И нет рук для чудес... - окончание
Мотор стих, улеглась пыль, ветер качнул фонарь на углу, и в его неверном зеленоватом свете Марис увидел огромный, со множеством сверкающих хромированных деталей мотоцикл - и девушку в мужской одежде, в кожаных желтых крагах, с короткой яростно взлохмаченной стрижкой. Нежные смеющиеся губы, черные, матовые, ничего не выражающие глаза.
- Мне нужны ваш кошелек и ваша надежда.
- А меч Ондага Несокрушимого вам не подарить?
Барышня заглушила мотор своего железного зверя, стащила крагу, смахнула со лба черную длинную челку и в некотором изумлении уставилась на Мариса. Как будто не верила сама себе.
Куда подевались белые волосы, и тощие ключицы и выступающие, будто рудименты крыльев, лопатки, и веснущатый нос! Но этот взгляд, полный огня и решимости, все так же говорил ему: это Клара.
Неизвестно, за какие заслуги посланная ему в эту минуту Клара, ангел с вишневым ртом и язвительными речами!
- Ну что, - спросил он, усмехаясь, столько вдруг возникло в нем тепла и радости. - Как насчет кораллов? Этот ублюдок Карл вернул их тебе наконец?
- Да пошел ты, - сказала Клара и похлопала по кожаному сиденью позади себя. - Садись, убогий, я подвезу тебя до твоей гостиницы, или где ты там остановился.
- Представляешь, они поставили тебе памятник.
- Что-о?!
Они лежали, обнявшись, в маленькой комнатенке под самой крышей, и смотрели, как в окне, подоконником почти касающимся пола, медленно занимается рассвет. Солнце выкатывалось из-за тополевой кроны, рыжее, как абрикос, понемногу заливало золотым светом разворошенные простыни на постели, нелепые безделушки на комоде, отражалось от зеркала и гасло в темных недрах распахнутого платяного шкафа.
- Памятник, - повторила Клара терпеливо и перевернулась на спину. Взбрыкнула ногами, поудобнее пристраивая на себе одеяло и ухмыльнулась. - Ты же у нас великий писатель, общественное достояние, повод для гордости и все такое. Уроженец здешних мест, так сказать. Еще в прошлом году, когда ты получил «Плутона». А ты не знал?
Нет, черт подери все на свете. Он понятия не имел. Он вообще не думал, что то, чем он зарабатывает себе на жизнь - ладно, неплохо зарабатывает, что уж там, - вообще кого-то может интересовать. Не в плане литературы - а вообще.
Клара хихикнула. Должно быть, наблюдать его недоумение было чрезвычайно забавно.
- Убью, - пообещал Марис мрачно.
Она захихикала еще громче и сползла под одеяло, чтобы помешать исполнению этой страшной угрозы. Одеяло вздыбилось горкой, потом опало, а Клара вылезла с другой стороны кровати и уселась, поджав под себя колени. Солнце обливало ее всю, от по-прежнему худых ключиц - надо же, никуда они не делись, а Марис переживал - до упертых в матрас кулачков, и от этого зрелища с ним что-то делалось… непонятное.
Страшное.
Ты думал, что ты один, а оказалось, что вас - двое.
Ты был уверен, что никому не нужен - вообще ни в каком качестве, но вот же есть Клара, и ей совершенно безразличны все твои регалии и награды, и даже твой проклятый дар, который ты до сих пор не придумал, куда девать, и носишься с ним, как дурень с писаной торбой. И бросить нельзя, и к делу пристроить боязно и тошно. Ее интересуешь только ты сам, и всегда так было, и как случилось, что ты забыл это все.
Когда она едва не наехала на тебя своим хромированным чудовищем на ночной улочке Ландейла, ты думал, что все обойдется простым «приключением на одну ночь», приятным и ни к чему не обязывающим.
Встретились два школьных друга, что может быть банальнее.
Ты забыл, что с той самой минуты, когда она нашла тебя рыдающим в дальнем конце школьного двора и протянула тебе платок, чтобы стереть с лица слезы и сопли, она всегда брала над тобой верх, делала что хотела, а ты молчал и соглашался, потому что только так и было правильно.
И теперь - снова.
Победа.
Беда.
- Слушай, ну я не знаю как тебе, а мне лично нравится. Красиво. Величественно даже, я бы сказала.
Марис молчал.
В таком же мрачном молчании он, оставив Клару в тенечке на лавочке, еще раз обошел памятник.
Бронза и гранит, вензеля и завитушки. О да, магистрат не поскупился.
И выражение лица у памятника такое… как будто этот бронзовый Марис проглотил лягушку и теперь не знает, куда плюнуть.
На макушке у памятника удобно устроился голубь, еще несколько бродили в отдалении с курлыканьем, то расправляли, то складывали крылья, будто бы раздумывая, улететь прочь или можно рассчитывать на угощение. Добросердечная Клара не обманула их ожиданий, вытащила из кармана кожаной курточки бумажный пакетик, вытрясла на брусчатку песочные крошки. Топтавшийся на макушке бронзового Мариса голубь с воркованием слетел вниз, а на сияющей под утренним солнцем голове памятника остался красноречивый белый подтек.
- Да, и это тоже цена славы, - философски заметила Клара, отряхивая с ладоней крошки. - А ты думал, как!
Никак он не думал.
Он вообще не смел представить себе, что все закончится - так.
И дело было не в голубях и этом приторном величии. Он не знал, как объяснить, но этот памятник прочнее, чем стальными канатами, привязывал его к тому, что стало его делом жизни, но никогда не было… внутренней сутью, что ли. Как бы пафосно это ни звучало.
- Пойдем отсюда.
Клара поглядела на него с удивлением.
- Я не поняла. Тебе не нравится, что ли?
- А что тут может нравиться? - спросил он с холодным бешенством.
- Да все! Смотри, красотища какая.
- Замолчи.
- Ты же к этому и стремился, разве нет?!
- Замолчи, ради бога!
Клара хмыкнула, вздувая надо лбом челку.
- Понятно, - сказала она, натягивая краги. - Что бы ни делать, лишь бы ничего не делать. Вполне в твоем духе.
- А как, по-твоему, следовало поступить?
Она повернула в зажигании ключ и надвинула на глаза очки.
- Для начала, мой дорогой, следовало набить морду Ларсу Триеру. А теперь что уж говорить. Но на твоем месте, если хочешь знать, я разнесла бы этот памятник по камушку. Чтобы и духу его не осталось.
- Что?! - переспросил он ошалело. - Как ты сказала?
- Почему вы не стреляли? - спросила Клара басом и скосила в сторону хитрый глаз. А потом ответила сама же себе - тонким и жалобным голосочком: - У нас была тысяча причин, мой генерал! Во-первых, у нас не было пороха!
В крохотной лавчонке было полутемно и оглушительно пахло специями; Клара все время терла нос и смешно втягивала в себя воздух, едва сдерживаясь, чтобы не чихнуть. Чего будут стоить их усилия, если они так неосторожно выдадут себя. Марис понятия не имел, как они здесь оказались и чего ищут: не может же быть, чтобы Клара задумала исполнить свое обещание при помощи жгучего перца и сушеного чеснока!
Хотя, судя по царящим здесь запахам, это вполне возможно.
Они шушукались, как первоклассники, и склонялись друг к другу головами, разглядывая за толстыми стеклами банок на прилавке то острые звездочки бадьяна, то похожие на пергаментные свитки палочки корицы.
Под потолком лавки, распластав толстые лапы, покачивалось чучело крокодила, разевало зубастую пасть. Плыла и вспрыгивала на стены чудовищная огромная тень.
- Молодые люди определились с выбором?
- Мы определились? - заговорщицким шепотом поинтересовался Марис. Вместо ответа Клара пожала плечами и все-таки чихнула. - Мы определились! Два фунта бадьяна и три - сушеных лягушачьих лап. Есть у вас лягушачьи лапы?
Клара чихнула еще раз, уже не скрываясь. Крокодил под потолком вздрогнул, осыпая на головы незадачливых покупателей целое облако пыли.
- Молодые люди, я вызываю полицию!
- Пошли отсюда!
Хохоча, они вывалились наружу, и оказались на площади, в круговерти музыки и огней.
- Что такое? Что тут происходит?
- Цирк уезжает. Обещали фейерверк и гуляния. Тебе не кажется, что это страшно подходит?
Далеко, в убегающей к набережной улочке, раздался бодрый полицейский посвист. Хозяин лавочки не соврал, надо же.
- Бежим!
Задыхаясь и падая друг на друга, они рванули по улице вниз, мимо ярко освещенных рестораций и магазинов, распугивая гуляющие парочки - и выскочили там же, где и начали этот чудесный день: у злосчастного памятника.
- Ну? - задыхаясь, спросил Марис.
- Что - ну?
- Что мы будем делать?
- А что бы ты хотела?
- Ты умеешь быстро бегать?
Клара улыбалась, и было заметно даже в темноте, как она дрожит от нетерпения и азарта.
- Зачем быстро бегать тому, у кого есть мотоцикл!
- В самом деле…
Пока они так переговаривались, вокруг памятника, привлеченная суматохой, уже собралась небольшая толпа. Добропорядочные граждане Ландейла, большие почитатели изящных искусств вообще и литературы в частности озабоченно гудели, напоминая выпущенный на свободу пчелиный рой.
- По-моему, они что-то замышляют! - снова басом, как полчаса назад в лавочке со специями, сказала Клара и опять ответила сама себе: - Это неправильные пчелы, они делают неправильный мед! Дорогой, ты умеешь взрывать памятники?
- Придется попробовать, черт возьми. Помоги мне!
Лицо у Клары на секунду стало серьезным.
- Давай, я поддержу тебя, а ты лезь.
- Куда?
- На постамент, ради всего святого.
- Марис?
Он ощутил, как закипает внутри веселая злость. У каждого чуда должен быть тот, кто откроет для него дверь. Что поделаешь, если в данном случае это - Клара.
На этот раз не будет ничего такого, чего он всегда боялся. Ни кровавых пятен на песке, ни птичьих перьев. Свобода - это, оказывается, так просто.
Оказавшись рядом с Кларой на постаменте, он широко раскинул руки.
И небо над ними расцвело звездами и огнями.
3-5 января 2018 года.
Статен-Айленд, Нью-Йорк, США.
- Мне нужны ваш кошелек и ваша надежда.
- А меч Ондага Несокрушимого вам не подарить?
Барышня заглушила мотор своего железного зверя, стащила крагу, смахнула со лба черную длинную челку и в некотором изумлении уставилась на Мариса. Как будто не верила сама себе.
Куда подевались белые волосы, и тощие ключицы и выступающие, будто рудименты крыльев, лопатки, и веснущатый нос! Но этот взгляд, полный огня и решимости, все так же говорил ему: это Клара.
Неизвестно, за какие заслуги посланная ему в эту минуту Клара, ангел с вишневым ртом и язвительными речами!
- Ну что, - спросил он, усмехаясь, столько вдруг возникло в нем тепла и радости. - Как насчет кораллов? Этот ублюдок Карл вернул их тебе наконец?
- Да пошел ты, - сказала Клара и похлопала по кожаному сиденью позади себя. - Садись, убогий, я подвезу тебя до твоей гостиницы, или где ты там остановился.
- Представляешь, они поставили тебе памятник.
- Что-о?!
Они лежали, обнявшись, в маленькой комнатенке под самой крышей, и смотрели, как в окне, подоконником почти касающимся пола, медленно занимается рассвет. Солнце выкатывалось из-за тополевой кроны, рыжее, как абрикос, понемногу заливало золотым светом разворошенные простыни на постели, нелепые безделушки на комоде, отражалось от зеркала и гасло в темных недрах распахнутого платяного шкафа.
- Памятник, - повторила Клара терпеливо и перевернулась на спину. Взбрыкнула ногами, поудобнее пристраивая на себе одеяло и ухмыльнулась. - Ты же у нас великий писатель, общественное достояние, повод для гордости и все такое. Уроженец здешних мест, так сказать. Еще в прошлом году, когда ты получил «Плутона». А ты не знал?
Нет, черт подери все на свете. Он понятия не имел. Он вообще не думал, что то, чем он зарабатывает себе на жизнь - ладно, неплохо зарабатывает, что уж там, - вообще кого-то может интересовать. Не в плане литературы - а вообще.
Клара хихикнула. Должно быть, наблюдать его недоумение было чрезвычайно забавно.
- Убью, - пообещал Марис мрачно.
Она захихикала еще громче и сползла под одеяло, чтобы помешать исполнению этой страшной угрозы. Одеяло вздыбилось горкой, потом опало, а Клара вылезла с другой стороны кровати и уселась, поджав под себя колени. Солнце обливало ее всю, от по-прежнему худых ключиц - надо же, никуда они не делись, а Марис переживал - до упертых в матрас кулачков, и от этого зрелища с ним что-то делалось… непонятное.
Страшное.
Ты думал, что ты один, а оказалось, что вас - двое.
Ты был уверен, что никому не нужен - вообще ни в каком качестве, но вот же есть Клара, и ей совершенно безразличны все твои регалии и награды, и даже твой проклятый дар, который ты до сих пор не придумал, куда девать, и носишься с ним, как дурень с писаной торбой. И бросить нельзя, и к делу пристроить боязно и тошно. Ее интересуешь только ты сам, и всегда так было, и как случилось, что ты забыл это все.
Когда она едва не наехала на тебя своим хромированным чудовищем на ночной улочке Ландейла, ты думал, что все обойдется простым «приключением на одну ночь», приятным и ни к чему не обязывающим.
Встретились два школьных друга, что может быть банальнее.
Ты забыл, что с той самой минуты, когда она нашла тебя рыдающим в дальнем конце школьного двора и протянула тебе платок, чтобы стереть с лица слезы и сопли, она всегда брала над тобой верх, делала что хотела, а ты молчал и соглашался, потому что только так и было правильно.
И теперь - снова.
Победа.
Беда.
- Слушай, ну я не знаю как тебе, а мне лично нравится. Красиво. Величественно даже, я бы сказала.
Марис молчал.
В таком же мрачном молчании он, оставив Клару в тенечке на лавочке, еще раз обошел памятник.
Бронза и гранит, вензеля и завитушки. О да, магистрат не поскупился.
И выражение лица у памятника такое… как будто этот бронзовый Марис проглотил лягушку и теперь не знает, куда плюнуть.
На макушке у памятника удобно устроился голубь, еще несколько бродили в отдалении с курлыканьем, то расправляли, то складывали крылья, будто бы раздумывая, улететь прочь или можно рассчитывать на угощение. Добросердечная Клара не обманула их ожиданий, вытащила из кармана кожаной курточки бумажный пакетик, вытрясла на брусчатку песочные крошки. Топтавшийся на макушке бронзового Мариса голубь с воркованием слетел вниз, а на сияющей под утренним солнцем голове памятника остался красноречивый белый подтек.
- Да, и это тоже цена славы, - философски заметила Клара, отряхивая с ладоней крошки. - А ты думал, как!
Никак он не думал.
Он вообще не смел представить себе, что все закончится - так.
И дело было не в голубях и этом приторном величии. Он не знал, как объяснить, но этот памятник прочнее, чем стальными канатами, привязывал его к тому, что стало его делом жизни, но никогда не было… внутренней сутью, что ли. Как бы пафосно это ни звучало.
- Пойдем отсюда.
Клара поглядела на него с удивлением.
- Я не поняла. Тебе не нравится, что ли?
- А что тут может нравиться? - спросил он с холодным бешенством.
- Да все! Смотри, красотища какая.
- Замолчи.
- Ты же к этому и стремился, разве нет?!
- Замолчи, ради бога!
Клара хмыкнула, вздувая надо лбом челку.
- Понятно, - сказала она, натягивая краги. - Что бы ни делать, лишь бы ничего не делать. Вполне в твоем духе.
- А как, по-твоему, следовало поступить?
Она повернула в зажигании ключ и надвинула на глаза очки.
- Для начала, мой дорогой, следовало набить морду Ларсу Триеру. А теперь что уж говорить. Но на твоем месте, если хочешь знать, я разнесла бы этот памятник по камушку. Чтобы и духу его не осталось.
- Что?! - переспросил он ошалело. - Как ты сказала?
- Почему вы не стреляли? - спросила Клара басом и скосила в сторону хитрый глаз. А потом ответила сама же себе - тонким и жалобным голосочком: - У нас была тысяча причин, мой генерал! Во-первых, у нас не было пороха!
В крохотной лавчонке было полутемно и оглушительно пахло специями; Клара все время терла нос и смешно втягивала в себя воздух, едва сдерживаясь, чтобы не чихнуть. Чего будут стоить их усилия, если они так неосторожно выдадут себя. Марис понятия не имел, как они здесь оказались и чего ищут: не может же быть, чтобы Клара задумала исполнить свое обещание при помощи жгучего перца и сушеного чеснока!
Хотя, судя по царящим здесь запахам, это вполне возможно.
Они шушукались, как первоклассники, и склонялись друг к другу головами, разглядывая за толстыми стеклами банок на прилавке то острые звездочки бадьяна, то похожие на пергаментные свитки палочки корицы.
Под потолком лавки, распластав толстые лапы, покачивалось чучело крокодила, разевало зубастую пасть. Плыла и вспрыгивала на стены чудовищная огромная тень.
- Молодые люди определились с выбором?
- Мы определились? - заговорщицким шепотом поинтересовался Марис. Вместо ответа Клара пожала плечами и все-таки чихнула. - Мы определились! Два фунта бадьяна и три - сушеных лягушачьих лап. Есть у вас лягушачьи лапы?
Клара чихнула еще раз, уже не скрываясь. Крокодил под потолком вздрогнул, осыпая на головы незадачливых покупателей целое облако пыли.
- Молодые люди, я вызываю полицию!
- Пошли отсюда!
Хохоча, они вывалились наружу, и оказались на площади, в круговерти музыки и огней.
- Что такое? Что тут происходит?
- Цирк уезжает. Обещали фейерверк и гуляния. Тебе не кажется, что это страшно подходит?
Далеко, в убегающей к набережной улочке, раздался бодрый полицейский посвист. Хозяин лавочки не соврал, надо же.
- Бежим!
Задыхаясь и падая друг на друга, они рванули по улице вниз, мимо ярко освещенных рестораций и магазинов, распугивая гуляющие парочки - и выскочили там же, где и начали этот чудесный день: у злосчастного памятника.
- Ну? - задыхаясь, спросил Марис.
- Что - ну?
- Что мы будем делать?
- А что бы ты хотела?
- Ты умеешь быстро бегать?
Клара улыбалась, и было заметно даже в темноте, как она дрожит от нетерпения и азарта.
- Зачем быстро бегать тому, у кого есть мотоцикл!
- В самом деле…
Пока они так переговаривались, вокруг памятника, привлеченная суматохой, уже собралась небольшая толпа. Добропорядочные граждане Ландейла, большие почитатели изящных искусств вообще и литературы в частности озабоченно гудели, напоминая выпущенный на свободу пчелиный рой.
- По-моему, они что-то замышляют! - снова басом, как полчаса назад в лавочке со специями, сказала Клара и опять ответила сама себе: - Это неправильные пчелы, они делают неправильный мед! Дорогой, ты умеешь взрывать памятники?
- Придется попробовать, черт возьми. Помоги мне!
Лицо у Клары на секунду стало серьезным.
- Давай, я поддержу тебя, а ты лезь.
- Куда?
- На постамент, ради всего святого.
- Марис?
Он ощутил, как закипает внутри веселая злость. У каждого чуда должен быть тот, кто откроет для него дверь. Что поделаешь, если в данном случае это - Клара.
На этот раз не будет ничего такого, чего он всегда боялся. Ни кровавых пятен на песке, ни птичьих перьев. Свобода - это, оказывается, так просто.
Оказавшись рядом с Кларой на постаменте, он широко раскинул руки.
И небо над ними расцвело звездами и огнями.
3-5 января 2018 года.
Статен-Айленд, Нью-Йорк, США.