иосиф бальзамо
Оригинал взят у lemuel55 в иосиф бальзамо
Прозаические писания Кузмина иногда вздорны и манерны, но как правило неглупы; в них что-то есть; и потом, он умеет нарисовать картину.
В числе пациентов Калиостро был бесноватый, Василий Желугин, которого родственники посадили на цепь, так как он всех бил смертным боем, уверяя, что он - Бог Саваоф. Жил он где-то на Васильевском острове. Первый раз, когда графа ввели к больному, тот зарычал на него и бросил глиняной чашкой, в которой давали ему еду. Чашка разбилась о стену, а Калиостро, быстро подойдя к бесноватому, так сильно ударил его по щеке, что тот свалился на пол, потом, вскочив, забормотал:
- Что это такое? Зачем он дерется? Уберите его сейчас же.
Вторая оплеуха опять свалила его с ног.
- Да что же такое? Что он все дерется?
Калиостро схватил его за волосы и еще раз повалил.
- Да кто есть-то?
- Я? Марс.
- Марс?
- Да, Марс.
- С Марсова поля? А я Бог Саваоф.
Калиостро опять его ударил.
- Да ты не дерись, а давай говорить толком.
- Кто это? - спросил граф, указывая больному на его родственников.
- Мои рабы.
- А я кто?
- Дурак.
Опять оплеуха. Больной был бос, в одной рубахе и подштанниках, так что можно было опасаться, что он зашибется, но Калиостро имел свой план.
- Кто я?
- Марс с Марсова поля.
- Поедем кататься.
- А ты меня бить не будешь?
- Не буду.
- То-то, а то ведь я рассержусь.
У графа были заготовлены две лодки. В одну он сел с больным, который не хотел ни за что одеваться и был поверх белья укутан в бараний тулуп, в другой поместились слуги для ожидаемого графом случая. Доехав до середины Невы, Калиостро вдруг схватил бесноватого и хотел бросить его в воду, зная, что неожиданный испуг и купанье приносят пользу при подобных болезнях, но Василий Желугин оказался очень сильным и достаточно сообразительным. Он так крепко вцепился в своего спасителя, что они вместе бухнули в Неву. Калиостро кое-как освободился от цепких рук безумного и выплыл, отдуваясь, а Желугина выловили баграми, посадили в другую лодку и укутали шубой. Гребцы изо всей силы загребли к берегу, где уже собралась целая толпа, глазевшая на странное зрелище. Больной стучал зубами и твердил:
- Какой сердитый, вот так сердитый! Чего же сердиться-то? Я не Бог, не Бог, не Бог, ей-богу, не Бог. Я Васька Желугин, вот кто я такой! А вы и не знали.
- А это кто? - спросил граф на берегу, указывая на родителей Желугина.
- Папаша и мамаша! - ответил тот, ухмыляясь.
- Вы можете его взять домой, рассудок к нему вернулся, - молвил Калиостро.
Граф, желая отереть воду, струившуюся по его лицу, сунул руку в карман и не нащупал там табакерки, подаренной ему Государыней.
Васька, видя озабоченное лицо Калиостро, засмеялся.
- Табакерочку ищете? А я ее подобрал! - И откуда-то, как фокусник, вытащил золотую коробочку.
- Где же ты ее подобрал?
- У вашей милости в кармане и подобрал.
Граф обвел глазами присутствующих и молвил:
- Рассудок к несчастному вернулся.
- Понятно вернулся, раз табакерку своровал! - раздались голоса.
Тут ударила пушка с крепости. Больной закрестился, залопотал: "Не Бог, не Бог!" - и хотел выскочить из шубы и пуститься бежать в мокром белье, но его удержали. На набережной был и асессор Исленев, и жена его; оба находились в сильном возбуждении, и асессор казался пьяным. Калиостро хотел было ехать домой переодеться, так как, не рассчитывая сам на ванну, не захватил с собою перемены платья, как вдруг к месту происшествия подкатила открытая коляска, в которой важно сидела Лоренца, а рядом нахмуренный Потемкин. Лоренца выскочила к мужу и стала его расспрашивать, но снова толпа шарахнулась, расступилась, и глазам всех предстала Императрица с маленьким зонтиком и лорнетом у глаз. Коляска Государыни остановилась почти у самого тротуара. Обозрев мокрого Калиостро, разряженную Лоренцу, смущенного Потемкина, мокрого же в одном белье из-под шубы Желугина и прочих, Екатерина улыбнулась и промолвила:
- Да тут все знакомые! Я думала, наводнение, а это граф чудесит. Но что это за люди?
- Я не Бог, я не Бог, я Васька Желугин! - затараторил излечившийся, пытаясь выскочить из своего тулупа.
- Что это за шут? Юродивый?
Екатерина нахмурилась.
- Разумейте языцы! - гнусаво и очень громко возгласил асессор и ударил себя в грудь. - Целитель и спаситель, граф Калоша, благодетель! - он тянулся поцеловать у Калиостро руку, жена его тянула за полу, ваточный картуз свалился, а за ним растянулся и сам асессор.
- Он пьян! - сказала Императрица. - Убрать, пусть проспится.
- Матушка, Государыня, десять лет ходил с раком!.. - завопил было Исленев, но его подняли, уволокли.
- А кто же эта дама? - дальше спрашивала Екатерина, снова поднимая лорнет, который она опустила на время выступления Желугина и Исленева.
- Моя супруга, графиня Калиостро.
Лоренца присела чуть не до земли. Императрица долго смотрела на нее и на Потемкина, наконец, молвила:
- Я и не знала, что графиня так хороша.
- Для меня хороша, она мне жена.
- Ну, я думаю, что графиня и не для одного графа хороша! - сказала Государыня и дала знак трогать, но, обернувшись, еще добавила: - Что это, граф, я слышала вздор какой-то. Думаю, что враки. Ведь ты же полковник испанской службы, а Нормандес уверяет, что нет у них в списках полковника Калиостро. Путает, наверно. Ну, будь здоров, не простудись.
Дела Калиостро пошли все хуже. Императрица стала к нему заметно холодна, с нею вместе и двор не так стал относиться к графу. Доктора с Роджерсоном во главе заволновались и стали распускать всякие сплетни про своего конкурента. Говорили, что он излечивает только нервозных субъектов или мигрени. Про ребенка, которого он вернул к жизни, уверяли, что тот был просто подменен другим. Барон Гейкинг и граф Герц злословили и острили насчет Калиостро во всех салонах. Сам Потемкин стал как-то неровен и не так часто беседовал с учителем, предпочитая почти открыто выставлять Лоренцу как свою любовницу. Это грозило скандалом. Кавалер Карберон, Мелиссино и другие друзья советовали Калиостро уехать, тем более что Адам Понинский зазывал графа в Польшу, а шведский король Густав тоже передавал свое приглашение, специально прислав в Петербург полковника Толля. Проборовшись с врачами почти год, Калиостро выехал из Петербурга в апреле 1780 года, причем полиции донесли, что граф выехал из всех застав. Везде его видели, и везде он оставил свою подпись. Куда он выехал с заплаканной Лоренцой, было неизвестно, но приехал он тем же апрелем в Варшаву.
Прозаические писания Кузмина иногда вздорны и манерны, но как правило неглупы; в них что-то есть; и потом, он умеет нарисовать картину.
В числе пациентов Калиостро был бесноватый, Василий Желугин, которого родственники посадили на цепь, так как он всех бил смертным боем, уверяя, что он - Бог Саваоф. Жил он где-то на Васильевском острове. Первый раз, когда графа ввели к больному, тот зарычал на него и бросил глиняной чашкой, в которой давали ему еду. Чашка разбилась о стену, а Калиостро, быстро подойдя к бесноватому, так сильно ударил его по щеке, что тот свалился на пол, потом, вскочив, забормотал:
- Что это такое? Зачем он дерется? Уберите его сейчас же.
Вторая оплеуха опять свалила его с ног.
- Да что же такое? Что он все дерется?
Калиостро схватил его за волосы и еще раз повалил.
- Да кто есть-то?
- Я? Марс.
- Марс?
- Да, Марс.
- С Марсова поля? А я Бог Саваоф.
Калиостро опять его ударил.
- Да ты не дерись, а давай говорить толком.
- Кто это? - спросил граф, указывая больному на его родственников.
- Мои рабы.
- А я кто?
- Дурак.
Опять оплеуха. Больной был бос, в одной рубахе и подштанниках, так что можно было опасаться, что он зашибется, но Калиостро имел свой план.
- Кто я?
- Марс с Марсова поля.
- Поедем кататься.
- А ты меня бить не будешь?
- Не буду.
- То-то, а то ведь я рассержусь.
У графа были заготовлены две лодки. В одну он сел с больным, который не хотел ни за что одеваться и был поверх белья укутан в бараний тулуп, в другой поместились слуги для ожидаемого графом случая. Доехав до середины Невы, Калиостро вдруг схватил бесноватого и хотел бросить его в воду, зная, что неожиданный испуг и купанье приносят пользу при подобных болезнях, но Василий Желугин оказался очень сильным и достаточно сообразительным. Он так крепко вцепился в своего спасителя, что они вместе бухнули в Неву. Калиостро кое-как освободился от цепких рук безумного и выплыл, отдуваясь, а Желугина выловили баграми, посадили в другую лодку и укутали шубой. Гребцы изо всей силы загребли к берегу, где уже собралась целая толпа, глазевшая на странное зрелище. Больной стучал зубами и твердил:
- Какой сердитый, вот так сердитый! Чего же сердиться-то? Я не Бог, не Бог, не Бог, ей-богу, не Бог. Я Васька Желугин, вот кто я такой! А вы и не знали.
- А это кто? - спросил граф на берегу, указывая на родителей Желугина.
- Папаша и мамаша! - ответил тот, ухмыляясь.
- Вы можете его взять домой, рассудок к нему вернулся, - молвил Калиостро.
Граф, желая отереть воду, струившуюся по его лицу, сунул руку в карман и не нащупал там табакерки, подаренной ему Государыней.
Васька, видя озабоченное лицо Калиостро, засмеялся.
- Табакерочку ищете? А я ее подобрал! - И откуда-то, как фокусник, вытащил золотую коробочку.
- Где же ты ее подобрал?
- У вашей милости в кармане и подобрал.
Граф обвел глазами присутствующих и молвил:
- Рассудок к несчастному вернулся.
- Понятно вернулся, раз табакерку своровал! - раздались голоса.
Тут ударила пушка с крепости. Больной закрестился, залопотал: "Не Бог, не Бог!" - и хотел выскочить из шубы и пуститься бежать в мокром белье, но его удержали. На набережной был и асессор Исленев, и жена его; оба находились в сильном возбуждении, и асессор казался пьяным. Калиостро хотел было ехать домой переодеться, так как, не рассчитывая сам на ванну, не захватил с собою перемены платья, как вдруг к месту происшествия подкатила открытая коляска, в которой важно сидела Лоренца, а рядом нахмуренный Потемкин. Лоренца выскочила к мужу и стала его расспрашивать, но снова толпа шарахнулась, расступилась, и глазам всех предстала Императрица с маленьким зонтиком и лорнетом у глаз. Коляска Государыни остановилась почти у самого тротуара. Обозрев мокрого Калиостро, разряженную Лоренцу, смущенного Потемкина, мокрого же в одном белье из-под шубы Желугина и прочих, Екатерина улыбнулась и промолвила:
- Да тут все знакомые! Я думала, наводнение, а это граф чудесит. Но что это за люди?
- Я не Бог, я не Бог, я Васька Желугин! - затараторил излечившийся, пытаясь выскочить из своего тулупа.
- Что это за шут? Юродивый?
Екатерина нахмурилась.
- Разумейте языцы! - гнусаво и очень громко возгласил асессор и ударил себя в грудь. - Целитель и спаситель, граф Калоша, благодетель! - он тянулся поцеловать у Калиостро руку, жена его тянула за полу, ваточный картуз свалился, а за ним растянулся и сам асессор.
- Он пьян! - сказала Императрица. - Убрать, пусть проспится.
- Матушка, Государыня, десять лет ходил с раком!.. - завопил было Исленев, но его подняли, уволокли.
- А кто же эта дама? - дальше спрашивала Екатерина, снова поднимая лорнет, который она опустила на время выступления Желугина и Исленева.
- Моя супруга, графиня Калиостро.
Лоренца присела чуть не до земли. Императрица долго смотрела на нее и на Потемкина, наконец, молвила:
- Я и не знала, что графиня так хороша.
- Для меня хороша, она мне жена.
- Ну, я думаю, что графиня и не для одного графа хороша! - сказала Государыня и дала знак трогать, но, обернувшись, еще добавила: - Что это, граф, я слышала вздор какой-то. Думаю, что враки. Ведь ты же полковник испанской службы, а Нормандес уверяет, что нет у них в списках полковника Калиостро. Путает, наверно. Ну, будь здоров, не простудись.
Дела Калиостро пошли все хуже. Императрица стала к нему заметно холодна, с нею вместе и двор не так стал относиться к графу. Доктора с Роджерсоном во главе заволновались и стали распускать всякие сплетни про своего конкурента. Говорили, что он излечивает только нервозных субъектов или мигрени. Про ребенка, которого он вернул к жизни, уверяли, что тот был просто подменен другим. Барон Гейкинг и граф Герц злословили и острили насчет Калиостро во всех салонах. Сам Потемкин стал как-то неровен и не так часто беседовал с учителем, предпочитая почти открыто выставлять Лоренцу как свою любовницу. Это грозило скандалом. Кавалер Карберон, Мелиссино и другие друзья советовали Калиостро уехать, тем более что Адам Понинский зазывал графа в Польшу, а шведский король Густав тоже передавал свое приглашение, специально прислав в Петербург полковника Толля. Проборовшись с врачами почти год, Калиостро выехал из Петербурга в апреле 1780 года, причем полиции донесли, что граф выехал из всех застав. Везде его видели, и везде он оставил свою подпись. Куда он выехал с заплаканной Лоренцой, было неизвестно, но приехал он тем же апрелем в Варшаву.