Бескультурное
Я вчера лазила через трехметровый забор в школу Томаса. Просто калитка почему-то оказалась закрыта на замок, а там внутри, за забором, в спортзале, уже началось выступление художественной гимнастики, где участвовала Элинор, и бедный ребенок заждался опаздывающую маму. В общем, как только колючая проволока перешла в нечто более залезательное, я немедленно через это перелезла. Влетела в зал в последнюю секунду, спасибо забору.
"Томас", - сообщила ему радостно - "я вчера лазила через забор в твою школу!"
"Ну и что?" - отозвался деть. - "Я тоже через него лазил".
Забыла спросить, в школу он лазил или из школы.
"Хорошо, что тебя не поймал какой-нибудь "русский" сторож, - сказал коллега Сергей.
А я подумала, что если там имеются камеры наблюдения, и ведь они имеются наверняка, то на них запечатлена сорокапятилетняя тетенька с седеющими волосами, лазающая через трехметровые заборы. А чего, надо рвать шаблоны, пока не поздно.
***
В субботу нажрались вишни и малины.
Это когда приезжаешь в вишневый сад, где вместо деревьев растут люди с корзинками, и жрешь, пока вишня из ушей не полезет. Кстати, когда она начинает уже лезть из ушей, места, на самом деле, еще немного остается - в мозгу. Вот когда уже и мозг под завязку забит немытой сладчайшей, приторной вишней, и вместо крови по жилам течет вишня, и думаешь вишней, и слышишь, и видишь вишней - вот тогда уже все, можно закругляться. Один раз в год так нажраться на целый год вперед, чтобы в черепной коробке слиплось вишневое варенье, и разлилось, как по банкам, по мозжечкам, гипоталамусам и прочим отделам, чтобы программировать вишней, и держать равновесие вишней, и помнить вишней, и помнить вишню, и глядеть на мир сквозь вишневые очки.
А еще я нажралась неспелой малины, потому что спелой на всех людей с корзинками не хватило. Эти израильтяне просто ничего не понимают в незрелой малине, так же, как им никогда не понять, зачем делают сладкие консервы из зеленых помидоров. Зеленые помидоры способны есть только те, кто понимает толк в зеленой малине.
***
А неделю назад мы слушали бобовую музыку в домкультуры славного города Петах-Тиквы. Это мы с Максом приехали на концерт чуть заранее, жутко голодные после работы, а в театральном кафе чинно восседал целый легион бабушек-одуванчиков, и пить кофе в этом цветнике показалось странной идеей, к тому же мы не ищем простых путей, и поэтому меня понесло в сторону, противоположную театру, куда глаза не глядят. Глядеть там было некуда, но меня несло. Сначала занесло в кафе-мороженое, где так убийственно разило хлоркой, что мы решили, что все мороженое у них сделано из хлорки. Оно, вероятно, было весьма диетично и даже оригинально, но хлорного мороженого нам не захотелось, и поэтому меня понесло дальше. Несет меня, несет, и я понимаю, что в этих краях никакой съедобной жрачки не водится, окромя хлорного мороженого и шоколадок в киоске. Но несет. А когда меня несет, я этому ощущению всегда верю. Это очень важно - доверять мирозданию, когда тебя несет. Даже если в конце концов никуда не вынесет, даже если перед тобой тупик и глухая стена, но довериться несущей волне.
И волна принесла нас к подворотне, в которой стояла желтая тележка, такая, в которых обычно продают хотдоги, а за тележкой спряталась пожилая эфиопка. В тележке курился горячий турмус. Турмус - это вообще-то зерна люпина, сырые они плоские и зеленые, как крокодил, а когда отвариваешь, становятся выпуклыми желтыми монетками, немного напоминая кукурузу. Турмус считается восточной бедняцкой едой, но на самом деле это очень вкусно, особенно когда его пересыпают заатаром, солью и кумином.
Я попросила баночку турмуса, а эфиопская тетя вместо него предложила попробовать бобы. Горячие вареные бобы, огромные, в пол-ладони, обжигающие, пересыпанные какой-то острой смесью.
Вместо турмуса пришлось взять бобы. Их никак нельзя было не купить, они таяли во рту и щекотали язык.
Я пыталась удержаться за привычный турмус, но тетя заявила, что полбанки одного и полбанки другого нельзя, потому что турмус стоит десять шекелей банка, а бобы одиннадцать.
В тетиной логике, как и в неожиданном турмусе с бобами, выросшем из подворотни на безлюдной улице, было что-то сказочное. Что-то не от мира сего, что-то от другой половины гриба, от синей гусеницы, где привычные законы логики уже не действуют, где нужно смотреть в оба и доверять своей половине гриба и дороге из желтого кирпича.
И поэтому мы пошли обратно в театр, спрятав в сумочку банку с пряными бобами, пересыпанными чем-то, не имеющим названия, из баночки с надписью "хлопья чеснока".
"А то вдруг в театр не пускают с бобами." - опасался Макс.
"Почему в театр могут не пустить людей с бобами?" - удивилась я.
Действительно. Может, люди хотят приобщить бобы к прекрасному. Или зарядить их музыкой, как когда-то заряжали трехлитровые банки с водой, для лучшего пищеварения. Или, на худой конец, кидаться бобами в неудачливых музыкантов, как в других культурах тухлыми помидорами. Или посыпать бобами лысины публике, приметливо целясь с балкона в партер. Или...
К сожалению, все эти инсинуации пришлось отложить на следующий раз. Бобы оказались отличным дополнением к театральному капучино. Мы решили, что это потому что они все-таки родственники, и кофе в детстве тоже было бобами.
"Томас", - сообщила ему радостно - "я вчера лазила через забор в твою школу!"
"Ну и что?" - отозвался деть. - "Я тоже через него лазил".
Забыла спросить, в школу он лазил или из школы.
"Хорошо, что тебя не поймал какой-нибудь "русский" сторож, - сказал коллега Сергей.
А я подумала, что если там имеются камеры наблюдения, и ведь они имеются наверняка, то на них запечатлена сорокапятилетняя тетенька с седеющими волосами, лазающая через трехметровые заборы. А чего, надо рвать шаблоны, пока не поздно.
***
В субботу нажрались вишни и малины.
Это когда приезжаешь в вишневый сад, где вместо деревьев растут люди с корзинками, и жрешь, пока вишня из ушей не полезет. Кстати, когда она начинает уже лезть из ушей, места, на самом деле, еще немного остается - в мозгу. Вот когда уже и мозг под завязку забит немытой сладчайшей, приторной вишней, и вместо крови по жилам течет вишня, и думаешь вишней, и слышишь, и видишь вишней - вот тогда уже все, можно закругляться. Один раз в год так нажраться на целый год вперед, чтобы в черепной коробке слиплось вишневое варенье, и разлилось, как по банкам, по мозжечкам, гипоталамусам и прочим отделам, чтобы программировать вишней, и держать равновесие вишней, и помнить вишней, и помнить вишню, и глядеть на мир сквозь вишневые очки.
А еще я нажралась неспелой малины, потому что спелой на всех людей с корзинками не хватило. Эти израильтяне просто ничего не понимают в незрелой малине, так же, как им никогда не понять, зачем делают сладкие консервы из зеленых помидоров. Зеленые помидоры способны есть только те, кто понимает толк в зеленой малине.
***
А неделю назад мы слушали бобовую музыку в домкультуры славного города Петах-Тиквы. Это мы с Максом приехали на концерт чуть заранее, жутко голодные после работы, а в театральном кафе чинно восседал целый легион бабушек-одуванчиков, и пить кофе в этом цветнике показалось странной идеей, к тому же мы не ищем простых путей, и поэтому меня понесло в сторону, противоположную театру, куда глаза не глядят. Глядеть там было некуда, но меня несло. Сначала занесло в кафе-мороженое, где так убийственно разило хлоркой, что мы решили, что все мороженое у них сделано из хлорки. Оно, вероятно, было весьма диетично и даже оригинально, но хлорного мороженого нам не захотелось, и поэтому меня понесло дальше. Несет меня, несет, и я понимаю, что в этих краях никакой съедобной жрачки не водится, окромя хлорного мороженого и шоколадок в киоске. Но несет. А когда меня несет, я этому ощущению всегда верю. Это очень важно - доверять мирозданию, когда тебя несет. Даже если в конце концов никуда не вынесет, даже если перед тобой тупик и глухая стена, но довериться несущей волне.
И волна принесла нас к подворотне, в которой стояла желтая тележка, такая, в которых обычно продают хотдоги, а за тележкой спряталась пожилая эфиопка. В тележке курился горячий турмус. Турмус - это вообще-то зерна люпина, сырые они плоские и зеленые, как крокодил, а когда отвариваешь, становятся выпуклыми желтыми монетками, немного напоминая кукурузу. Турмус считается восточной бедняцкой едой, но на самом деле это очень вкусно, особенно когда его пересыпают заатаром, солью и кумином.
Я попросила баночку турмуса, а эфиопская тетя вместо него предложила попробовать бобы. Горячие вареные бобы, огромные, в пол-ладони, обжигающие, пересыпанные какой-то острой смесью.
Вместо турмуса пришлось взять бобы. Их никак нельзя было не купить, они таяли во рту и щекотали язык.
Я пыталась удержаться за привычный турмус, но тетя заявила, что полбанки одного и полбанки другого нельзя, потому что турмус стоит десять шекелей банка, а бобы одиннадцать.
В тетиной логике, как и в неожиданном турмусе с бобами, выросшем из подворотни на безлюдной улице, было что-то сказочное. Что-то не от мира сего, что-то от другой половины гриба, от синей гусеницы, где привычные законы логики уже не действуют, где нужно смотреть в оба и доверять своей половине гриба и дороге из желтого кирпича.
И поэтому мы пошли обратно в театр, спрятав в сумочку банку с пряными бобами, пересыпанными чем-то, не имеющим названия, из баночки с надписью "хлопья чеснока".
"А то вдруг в театр не пускают с бобами." - опасался Макс.
"Почему в театр могут не пустить людей с бобами?" - удивилась я.
Действительно. Может, люди хотят приобщить бобы к прекрасному. Или зарядить их музыкой, как когда-то заряжали трехлитровые банки с водой, для лучшего пищеварения. Или, на худой конец, кидаться бобами в неудачливых музыкантов, как в других культурах тухлыми помидорами. Или посыпать бобами лысины публике, приметливо целясь с балкона в партер. Или...
К сожалению, все эти инсинуации пришлось отложить на следующий раз. Бобы оказались отличным дополнением к театральному капучино. Мы решили, что это потому что они все-таки родственники, и кофе в детстве тоже было бобами.