Русский язык.
Находясь теперь в карантинном заточении, ежедневно в десять утра по Парижу подключаюсь к скайпу и начинаю урок русского языка. Занимаюсь я со своим внучатым племянником, вьюношей четырнадцати лет. Всем хорош вьюнош: неглуп, понятлив, подвижен. В четырнадцать лет уже начинается то очаровательное время, которое подруга моя, работающая в школе, называет "играй, мой гормон". Но Даня, так зовут моего юного родственника и друга, хоть и растёт ввысь и раздается плечами вширь, но остаётся всё ещё вихрастым мальчишкой, хотя утрами я вижу расчёску в его руке.
Так вот, всём хорош Даня, только не любит русского языка. Все эти прилагательные и наречия, не слитно и радельно, простые и сложные предложения, все эти вязаные кофты и вязанные мамой кофты приводят его в уныние, возмущение, в состояние полного отрицания, отказа понять и принять. Главное - понять и принять то, что язык - наука точная, язык - это система.
Я отношусь к тому замшелому поколению, которое начинало писать ручкой, обмакивая её в чернильницу-непроливашку. Переход же к этой ручке осуществлялся после карандашных экзерсисов. Ручкой, сопя носом и помогая себе от старания языком, выписывались первые буквы, появление которых на строчке сопровождалось повторяющимся в голове : с нажимом -тоненько, с нажимом - тоненько... В старших классах ученики моего поколения получали двойку за пять ошибок в диктанте, а вызванные к доске рассказывать правила обязаны были на каждый грамматический случай привести по три примера.
Из сказанного понятно, что с Даней у нас происходят битвы, сражения, дуэли, кулачные бои, размолвки, гордые молчания..., ибо согласиться с нелюбовью к моему родному любимому языку я не могу. Беда Дани, и далеко не только Дани, в том, что книга забыта. Что с экрана телевизора выплёскивается мутная река примитивных текстов, что журналисты и телеведущие допускают грубые ошибки. Беда в том, что брань стала естественной частью речевого общения. Не единожды, идя по улицам Парижа, слышала я отборную брань, вылетавшую из нежных уст юных российских дев. Мат-перемат влез повсюду.
Но сдаться - не моё. Потому завтра ровно в десять мы продолжим. И будем стараться понять во что бы то ни стало. Надо спасать любимый язык и любимого Даню.
Так вот, всём хорош Даня, только не любит русского языка. Все эти прилагательные и наречия, не слитно и радельно, простые и сложные предложения, все эти вязаные кофты и вязанные мамой кофты приводят его в уныние, возмущение, в состояние полного отрицания, отказа понять и принять. Главное - понять и принять то, что язык - наука точная, язык - это система.
Я отношусь к тому замшелому поколению, которое начинало писать ручкой, обмакивая её в чернильницу-непроливашку. Переход же к этой ручке осуществлялся после карандашных экзерсисов. Ручкой, сопя носом и помогая себе от старания языком, выписывались первые буквы, появление которых на строчке сопровождалось повторяющимся в голове : с нажимом -тоненько, с нажимом - тоненько... В старших классах ученики моего поколения получали двойку за пять ошибок в диктанте, а вызванные к доске рассказывать правила обязаны были на каждый грамматический случай привести по три примера.
Из сказанного понятно, что с Даней у нас происходят битвы, сражения, дуэли, кулачные бои, размолвки, гордые молчания..., ибо согласиться с нелюбовью к моему родному любимому языку я не могу. Беда Дани, и далеко не только Дани, в том, что книга забыта. Что с экрана телевизора выплёскивается мутная река примитивных текстов, что журналисты и телеведущие допускают грубые ошибки. Беда в том, что брань стала естественной частью речевого общения. Не единожды, идя по улицам Парижа, слышала я отборную брань, вылетавшую из нежных уст юных российских дев. Мат-перемат влез повсюду.
Но сдаться - не моё. Потому завтра ровно в десять мы продолжим. И будем стараться понять во что бы то ни стало. Надо спасать любимый язык и любимого Даню.