MONET :: IRISES
Из-за всяких неполадок и недоразумений с такой отвратительной организацией, как "Воля", не успела написать о некоторых юбилеях моих любимых авторов. И прежде всего - это Клод Моне, в ноябре исполнилось 170 лет со дня его рождения. Импрессионисты, а особенно Моне были моей первой любовью. Я просто не могла оторвать глаз от репродукций с его картинами. Потом была книга Э.Золя "Творчество" - потрясающая своей точностью и откровенностью. Много чего было. И какое счастье теперь подробно рассмотреть его полотна, хоть и виртуально, прекрасные нимфеи и лилеи, мост, цветы, стога, пейзажи... Многие ставят его лилеи, пруд и японский мостик в любимом саду в Живерни.
Но сейчас мне хотелось бы вспомнить про его ирисы. По двум причинам: во-первых, я очень люблю эти цветы, и много времени провела, вглядываясь в их бархатную глубину, а во-вторых, они такие нарядные праздничные цветы - а у Моне к тому же неописуемо загадочные и таинственные.
Понимаешь ли, возможно, все дело в том, что искусству нужно солнце, нужен воздух, нужна светлая юная
живопись, предметы и люди, переданные такими, как они существуют, освещенные
естественным светом... ну, я не могу это точно объяснить... Словом, живопись
должна отображать мир таким, каким его воспринимает наше современное
видение.
Цветок ириса
почти завял -
весенние сумерки
Масаока Шики (Сики),1867-1902
Художник умолк: он не мог подыскать нужных слов, чтобы сформулировать
неясные очертания живописи будущего, предвидение которой созревало в его
сознании.
- Да! Все видеть и все написать! - воскликнул Клод после долгого
молчания. - Иметь в своем распоряжении все стены города, расписать вокзалы,
рынки, мэрии и те здания, которые будут построены, после того как
архитекторы перестанут быть кретинами! Для всего этого потребуется только
физическая сила да голова на плечах, в сюжетах-то недостатка не будет...
Понимаешь, жизнь как она есть, жизнь бедняков ч богачей: на рынках, на
скачках, на бульварах, в глубине переулков, населенных простым людом; все
ремесла, заключенные в один хоровод; все страсти, во всей их обнаженности,
выведенные на свет божий; и крестьяне, и животные, и деревни!.. Если я не
тупица, я покажу все это людям! Руки у меня так и зудят! Да, всю сложность
современной жизни! Фрески, огромные, как Пантеон! Бесконечный поток полотен,
который опрокинет Лувр!
Снова с букетом ириса
я тебя оставляю, прощаясь.
Любовь моей ночи!
И вдовушкой звездного света
тебя нахожу, встречая...
Властитель сумрачных
бабочек!
Я иду по своей дороге.
Через тысячу лет
меня ты увидишь.
Любовь моей ночи!
По тропинке лазурной,
властитель сумрачных
звезд,
я своей дорогой последую.
Пока не вместится в сердце мое
вселенная.
LORCA
Клод молча перевел глаза на Фажероля. Он не пал духом под градом
насмешек, всего лишь побледнел да губы у него нервно подергивались; он ведь
для всех был незнакомцем, бичевали не его самого, а его творение. Он вновь
взглянул на свою картину, затем медленно обвел взглядом другие, висевшие в
этом же зале. Все его иллюзии погибли, самолюбие было глубоко уязвлено, и
все же, глядя на эту живопись, столь отчаянно веселую, с необузданной
страстью ринувшуюся на приступ дряхлой рутины, он как бы вдохнул мужество и
почувствовал прилив юношеского задора.
Он утешился и ободрился: никаких
угрызений, никакого раскаяния, наоборот, в нем возросло желание еще сильнее
раздразнить публику. Конечно, в его картине можно найти много погрешностей,
много ребячливости, но как красив общий тон, как изумительно найдено
освещение, серебристо-серое, тонко рассеянное, наполненное, во всем их
разнообразии, танцующими рефлексами пленэра!
Его картина была подобна взрыву
в старом чане для варки асфальта, из которого хлынула грязная жижа традиций,
а навстречу ей ворвалось солнце, и стены Салона в это весеннее утро
заискрились смехом! Светлая тональность картины, эта синева, над которой так
издевалась публика, сверкала и искрилась, выделяя ее среди других полотен.
Не наступил ли наконец долгожданный рассвет, нарождающийся день нового
искусства?
