Н. Н. Брешко-Брешковский. Поход Корнилова на Петроград (1937) Часть VII
(Самокатчики готовы к защите "революции")
(Продолжение) ( Начало) ( Предыдущий раздел)
58.
Это было отступленіе...
А сейчасъ забѣгу впередъ...
Безталанная «авантюра», смятая, погубленная Корниловымъ, невольно, разумѣется, и весьма «вольно» предателями, - рухнула...
Это былъ день, когда уже не было никакихъ сомнѣній: все полетѣло ко всѣмъ чертямъ. Надолго, вѣрнѣе, - навсегда!
Это былъ день, когда Гатовскій и Багратіонъ поспѣшили въ «Каноссу» - въ Зимній Дворецъ.
Звали съ собою Гагарина. Онъ угрюмо отвѣтилъ:
- Поѣзжайте, если вамъ такъ уже хочется... Мнѣ же тамъ нечего дѣлать!..
Оба уѣхали въ Зимній изъ «Асторіи», а мы въ «Асторіи» съ Александромъ Васильевичемъ сѣли завтракать.... Мрачно было на душѣ. Мрачно было кругомъ... Уже не та прежняя, нарядная «Асторія»: и «услуга» уже не та, и прислуга, и сервировка, и публика, и буфетъ. Въ первые дни революціи товарищи похозяйничали здѣсь, въ этомъ «гнѣздѣ золотопогонниковъ»...
Мы получилп кой-какую закуску, получили водку въ двухъ полу-бутылкахъ изъ-подъ минеральной воды...
Насупившись сидѣлъ Гагаринъ, въ темно-сѣрой черкескѣ изъ грубаго темирханшурскаго сукна. На сизоватомъ носу тоненькими жилками, какъ невѣдомыми іероглифами, записаны всѣ пять наслѣдствъ всѣхъ пяти богатыхъ тетушекъ...
- Александръ Васильевичъ, какъ же все это вышло такъ? Разскажи!!
Гагаринъ опрокинулъ въ себя стаканчикъ водки, закусилъ, какъ пилюлей, маленькимъ кругленькимъ анчоусомъ и не то крякнулъ, не то вздохнулъ:
- Да что... Другому ничего не сказалъ-бы!.. И противно, и больно!.. Вотъ какъ больно!.. Ну, а тебѣ... Тебѣ, сочинителю, пригодится!.. Двигались мы до самой Гатчины, - пожаловаться не могу!.. Желѣзнодорожники подумали было чинить препятствія... Со мною этотъ номеръ не проходилъ. Вынималъ часы: «Даю вамъ десять минутъ. На одиннадпатой прикажу повѣсить».. Послѣ этого предупрежденія и путь оказывался свободнымъ, и паровозовъ хоть отбавляй... А къ машинистамъ, - парными часовыми ингушей и черкесовъ... Гатчина... Здѣсь уже путь разобранъ. Основательно... Сажень этакъ на пятьдесятъ... Наплевать, думаю... Нашли чѣмъ запугать!.. Конницу-то!..
Сорокъ пять верстъ до Питера походнымъ порядкомъ, - одно удовольствіе!
- Отчего же ты не доставилъ себѣ этого удовольствія?..
- Отчего?.. Вотъ ты себѣ свои романы пишешь... Кто надъ тобою?.. Одинъ Господь Богъ!.. Потому такъ и разсуждаешь!.. А надо мною, - начальство. Я - старый солдатъ. Долженъ и привыкъ повиноваться...
Мы выпили еще по стаканчику...
59.
Гагаринъ продолжаетъ:
- Изъ Гатчины запрашиваю Вырицу, вызываю Багратіона. Вмѣсто него, - Гатовскій. Не даетъ говорить... «Не трудитесь, ваше сіятельство... Обстановка извѣстна мнѣ: рельсы разобраны... Ждите моихъ приказаній...» Я ему въ отвѣтъ: «Господинъ полковникъ разрѣшите походнымъ порядкомъ... Къ вечеру заночуемъ на Шпалерной въ Кавалергардскихъ казармахъ... А за нами вольются и обѣ остальныя бригады...» Ты знаешь его голосъ: мягкій, вкрадчивый, а тутъ заоралъ: «Не разрѣшаю!.. Ни подъ какимъ видомъ!!» И трубку повѣсилъ.. Телефонное сообщеніе товарищи-то позабыли прервать...
- А если-бъ «не позабыли» ?.. Отважился бы ты, Александръ Васильевичъ, дѣйствовать на свой рискъ и страхъ? Да еще зная, что твое перетрусившее начальство изволитъ находиться едва ли не въ стоверстномъ тылу?.. Да еще зная, что со своими ингушами и черкесами ты, можетъ быть, Россію, спасешь?.. Ты, рюриковичъ, въ роду котораго было девять святыхъ?..
Гагаринъ посмотрѣлъ на меня:
- Предоставленный самому себѣ?.. Отрѣзанный отъ штаба корпуса?.. Тогда, - другое дѣло... Натурально, отважился-бы!.. Да и теперь... Будь я корнетомъ, даже ротмистромъ... Молодость, дерзаніе!.. Самъ чортъ не братъ!..
Ну, да что тамъ!.. Слушай дальше... Выпустилъ я цѣлую стаю разъѣздовъ... И большихъ и малыхъ, и поближе, и поглубже... Донесенія, - одно другого веселѣй... Гатчина, вымерла, затаилась. Предлагаетъ себя, - бери!.. Царское, Лигово, Пулково - тоже самое!.. Нигдѣ даже намека на сопротивленіе... А если и былъ намекъ - такъ до того смѣхотворный!.. За Гатчиной разъѣздъ наткнулся на батарею, - нѣсколько орудій поперекъ шоссе. Хоботами въ самое небо глядятъ... Прапорщикъ Адріановъ подъѣзжаетъ вплотную. «Кто же это, братцы, научилъ васъ такъ орудія разставлять?..»
- А тутъ пріѣзжалъ министръ такой... Селянскій... Черновымъ звать... Онъ приказалъ. По евоному плану...
Викторъ Черновъ въ роли генералъ-инспектора артиллеріи?!
Это было до того нелѣпо, до того смѣшно, что мы съ Александромъ Васильевичемъ разсмѣялись, хотя у обоихъ было далеко не радостно и въ сердцахъ, и въ мысляхъ...
Ну какъ не выпить еще по стаканчику водки!...
60.
И я, въ свой чередъ, повѣдалъ Гагарину, какъ мучительно мы «ихъ» ждали, какъ совѣтчики и комиссары повиднѣе, захвативъ «на всякій случай» валюту и брилліанты, - кинулись на финляндскій вокзалъ съ фальшивыми паспортами, занявъ выжидательную позицію: «начнетъ входить» Корниловъ - «крути Гаврило до самаго Выборга» «не войдетъ» - вся честная компанія вернется въ Смольный для каннибаловой пляски надъ живымъ трупомъ Корнилова...
«Корниловъ не вошелъ!..»
Финляндскій вокзалъ опустѣлъ... Наполнился Смольный. Ликованіе въ Смольномъ. Ликованіе въ Зимнемъ. Ликованіе Керенскаго, - наконецъ то онъ свернулъ шею ненавистному Главковерху, самого себя провозгласилъ Главковерхомъ.... Въ ресторанномъ залѣ появился Багратіонъ. Сѣрая черкеска - въ «созвучіи» съ его посѣдѣвшимъ; «ежикомъ»... Замѣтно смущенный, пытался маскировать это смущеніе свое внѣшней развязностью и наигранной улыбкою...
Подошелъ къ намъ. Привстали, поздоровались. Гагаринъ очень сухо, я, почти не скрывая своего отвращенія...
Своей лисьей, мягкой манерою, потомокъ шенграбенскаго героя обратился къ Гагарину:
- Я только что оттуда... Представь себѣ, обворожительный молодой человѣкъ, - Керенскій... Да, Александръ Васильевичъ, онъ хочетъ тебя видѣть... Съѣздилъ бы ты. Сегодня же, не мѣшаетъ... Совѣтую... Очень совѣтую... И, наконецъ...
- Дмитрій Петровичъ, съ меня довольно твоихъ совѣтовъ! - оборвалъ его Гагаринъ, - никуда я не поѣду и не о чемъ говорить намъ съ этимъ господиномъ... А ужъ если я такъ ему надобенъ, скажи ему: генералъ-маіоръ князь Гагаринъ остановился въ «Асторіи»..
- Ай, ай... Александръ Васильевичъ, ты все такой же неугомонный...
Что-то еще прибавивъ, Багратіонъ уже намѣревался отойти, какъ я не утерпѣлъ, не могъ утерпѣть:
- Князь, почему, вы не вошли въ Петротрадъ? Почему?..
- Не было опредѣленнаго заданія... Не было опредѣленнаго заданія... Имѣю честь откланяться - и послѣ этой скороговорки, замѣтно смутившійся Багратіонъ поспѣшилъ удалиться...
61.
Такъ и «разсыпалось» наступленіе на Петроградъ. Разсыпалось еще въ «дорогѣ» безъ соприкосновенія съ «непріятелемъ». Разсыпалось безъ единаго выстрѣла. Безъ единой жертвы...
Зато потомъ были кровавыя жертвы... Много жертвъ...
Армія и флотъ, вначалѣ смертельно перетрусившіе, - придетъ Корниловъ, покажетъ!! - увидѣвъ, что Корниловъ не пришелъ и ничего не показалъ, обнаглѣвъ, остервенѣвъ, занялись травлею и избіеніемъ офицеровъ... О, какіе это были жуткіе дни... Это начало сентября уже было большевицкимъ октябремъ и по безчинствамъ на сушѣ и на морѣ и по количеству убитыхъ и замученныхъ.
А Керенскій, упиваясь побѣдою, проявлялъ твердую властъ по адресу... національной печати. «Запретилъ» нѣсколько газетъ за сочувствіе измѣннику Корнилову... Угодило «подъ запретъ» и «Новое Время». Редакторъ этой газеты А. И. Ксюнинъ, исхлопоталъ себѣ аудіенцію и получивъ таковую, пріѣхалъ въ Зимній.
- Александръ Федоровичъ, за что же это вы васъ такъ?.. А свобода слова?..
- Свобода слова?.. Кому?.. Вамъ?.. Мракобѣсамъ?.. Ненавистникамъ революціи?.. Но, такъ и быть, открою ваше бѣлогвардейское «Новое Время», если вы въ первомъ же номерѣ выругаете Корнилова «мерзавцемъ». Понимаете: дословно, - «мерзавцемъ»!..
Черезъ нѣсколько дней «Новое Время» вышло, но вышло безъ «Мерзавца»...
Керенскій этого не примѣтилъ. Да и гдѣ ужъ тутъ примѣчать!.. Александръ Федоровичъ былъ занятъ расправою съ Корниловымъ и корниловцами...
62.
Далеко не послѣдняя роль въ этой «расправѣ» выпала, - самъ навязался карьерныхъ соображеній ради, - журналисту толстаго ежемѣсячника «Міръ Божій» - Іорданскому. Этотъ грубый и безталанный семинаристъ былъ больше извѣстенъ, какъ второй мужъ Маріи Карловны Давыдовой-Куприной, которую онъ же, Іорданскій, развелъ съ знаменитымъ писателемъ... Въ доходахъ съ «Міра Божьяго» Іорданскій катался, какъ сыръ въ маслѣ... Это, однако, не мѣшало ему избивать несчастную Марію Карловну смертнымъ боемъ:
- А ты все еще любишь его?!.. Этого пьяницу?..
Передъ войною вечеромъ, какъ-то въ ресторанѣ «Вѣна», я былъ свидѣтелемъ такой сцены: за столикомъ сидятъ, - Марія Карловна и Купринъ. И у нея дрожатъ на рѣсницахъ слезы и у него вѣки подозрительно влажныя...
Весь ихъ разговоръ ускользалъ отъ меня, по сосѣдству обѣдавшаго, но явственно донеслось почти выкрикнутое Александромъ Ивановичемъ съ тоскою и болью:
- И этотъ хамъ продолжаетъ тебя колотить?!. И онъ смѣетъ!.. Какой ужасъ!..
Но пришла революція, и «хамъ» распоясался во всю... Теперь уже офицерскій корпусъ былъ для него одной сплошной Маріей Карловной...
Комиссаръ Юго-Западнаго фронта, Іорданскій, всклокоченный, въ кожаной курткѣ, разводилъ въ дѣйствующей арміи такую демагогію, - пожалуй, не было мерзѣе и гаже...
Послѣ провала «похода на Петроградъ», Іорданскій фанатизировалъ солдатскія массы:
- Товарищи, если вамъ дорога свобода, бейте генераловъ! Такъ бейте, чтобы и на расплодъ не осталось!...
Товарищамъ не надо было повторять... «Аппетитъ приходитъ во время ѣды»...
63.
При всемъ отрицательномъ моемъ отношеніи къ Керенскому, не могу не поставить ему въ услугу: это онъ уберегъ Корнилова и главныхъ «корниловцевъ» отъ солдатскаго самосуда, уберегъ къ немалому бѣшенству Іорданскаго...
Уберегъ, упрятавъ всю группу «мятежныхъ» генераловъ за массивныя стѣны бывшей іезуитской семинаріи въ уѣздномъ городѣ Быховѣ...
Уберегъ, разрѣшивъ двумъ сотнямъ туркменъ охранять обожаемаго «бояра». Стоялъ въ Быховѣ еще и уланскій эскадронъ вновь сформированнаго польскаго корпуса. Командовалъ этимъ корпусомъ вчерашній русскій генералъ Довборъ-Мусницкій. Личный другъ Корнилова и соратникъ его еще по Манджурской войнѣ, генералъ Довборъ изъ своего штаба въ Бобруйскѣ, приказалъ командиру эскадрона Быховскихъ уланъ:
- Берегите Корнилова!.. Не выдавайте - никому!..
Іорданскій, учитывая близкое паденіе временнаго правительства и ничтожество большевиковъ, - какой же мало-мальски здравомыслящій россіянинъ этого не учитывалъ, - рѣшилъ забѣжать съ задняго крыльца къ «безъ пяти минутъ» новой власти...
Въ Бердичевѣ, - штабъ Юго-Западнаго фронта, - собралъ многотысячный митингъ:
- Товарищи, неужели вы допустите это?.. Банда генераловъ-бандитовъ, посягавшая на священныя права и завоеванія революціи, благодушествуетъ въ Быховѣ вмѣсто того, чтобы пройти черезъ суровый судъ народнаго гнѣва...
Итогъ митинга: тутъ же, на Бердичевскомъ вокзалѣ, Іорданскій снарядилъ карательную экспедицію. Многовагонный эшелонъ вмѣстилъ въ себя цѣлый батальонъ въ тысячу съ чѣмъ то штыковъ съ нѣсколькими десятками пулеметовъ. Бездѣльничавшая въ тылу солдатня рвалась раздѣлаться съ Быховскими узниками.
- Мы имъ покажемъ, этимъ самымъ генерало-бандитамъ окаяннымъ!...
«Крути, Гаврило...»
64.
Итакъ мы волною могучей,
Валили на ближній вокзалъ...
Хотя изъ пѣсни слова не выкинешь, - говорятъ, но на этотъ разъ выкинемъ. Бердичевъ, Быховъ - не ближній вокзалъ - дистанція размѣра не малаго... Однако, доѣхали... Подстрекатель же, Іорданскій, какъ и подобаетъ подстрекателю, - благоразумно остался въ Бердичевѣ...
Польскій уланъ, комендантъ станціи Быховъ, увидѣвъ и услышавъ безпорядочную выгрузку оголтѣлой орды, протелефонировалъ въ городъ, въ эскадронъ...
Минутъ черезъ пятнадцать прискакали уланы, покрывъ галопомъ четырехверстное разстояніе отъ Быхова до вокзала...
Спѣшившись, эскадронъ съ обнаженными саблями атаковалъ галдящій муравейникъ безпогонныхъ шинелей...
- До дзябла! Уѣзжайте, откуда пріѣхали! Заразъ!! Заразъ, пся кревъ! А не то...
Ударами плашмя кривыхъ кавалерійскихъ сабель, загоняли въ вагоны солдатъ самой свободной арміи.
Крути, Гаврило...
Таковъ финалъ карательной экспедиціи товарища Іорданскаго. Черезъ мѣсяцъ онъ вмѣстѣ со своей кожаной курткой влился въ «аппаратъ» новой совѣтской власти...
Почти одновременно распахнулись массивныя ворота бывшей іезуитской семинаріи и во главѣ конвоя изъ двухъ сотенъ своихъ вѣрныхъ текинцевъ вышелъ на свободу Корниловъ, съ боями пробиваясь къ Брянску и сбивая сильныя красно-гвардейскія, - тогда еще не было краспоармейцевъ, - заставы...
Къ этому же времени Гатовскій сразу сѣлъ на жирный паекъ, помогая новымъ хозяевамъ организовать новую конницу...
Багратіона же они вышвырнули за ненадобностью, пощадивъ, правда, физически. Нѣсколько мѣсяцевъ слонялся онъ по мертвому Петрограду больной, исхудавшій, желтый, слонялся въ черкескѣ не только безъ погонъ, а и безъ кинжала... «Запретили» кинжалъ... Нѣтъ горшаго униженія для офицера, или кавказскаго мусульманина, носяшаго черкеску...
65.
Мы до конца «прослѣдили» походъ туземнаго корпуса на Петроградъ...
- А что же корпусъ Крымова, что же Крымовъ? - спроситъ читатель, сѣтуя «на забывчивость» автора.... Нѣтъ, авторъ не только не забылъ, а въ слѣдующемъ отдѣльномъ очеркѣ «Самоубійсгво генерала Крымова» во всѣхъ подробностяхъ возсоздастъ таинственно-трагическій конецъ и Крымовской «авантюры», и самаго Крымова...
Мнѣ, единственному изо всей столично пишущей «семьи», привелось имѣть долгую, долгую бесѣду съ супругою генерала, Маріей Александровной Крымовой на третій день послѣ того, какъ она «овдовѣла»... Ея сенсаціонныя показанія никѣмъ, никогда и нигдѣ еще не печатались...
Ник. БРЕШКО-БРЕШКОВСКІЙ.
Окончание