Среди людей, несущих в мир образы прошлого, часто попадаются школьные преподаватели.
Недавно у Владимирского собора увидел женщину с грустными глазами и в шали. Она разложила на основании церковной ограды открытки - старого образца, большие. Такими раньше украшали кабинеты литературы в некоторых школах.
Перебираю фотографии Блока. Аромат ретро. Чёрно-белое пространство, кофейные пятна. Много характерных примет, питающих умозрительную, выдуманную ностальгию: одежда, позы, взгляды - во всём очарование старомодности.
На обороте - от руки записанные стихи, наверное, самые любимые.
Что же ты потупилась в смущеньи?
Погляди, как прежде, на меня.
Вот какой ты стала - в униженьи,
В резком, неподкупном свете дня!
- Почём Сан Саныч?
Называет цену. Я не при деньгах: не хватает полтинника. Прошу отложить открытки (чуть позже заеду и заберу) - мотает головой.
- Я вообще-то не торгую, - говорит женщина с грустными глазами и с шалью. - Эти открытки - из моей домашней коллекции. Я в школе работаю, литературу преподаю.
Белый храм, разночинный народ. Учительница вздыхает.
- Ладно, - говорит. - Берите. Но раз полтинника не хватает, я две открытки из набора себе оставлю.
Выбрала два кадра, где Блок меланхоличный, большеглазый и осунувшийся.
А на днях перехватил в букинистическом на Васильевском ещё одного учителя, он целую стопку дореволюционных изданий принёс. Но гражданин оказался с дефектом, ему голоса в голове приказали обклеить несчастные книжки чёрно-белыми вырезками из советских журналов. Картинки приличные, с птичками и цветочками, но у меня всё равно руки зачесались - за книжки отомстить.
Приобрёл у злодея томик антологии современной поэзии 1909 года, издание киевской типографии Петра Барского.
Гумилёв и Ахматова как представители «литературной молодёжи» в сборник не попали, зато есть мистически настроенные Блок и Мирра Лохвицкая. А ещё есть неразрезанные страницы на Эмиле Верхарне и путаница в содержании.
Читаю вот теперь - под кофе, под дождь. Современное, тыща девятьсот девятого года.