Рассказ - часть 2
Оценивая меня тогдашнего с сегодняшних позиций, важно помнить одну вещь: с тех пор прошло 35 лет. Тогда я был 18-19 летним подростком, сейчас мне 54. Я хорошо помню свои тогдашние мысли и чувства, но больше НЕ ПОНИМАЮ их. Это, кстати, неплохое окно, через которое можно взглянуть механику наших действий, на то, что ими движет. Ведь то мироощущение, та мотивация, которые были у меня в 18 лет давно ушли, сменились в следствии жизненного опыта, обстоятельств и полученного с тех пор образования. Возможно на каком-то уровне я остался тем же, но сегодня на аналогичные события я, безусловно, реагировал бы совершенно иначе.
Сегодня для меня вспоминать себя 35-летней давности это немного как смотреть кино: я вижу движения на экране, помню картинку, помню свои мысли, но все это словно бы мысли и действия совершенно другого человека. И здесь я пытаюсь по возможности точно воссоздать все то, что находилось у меня внутри, и сейчас. несмотря на давность событий, осталось в памяти.
С учетом этого, продолжим.
Эти сцены в памяти всплывают порой неожиданно, кусками: вот они, ночь, море. У боевого корабля нос задран высоко в верх, а корма, наоборот, затоплена, почти до уровня воды. Когда он движется, разрезая волны, нос вздымается еще выше, а корма сравнительно стабильна. Ее только раскачивает, как попавшую в водоворот льдину.
Я стою на корме. Меня раскачивает. Совсем рядом, в каком-то метре - жестокие холодные волны Тихого океана. «Что, если прыгнуть?» - думаю я, и невольно поеживаюсь от этой мысли. Ледяная вода вонзается, как тысяча лезвий. Не важно, умеешь ли ты плавать - она все равно парализует, сковывает, и убивает за считанные минуты. Я вздрагиваю, и ухожу внутрь корабля, в неуютное, но спасительное тепло.
Мы вышли на «слежение». Где-то там, за этой ночной пеленой, американский ракетный крейсер «Арканзас». Он близко, но он не достижим. Более всего на свете я хотел бы оказаться на нем, но понимаю, что это невозможно. Даже думать об этом нельзя. Даже мечтать. Впрочем, как можно человеку не мечтать? Как можно не думать?
После нашей первой встречи замполит вызывал меня снова и снова. Видимо, ему хотелось понять - кто я? Что за человек? Откуда набрался этих мыслей? Кто «сбил меня с пути», внушил эту матерую «антисоветчину»? Как дотянулся до меня «Арканзас» через океан, через холодные волны? Чем взял?
Он спрашивал о друзьях, о моей жизни дома. Интересовался «неформальными молодежными объединениями», якобы в чисто познавательных целях. Немного касались и политики. Шел, в конце концов, 87 год. В декабре 86-го из ссылки вернули Сахарова. Шли и изменения в армии и на флоте, о которых я уже упоминал. Думаю, замполиту самому было не вполне понятно, что происходит. Куда это все движется? Какая сейчас будет «установка»? Я же для него был совсем неожиданным феноменом, чем-то немыслимым еще пару лет до этого, и как-то связанным с происходящим. В самом деле - я тоже ощущал все эти перемены, и, вероятно, при всей своей невнятности они оказали на меня воздействие. Придали смелости. Подчеркнули сознание правоты. Уже критиковали Брежнева. Уже поминали недобрым словом Сталина. Причем и с высоких трибун.
Я не думал об этом отчетливо, но ощущал, и, чувствуя его интерес, решил помочь замполиту. В конце концов, думал я, правда требует, чтобы ее высказали. Она не терпит тишины. Сказав А, как не сказать было Б?
Так и родился этот Рассказ. Я писал его урывками, в свободное от обязанностей службы время, в основном поздно вечером, после отбоя. Писал, счастливо погружаясь на эти короткие минуты вновь в свою «гражданскую» реальность, отделенную теперь от меня тысячами километров.
Начало давалось с трудом. Я раз за разом переписывал его, вырывал со злостью написанные страницы, писал снова. Снова переписывал, и снова вырывал. Внезапно на одной из оставшихся не вырванными страниц оказалась следующая фраза:
«Раз два, раз два - мерные шаги по асфальту. Гостинный, Литейный, Невский. Они стоят, а ты двигаешься…»
Именно она показалась мне удачной. Это - единственное что я все еще помню дословно. Так начинался тот рассказ. С этого момента строки стали ложиться на бумагу легко, словно бы сами по себе. Когда первая половина была уже написана само собой появилось и название, немного пафосное, но хорошо отвечавшее смыслу, который я хотел вложить в этот текст:
«Право на счастье»…
О чем был этот рассказ? Мальчик гуляет по городу. Мальчик встречает девочку. Девочка из Швеции. У них начинается роман, у них все происходит «как в сказках». Потом она уезжает. Мальчика забирают во флот. Они не могут даже переписываться. Ей не дают больше визу, а его никогда не пустят в Швецию. Они теряют друг друга.
Сюжет был, конечно, далек от документальности, хотя он был частично основан на реальных событиях - я, действительно, встретил на Невском девушку из Швеции по имени Софи, с которой у нас были отношения, оборвавшиеся по целому ряду причин.
Формально сюжет не был чем-то запретным. В рассказе не было порнографии, но там были многочисленные диалоги и рассуждения автора, содержание которых по меркам доперестроечного времени сочли бы, безусловно, «антисоветским». В 87 году, однако, такое уже начинали печатать. Пикантность ситуации была лишь в том, что я находился на боевом корабле, непосредственно противостоявшем ВМС США, и подобные рассказы там, мягко говоря, не отвечали духу и смыслу военной службы.
Изначально, однако, я и не собирался давать этот рассказ никому, кроме замполита. Вообще идея была - пояснить ему, не говоря прямо, почему я просил у Верховного Совета о лишении гражданства. Пусть он играет в «кошки-мышки», но я, со своей стороны, хотел бы идти в открытую - «да, я хочу на Запад, и вот почему!» Рассказ, однако, вышел из под пера, и зажил своей собственной жизнью. Во-первых, мне не хотелось отдавать замполиту оригинал, не продублировав написанное. Это была моя работа, и терять ее не было желания. Во-вторых, хотелось, чтобы еще хоть кто-то его прочитал.
И я отдал рассказ нашему корабельному писарю Юре - такому же матросу срочной службы, имевшему, однако, доступ к письменной машинке. Отдал, и попросил перепечатать.
Продолжение следует.
Сегодня для меня вспоминать себя 35-летней давности это немного как смотреть кино: я вижу движения на экране, помню картинку, помню свои мысли, но все это словно бы мысли и действия совершенно другого человека. И здесь я пытаюсь по возможности точно воссоздать все то, что находилось у меня внутри, и сейчас. несмотря на давность событий, осталось в памяти.
С учетом этого, продолжим.
Эти сцены в памяти всплывают порой неожиданно, кусками: вот они, ночь, море. У боевого корабля нос задран высоко в верх, а корма, наоборот, затоплена, почти до уровня воды. Когда он движется, разрезая волны, нос вздымается еще выше, а корма сравнительно стабильна. Ее только раскачивает, как попавшую в водоворот льдину.
Я стою на корме. Меня раскачивает. Совсем рядом, в каком-то метре - жестокие холодные волны Тихого океана. «Что, если прыгнуть?» - думаю я, и невольно поеживаюсь от этой мысли. Ледяная вода вонзается, как тысяча лезвий. Не важно, умеешь ли ты плавать - она все равно парализует, сковывает, и убивает за считанные минуты. Я вздрагиваю, и ухожу внутрь корабля, в неуютное, но спасительное тепло.
Мы вышли на «слежение». Где-то там, за этой ночной пеленой, американский ракетный крейсер «Арканзас». Он близко, но он не достижим. Более всего на свете я хотел бы оказаться на нем, но понимаю, что это невозможно. Даже думать об этом нельзя. Даже мечтать. Впрочем, как можно человеку не мечтать? Как можно не думать?
После нашей первой встречи замполит вызывал меня снова и снова. Видимо, ему хотелось понять - кто я? Что за человек? Откуда набрался этих мыслей? Кто «сбил меня с пути», внушил эту матерую «антисоветчину»? Как дотянулся до меня «Арканзас» через океан, через холодные волны? Чем взял?
Он спрашивал о друзьях, о моей жизни дома. Интересовался «неформальными молодежными объединениями», якобы в чисто познавательных целях. Немного касались и политики. Шел, в конце концов, 87 год. В декабре 86-го из ссылки вернули Сахарова. Шли и изменения в армии и на флоте, о которых я уже упоминал. Думаю, замполиту самому было не вполне понятно, что происходит. Куда это все движется? Какая сейчас будет «установка»? Я же для него был совсем неожиданным феноменом, чем-то немыслимым еще пару лет до этого, и как-то связанным с происходящим. В самом деле - я тоже ощущал все эти перемены, и, вероятно, при всей своей невнятности они оказали на меня воздействие. Придали смелости. Подчеркнули сознание правоты. Уже критиковали Брежнева. Уже поминали недобрым словом Сталина. Причем и с высоких трибун.
Я не думал об этом отчетливо, но ощущал, и, чувствуя его интерес, решил помочь замполиту. В конце концов, думал я, правда требует, чтобы ее высказали. Она не терпит тишины. Сказав А, как не сказать было Б?
Так и родился этот Рассказ. Я писал его урывками, в свободное от обязанностей службы время, в основном поздно вечером, после отбоя. Писал, счастливо погружаясь на эти короткие минуты вновь в свою «гражданскую» реальность, отделенную теперь от меня тысячами километров.
Начало давалось с трудом. Я раз за разом переписывал его, вырывал со злостью написанные страницы, писал снова. Снова переписывал, и снова вырывал. Внезапно на одной из оставшихся не вырванными страниц оказалась следующая фраза:
«Раз два, раз два - мерные шаги по асфальту. Гостинный, Литейный, Невский. Они стоят, а ты двигаешься…»
Именно она показалась мне удачной. Это - единственное что я все еще помню дословно. Так начинался тот рассказ. С этого момента строки стали ложиться на бумагу легко, словно бы сами по себе. Когда первая половина была уже написана само собой появилось и название, немного пафосное, но хорошо отвечавшее смыслу, который я хотел вложить в этот текст:
«Право на счастье»…
О чем был этот рассказ? Мальчик гуляет по городу. Мальчик встречает девочку. Девочка из Швеции. У них начинается роман, у них все происходит «как в сказках». Потом она уезжает. Мальчика забирают во флот. Они не могут даже переписываться. Ей не дают больше визу, а его никогда не пустят в Швецию. Они теряют друг друга.
Сюжет был, конечно, далек от документальности, хотя он был частично основан на реальных событиях - я, действительно, встретил на Невском девушку из Швеции по имени Софи, с которой у нас были отношения, оборвавшиеся по целому ряду причин.
Формально сюжет не был чем-то запретным. В рассказе не было порнографии, но там были многочисленные диалоги и рассуждения автора, содержание которых по меркам доперестроечного времени сочли бы, безусловно, «антисоветским». В 87 году, однако, такое уже начинали печатать. Пикантность ситуации была лишь в том, что я находился на боевом корабле, непосредственно противостоявшем ВМС США, и подобные рассказы там, мягко говоря, не отвечали духу и смыслу военной службы.
Изначально, однако, я и не собирался давать этот рассказ никому, кроме замполита. Вообще идея была - пояснить ему, не говоря прямо, почему я просил у Верховного Совета о лишении гражданства. Пусть он играет в «кошки-мышки», но я, со своей стороны, хотел бы идти в открытую - «да, я хочу на Запад, и вот почему!» Рассказ, однако, вышел из под пера, и зажил своей собственной жизнью. Во-первых, мне не хотелось отдавать замполиту оригинал, не продублировав написанное. Это была моя работа, и терять ее не было желания. Во-вторых, хотелось, чтобы еще хоть кто-то его прочитал.
И я отдал рассказ нашему корабельному писарю Юре - такому же матросу срочной службы, имевшему, однако, доступ к письменной машинке. Отдал, и попросил перепечатать.
Продолжение следует.