжа Шекспира, а был мальчик Ленька - белобрысый несмышленыш. У этого Леньки была мамка - добрая, измученная каждодневными заботами, крестьянка, обремененная бесконечной работой в колхозе, по хозяйству и дома. Ленька и его три сестры росли безотцовщинами: отец пал смертью храбрых в сорок третьем, освобождая Орел.
Образ мальчишки постреленка мелькает перед затуманенным взором Шекспира. Вот Ленька бежит по длиннющей улице, поправляя одной рукой спадающие помочи коротких, залатанных штанов, другой - крепко держа отполированную до блеска палку-коня, босые ноги утопают в мягкой деревенской пыли. Подстегнуть коня и быстрее на речку, пока мамка не вернула! Там, сидя на крутом берегу под пушистой изумрудной елью, можно часами смотреть на лениво текущую гладь воды, отражающую кучерявые облака, на круглолицый овал медленно всплывающей из-за горизонта луны. Иногда мальчик представлял себе, что находится прямо на этой загадочной, такой, казалось, близкой, планете, а там все такое голубо-ледяное: ледяные горы и моря, леса и реки, и у лунных людей голубая кожа.
Какие только волшебные картины не рисовались в богатом воображении Леньки! Только мальчик никому не рассказывал об этом. Мамка не поймет, заругается, сестры будут смеяться. Сколько раз читал Ленька близким свои стихи, да что толку! Ерундой, говорят, маешься, лучше бы пошел сарай почистил или крапивы поросенку нарвал. Только учитель Лукьяныч и хвалил мальчика за его сочинительство, говорил, что учиться ему нужно.
Небо. Лазурная синь, испещренная снежными пятнами. Сколько помнит себя Шекспир, небо всегда притягивало его взгляд. Бомж слеповато щурится на солнце и вспоминает то сладкое время, когда жизнь его была полна любви и светлых надежд. Он был молодой и красивый, полный сил и творческой энергии. Гордость литературного факультета.
Любочка была покорена с первой встречи неотразимостью молодого поэта. Стихи не были для него трудом, они приходили сами, таинственным образом слагаясь из звуков и слов в строки, полные гармонии.
Шекспир и сейчас пишет стихи. Поэт всегда остается поэтом. Бездомный старик, ютящийся в кособокой худой хижине не окраине городской свалки, каждый полдень в любую погоду приходит с охапкой картонных коробок на свое «рабочее место» - на многолюдный проспект рядом с автобусной остановкой, туда, где поют под гитару и престарелые, беззубые гитаристы, и молодые музыканты, где стоят, собирая милостыню бывшие воины-интернационалисты, старушки и многодетные азиатские женщины в цветастых юбках с огромным выводком малолетних чад, усаживается, берет в руки заготовленную картонку, маркер, и начинает писать. Черная вязь стихов заполняет поверхность картонки. Поэт откладывает ее в сторону, на обозрение проходящего мимо люда, за нею скоро следует вторая, третья, и вот уже целый поезд картонок-вагончиков, исписанных стихами покрывает тротуар.
Кто-то спешит мимо, торопясь по своим делам, с удивлением глядя на лежащие прямо под ногами стихи, кто-то внимательно читает, бросает в баночку из-под майонеза монетку и спешит дальше, а кто-то посмотрит и стыдливо отвернется, почувствовав чудовищный диссонанс этой правды жизни. Содержимое этой баночки - половина заработка Шекспира. Вторую часть поэт получит позже вечером, когда подойдет к нему, стыдливо озираясь, высокий молодой человек в строгом костюме и заберет сложенные стопочкой грязные картонки со стихами, сложит в большой полиэтиленовый пакет, украдкой сунет в руку Шекспира свернутую трубочкой купюру, и быстро пойдет прочь. Это поэт Хрипалев. Успешный и модный, часто издающийся. А Шекспир, как сейчас принято говорить, литературный раб.
Мысли вновь унеслись в безмятежное прошлое. Любимая девушка была обласкана нескончаемым потоком любовной лирики в свою честь. Других признаний было ненужно:
И бархат глаз твоих ласкал
Седую гладь воды,
Где дерзкий ветер начертал,
Что всех прекрасней ты.
Жил Шекспир в небольшой коммунальной комнате. После свадьбы туда же он привел и Любочку. Молодая жена с энтузиазмом принялась обустраивать семейное гнездышко. Муж на руках носил супругу, пылинки сдувал. «Моя богиня», ласково называл он ее. Стихи лились рекой. Его много и охотно печатали. Гонорары были небольшими, но их вполне хватало. Что еще нужно молодым? Романтика, популярность, любовь… Это было самое счастливое время.
Все исчезло в одночасье подобно ледяному граду, нечаянно просыпавшемуся на знойную июльскую землю, оставив за собой лишь легкую парную дымку. Вернувшись раньше положенного времени с несостоявшегося заседания литературного клуба, поэт застал свою богиню в объятиях другого мужчины.
Мир рухнул в тартар. И тогда поэт спросил себя: зачем я теперь живу? Этот вопрос, на который трудно было найти ответ, оказался первым шагом в пустоту. Творческая работа требует определенного состояния души. Когда лирик испытывает душевный дискомфорт, творческий кризис, упадок своих поэтических сил, слова не складываются, не идут рифмы. Нереализованность, несостоятельность во всей широте сломила Шекспира, заставила его искать истину на дне стакана. Вязкая серая мгла затянула все его существо на долгие годы. В часы просветления поэту было невыносимо стыдно, но этот тоскливый стыд, сродни вою одинокого волка в голодной степи, он старался поскорее задушить, иначе бы не выдержал, не совладал бы с собой.
Много времени прошло с тех пор. Как-то раз к поэту пришли гости - два интеллигентных молодых человека и предложили продать им комнату. Шекспир, понятное дело, отказался. Через месяц знакомцы навестили его снова с тем же результатом. А когда на следующий день поэт возвращался из магазина, сзади его ударили чем-то тяжелым, и земля закружилась перед ним, заботливо принимая на себя.
Очнулся он не сразу, за тридцать километров от города, без денег, без сумки, без документов. С горем пополам приехал домой. А в квартире - чужие люди, которые купили якобы его комнату. И документы все имеются. Возмущался он, в милицию ходил, только все попусту. Пригрозили ему, что и имя свое забудет, если не успокоится. Сам, мол, виноват, что мозги пропил и не помнит, как квартиру продавал. Ничего не смог доказать. Так и остался на улице, без документов и средств к существованию.
Много с тех пор воды утекло. Сначала оказался Шекспир на помойке. Нашел там еду, соорудил из досок и картона убогое жилище. Вскоре его навестили местные обитатели, объяснили правила местной жизни, познакомили с границами своих владений.
Одним из них был крепкий с виду бомж, появившийся в хижине поэта вечером.
¾ Здорово! - прорычал пришелец, - я - Жестянщик. Погоняло это мое.
¾ Здравствуйте, - поприветствовал посетителя поэт.
¾ Ты телевизоры чинить могешь? - поинтересовался плешивый пожилой бездомный, живущий на помойке, близко наклонив свою голову к поэту, отчего последний заметил жирных насекомых, ползающих в редкой грязной шевелюре.
¾ Телевизоры? - недоуменно переспросил новичок, - Нет, не умею, - признался он.
¾ Ну а утюги? - не унимался Жестянщик.
¾ Не могу.
¾ А кирпичи класть? - настойчиво вопрошал обитатель помойки.
Узнав, что новый сосед ничего не умеет делать руками, пришел к выводу:
¾ Бесполезное ты, однако, существо… Чем же ты раньше жил, когда еще человеком был?
¾ Поэт растерялся от таких слов и не сразу ответил:
¾ Так я это… Поэт я.
¾ Поэт? - бомж посмотрел на него как на совершенно никчемного пропащего человека, в его глазах будто бы даже мелькнуло сочувствие, - Ну-ну… поэт… Ладно, Шекспир, бывай! - и ушел, оставив поэта в облаке густых ароматов помойки и нечистот.
Так он и стал Шекспиром. Жильцом помойки. Отработанным жизненным материалом. Так бурное море выбрасывает из своей пучины после кораблекрушений ненужные уже обломки кораблей - прежнюю свою гордость и славу.
Шекспир сначала искренне верил, что он на помойке - человек временный. Вот только разберется с комнатой, добьется справедливости, восстановит документы и все станет на круги своя. Ан не тут-то было. Помойка затягивает как болото, не вырваться, не подняться, не убежать. Потому что от себя не убежишь. Не даром люди говорят: «От тюрьмы да от сумы не зарекайся».
Люди! Не понимают они бомжей! Не разумеют они, что становятся нищими странниками не от распущенности и лени, а оттого, что тонкая душа не может вынести мерзостей тугой обыденности, людского непонимания, черной злобы! Пушкин пил от безысходности! Кто там еще пил? Да полно! Многие гениальные люди пьют! Так у Пушкина хоть положение было другое! Известность! Куда несчастному Шекспиру с ним тягаться.
Сколько он от людей о себе подобных ему за свою жизнь наслушался! Кто «социальным мусором» назовет, мол, сделал выбор в свое время - получи результат. Кто улюлюкает злобно: «Гнать их в леса! Нечего им у людей в домах гадить». Сытый голодного не разумеет. Легко судить, имея хорошую работу, кров, тепло родного очага.
Один раз две девушки-студентки рядом с ним на скамейке рассуждали, как бомжей использовать с пользой для общества.
¾ Надо лекарства на них пробовать новые, в качестве подопытных использовать, - предлагает одна, - швыряя скомканную пачку сигарет на землю.
¾ Да нет, - не соглашается подруга, - они ж неадекватно реагировать будут, здоровья-то там уже никакого! Ты посмотри на него только!
¾ Верно, - окинув Шекспира презрительным взглядом, девица согласилась с подругой, - для медицины они потеряны.
Потом последовало предложение использовать их в качестве кукол для отработки приемов спецназа или дрессировки собак, так как они все равно не представляют из себя ничего, рабочий потенциал у них напрочь отсутствует, и на обеспечение уйдет больше денег, чем пользы. В общем, так и не решили, что с ними делать.
Но это еще полбеды. Особенно опасной бывает встреча с безжалостными подростками. Они способны не только избить, но и убить, предварительно вдосталь применив всевозможные пытки. Досталось однажды Шекспиру, никогда не забудет. Промозглой осенью пробрался он в теплый подвал погреться. Да нарвался на стаю маленьких шакалят. Били его долго, цепями, прутьями, пинали ногами. Поливали холодной водой, чтобы в себя пришел, и снова били. Вернее, убивали. Выжил чудом. Уползал из страшного места на локтях - ноги были сломаны в нескольких местах - сплошной окровавленный полутруп. Но это еще повезло, что «юные санитары города» не довели дело до конца.
А ведь на жизненной помойке люди тоже по-разному оказываются, рассуждал Шекспир. Кто-то, как Жестянщик, после тюрьмы приходит, кто-то от романтики и жизненной слабости, а кто-то от безысходности. Многие остались без жилья не по собственной воле, а их облапошили ушлые мошенники, да еще хорошо, что в живых оставили. Многих родственники на улицу выбрасывают. А на работу без паспорта или прописки не берут, а без работы нет денег, а без денег нечего кушать. Вот такой замкнутый круг получается. Попробуй-ка, вырвись.
Вон Шконтик на помойке тоже живет. Так он, бедолага, память ни с того ни с сего потерял, оказался совершенно один в чужом городе. Ничего не помнит. Попал в больницу. Из больницы выписали - иди на все четыре стороны. Куда идти? К кому? Ни денег, ни документов, а самое главное - не помнит ничего. И так потерянный, а его еще, как собаку, гонят отовсюду. Благо, хоть другие бездомные помогли мужичку: построили лачужку на помойке, пристроили «на работу» - макулатуру собирать.
Как-то к Шекспиру зашел поговорить «за жисть» Жестянщик. Звали его так потому, что ведал он на помойке сбором металла. Зашел разговор о судьбе бомжовской, тот и говорит:
¾ У нас, бичей, жисть своя правильная. Ты не смотри, Шекспир, што я такой счас, я-то был, можно сказать, красавец писанный! И к делу был хорошему пристроен - токарил на заводе, - Жестянщик поковырял грязным ногтем в остатках зубов, сплюнул, и продолжил, - словом, не дурак я был. Можно сказать, умный парень, а жизнь бичей меня всегда восхищала, мечтал я о ней. Халявку, можно сказать, любил, не признавал никаких авторитетов. Ну ндравится мне так жить! У нас же свои законы, своя жисть. Свобода. Потому как мы свободны от всяких там, можно сказать,глупостей. Красота!
Рассказал он Шекспиру, как друзья предложили ему инструмент выточить воровской, а потом и в дело взяли. «Загремел» на семь лет. «Оттрубил от звонка до звонка». Вышел - перед ним чисто поле, вернее, полна всякого добра помойка. Так и прижился он на ней. Жизнь бичей ему казалась халявой и волей.
Люди тоже не все злые, встречаются и добрые. Однажды в январе, когда стояли страшные морозы, Шекспир решил зайти в подъезд, хоть и страшно не любил нарываться на неприятности. Просто в тот раз он был сильно болен, мучил жар и кашель. Сам толком и не помнил, как поднялся на третий этаж, свернулся у чуть теплой батареи и впал в лихорадочное небытие.
Очнулся оттого, что какая-то сострадательная женщина не побрезговала потрясти за плечо, спросить, не плохо ли ему. Она вызвала скорую, рассудив, что в больнице у него будет постель и еда. Но врачи скорой помощи даже не стали смотреть отбросы общества, сказали, что указом президента, у нас бомжей в стране нет, и приюты не нужны, так как при направлении туда человека, ущемляются его права! Что ж, президенту, наверное, виднее.
Женщина после ухода врачей вынесла Шекспиру старенький плед и тарелку горячего супа. Он был так благодарен ей за это, ведь, возможно, именно эта маленькая худенькая женщина с темными кругами под глазами спасла его жалкую жизнь. Утром он уже чувствовал себя лучше, аккуратно свернул плед и вместе с дочиста облизанной тарелкой положил у двери благодетельницы.
Счастье - это просто. Вот сидит он в парке на скамеечке - голодный, угрюмый, нещадно ломит суставы, мелкий холодный дождь монотонно поливает все вокруг. Настроение подобно тоскливому крику покидающего родину косяка гусей. Тут подходит сухонькая старушка, аккуратненькая такая, божий одуванчик, из тех, что любят кормить голубей по утрам и протягивает поэту пакетик с теплым еще батоном и пакетом молока. За что? Просто так! Вот это - счастье!
Старик не спеша поднимается с травы. В большом полиэтиленовом пакете, который служил подушкой, уже лежат приготовленные заранее картонки. Отдыхать хорошо, но пора и честь знать, думает Шекспир, разминая затекшую спину. До центра еще ковылять и ковылять. Погодка сегодня чудесная. Подбежала грязная рыжая собачонка и боязливо уставилась черными глазками-бусинами на старика.
¾ Что? - Шекспир качает головой, - Небось есть хочешь? Ну, на вот тебе, перекуси, тварь божья.
Он шарит заскорузлой рукой в пакете, извлекает на свет кусок заплесневелой колбасы и кидает собаке, весело виляющей хвостом в предвкушении трапезы.
¾ Ешь, ешь, не бойся. Я-то себе заработаю как-нибудь, а тебя, бедолагу бездомную, кто покормит?
Поэт снова отправляется на многолюдный проспект, расстилает свой рабочий материал, устраивается поудобнее и принимается писать. А люди, суетливо пробегая мимо, иногда останавливаются рядом, читают написанные крупно строки и кидают монету-другую в баночку. Шекспир рад, что зарабатывает на свой скудный хлеб стихами. Пусть даже вся слава достается молодому и модному поэту Хрипалеву. Что такое слава? Ею не утолишь постоянного голода, не укроешься в непогоду. День уже клонился к закату, но Хрипалев в этот раз так и не пришел.
Поэт с трудом поднялся на затекшие ноги, сложил в карман куртки ручку, горстку мелочи и медленно, шаркая ногами, побрел по улице. А ветер продолжал трепать мятый кусок картона, на котором неровными буквами были выведены строки:
Под несчастливою звездой
Родился я на свет
Любить, страдать, творить, мечтать.
Топтать земную твердь.
Не долго мне скитаться здесь,
Горнила уж зовут,
Найдет печальная душа
Последний свой приют…