"Парижские огни" (Младороссы - художник Юлий Клевер - "Волхонская барышня" Эртеля - Айвазовский)
Продолжаем публикацию очерков «Парижские огни» Николая Николаевича Брешко-Брешковского. Предыдущие «серии» легко найти по ключевым словам в нашем журнале.
И как всегда, вводный комментарий.
***
Союз младороссов был создан в январе 1923 года в Мюнхене, а в марте 1927 зарегистрирован в Префектуре Парижа. Официальным главой Союза был «князь» (титул был дан в эмиграции Кириллом Владимировичем) Владимир Красинский («Вова Всея Руси», сын Матильды Кшесинской, которого многие тогда считали внебрачным сыном Николая II). «Вождем» младороссов был обаяшка и умница Казем-Бек. Номинально монархическая организация (была создана для поддержки претензий Кирилла Владимировича на трон), фактически таковой не являлась, лавируя в русле фашизма, при этом заигрывая с коммунизмом.
Была придумана целая система церемоний и обрядов (голубые рубашки, приветствие «вождя» и т. д.) Вождем Казем-Бека официально стали именовать с 1931 года. В 1932 году Союз младороссов был единственной иностранной организацией, допущенной на похороны убитого Горгуловым президента Франции Думера. Казем-Бек явился на похороны в какой-то странной короне. В 1928 году Казем-Бек выдвинул лозунг: «За молодую Россию!». Что за этим скрывалось? По словам идеологов младороссов - «национальная революция». Они не отрицали, но приветствовали революцию ’17 года, которая была нужна, чтобы «показать национальное величие России». Коммунизм «очистил Россию от «сифилиса» - буржуазии». Нам нужно «завершить революцию». Свергнув царя, февральская революция нанесла вред стране. «Нам нужен новый Петр Великий» - вещал Казем-Бек. Революция должна быть завершена возведением на трон нового царя, созданием новой монархии, в которой царь, находящийся превыше всех законов, введет революцию в новое русло. «Молодежь Италии и Германии указала нам путь к национальной идее, мы должны вдохновиться их пропагандой и тактикой на пути борьбы с коммунизмом».
«Русский национализм - мессианский и альтруистический. В России будет реализован истинный коллективизм в противовес западному, Европейскому индивидуализму». «В недрах советского общества родится новая аристократия». Нео-аристократия, соединившись с нео-монархизмом младороссов и родит новый общественный строй: «Царь и Советы». Царь через советы обеспечит проведение левой социальной программы.
***
Убийство Кирова в 1934 году породило в среде младороссов ожидания (активно подогреваемые чекистами) всероссийского анти-большевицкого восстания. Союз был преобразован в партию младороссов. 1935 год был апогеем популярности этой «второй советской партии».
Младороссы искали активной поддержки со стороны иностранных лидеров. Казем-Бек в 1935 году ездил в Рим, где встречался с Муссолини, однако дуче уклонился от фотографирования рядом с «русским вождем». Вонсяцкий от имени младороссов встречался с Гитлером, а по возвращении в Париж доложил о встрече Казем-Беку и Красинскому. Фюрер, в принципе недоверявший русским, тоже отказался оказать реальную поддержку этой эмигрантсткой организации.
Финансовую поддержку младороссам оказывали король Испании, Генри Форд, королева Румынии (родная сестра жены Кирилла Владимировича Виктории) и правые круги Германии.
Скандал разразился после того, как в июле 1937 года Казем-Бек был замечен в кафе Рояль на рю Рояль в обществе большевицкого агента графа Игнатьева («40 лет в строю и ни одного дня в бою»). Кирилл Владимирович был вынужден официально отмежеваться от младороссов, а большое число членов партии вышло из нее. Многие открыто говорили, что «вождь» является агентом ГПУ.
***
На выставке 1937 года советский и немецкий павильоны противостояли друг другу. А ведь была и другая Парижская выставка, которую видел 25-летний Николай Николаевич. Ее-то, выставку 1900 года, и вспоминает он. Россия, наша, родная, Единая и Неделимая, Самодержавная и Православная, выстроила целый городок, где были представлены настоящие, а не показные, достижения мощной и свободной, устремленной в будущее страны.
«Наши дѣти, внуки не будутъ въ состояніи даже представить себѣ ту Россію, въ которой мы когда-то (то есть вчера) жили, которую мы не цѣнили, не понимали, - всю эту мощь, сложность, богатство, счастье...» (Иван Бунин. Окаянные дни.)
***
Творческим методом Брешко-Брешковского было не писать, а диктовать свои тексты. Полагался на свою прекрасную память. Но не всегда она надежна, наша память. Поэтому некоторые воспоминания грешат неточностями. Но все искупается цельностью создаваемых образов, резкостью картинки.
Юлий Юльевич Клевер, интерес к которому возрос в последние годы, а в архивах хранятся интереснейшие материалы (например, переписка Клевера и литовской княжны Гедройц), пока не использованные, родился не в Риге, а в Дерпте (потом - Юрьеве, сейчас - Тарту), а важные этапы его творчества связаны с Ревелем (Таллином). Возможно, была и Рига, но Эстония была важнее. Хотя и Рига, и Ревель - все это были наши российские ост-зейские города тогда.
Неплохой текст и хорошая подборка репродукций Клевера здесь.
***
Эртель... Удивительный человек... Один из одареннейших русских писателей отказался от писательства на пике своей творческой зрелости, потому что стало неинтересно... Полностью ушел в свою землю, свое имение, прогрессивное сельское хозяйство. Диоклетиан нашего времени... Года в 23 я прочел «Гардениных» - прекрасная вещь. Поскольку читал я его после всего многотомного «Дневника писателя» Федора Михайловича Достоевского, со всеми мелкими комментариями и вводными статьями, пореформенная эпоха была мне понятна, в словариках не нуждался, - «Гарденины» стали одной из лучших русских книг в моей внутренней иерархии.
А теперь - «Волхонская барышня». Именно о ней вспоминает Брешко-Брешковский. Правда, печаталась она не в «Русской мысли», а в «Вестнике Европы» (июньская, июльская и августовская книжки за 1883 год). Картина Клевера там совсем не играет такой сквозной роли, которую приписывает ей Н. Н., но она значима для понимания одного из главных героев драмы - молодого графа. Устами Мишеля Эртель называет картину «Вечер на острове Рюгене». И вслед за Эртелем Н. Н. перевирает название картины («Зимний вечер на острове Рюген»).
На самом деле, речь идет о картине «Вид на остров Нарген» - заголовок постоянно менялся, - именно эта картина участвовала в громких выставках, была куплена великим князем (разрешал выставлять работу) и распространялась в гравюрах. До Клевера мало кто знал про этот маленький остров недалеко от Ревеля. Сейчас он называется по-эстонски Найссаар. В 1911 г. он был превращен в «сухопутный дредноут». После второй мировой там была военно-морская база. Сейчас любители военной экзотики могут посетить его.
***
Несколько слов о «Волхонской барышне». Очень яркая и свежая книга. Боюсь только, что сто сорок лет, отделяющие нас от нее, помешают многим почувствовать аромат и красоту этой трагической, многоплановой и в чем-то мистической повести.
Внимательный и ясный, очень трезвый взгляд автора - наследника двух немецких управляющих, сочетается с каким-то звериным чутьем, дикарской интуицией, туземной цельностью восприятия, унаследованных от крестьянских крепостных мамы и бабушки, на которых женились эти немецкие управляющие...
И не удивительно! Село Ксизово, в котором родился Эртель - южная граница расселения древних вятичей, а в V веке - столица одного из гуннских государств. См. здесь. Скан первой журнальной публикации повести я положил сюда. (Файл большой - 115 Мб).
[...Он возьмет с собой словарик
Надписи читать.
Так погаснет наш фонарик,
Утомясь мерцать... (Несмелов)]
***
Кто она, эта Волхонская барышня - образ прекрасной, сильной живой и молодой России, иссушаемой и укрощаемой «теоретиками», или эмансипированная грибоедовская Софья полвека спустя? Скорее всего, как говорят наши братья поляки: и то, и то [с ударением на долгое «и»]...
«Я не люблю вас... Не могу любить...» - психологически очень точно.
Владимир Федорович Снегирев писал о важном периоде в развитии женщины - до 28 лет примерно. Он назвал этот период «поиском идеала». Если идеал находится - то все идет хорошо; если нет - начинаются проблемы как в жизни, так и со здоровьем... Все не ладится...
Но оставим эту медико-психологическую тему и вернемся к «Парижским огням».
***
Н. Н. точно указывает на то, что московский промышленник и домовладелец Константин Капитонович Ушков очень жаловал и ценил Клевера. Женат он был на сестре знаменитого чаеторговца Кузнецова, владельца имения Форос в Крыму. Кузнецов умер довольно молодым и бездетным, все отписав своему племяннику, сыну К. К. А наш новый знакомец Клевер спроектировал парк в этом живописном месте с удивительным храмом-памятником на отвесной скале, посвященном чудесному спасению семьи Государя Александра III (чуть было не снесенном полотером-Хрущевым, когда благородный шах Ирана наотрез отказался отобедать в храме, превращенном в «дом приемов»).
***
Очень интересно описано Н. Н. чествование Клевера в Петербурге в декабре 1915 года после его загадочного возвращения с семьей из Берлина во время войны. Можете представить себе нечто подобное в 1944?
С княжной Гедройц, женщиной-хирургом и писательницей-любительницей Клеверов связывала давняя дружба. В адрес-календарях 10-х годов указывается, что в Царском Гедройц жила в «квартире Клевер». Клевер иллюстрировал книгу «Сказок и стихов» Гедройц.
О полковнике Дитерихсе из Пажеского корпуса (если Н. Н. ничего не путает) мне узнать ничего не удалось. А вот Федор Карлович Дитерихс был директором Пажеского корпуса, но он умер в 1899 году.
А о полковнике Ельце напишем в другом месте.
***
Алексей Кузьмич Денисов-Уральский, еще один участник чествования, был не только талантливым пейзажистом, но и замечательным резчиком по камню, создавший цикл аллегорий воюющих стран из полудрагоценных камней. Коллекция хранится сейчас в Перми.
***
О полковнике Константине Николаевиче Скуратове мы когда-то уже писали в этом журнале. Он был не только самоотверженным историком родного лейб-гвардии конно-гвардейского полка (пять томов, последние тома вышли уже после его смерти), но и многолетний председатель Союза ревнителей памяти Императора Николая II.
***
О брошюре полковника М. Д. Ильина ничего определенного сказать не могу. Мне кажется, текст попадался мне в одном из эмигрантских журналов, но не уверен. Сама брошюра есть в РГБ.
ПАРИЖСКІЕ ОГНИ
(Отъ нашего парижскаго корреспондента)
1.
На-дняхъ, шатаясь по выставкѣ, именно шатаясь, заглянулъ въ Балтійскій павильонъ... Не смотрѣть, нѣтъ, все уже пересмотрѣно. Отдохнуть.. Заглянуть потянуло... Сидѣть въ этомъ свѣтломъ, нарядномъ уютѣ...
Тянетъ не только меня, но и многихъ русскихъ... И это не рядовая эмиграція... Двѣ три профессорскихъ бородки... Генералъ, попавшій въ исторію не только великой войны, но и гражданской... Сравнительно молодой дипломатъ, до революціи еще успѣвшій создать завидную карьеру... И дамскій «элементъ» въ такомъ же приблизительно жанрѣ...
Но вотъ молодой соотечественникъ. Молодой не «относительно», а по настоящему...
И потому, что онъ молодой, и потому, что образовался въ Парижѣ, и потому, что хорошо устроился въ жизни и по службѣ, - самоувѣренности хоть отбавляй!..
Я успѣлъ изучить породу именно вотъ этакой нашей молодежи: она растеряла всѣ положительныя качества русскихъ и усвоила все отрицательное мѣстное, французское... Откровенно говоря, - порода препротивная!.. Но благодареніе Господу - много среди насъ и другой молодежи, способной на все благородное, чистое, до жертвеннаго подвига включительно.
Только «устроилась» она похуже, и въ большинствѣ и совсѣмъ не устроилась.
Я предпочелъ бы, чтобы рядомъ со мной опустился въ кресло кто-нибудь изъ «этихъ». Но, такъ какъ не дано выбрать себѣ выставочныхъ сосѣдей, то рядомъ со мной развалился, забросивъ ногу на ногу, одинъ изъ «тѣхъ»...
Каюсь, - я тотчасъ же внутренне «ощетинился» съ готовностью не только при удобномъ случаѣ, но даже и при неудобномъ «показать зубы»... Не покажешь - на голову сядетъ. Тѣмъ болѣе, что всѣмъ качествамъ своимъ случайный сосѣдъ мой еще и «мдадороссъ»... Слѣдовательно, «мы всѣхъ умнѣе, все знаемъ, а вы, старое поколѣніе, какая-то залежалая рухлядь»...
Да, да, - они такіе...
2.
- Я только что изъ совѣтскаго павильона, - началъ онъ, играя носкомъ добротнаго желтаго полуботинка.
- А, оть «своихъ», значитъ!...
- То-есть, какъ это отъ своихъ?..
- Очень просто: сами же вы себя называете «второй совѣтской партіей».
- Съ оговорками, съ оговорками, прошу замѣтить... Мы...
- Не продолжайте! Катехизисъ второй совѣтской партіи знаю не хуже васъ, партійцевъ... И потому, что я его хорошо знаю, - отъ политической бесѣды, да еще въ такой пріятной обстановкѣ - увольте!...
Я «показалъ зубы»... Подѣйствовало... Молодой, самовлюбленный щеголь увялъ этакъ на всѣ пятьдесятъ процентовъ...
- Какія же впечатлѣнія вынесли вы оттуда, изъ первой совѣтской партіи?
- Мои впечатлѣнія? Онѣ головокружительны!
- Головокружительны? Вполнѣ согласенъ....
- Ага! даже и вы!..
- Дайте досказать: отъ однихъ безчисленныхъ портретовъ вашего Сталина - вѣдь онъ вашъ, - голова идетъ кругомъ! Не знаешь, какъ выскочить изъ этого кошмара!...
- Намъ все равно не понять другъ друга!
- Никогда не понять!... А посему: вамъ нравится здѣсь у Балтійцевъ?
- Какъ вамъ сказать?.. Ничего себѣ... Очень мило, въ общемъ... Но согласитесь же: что-то провинціальное во всемъ этомъ. Въ сторонѣ отъ большихъ дорогъ. А по вашему?
- По-моему, не совсѣмъ такъ. Но если даже и такъ, право же, какая это была бы прелесть! Бодрая, здоровая, полная такихъ же здоровыхъ творческихь силъ провинція, - да вѣдь это рай, по сравненію съ осточертѣвшей прозой техническихъ «достиженій», съ фабричными трубами, коптящими небо... Достиженія эти: моральное одичаніе; коммунистическій вандализмъ. А, что «въ сторонѣ отъ большихъ дорогъ», - слава те Господи!... И онѣ осточертѣли со своей отрыжкою цивилизаціи, со своей вонью отработаннаго бензина, оголтѣло мчащихся автомобилей... Такъ хочется свернуть на тихую, полную мечтательнаго настроенія, узенькую проселочную дорогу.. Такъ мучительно хочется..
Иногда... эта провинція и эта проселочныя дорога поставляли Россіи уголъ непочатый не только талантовъ во всѣхъ областяхъ, но, случалось, и геніевъ.
3.
Молодого собесѣдника моего разбирало нетерпѣніе. Такіе, какъ онъ, любятъ говорить, говорить безъ конца!.. Но слушать васъ - для нихъ скука смертная!... И чтобы заговорить самому, онъ перебилъ меня...
- Не очень то я вѣрю въ эти ваши провинціальные таланты!... Да вотъ, кстати, укажите мнѣ выдающихся людей, хоть одного, взрощеннаго «рюстичными» Эстоніей, Латвіей, Литвой? Укажите! Но, чтобы это былъ дѣйствительно человѣкъ, котораго знали прежде, или знали теперь въ Европѣ. Лично я, по крайней мѣрѣ, что-то не знаю, не слыхалъ что-то...
Развязный щенокъ опять пробуеть сѣстъ на голову. Надо «показать зубы».
- Вы вообще мало знаете и мало слыхали! Поэтому сократитесь и молчите немного, какъ бы это не было трудно для васъ. Слушайте же: въ полутысячѣ метровъ отсюда находится площадь Альма. На этой площади «ваши» же европейцы большихь столицъ и большихъ дорогъ воздвигли памятникъ великому литовцу - Мицкевичу.
- Да, но это онъ, кажется, полякъ - Мицкевичъ...
- Вамъ такъ кажется... На самомъ же дѣлѣ - чистокровный литовецъ и литовскій патріотъ вдобавокъ, прекрасныя поэмы и стихи свои писавшій по-польски... Эти поэмы вынашивалъ Мицкевичъ на берегахъ своего литовскаго Нѣмана, подъ сѣнью историческихъ «корабельныхъ» сосенъ...
- Чудесно!... Возвращаю Мицкевича Литвѣ! Охотно возвращаю! Ну, а дальше? -
- Дальше... Прежде всего посократитесь! А затѣмъ, - немножко вниманія:
Много лѣтъ назадъ, васъ, пожалуй, не было еще на свѣтѣ, на этой самой территоріи была тоже всемірная выставка. Но только куда побогаче и позамѣчательнѣе нынѣшней. Особенно же былъ замѣчателенъ и богатъ русскій отдѣлъ изъ нѣсколькихъ павильоновъ, занимавшій едва ли не пятую часть всей этой «площади»... Пышно, представлено было наше искусство. Такъ вотъ вамъ: не только не ударили въ грязь лицомъ передъ Европой, а вызывали ея, Европы, восхищеніе наряду съ русскими Васнецовымъ, Рѣпинымъ, Полѣновымъ еще и рижанинъ Юліусъ Клеверъ и эстонецъ Амандъ Адамсонъ...
- Чѣмъ же они прославились?..
- Профессоръ Клеверъ, какъ очень и очень большой пейзажистъ, академикъ Адамсонъ, какъ выдающійся скульпторъ, выдающійся въ европейскомъ масштабѣ!...
4.
Избавившись, наконецъ, и отъ молодого человѣка въ желтыхъ добротныхъ полуботинкахъ, усѣвшись поглубже въ кресло, я отдался во власть всколыхнувшихъ и подхватившихъ меня воспоминаній.
Юліусъ Клеверъ....
Какъ онъ гремѣлъ, какая была поистинѣ феерическая карьера!... Какой это былъ яркій, обаятельный человѣкъ!..
Юношей блестяще кончилъ императорскую Академію Художествъ. Почти юношей - въ двадцать шесть лѣтъ удостоился званія академика. Въ 29 лѣтъ онъ уже - профессоръ пейзажной живописи.
Съ основанія Академіи во дни царицы «Елизабетъ» и по 1917 годъ, когда вмѣстѣ съ рухнувшей Россіей рухнула и Академія, стѣны ея не видали еще столь молодого профессора. Къ тому же Клеверъ былъ и чрезвычайно моложавъ при этомъ..
Небольшого, роста... бритое лицо съ маленькими усиками. Мальчишескій румянецъ щекъ... Добрые, живые насмѣшливые глаза... Профессоръ... знаменитость...
Въ императорскихъ дворцахъ, въ банкирскихъ и господскихъ особнякахъ и у просто мало-мальски зажиточныхъ любителей, гдѣ только не было картинъ Клевера? Гдѣ только не горѣли его изумительныя клеверскія краски?...
Его зимніе вечера и ночи балтійскаго сѣвера, - оголенныя рогатыя деревья, снѣжныя дали, таинственная холодная луна, - все это отзывало какой-то балладой. Именно балладой...
Это не была русская живопись, это не была русская природа, а сама поэзія ландшафтовъ была не русская. Да и въ самомъ Клеверѣ русскаго было только развѣ беззавѣтно широкій размахъ натуры...
- Спрашивали его:
- Юлій Юльевичъ, и откуда только у васъ эта фантастика? Каждый вашъ пейзажъ какая-то «Ночь подъ Рождество»!..
- Галюбчикъ мой, не знаю... Можетъ быть потому, что я самъ родился въ Рождественскую ночь! - улыбался въ отвѣтъ Клеверъ дѣтской улыбкой своей...
Забавно выходило у него это неизмѣнное «галюбчикъ»... По-русски онъ говорилъ далеко не свободно и съ сильнѣйшимъ акцентомъ. Великая княгиня Марія Павловна старшая, поклонница таланта Клевера, - въ ея дворцѣ было 12 большихъ его картинъ, - всегда переходила съ нимъ на нѣмецкій языкъ...
- Профессоръ, вы говорите по-русски немногимъ лучше меня...
- Немногимъ хуже, ваше высочество, - галантно поправлялъ Клеверъ августѣйшую собесѣдницу свою.
5.
Картина «Зимній вечеръ на островѣ Рюгенъ» имѣла ошеломляющій успѣхъ на академической выставкѣ... Это было событіе, о которомъ говорили и въ петербургскихъ салонахъ, и на студенческихъ вечеринкахъ, и въ пакхаузахъ московскаго купечества.
На беллериста Эртеля картина произвела огромное впечатлѣніе. Очередной романъ Эртеля въ «Русской Мысли» насыщенъ былъ «Зимнимъ вечеромъ на островѣ Рюгенъ». Картина «проходила» сквозь всѣ шесть кирпичей толстаго журнала, какъ то вліяя, - уже не помню-то въ точности какъ - на судьбу героя и героини...
По самой глухой, самой отдаленной провинціи «Зимній вечеръ» растекался въ сотняхъ тысячъ олеографій, какъ премія къ «Нивѣ»...
Помню, - самъ переживалъ мальчикомъ въ городѣ Заславлѣ на Волыни, - сколько трепетнаго ожиданія было въ предновогодніе дни...
Наконецъ почтальонъ вынималъ изъ необъятной, какъ разбухшій черный блинъ, сумки своей - «что-то», похожее на папку, плотно оклеенную твердымъ картономъ... Священнодѣйственно срѣзывался футляръ, обнажалась - и нехотя, разворачивалась клейкая, необыкновенно «пахнущая» картина. На стѣнѣ ее «растягивали» булавками. И вотъ тутъ-то и начинались ахи и охи!..
Много позже я пересмотрѣлъ лучшихъ мастеровъ міра въ музеяхъ и въ галереяхъ, но такого нашего блаженства, вакъ въ Заславлѣ при созерцаніи олеографіи клеверовской картины, я уже не испытывалъ никогда...
МАТА Д'ОРЪ.
«ДЛЯ ВАСЪ» № 33, 15 АВГУСТА 1937 Г.
(Окончание в следующей записи)