Выкладываю старый текст о себе
Этот текст я выкладывал на других сайтах, но никогда не выкладывал здесь. Пусть здесь тоже будет.
В этом рассказе я расскажу о самом трудном периоде моей жизни - 1985-87 годах. И катастрофа была знаковым событием этого периода.
Собственно, начальной точкой периода была городская олимпиада по математике в конце 1984 года: я пошел на олимпиаду и неожиданно для себя занял первое место, показав, как мне позже говорили, совершенно фантастический результат. Администрация школы очень обрадовалась (директор и завуч говорили потом: «Школу в первый раз похвалили!»), и естественно, я радовался тоже. Но через некоторое время оказалось, что не так все просто. Подошла к концу учебная четверть, и в классе устроили собрание по обсуждению поведения друг друга. И... насколько наша классная дама, а вслед за ней и ученики тоже превозносили тех из моих одноклассников, которые ходили в почетный караул к Вечному огню (я в почетный караул не ходил по банальной причине - не умею красиво маршировать), настолько вдруг все набросились на меня! Конечно, поводы для придирок были (а у кого их не было? Где-то, бывало, и отвечал одноклассникам грубо), но именно мне, и никому больше, устроили сеанс публичного «побивания камнями» - как если бы я был одним из худших учеников. Мне вспомнили все мелкие прегрешения, которые прощали участникам почетного караула, да и не только им, и мифическое «зазнайство» (о эта вечная претензия к тем, кто выделяется!), и то, что я не следил за оборачиванием учебников... Я негодовал - про победу на олимпиаде никто и не вспомнил! Хуже всего было то, что не поддержали меня и родители, добавив к упрекам одноклассников то, что у меня «барство», и что я похож на Людмилу (их хорошую знакомую, детского врача по профессии, отличавшуюся тем, что она покупала себе дорогую одежду и ходила в рестораны).
В общем, в школе мне не нравилось. Отдушиной были уроки истории, которые вел совершенно великолепный учитель, звали его Валерий Анатольевич (увы, в 2007 году он умер), шахматный кружок, который вел он же, а также посещение Дворца Пионеров. А общение с одноклассниками, то пытавшимися приучить меня материться, то принуждавшими писать за них контрольные работы, было для меня наказанием. Ученики класса, который был старше нас на два года, меня били (причем нападали втроем-вчетвером). Правда, когда они же для куража предложили мне партию в шахматы, я их легко разгромил и почувствовал себя отомщенным. Я все время чувствовал себя «между двух огней» -- с одной стороны, хулиганы (которые еще и упрекали меня за то, что не отношусь к ним «по-доброму» и сильно деру нос, считая, что могу отстаивать перед учителями свою правоту и иногда отвечая им довольно резко), с другой - дисциплинарные накачки. Потом была еще одна довольно неприятная история - в нашем классе учился Ф., который вдруг перестал ходить в школу, потом нам сообщили, что он совершил преступление - угнал мотороллер, потом еще одно (кажется, хулиганство), и весной он совершил третье преступление - грабеж. Так как теперь Ф. уже исполнилось 14 лет, его арестовали. И у нас в классе устроили собрание, на котором мы должны были дать оценку Ф. Все говорили, что Ф. надо простить, но я был против этого - и потому, что на мой взгляд Ф. был очень злым, и потому, что одно преступление еще можно списать на случайность, но три! Когда провели голосование, все, кроме меня, голосовали за то, чтобы простить Ф., только я был против. Естественно, мне было сильно не по себе, и когда Ф. выпустили из тюрьмы, дав ему два года условно, одноклассники злорадствовали, что Ф. мне отомстит, а мне по ночам снились кошмары, в которых он бросал в меня топор, но я ухитрялся поймать топор рукой. А через год Ф. совершил четвертое преступление...
Весной была городская олимпиада по физике, на которой я занял 2-е место. И сбор школьной пионерской организации, на котором мне к моему полнейшему удивлению вручили удостоверение пионера-инструктора с профилем... «организация бесед по атеизму». Так как я к тому моменту уже насмотрелся на совершенно глупые суеверия (как я понял позже, имеющие к христианству отношение примерно такое же, как графин к графине), мне эта идея очень понравилась (и до сих пор считаю, что опыт с этими беседами, а точнее с кружком, был для меня полезным - потому что суеверия, главным образом связанные со смертью, и околоцерковная ахинея, против которых я тогда и боролся - а я занимался именно разоблачением суеверий -- христианству только мешают).
С двумя четверками (по своим самым нелюбимым предметам - физкультуре и труду) я закончил 7-й класс, и мы с родителями поехали в Москву. Конечно же, в Москве мне очень понравилось.
Прошло лето, и я пошел в 8-й класс. Тут мои родители от одной из своих знакомых узнали, что в Томске есть ФМШ, а кроме того, они уговорили меня записаться в заочную школу при мехмате МГУ - Малый мехмат. Правда, они время от времени упрекали меня за то, что я не занимаюсь систематически (может, просто не совпадали биоритмы, а может, я не выглядел серьезным), и до самого конца были уверены, что меня на Малый мехмат не примут, потому что считали, что я решил вступительное задание плохо.
И вот я записался в ФМШ. Но оказалось, что в вечерней ФМШ есть только 9-й и 10-й классы, и я понял, что мне придется ходить на занятия с классом старше меня на год. Впрочем, я возлагал на ФМШ огромные надежды - мне казалось, что мне там понравится.
А потом произошло первое событие в целой цепочке неприятных событий, «увенчавшейся» катастрофой. Сначала я получил первое задание Малого мехмата, и оказалось, что в нем большую часть составляет геометрия. «Вжиться» в геометрические теоремы на желаемом уровне у меня не получалось, в результате я решил только половину заданий. И родители, естественно, начали меня упрекать, что я занимаюсь как попало...
Я пошел в ФМШ. Чувствовал, что мне трудно (все-таки окружающие на год старше, и я никого не знал), правда, я всеми силами старался демонстрировать свои знания. Я удивил публику тем, что помнил 14 знаков числа е. Когда нам в первый раз предложили решить задачи - по геометрии!!! - я вышел к доске и решил, и вот тогда я понравился, естественно, со мной начали знакомиться. Я почувствовал, что меня приняли, и что мне вполне по силам решать эти задачи - может быть, с задачами Малого мехмата мне просто не очень повезло?.
Чуть позже, в октябре же, было фундаментальное событие - я познакомился с Анютой. Эта история была совершенно мистическая: вдруг мне захотелось оглянуться, и увидеть очень красивую девчонку, подойти к ней и... стоять, не решаясь заговорить, чтобы не сказать глупость. Так бы я и простоял, не сказав ни слова, но она заговорила первой: «Может, познакомимся? Меня зовут Анютка...» И мне это очень понравилось - в нашем классе не было ни одной Анюты. А потом я увидел, что у нее есть восхитительный хвостик, за который хотелось подержать, а какие у нее были глаза - большие, красивые, мистичные и очень добрые... И в последующем, приходя на занятия, я стремился подсесть к Анюте.
Примерно в то же время меня приняли в комсомол, и я набрал младшеклассников для проведения тех самых «бесед». Это сообщество, устроенное вполне в крапивинском духе (уважение друг друга, познание превыше всего, и - никаких дисциплинарных накачек!) я назвал Либерталией. На одну встречу собиралось до 20 человек! В общем, все шло вроде бы хорошо, за исключением мелких неприятностей. Например, меня против моей воли включили в команду на лыжный кросс, и я, естественно, никуда не пошел, из-за чего меня тоже ругали, хотя, казалось бы, любому, кто меня хоть немного знает, понятно, что включать меня в команду на лыжный кросс не более умно, чем, скажем, дать мне в руки скрипку и выставить на сцену городского концертного зала. Но в то время (может, только в нашей школе?) был какой-то священный трепет перед лыжами.
А через некоторое время пришло второе задание с Малого мехмата, и в нем опять было много задач по геометрии. И опять они шли у меня трудно, и снова я решил только половину. А главное - пришло время олимпиад.
Ну почему я был не в форме? Может, не хватило собранности, а может, везения (ведь я занимался не меньше, чем раньше). Но на олимпиаде по физике я решил только половину всех заданий, а на математике чуть больше. В результате я не занял призового места ни на одной из олимпиад, и родители принялись меня упрекать с большей силой и, увы, с большими основаниями... Единственное светлое следствие олимпиад состояло в том, что я снова встретил Лешу (Аллена) и позвал его в гости (говорили в основном о физических и математических красивостях), таким образом мы снова начали дружить.
И тогда я стал проводить над попытками решения задач подолгу... А с Либерталией начались трудности - очередное заседание попытались сорвать школьные хулиганы, колотившие в дверь и выкрикивавшие всякие гадости. А вскоре закончился 1985 год - с надеждой, что я все-таки выберусь из этого кризиса.
И я явно начал выходить из трудностей. Следующие два задания Малого мехмата я решил существенно лучше предыдущих. В ФМШ очень хорошо шли дела, и я ожидал, что меня пригласят в летнюю школу. Я провел несколько заседаний Либерталии - увы, с некоторых пор мне начал пакостить «высокопоставленный» одноклассник Л., он входил в совет дружины и приходил на наши заседания «для проверки», собственно, «проверки» никакой не было, а вел он себя по ходу всего этого просто по-свински, говоря гадости. Особое же удовольствие ему доставляло застукать меня на каком-нибудь мелком дисциплинарном нарушении и громко требовать наказания. Впрочем, я ему отомстил - так как он в своем антисемитизме хвалил даже фашистов, то я обвинил его в пропаганде фашизма. Зато когда у нас прошла аттестация (была тогда такая система оценки активности всех, кто учился - причем оценивалась активность не только учебная, но и вся остальная, вплоть до знакомства с искусством), на «отлично» аттестовали только меня, и я опять чувствовал себя отомщенным. Вдобавок, мне обещали, что в связи с Либерталией меня пригласят в «Орленок».
К тому же 17 марта в ФМШ была совершенно великолепная лекция по сверхнизким температурам (в ходе которой желающим лили на руку жидкий азот), и после лекции мне казалось, что, несмотря ни на что, дела идут замечательно, и все проблемы решатся. Хорошим был и следующий день, в который было классное комсомольское собрание, и меня в первый раз избрали в бюро класса. Но не знал, что уже назавтра меня ждет трагедия...
19 марта 1986 года я пошел в школу, надев лыжные ботинки и взяв с собой лыжи (первыми двумя уроками предполагалась злосчастная физкультура). Мы прождали учителя (довольно неприятную даму) не меньше 30 минут, и она так и не пришла (с физкультурой подобное бывало сплошь и рядом и, как говорят, не только в нашей школе, хоть этот предмет тогда и возвеличивали сверх необходимого). Тогда я решил уйти домой до начала третьего урока и забрать с собой лыжи. Я пошел вместе с одноклассниками, и мы решили вместе перейти дорогу недалеко от бабушкиного дома - в этом месте до сих пор переходят очень многие, хотя место там неприятное и опасное, близко от поворота. Но я чуть замедлился...
Неожиданно для меня -- сильный удар, адская боль. Меня оттаскивают на обочину, кто-то вызывает «Скорую» (мне сказали, что меня сбил военнослужащий - прапорщик, потом он встречался с моими родителями, предлагал им помощь, но они отказались), я спрашиваю, что со мной, мне говорят, что перелом обеих костей ноги (как потом оказалось, еще и открытый), и меня отвозят в больницу на Олега Кошевого, про которую говорили, что туда попадают именно жертвы несчастных случаев. Я в ужасе - мне говорят, что домой меня отпустят в лучшем случае через две недели. И меня поселили в палате, где у меня оказались сразу два пренеприятных соседа - обоим по 14 лет, оба уже совершили какие-то преступления и состояли на учете в детской комнате милиции, оба рассказывали похабные анекдоты и пытались приучить меня материться (правда, их попытки провалились), а один из них был еще и второгодником... Я слушал гадости, мучился от адских болей и плакал от отчаяния и беспомощности. Ну надо же было случиться этой катастрофе именно теперь, когда положение начало выправляться! Чувствовал я себя все эти две недели кошмарно, при попытке взглянуть на страницу печатного текста у меня немедленно начинало плыть в глазах. Я не мог двинуться с места, боялся даже повернуться, так как любое движение причиняло боли, а еще я боялся, что из-за случайного движения сдвинутся кости, и перелом срастется неправильно.
Потом оказалось, что перелом действительно срастается неправильно - через две недели новая операция, переставили и сложили кости заново. Еще через 10 дней наложили очень тяжелый гипс, и 14 апреля я вышел из больницы...
Дома было легче, но все равно очень горько - я понял, что все многообещающие планы на лето (и ЛФМШ, и «Орленок») пошли прахом. Из дома выходить без посторонней помощи я не мог. А главное, теперь, после сотрясения мозга, смогу ли я соображать и решать задачи так же, как и прежде?
Оказалось - смог. Родители попросили у знакомых учебник по матанализу для младших курсов, и я освоил дифференцирование и интегрирование в течение двух месяцев. Иногда ко мне приходили одноклассники, а раз в неделю меня навещала Елена из Дворца пионеров (Немезида, как я ее называл за то, что как-то она написала реферат о гипотетической звезде-спутнике Солнца под названием Немезида). И похоже, что именно она не дала мне скатиться в окончательную депрессию... Один раз навестил меня и Аллен, рассказав о том, как он побывал на республиканской олимпиаде, и мы с ним поговорили на странные темы, касаемые физики и математики (например, о том, что было бы, если бы фундаментальные константы изменились в 10 раз).
Так я промучился в гипсе ровно 100 дней. Потом разрезали гипс, я заново учился ходить, долго не мог спускаться по лестнице, не держась за перила. Иногда мы ездили на пляж, на берег реки, и я брал туда какой-нибудь задачник и долго решал задачи - олимпиадные и просто для поступающих в вузы. Постепенно я чувствовал, что справляться с задачами мне вполне по силам...
Потом начался учебный год... Первый день в школе было слегка не по себе от шума и толкучки (торжественные линейки), а потом я постепенно привык к тому, что вокруг много людей. К моей радости, Л. ушел из нашего класса в техникум (из которого его позже выгнали за неуспеваемость), и я почувствовал, что мне будет легче. Потом меня «довыбрали» на освободившееся место в комитет комсомола («в сенат», как я говорил), и мне это нравилось, а в октябре начались занятия в вечерней ФМШ, и я был очень рад, что на занятия ходит Лёша (Аллен), и Анюта, и мой приятель по астрономическому кружку - еще один Лёша (много позже прозванный Жераром).
А дома было трудно. Каждое воскресенье было для меня наказанием - родители то «выгуливали» меня, непременно заходя во все унылые, грязные овощные магазины, попадавшиеся на пути, а по пути проводя тоскливые назидательные беседы, сводившиеся к тому, что я обречен на беды, то заставляли заниматься дома спортом. К том же я почувствовал, что меня начали недолюбливать одноклассники - они стали упрекать меня в чрезмерной элитарности, договорившись до сравнения меня с Павлом Петровичем Кирсановым из «Отцов и детей», а на меня вдруг стали находить грустные мысли о том, что я совершил много ошибок (главной из них я считал то, что после победы на городской олимпиаде по математике я не сделал ничего, чтобы удержаться «на коне», а еще - то, что не прыгнул через класс: по правде говоря, главной причиной было то, что я думал, что если бы я прыгнул через класс, то я больше был бы на виду - а мне так этого хотелось!). Я завидовал приятелям по ФМШ, что они поехали в Алма-Ату, и я ощущал какой-то вселенский надрыв вокруг, мне казалось, что люди хотят сказать что-то важное, но не решаются, потому чтобоятся или стыдятся. В общем, насколько мне нравилось в ФМШ (особенно меня впечатляло то, что я могу видеть Анюту - и однажды ее подруги прислали мне записку, в которой значилось: «Ты Аньку Шмойлову Любишь?», и я решил, что лучше всего ответить просто: «А вы как думаете?»), настолько тягостно было с одноклассниками (все откровеннее начинавшими меня «потреблять», негодовавшими, если я писал им работу, не разжеванную до их уровня понимания, и не упускавшими момента предьявить мне какую-нибудь дисциплинарную претензию - их явно злило, что теперь мелкие дисциплинарные прегрешения мне откровенно прощались) и родителями, подавлявшими меня своим пессимизмом и вечным ожиданием бед. Меня подавляло то, что они любили Жванецкого, которого я тогда считал исключительно чернушным автором, потому что он повергал меня в тоску, говоря о том, как все плохо.
Пиковым моментом было то, что прошли две городские олимпиады - по физике и по математике. На обеих я занял вторые места (хотя на математической олимпиаде три задания из пяти были по геометрии), уступив только успевшему уже побывать на всесоюзной олимпиаде А. Сибирякову, и таким образом я понял, что полностью восстановил свои силы!!! Итак, невероятно трудный 1986 год закончился в светлых тонах, оказавшись похожим больше всего на прелюдию к «Эгмонту» Бетховена.
Начался 1987 год. Прошли зимние сборы ФМШ, на которых я в первый раз подружился с людьми из других городов (главным образом из Павлодара) и областная олимпиада - пусть я выступил на ней не так удачно (примерно 8-9 места и по физике, и по математике), скорее всего, оттого, что перед этим слишком сильно выложился на городской, но это было уже неважно, а важным было понимание, что мои силы восстановлены, и мне по силам побеждать.
А в школе начались экзистенциальные теперь уже конфликты на одну из, наверно, ключевых для меня тем - «творчество или норма?» (на языке соционики - I или F?). Зло, которое тогда воплощалось для меня в лице забегавшего иногда в нашу школу Л. и оставшихся в нашей школе его приятелей, для меня имело вид вполне определенной, классически «скалозубовской» идеи - «фельдфебеля в Вольтеры дам!» Эта агрессивная тупость (дошедшая до того, что один человек, учившийся на класс выше, стрелял в меня из духового пистолета) не могла не вызывать у меня неприятие и весьма жесткую ответную неприязнь. Может быть, по тем временам было немного диким то, что я не скрывал того, что ручной труд и тому подобное я воспринимаю как обузу, от которой лучше держаться подальше, но это было совершенной правдой. Ничего не обьединяло меня с одноклассниками и по части эстетических вкусов - не нравились мне тогда ни «Модерн Токинг», ни тем более рок, а нравилась, как ни странно, Радмила Караклаич (а также, естественно, Пугачева и Леонтьев).
Основной же радостью жизни была ФМШ - мне нравилось все, что нам рассказывали, и теория относительности, и топология, и термодинамика. А еще я начал заниматься программированием на языке Бэйсик и писал программы, моделировавшие космические полеты (особенно концептуальной была программа, моделировавшая полет на фотонной ракете - естественно, моей целью было «долететь» до альфы Центавра). А еще я пытался провести безумный эксперимент - сделать электролиз воды с помощью батарейки от карманного фонарика (правда, электролиз у меня не получился). И тот факт, что именно тогда открыли высокотемпературную сверхпроводимость, убедил меня в том, что я смотрю на мир правильно. И, естественно, меня пригласили в летнюю ФМШ.
А экзистенциальным событием весны 1987 года был доклад о трансфинитных числах. Незадолго до этого в Томске создали научное общество учащихся, и в апреле провели первую конференцию. Так как о том, что я должен делать доклад, меня известили примерно за пять дней до срока, то я решил выбрать тему поэффектнее, и этой темой стали трансфинитные числа, которые я нашел в «Рассказах о множествах» Виленкина. Большая часть представленных в докладе идей и предположений были моими собственными догадками, и, как говорили, в сумме доклад смотрелся довольно безумно, но эффектно. Конечно, его критиковали, и дискуссии вокруг него были очень бурные (многие места были действительно сформулированы очень поспешно), но я до сих пор уверен, что для первого выступления этот доклад был очень хорош, а его идеи вполне можно было развивать и дальше (позже я узнал, что идеи об оперировании с бесконечно малыми и бесконечно большими числами лежат в основе целых направлений математики - например, так называемого нестандартного анализа).
Главным в последующих трех месяцах было ожидание поездки в ЛФМШ. Меня преследовали кошмары, что может случиться какая-то накладка - то я боялся, что мне не дадут медицинскую справку, то я боялся, что из-за болезней учителей, а также из-за того, что учебный год у нас «увенчался» кражей классного журнала, продлят учебный год (такие слухи у нас ходили, и, как мне потом рассказали, был случай, что одну мою знакомую не пустила в ЛФМШ администрация школы, посчитав производственную практику на заводе более важным делом), а еще угрозы были самые мифические (например, то, что вместо нашей ЛФМШ меня «по обмену» отправят в волгоградскую - тогда движение ФМШ испытывало очень большой подьем, и наши студенты действительно ездили в волгоградскую ФМШ поделиться опытом). А одним из самых позитивных событий была покупка программируемого микрокалькулятора, для которого я немедленно адаптировал программу, моделирующую полет на фотонной ракете, а также другие программы, в основном тоже посвященные космическим полетам. Видя, что я сильно переживаю из-за мифических угроз, родители решили попытаться мне помочь, но прием у них был неудачный - «снижение ценности»: они стали говорить, что ЛФМШ принципиально не отличается от среднего пионерлагеря, и что там должны быть: строгий режим дня с дневным сном, санитарные комиссии, хозяйственные работы, интенсивные занятия спортом, грубость и мат... В конечном счете, этим, а также назидательными беседами о «правде жизни» (они говорили, что неотьемлемой частью жизни будут вещи, которые мне явно не понравятся - домашний ремонт, обязательные сельскохозяйственные и строительные работы, которые тогда были в порядке вещей, придирки начальства, недостаток денег и т.д.) они окончательно меня дестабилизировали. В отчаянии я воскликнул: «Неужели в жизни нет ничего, кроме сенокосов, на которые надо ездить, водопроводов, которые ломаются, автомобилей, на которые надо копить деньги, и начальства, которое ругается?!»
И когда 3 августа я пришел в университет, чтобы ехать в ЛФМШ, и увидел списки приглашенных и нашел себя в них, я понял, что пересек какую-то невидимую границу.
А про ЛФМШ я рассказывал здесь: http://istanaro.livejournal.com/53042.html .
В этом рассказе я расскажу о самом трудном периоде моей жизни - 1985-87 годах. И катастрофа была знаковым событием этого периода.
Собственно, начальной точкой периода была городская олимпиада по математике в конце 1984 года: я пошел на олимпиаду и неожиданно для себя занял первое место, показав, как мне позже говорили, совершенно фантастический результат. Администрация школы очень обрадовалась (директор и завуч говорили потом: «Школу в первый раз похвалили!»), и естественно, я радовался тоже. Но через некоторое время оказалось, что не так все просто. Подошла к концу учебная четверть, и в классе устроили собрание по обсуждению поведения друг друга. И... насколько наша классная дама, а вслед за ней и ученики тоже превозносили тех из моих одноклассников, которые ходили в почетный караул к Вечному огню (я в почетный караул не ходил по банальной причине - не умею красиво маршировать), настолько вдруг все набросились на меня! Конечно, поводы для придирок были (а у кого их не было? Где-то, бывало, и отвечал одноклассникам грубо), но именно мне, и никому больше, устроили сеанс публичного «побивания камнями» - как если бы я был одним из худших учеников. Мне вспомнили все мелкие прегрешения, которые прощали участникам почетного караула, да и не только им, и мифическое «зазнайство» (о эта вечная претензия к тем, кто выделяется!), и то, что я не следил за оборачиванием учебников... Я негодовал - про победу на олимпиаде никто и не вспомнил! Хуже всего было то, что не поддержали меня и родители, добавив к упрекам одноклассников то, что у меня «барство», и что я похож на Людмилу (их хорошую знакомую, детского врача по профессии, отличавшуюся тем, что она покупала себе дорогую одежду и ходила в рестораны).
В общем, в школе мне не нравилось. Отдушиной были уроки истории, которые вел совершенно великолепный учитель, звали его Валерий Анатольевич (увы, в 2007 году он умер), шахматный кружок, который вел он же, а также посещение Дворца Пионеров. А общение с одноклассниками, то пытавшимися приучить меня материться, то принуждавшими писать за них контрольные работы, было для меня наказанием. Ученики класса, который был старше нас на два года, меня били (причем нападали втроем-вчетвером). Правда, когда они же для куража предложили мне партию в шахматы, я их легко разгромил и почувствовал себя отомщенным. Я все время чувствовал себя «между двух огней» -- с одной стороны, хулиганы (которые еще и упрекали меня за то, что не отношусь к ним «по-доброму» и сильно деру нос, считая, что могу отстаивать перед учителями свою правоту и иногда отвечая им довольно резко), с другой - дисциплинарные накачки. Потом была еще одна довольно неприятная история - в нашем классе учился Ф., который вдруг перестал ходить в школу, потом нам сообщили, что он совершил преступление - угнал мотороллер, потом еще одно (кажется, хулиганство), и весной он совершил третье преступление - грабеж. Так как теперь Ф. уже исполнилось 14 лет, его арестовали. И у нас в классе устроили собрание, на котором мы должны были дать оценку Ф. Все говорили, что Ф. надо простить, но я был против этого - и потому, что на мой взгляд Ф. был очень злым, и потому, что одно преступление еще можно списать на случайность, но три! Когда провели голосование, все, кроме меня, голосовали за то, чтобы простить Ф., только я был против. Естественно, мне было сильно не по себе, и когда Ф. выпустили из тюрьмы, дав ему два года условно, одноклассники злорадствовали, что Ф. мне отомстит, а мне по ночам снились кошмары, в которых он бросал в меня топор, но я ухитрялся поймать топор рукой. А через год Ф. совершил четвертое преступление...
Весной была городская олимпиада по физике, на которой я занял 2-е место. И сбор школьной пионерской организации, на котором мне к моему полнейшему удивлению вручили удостоверение пионера-инструктора с профилем... «организация бесед по атеизму». Так как я к тому моменту уже насмотрелся на совершенно глупые суеверия (как я понял позже, имеющие к христианству отношение примерно такое же, как графин к графине), мне эта идея очень понравилась (и до сих пор считаю, что опыт с этими беседами, а точнее с кружком, был для меня полезным - потому что суеверия, главным образом связанные со смертью, и околоцерковная ахинея, против которых я тогда и боролся - а я занимался именно разоблачением суеверий -- христианству только мешают).
С двумя четверками (по своим самым нелюбимым предметам - физкультуре и труду) я закончил 7-й класс, и мы с родителями поехали в Москву. Конечно же, в Москве мне очень понравилось.
Прошло лето, и я пошел в 8-й класс. Тут мои родители от одной из своих знакомых узнали, что в Томске есть ФМШ, а кроме того, они уговорили меня записаться в заочную школу при мехмате МГУ - Малый мехмат. Правда, они время от времени упрекали меня за то, что я не занимаюсь систематически (может, просто не совпадали биоритмы, а может, я не выглядел серьезным), и до самого конца были уверены, что меня на Малый мехмат не примут, потому что считали, что я решил вступительное задание плохо.
И вот я записался в ФМШ. Но оказалось, что в вечерней ФМШ есть только 9-й и 10-й классы, и я понял, что мне придется ходить на занятия с классом старше меня на год. Впрочем, я возлагал на ФМШ огромные надежды - мне казалось, что мне там понравится.
А потом произошло первое событие в целой цепочке неприятных событий, «увенчавшейся» катастрофой. Сначала я получил первое задание Малого мехмата, и оказалось, что в нем большую часть составляет геометрия. «Вжиться» в геометрические теоремы на желаемом уровне у меня не получалось, в результате я решил только половину заданий. И родители, естественно, начали меня упрекать, что я занимаюсь как попало...
Я пошел в ФМШ. Чувствовал, что мне трудно (все-таки окружающие на год старше, и я никого не знал), правда, я всеми силами старался демонстрировать свои знания. Я удивил публику тем, что помнил 14 знаков числа е. Когда нам в первый раз предложили решить задачи - по геометрии!!! - я вышел к доске и решил, и вот тогда я понравился, естественно, со мной начали знакомиться. Я почувствовал, что меня приняли, и что мне вполне по силам решать эти задачи - может быть, с задачами Малого мехмата мне просто не очень повезло?.
Чуть позже, в октябре же, было фундаментальное событие - я познакомился с Анютой. Эта история была совершенно мистическая: вдруг мне захотелось оглянуться, и увидеть очень красивую девчонку, подойти к ней и... стоять, не решаясь заговорить, чтобы не сказать глупость. Так бы я и простоял, не сказав ни слова, но она заговорила первой: «Может, познакомимся? Меня зовут Анютка...» И мне это очень понравилось - в нашем классе не было ни одной Анюты. А потом я увидел, что у нее есть восхитительный хвостик, за который хотелось подержать, а какие у нее были глаза - большие, красивые, мистичные и очень добрые... И в последующем, приходя на занятия, я стремился подсесть к Анюте.
Примерно в то же время меня приняли в комсомол, и я набрал младшеклассников для проведения тех самых «бесед». Это сообщество, устроенное вполне в крапивинском духе (уважение друг друга, познание превыше всего, и - никаких дисциплинарных накачек!) я назвал Либерталией. На одну встречу собиралось до 20 человек! В общем, все шло вроде бы хорошо, за исключением мелких неприятностей. Например, меня против моей воли включили в команду на лыжный кросс, и я, естественно, никуда не пошел, из-за чего меня тоже ругали, хотя, казалось бы, любому, кто меня хоть немного знает, понятно, что включать меня в команду на лыжный кросс не более умно, чем, скажем, дать мне в руки скрипку и выставить на сцену городского концертного зала. Но в то время (может, только в нашей школе?) был какой-то священный трепет перед лыжами.
А через некоторое время пришло второе задание с Малого мехмата, и в нем опять было много задач по геометрии. И опять они шли у меня трудно, и снова я решил только половину. А главное - пришло время олимпиад.
Ну почему я был не в форме? Может, не хватило собранности, а может, везения (ведь я занимался не меньше, чем раньше). Но на олимпиаде по физике я решил только половину всех заданий, а на математике чуть больше. В результате я не занял призового места ни на одной из олимпиад, и родители принялись меня упрекать с большей силой и, увы, с большими основаниями... Единственное светлое следствие олимпиад состояло в том, что я снова встретил Лешу (Аллена) и позвал его в гости (говорили в основном о физических и математических красивостях), таким образом мы снова начали дружить.
И тогда я стал проводить над попытками решения задач подолгу... А с Либерталией начались трудности - очередное заседание попытались сорвать школьные хулиганы, колотившие в дверь и выкрикивавшие всякие гадости. А вскоре закончился 1985 год - с надеждой, что я все-таки выберусь из этого кризиса.
И я явно начал выходить из трудностей. Следующие два задания Малого мехмата я решил существенно лучше предыдущих. В ФМШ очень хорошо шли дела, и я ожидал, что меня пригласят в летнюю школу. Я провел несколько заседаний Либерталии - увы, с некоторых пор мне начал пакостить «высокопоставленный» одноклассник Л., он входил в совет дружины и приходил на наши заседания «для проверки», собственно, «проверки» никакой не было, а вел он себя по ходу всего этого просто по-свински, говоря гадости. Особое же удовольствие ему доставляло застукать меня на каком-нибудь мелком дисциплинарном нарушении и громко требовать наказания. Впрочем, я ему отомстил - так как он в своем антисемитизме хвалил даже фашистов, то я обвинил его в пропаганде фашизма. Зато когда у нас прошла аттестация (была тогда такая система оценки активности всех, кто учился - причем оценивалась активность не только учебная, но и вся остальная, вплоть до знакомства с искусством), на «отлично» аттестовали только меня, и я опять чувствовал себя отомщенным. Вдобавок, мне обещали, что в связи с Либерталией меня пригласят в «Орленок».
К тому же 17 марта в ФМШ была совершенно великолепная лекция по сверхнизким температурам (в ходе которой желающим лили на руку жидкий азот), и после лекции мне казалось, что, несмотря ни на что, дела идут замечательно, и все проблемы решатся. Хорошим был и следующий день, в который было классное комсомольское собрание, и меня в первый раз избрали в бюро класса. Но не знал, что уже назавтра меня ждет трагедия...
19 марта 1986 года я пошел в школу, надев лыжные ботинки и взяв с собой лыжи (первыми двумя уроками предполагалась злосчастная физкультура). Мы прождали учителя (довольно неприятную даму) не меньше 30 минут, и она так и не пришла (с физкультурой подобное бывало сплошь и рядом и, как говорят, не только в нашей школе, хоть этот предмет тогда и возвеличивали сверх необходимого). Тогда я решил уйти домой до начала третьего урока и забрать с собой лыжи. Я пошел вместе с одноклассниками, и мы решили вместе перейти дорогу недалеко от бабушкиного дома - в этом месте до сих пор переходят очень многие, хотя место там неприятное и опасное, близко от поворота. Но я чуть замедлился...
Неожиданно для меня -- сильный удар, адская боль. Меня оттаскивают на обочину, кто-то вызывает «Скорую» (мне сказали, что меня сбил военнослужащий - прапорщик, потом он встречался с моими родителями, предлагал им помощь, но они отказались), я спрашиваю, что со мной, мне говорят, что перелом обеих костей ноги (как потом оказалось, еще и открытый), и меня отвозят в больницу на Олега Кошевого, про которую говорили, что туда попадают именно жертвы несчастных случаев. Я в ужасе - мне говорят, что домой меня отпустят в лучшем случае через две недели. И меня поселили в палате, где у меня оказались сразу два пренеприятных соседа - обоим по 14 лет, оба уже совершили какие-то преступления и состояли на учете в детской комнате милиции, оба рассказывали похабные анекдоты и пытались приучить меня материться (правда, их попытки провалились), а один из них был еще и второгодником... Я слушал гадости, мучился от адских болей и плакал от отчаяния и беспомощности. Ну надо же было случиться этой катастрофе именно теперь, когда положение начало выправляться! Чувствовал я себя все эти две недели кошмарно, при попытке взглянуть на страницу печатного текста у меня немедленно начинало плыть в глазах. Я не мог двинуться с места, боялся даже повернуться, так как любое движение причиняло боли, а еще я боялся, что из-за случайного движения сдвинутся кости, и перелом срастется неправильно.
Потом оказалось, что перелом действительно срастается неправильно - через две недели новая операция, переставили и сложили кости заново. Еще через 10 дней наложили очень тяжелый гипс, и 14 апреля я вышел из больницы...
Дома было легче, но все равно очень горько - я понял, что все многообещающие планы на лето (и ЛФМШ, и «Орленок») пошли прахом. Из дома выходить без посторонней помощи я не мог. А главное, теперь, после сотрясения мозга, смогу ли я соображать и решать задачи так же, как и прежде?
Оказалось - смог. Родители попросили у знакомых учебник по матанализу для младших курсов, и я освоил дифференцирование и интегрирование в течение двух месяцев. Иногда ко мне приходили одноклассники, а раз в неделю меня навещала Елена из Дворца пионеров (Немезида, как я ее называл за то, что как-то она написала реферат о гипотетической звезде-спутнике Солнца под названием Немезида). И похоже, что именно она не дала мне скатиться в окончательную депрессию... Один раз навестил меня и Аллен, рассказав о том, как он побывал на республиканской олимпиаде, и мы с ним поговорили на странные темы, касаемые физики и математики (например, о том, что было бы, если бы фундаментальные константы изменились в 10 раз).
Так я промучился в гипсе ровно 100 дней. Потом разрезали гипс, я заново учился ходить, долго не мог спускаться по лестнице, не держась за перила. Иногда мы ездили на пляж, на берег реки, и я брал туда какой-нибудь задачник и долго решал задачи - олимпиадные и просто для поступающих в вузы. Постепенно я чувствовал, что справляться с задачами мне вполне по силам...
Потом начался учебный год... Первый день в школе было слегка не по себе от шума и толкучки (торжественные линейки), а потом я постепенно привык к тому, что вокруг много людей. К моей радости, Л. ушел из нашего класса в техникум (из которого его позже выгнали за неуспеваемость), и я почувствовал, что мне будет легче. Потом меня «довыбрали» на освободившееся место в комитет комсомола («в сенат», как я говорил), и мне это нравилось, а в октябре начались занятия в вечерней ФМШ, и я был очень рад, что на занятия ходит Лёша (Аллен), и Анюта, и мой приятель по астрономическому кружку - еще один Лёша (много позже прозванный Жераром).
А дома было трудно. Каждое воскресенье было для меня наказанием - родители то «выгуливали» меня, непременно заходя во все унылые, грязные овощные магазины, попадавшиеся на пути, а по пути проводя тоскливые назидательные беседы, сводившиеся к тому, что я обречен на беды, то заставляли заниматься дома спортом. К том же я почувствовал, что меня начали недолюбливать одноклассники - они стали упрекать меня в чрезмерной элитарности, договорившись до сравнения меня с Павлом Петровичем Кирсановым из «Отцов и детей», а на меня вдруг стали находить грустные мысли о том, что я совершил много ошибок (главной из них я считал то, что после победы на городской олимпиаде по математике я не сделал ничего, чтобы удержаться «на коне», а еще - то, что не прыгнул через класс: по правде говоря, главной причиной было то, что я думал, что если бы я прыгнул через класс, то я больше был бы на виду - а мне так этого хотелось!). Я завидовал приятелям по ФМШ, что они поехали в Алма-Ату, и я ощущал какой-то вселенский надрыв вокруг, мне казалось, что люди хотят сказать что-то важное, но не решаются, потому чтобоятся или стыдятся. В общем, насколько мне нравилось в ФМШ (особенно меня впечатляло то, что я могу видеть Анюту - и однажды ее подруги прислали мне записку, в которой значилось: «Ты Аньку Шмойлову Любишь?», и я решил, что лучше всего ответить просто: «А вы как думаете?»), настолько тягостно было с одноклассниками (все откровеннее начинавшими меня «потреблять», негодовавшими, если я писал им работу, не разжеванную до их уровня понимания, и не упускавшими момента предьявить мне какую-нибудь дисциплинарную претензию - их явно злило, что теперь мелкие дисциплинарные прегрешения мне откровенно прощались) и родителями, подавлявшими меня своим пессимизмом и вечным ожиданием бед. Меня подавляло то, что они любили Жванецкого, которого я тогда считал исключительно чернушным автором, потому что он повергал меня в тоску, говоря о том, как все плохо.
Пиковым моментом было то, что прошли две городские олимпиады - по физике и по математике. На обеих я занял вторые места (хотя на математической олимпиаде три задания из пяти были по геометрии), уступив только успевшему уже побывать на всесоюзной олимпиаде А. Сибирякову, и таким образом я понял, что полностью восстановил свои силы!!! Итак, невероятно трудный 1986 год закончился в светлых тонах, оказавшись похожим больше всего на прелюдию к «Эгмонту» Бетховена.
Начался 1987 год. Прошли зимние сборы ФМШ, на которых я в первый раз подружился с людьми из других городов (главным образом из Павлодара) и областная олимпиада - пусть я выступил на ней не так удачно (примерно 8-9 места и по физике, и по математике), скорее всего, оттого, что перед этим слишком сильно выложился на городской, но это было уже неважно, а важным было понимание, что мои силы восстановлены, и мне по силам побеждать.
А в школе начались экзистенциальные теперь уже конфликты на одну из, наверно, ключевых для меня тем - «творчество или норма?» (на языке соционики - I или F?). Зло, которое тогда воплощалось для меня в лице забегавшего иногда в нашу школу Л. и оставшихся в нашей школе его приятелей, для меня имело вид вполне определенной, классически «скалозубовской» идеи - «фельдфебеля в Вольтеры дам!» Эта агрессивная тупость (дошедшая до того, что один человек, учившийся на класс выше, стрелял в меня из духового пистолета) не могла не вызывать у меня неприятие и весьма жесткую ответную неприязнь. Может быть, по тем временам было немного диким то, что я не скрывал того, что ручной труд и тому подобное я воспринимаю как обузу, от которой лучше держаться подальше, но это было совершенной правдой. Ничего не обьединяло меня с одноклассниками и по части эстетических вкусов - не нравились мне тогда ни «Модерн Токинг», ни тем более рок, а нравилась, как ни странно, Радмила Караклаич (а также, естественно, Пугачева и Леонтьев).
Основной же радостью жизни была ФМШ - мне нравилось все, что нам рассказывали, и теория относительности, и топология, и термодинамика. А еще я начал заниматься программированием на языке Бэйсик и писал программы, моделировавшие космические полеты (особенно концептуальной была программа, моделировавшая полет на фотонной ракете - естественно, моей целью было «долететь» до альфы Центавра). А еще я пытался провести безумный эксперимент - сделать электролиз воды с помощью батарейки от карманного фонарика (правда, электролиз у меня не получился). И тот факт, что именно тогда открыли высокотемпературную сверхпроводимость, убедил меня в том, что я смотрю на мир правильно. И, естественно, меня пригласили в летнюю ФМШ.
А экзистенциальным событием весны 1987 года был доклад о трансфинитных числах. Незадолго до этого в Томске создали научное общество учащихся, и в апреле провели первую конференцию. Так как о том, что я должен делать доклад, меня известили примерно за пять дней до срока, то я решил выбрать тему поэффектнее, и этой темой стали трансфинитные числа, которые я нашел в «Рассказах о множествах» Виленкина. Большая часть представленных в докладе идей и предположений были моими собственными догадками, и, как говорили, в сумме доклад смотрелся довольно безумно, но эффектно. Конечно, его критиковали, и дискуссии вокруг него были очень бурные (многие места были действительно сформулированы очень поспешно), но я до сих пор уверен, что для первого выступления этот доклад был очень хорош, а его идеи вполне можно было развивать и дальше (позже я узнал, что идеи об оперировании с бесконечно малыми и бесконечно большими числами лежат в основе целых направлений математики - например, так называемого нестандартного анализа).
Главным в последующих трех месяцах было ожидание поездки в ЛФМШ. Меня преследовали кошмары, что может случиться какая-то накладка - то я боялся, что мне не дадут медицинскую справку, то я боялся, что из-за болезней учителей, а также из-за того, что учебный год у нас «увенчался» кражей классного журнала, продлят учебный год (такие слухи у нас ходили, и, как мне потом рассказали, был случай, что одну мою знакомую не пустила в ЛФМШ администрация школы, посчитав производственную практику на заводе более важным делом), а еще угрозы были самые мифические (например, то, что вместо нашей ЛФМШ меня «по обмену» отправят в волгоградскую - тогда движение ФМШ испытывало очень большой подьем, и наши студенты действительно ездили в волгоградскую ФМШ поделиться опытом). А одним из самых позитивных событий была покупка программируемого микрокалькулятора, для которого я немедленно адаптировал программу, моделирующую полет на фотонной ракете, а также другие программы, в основном тоже посвященные космическим полетам. Видя, что я сильно переживаю из-за мифических угроз, родители решили попытаться мне помочь, но прием у них был неудачный - «снижение ценности»: они стали говорить, что ЛФМШ принципиально не отличается от среднего пионерлагеря, и что там должны быть: строгий режим дня с дневным сном, санитарные комиссии, хозяйственные работы, интенсивные занятия спортом, грубость и мат... В конечном счете, этим, а также назидательными беседами о «правде жизни» (они говорили, что неотьемлемой частью жизни будут вещи, которые мне явно не понравятся - домашний ремонт, обязательные сельскохозяйственные и строительные работы, которые тогда были в порядке вещей, придирки начальства, недостаток денег и т.д.) они окончательно меня дестабилизировали. В отчаянии я воскликнул: «Неужели в жизни нет ничего, кроме сенокосов, на которые надо ездить, водопроводов, которые ломаются, автомобилей, на которые надо копить деньги, и начальства, которое ругается?!»
И когда 3 августа я пришел в университет, чтобы ехать в ЛФМШ, и увидел списки приглашенных и нашел себя в них, я понял, что пересек какую-то невидимую границу.
А про ЛФМШ я рассказывал здесь: http://istanaro.livejournal.com/53042.html .