Ленин: новая рациональность
Э. Уорхол. Красный Ленин (1987)
В личности Ленина есть некая завораживающая загадка. Он в одиночку, не располагая ни связями, ни деньгами, ни политическим опытом, вступил в схватку с монструозной государственной машиной и, как это ни удивительно, смог одержать победу. Его действия часто выглядели безумными и авантюристическими, но всегда удавались. Он безошибочно знал, что нужно делать в любой, самой сложной ситуации. Собственно, в начале своего пути он только и мог опираться на эту странную способность принимать парадоксальные, но единственно верные решения: никаких других ресурсов у него не было. В подобных случаях часто говорят о «чутье», «интуиции», мистическом откровении и прочих иррациональных качествах. При этом молчаливо признают, что знание (а, следовательно, и власть) - привилегия немногих избранных, особой аристократии духа, и никогда не будут доступны большинству. Интуиция прирождена отдельным гениям, откровение дается пророку свыше; ни то, ни другое не достижимо для обычного человека.
Но сам Ленин никогда не скрывал, что эффективность его как политика кроется исключительно в строгом научном знании об окружающем мире. Сила, которая давала ему могущество, лежала не в каких-то сумрачных глубинах человеческого духа; нет, это как раз была совершенно прозрачная, ясная рациональность, присущая всем и каждому. На первый взгляд такое утверждение может показаться странным: рациональность обычных современных людей слаба и беспомощна, это нечто унылое, недалеко ушедшее от аристотелевской силлогистки, она способна только на тривиальные (и даже при этом не всегда правильные) умозаключения из простейших посылок. «Люди смертны. Сократ - человек. Следовательно, Сократ смертен.» В повседневной жизни рациональность используется разве что для того, чтобы придать свой деятельности престижный наукообразный характер. Скажем, инженеры или ученые-естественники любят задним числом показывать логическую необходимость результата, к которому они на самом деле пришли «методом научного тыка», то есть просто перебрав все возможные варианты. Теория не дает им никаких реальных преимуществ и становится бесполезным украшением.
Рациональность Ленина отличается от этой убогой вульгарной рациональности, как атомная бомба от хлопушки. Здесь она демонстрирует, наконец, всю свою мощь, открывает свое истинное лицо. Новая форма рациональности, исповедуемая Лениным, является, во-первых, диалектикой, а во-вторых, более конкретно, марксистской диалектикой. Диалектика дает возможность строго рассуждать о бесконечном на языке конечных понятий (то есть на языке, единственно доступном человеку). Она ограничивает права аристотелевской логики, рассматривая ее всего лишь как момент в развертывании теоретической мысли. Радикальная, бескомпромиссная диалектика Маркса идет дальше - она ограничивает права любого теоретического мышления вообще, делая его лишь моментом бесконечного процесса «дело-слово-дело-слово-...» (по выражению Ильенкова). Здесь теория нужна только для того, чтобы повысить эффективность практики, а практика - только для того, чтобы создать более верную теорию, и ни та, ни другая не имеют ни малейшей самостоятельной ценности, но вместе образуют что-то вроде чередующихся ступеней, по которым человечество восходит от первобытности к современному обществу (и далее к коммунизму), одновременно и познавая окружающий мир, и преобразуя его. Философская теория и политическая практика, основанные на марксистских принципах - то есть теснейшим образом связанные между собой, немыслимые друг без друга, существующие лишь за счет перехода в свое иное - и принесли Ленину победу.
Его так называемая «реальная политика» никогда не была действиями практика-эмпирика, а, напротив, представляла собой возвышение до уровня практики теоретической в своей сущности позиции, которая неизменно достигала у него своего апогея в точном понимании общественно-исторической конкретности той ситуации, в которой приходилось действовать. Для марксиста Ленина «конкретный анализ конкретной ситуации» не составляет противоречия с «чистой» теорией, а напротив: такова вершина подлинной теории, тот пункт, где теория действительно осуществляется, где она - в силу этого - претворяется в практику. Можно, без малейшего преувеличения, утверждать, что последний, заключительный из марксовых тезисов о Фейербахе - «философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его», - нашел в личности и деятельности Ленина свое наиболее адекватное воплощение.
Г. Лукач. Ленин. Исследовательский очерк о взаимосвязи его идей. Послесловие 1967 г.
Марксистская диалектика - очень сложная вещь, и, пожалуй, никто, кроме Ленина, так и не сумел ее освоить в полном объеме. Сегодня, спустя столетие, его мысль все еще находится значительно впереди нашей. Хотя ленинские сочинения в советское время стояли на каждой полке и чуть ли не заучивались наизусть, его идеи совершенно не проникли в массовое сознание и поэтому до сих пор производят впечатление поразительной новизны, кажутся неожиданными и сенсационными: о необходимости создания авангардной партии («Что делать?»), о перспективе отмирания государства («Государство и революция»), о роли гегелевского наследия («Философские тетради»)... Но любой рациональный метод, пусть даже такой изощренный, как марксистско-ленинский, - это то, чему можно научиться. Для этого не нужно родиться гением или сверхчеловеком, достаточно простых человеческих усилий. Рациональность - очень демократичная вещь. А значит, все мы способны стать вровень с Лениным, бороться так же успешно, как он, и в конце концов победить.
Ленин смог - сможем и мы, как говорят лимоновцы.