"Ландскнехты" 15
Оригинал взят у red_atomic_tank в "Ландскнехты" 15
Авангардный дозор из двух всадников проехал весьма приметное дерево. Когда-то, очень давно, молния ударила в старый дуб, развалив его на две половины громадным небесным топором. Однако могучий старик не умер. Наоборот, обе половины зеленели листвой. Раньше по Двум Братьям отмечали половину пройденного пути и устраивали привал. Впрочем, в этот раз никто отдыхать не собирался, обоз намеревался идти всю ночь.
- Соком древесным тянет, как на лесопилке... - пробормотал кто-то из обозных, шмыгнув носом.
-- Можа кто втихушку лесопильню и заделал? - подумал вслух один всадник, что неспешно трюхал впереди-слева от Абрафо. - Без пошлин и податей таскает себе деревяшку...
- Да не, рубанину то вывозить надо как-то, а как ты из леса вытащишь? И речки под боком нету А хорошо тянет, богато здесь деревьев порубили! Гляньте ка, что там впереди.
Сразу за приметным деревом, дорога делала очередной крутой поворот. Как только дозорные скрылись из виду, на телеге, что двигалась второй от начала, переглянулись два пеших охранника.
- Ну что, брат Курт, по-моему, самое время...
- Не вижу препятствиев, а равно и супротив показатиев, брат Мессер.
Курт кивнул и полез под тент, закрывающий груз. На свет появилось два тромблона. Возница, увидев оружие, округлил глаза, но и слова произнести не сумел - в шею ему воткнулся стилет из переточенного корабельного гвоздя. А мучительный стон заглушила грубая ладонь, заткнувшая рот.
Неожиданно над обозом пронесся топот и крики - возвращался передовой дозор, нещадно нахлестывая лошадей, словно сам дьявол за ними гнался. Но рассказать, что именно случилось впереди, они уже не успели.
Началось.
По ушам ударил пронзительный разбойничий свист - это сигналил Мессер. С хвоста обоза ответили не менее заливисто. И в тот же миг по всадникам, которые и понять не успели, что все это значит, ударили выстрелы. Тромблоны, коими были вооружены почти все сидящие на телегах, дальностью боя существенно проигрывали аркебузам конной части отряда. Но в упор, да еще и рубленным железом - косили конных, словно траву. Первый же залп, хоть вышел и не слаженным, выбил из седел почти всех.
Дозор, услышав выстрелы, поднял коней на дыбы, всадники закрутились на месте, как будто не могли выбрать, что страшнее - неведомое за поворотом или предательство обозных. Выбрать они не успели - из серо-сизого дыма, перемешанного с туманом, хлопнули пистолеты. Одному из всадников, что был одет побогаче, развалило череп, второму тяжелая пуля ударила в грудь...
- Извиняй, черный, больно много с тобой маеты, - возничий полез назад с ножом на изготовку. - Да ты не бойся, я тебя не больно...
Если долго расшатывать гвоздь, то он из любой доски выйдет. Именно этим Абрафо занимался последние часы. Поэтому возничий не договорил, получив цепью в висок. Будь цепь чуть длиннее, тут бы добряк и кончился, но он всего лишь свалился на дно телеги (эта, кроме пленника, везла только провиант в дорогу и потому уже наполовину опустела), изрыгая проклятия. Чернокожий бросился пантерой вслед, накинул короткую цепь на шею врага.
Обоз спутался, пришел в хаос. Кое-кто из конной охраны остался жив и спешил выровнять счет. Сговорившиеся предатели так же не собирались отказываться от добычи, которую уже запродали оптом. Какие-то телеги встали сразу, какие-то двигались и сталкивались с первыми. Лошади тоскливо ржали, хлопали выстрелы из припасенных пистолей. Кое-где уже звякнули клинки.
Звенья цепи глубоко врезались в горло. Человек хрипел, пучил глаза, одной рукой пытаясь отжать железную удавку, второй шарил по занозистым доскам в поисках оброненного ножа. Абрафо заорал, вжал всем весом. Хруст глотки мавр не услышал - слишком шумно было кругом. Да еще и поднимающийся туман глушил звуки, словно хлопковым пухом оборачивал.
Дрожа всем телом мавр привстал, оглянулся, прыгнул через облучок на примятую траву, щедро окропленную красным. Его шатнуло в сторону - все-таки побои не прошли даром. Устоял, чуть не наступив на лицо молодого всадника, придавленного убитой лошадью. Паренек тоже был мертв. Предательская картечь разворотила ему живот, смешав внутренности с грязью. Трясущимися руками Абрафо рванул на покойнике драный и засаленный до блеска колет, явно трофейный.
- Где, куда дел, паскудник? - лихорадочно бормотал мавр, словно мертвец мог ответить.
Время поджимало, судя по всему, изменившая часть охраны таки добивала прочих. Сейчас обратят внимание и на него... Теперь мавр не товар, но свидетель измены, за которую снимают шкуру, а после топят вопящий и кровоточащий огрызок человека в нужнике.
Однако самая нужная вещь, которую забрали при пленении - тот самый гнусный отрок и забрал - та, что дороже всего на свете, никак не находилась. Абрафо тихо взвыл от разочарования и злости.
А затем почувствовал легкое дуновение, как перышком по щеке махнули. Что-то едва слышно свистнуло, мелькнуло в темнеющем воздухе. И снова, чуть дальше. И снова, и снова. Затем чернокожий ощутил легкий укол в левое плечо - словно впился насекомый кровосос с родины. Вроде и не сильно, однако резко, будто раскаленным гвоздиком обожгли.
Абрафо смахнул невидимого москита, ощутив под пальцами не податливое тельце, но что-то похожее на большую занозу - твердое и тонкое. Не москит... Опять свист, в тело застреленного всадника ткнулась крохотная стрелка, затрепыхалась. Кончик стрелки был обмотан волоконцем, похожим на тончайшее лыко, намотанное будто пыж. Еще две такие же вонзились в тележный борт, чудом разминувшись с головой мавра. Абрафо в ужасе оглянулся. Но все вокруг скрывал густой туман. В непроглядной серости слышались крики, и они не сулили ничего хорошего. Мавр упал на колени, выдернул из ножен на поясе задушенного длинный боевой нож, похожий на польский корд - тоже из награбленного, видать, как и сальный колет. Слишком роскошное оружие и одежка для мелкого разбойничьего выродка. Снова огляделся.
Пока еще было светло, никто не удосужился зажечь потайные масляные лампы, что не заметны издалека. Сейчас же туман и вечерние сумерки накрыли и без того темную лесную тропу. Мелькали искаженные силуэты, похожие на рисунки грешников в аду великого пророка Исы. И слышалось ... странное. Это был не бой, но что-то иное. Скверное. Стоны умирающих, вопли ужаса. Странное шуршание, как от поступи очень легких ног в мягкой обувке средь высокой травы. Безжалостная резня слепых и беспомощных.
Не Она?.. Но кто же тогда убивал убийц?!
Что-то фыркнуло совсем рядом, как будто всхрапнул во сне обжора с пудом сала на брюхе. Нечто схожее Абрафо уже слышал на площадях Истанбула во время публичных казней - с таким звуком вырывается первая порция крови из чисто рассеченной артерии.
К воплям умирающих добавился топот бегущего человека. Трижды прокляв скованные руки, Абрафо поудобнее перехватил рукоять корда, обтянутую чем-то похожим на акулью кожу. Из тумана выбежал не враг. Не может быть опасным человек, чье лицо залито кровью, а до колен свисают петли кишок из вспоротого живота. Подранок пробежал, не разбирая дороги, мимо пленника. Запнулся о вытянувшийся на дороге труп, упал. В затылке тут же выросла уже знакомая стрелка. Раненный утробно взвыл, суча ногами.
Не став дожидаться, пока недобиток умрет, Абрафо припустил со всех ног подальше от истребляемого обоза. Деревья и кусты словно были в сговоре с теми, кто стрелял из тумана. Но Абрафо очень хотел жить, а страх, как известно, окрыляет. Кроме того, как ни странно, сил ему придало некое извращенное, неуместное облегчение.
"Не Она, не Она..." - билось в голове в такт ударам всполошенного сердца.
Впрочем уйти незаметно не вышло. Абрафо был не то, чтобы дороден, но и далеко не худ. Даже после долгого и не всегда сытого путешествия, он весил больше десяти батманов, то есть двести пятьдесят турецких фунтов, которые не намного легче фунтов европейских... После беглеца оставалась просека, как после матерого буйвола.
В мельтешении веток, хлещущих по лицу, мавр не ощутил укола второй стрелки, клюнувшей промеж лопаток. Он бежал и бежал, даже не слыша - чувствуя позади все тот же легкий топот невесомых ног. И еще странные, жуткие звуки, походившие на торопливое бормотание. Только вот язык мавру был неизвестен, а он говорил на пяти наречиях, и понимал худо-бедно еще столько же.
Кажется, оторвался от погони, убежал обратно, петляя широкими зигзагами, раз за разом пересекая извилистую Гадючку. Никто больше не топотал за спиной, не метал жуткие стрелки, слишком похожие на отравленные жала магрибских душегубов. Только вот силы в ногах не оставалось, руки слабели. И была то совсем не обычная усталость измученного человека. Абрафо упал сначала на колено, больно ударившись о корень. затем опустился на четвереньки. Судорога свела пальцы. впившиеся в землю, отдалась в спину и ноги, сведя икры до режущей боли и каменной твердости.
- Помогите, - прошептал мавр немеющими устами, понимая, что ему конец. - Помогите, кто-нибудь...
* * *
- И все-таки не пойму, что вас связывает... - Мирослав пыхнул любимой трубочкой, сощурился на ранее солнце.
Сказано было негромко, лишь для ушей Гюнтера. Капитан ухмыльнулся.
- Надо же, оказывается и Мирослав чего-то не знает, - столь же негромко ответил ландскнехт. - Весь Дечин который год ломает голову, где ты обучался запретным наукам, а ты...
Капитан и первый сержант выехали чуть вперед, наособицу от отряда, однако не обгоняя дозорных. Так можно было общаться по делу и не без лишних ушей.
- А я не чернокнижник, я ... - Мирослав замолк на полуслове, сообразив, что это не первый и пожалуй даже не сотый повтор старого разговора, заезженного, как тракт у борделя Мамаши Кураж. И в отличие от борделя, не приведет даже к похмелью.
Гюнтер снова хмыкнул, явно наслаждаясь моментом. И в самом деле было отчего гордиться собой: мало кому удавалось поставить в тупик скользкого, как намыленный уж, следопыта. Мирослав оглянулся через плечо на Кристину, что ехала немного позади, не вмешиваясь в совещание командиров. Верный штуцер с запальным шнуром поперек седла, пистолетные кобуры расстегнуты. Волосы скрыты под платком, завязанным в узел на затылке. Казалось, три года, что минули со дня памятной встречи в Челяковицах, промелькнули тремя днями, не оставив на валькирии ни единого следа.
- Нет, в самом деле, - настойчиво, хотя и без особой надежды, вопросил сержант. - Со стороны, если смотреть зорким глазом, полюбовники - на привалах под одним плащом ложитесь. Из одной миски едите, в бою спина к спине становитесь. Она тебе доверяет безоглядно, а ты ей. Но вот...
- Чего? - Гюнтер, судя по ухмылке, с трудом удерживался, чтобы не заржать самым непристойным образом. Поэтому выпрямился в седле и постарался принять вид самый боевитый и грозный. Чтобы никто не догадался, какие фривольные беседы ведут два главных человека Ловчего Отряда.
Мирослав украдкой оглянулся, не видит ли кто, торопливо засопел люлькой, укрываясь за густыми клубами ядреного дыма.
- Ну... это... Я-то ведь человек старых правил. Но это, ну там, в таверне, - решился сержант. - Я еще понимаю, подручный кузнеца, тот молотобоец рыжий. Хоть содомские игрища мне не с руки, не магометанин ведь, но даже я понимаю, что мальчишка дивно пригож и хорош. Понятно, что наша девчонка на него глаз положила и ... э-э-э... не только глаз. Да. Однако...
Он закашлялся, заперхал и нагнал еще больше дыма, так что даже привычный к табаку Швальбе замахал рукой, отгоняя едкие клубы.
- А что ж такое случилось? - самым невинным образом вопросил Гюнтер с постной миной, более подходящей скорее отцу Лукасу. Тот был главным экзекутором Ордена и за глаза именовался исключительно Сушеный Вобл (только шепотом и строго по ветру, дабы, упаси Господь, не долетело).
Мирослав махнул в сердцах трубкой.
- Служанка, Гюнтер, служанка! - возопил он трагическим шепотом. - Черт побери, я чувствую себя как при дворе французского короля! Не дай Бог дойдет до Вобла, он же нас скопом объявит еретиками и содомитами! Мне-то к воплям святых отцов не привыкать, но вы-то...
- Как же так, учитель? - с мягким укором вздохнул Гюнтер. - Мир, ну в самом-то деле, глянь в корень. Мы же не душегубы какие, мы слуги Господа или где? И как совершенно справедливо говорит отец Йожин, должны нести в народ не только лишь кару Божью, но и слово Его. Кристина узрела легкомысленное создание, которое в наивном распутстве своем губило бессмертную душу среди пошлого мужицкого сословия. Всенощным бдением, совместным чтением святой Книги и личным примером, Кристина наставляла заблудшую овечку на путь истинный. Так Лукасу и скажем.
- Овечка... - снова закашлялся Мирослав. - Всенощное чтение Библии, значит... Всю ночь, да. Точно, что заблудшая. Вавилонянка позавидовала бы!
- Ага, - Гюнтер уж не выдержал и заржал в голос.
- Тьфу на тебя три раза, - в сердцах ругнулся Мирослав, - но это же...
- Ну а ежели серьезно, - упредил капитан начинавшуюся бурю. - Давай баш на баш.
- Излагай.
- Ты расскажи, откуда родом и где разным своим фокусам научился. Побожишься на кресте и крови, что говоришь чистейшую правду, а не вкручиваешь нам хитрую брехню. А я расскажу, конечно, только для твоих ушей, откуда Кристина и какими вервиями нас запутало.
- Хммм... - задумался Мирослав. - Предложение интересное, врать не буду. Но прям так вот, с наскоку... Подумать надо.
- Подумай, - усмехнулся Швальбе. - Как надумаешь, скажи... А день-то какой сегодня пригожий будет!
- Это точно, - согласился Мирослав.
День и в самом деле обещал стать отменным. Солнечным, но без обжигающей жары, что нередка в июле. С легким ветерком, который приносит умеренную прохладу, однако не забирается под одежку вредоносными сквозняками.
- Еще бы этот мерзопакостный тракт за спиной оставить, - искренне пожелал сержант. - Истинно Гадючий...
- Не нравится он тебе, - уточнил Гюнтер.
- Не нравится. Слишком...
Мирослав задумался, прикрыв глаза и мерно покачиваясь в седле. Швальбе терпеливо ждал.
- Слишком здесь крови много пролилось, - глухо вымолвил ведьмак. - С перебором...
- А это что такое? - спросил в никуда Швальбе, приподнимаясь на стременах. - Кажись, дозорные кого-то тащат...
Авангардный дозор из двух всадников проехал весьма приметное дерево. Когда-то, очень давно, молния ударила в старый дуб, развалив его на две половины громадным небесным топором. Однако могучий старик не умер. Наоборот, обе половины зеленели листвой. Раньше по Двум Братьям отмечали половину пройденного пути и устраивали привал. Впрочем, в этот раз никто отдыхать не собирался, обоз намеревался идти всю ночь.
- Соком древесным тянет, как на лесопилке... - пробормотал кто-то из обозных, шмыгнув носом.
-- Можа кто втихушку лесопильню и заделал? - подумал вслух один всадник, что неспешно трюхал впереди-слева от Абрафо. - Без пошлин и податей таскает себе деревяшку...
- Да не, рубанину то вывозить надо как-то, а как ты из леса вытащишь? И речки под боком нету А хорошо тянет, богато здесь деревьев порубили! Гляньте ка, что там впереди.
Сразу за приметным деревом, дорога делала очередной крутой поворот. Как только дозорные скрылись из виду, на телеге, что двигалась второй от начала, переглянулись два пеших охранника.
- Ну что, брат Курт, по-моему, самое время...
- Не вижу препятствиев, а равно и супротив показатиев, брат Мессер.
Курт кивнул и полез под тент, закрывающий груз. На свет появилось два тромблона. Возница, увидев оружие, округлил глаза, но и слова произнести не сумел - в шею ему воткнулся стилет из переточенного корабельного гвоздя. А мучительный стон заглушила грубая ладонь, заткнувшая рот.
Неожиданно над обозом пронесся топот и крики - возвращался передовой дозор, нещадно нахлестывая лошадей, словно сам дьявол за ними гнался. Но рассказать, что именно случилось впереди, они уже не успели.
Началось.
По ушам ударил пронзительный разбойничий свист - это сигналил Мессер. С хвоста обоза ответили не менее заливисто. И в тот же миг по всадникам, которые и понять не успели, что все это значит, ударили выстрелы. Тромблоны, коими были вооружены почти все сидящие на телегах, дальностью боя существенно проигрывали аркебузам конной части отряда. Но в упор, да еще и рубленным железом - косили конных, словно траву. Первый же залп, хоть вышел и не слаженным, выбил из седел почти всех.
Дозор, услышав выстрелы, поднял коней на дыбы, всадники закрутились на месте, как будто не могли выбрать, что страшнее - неведомое за поворотом или предательство обозных. Выбрать они не успели - из серо-сизого дыма, перемешанного с туманом, хлопнули пистолеты. Одному из всадников, что был одет побогаче, развалило череп, второму тяжелая пуля ударила в грудь...
- Извиняй, черный, больно много с тобой маеты, - возничий полез назад с ножом на изготовку. - Да ты не бойся, я тебя не больно...
Если долго расшатывать гвоздь, то он из любой доски выйдет. Именно этим Абрафо занимался последние часы. Поэтому возничий не договорил, получив цепью в висок. Будь цепь чуть длиннее, тут бы добряк и кончился, но он всего лишь свалился на дно телеги (эта, кроме пленника, везла только провиант в дорогу и потому уже наполовину опустела), изрыгая проклятия. Чернокожий бросился пантерой вслед, накинул короткую цепь на шею врага.
Обоз спутался, пришел в хаос. Кое-кто из конной охраны остался жив и спешил выровнять счет. Сговорившиеся предатели так же не собирались отказываться от добычи, которую уже запродали оптом. Какие-то телеги встали сразу, какие-то двигались и сталкивались с первыми. Лошади тоскливо ржали, хлопали выстрелы из припасенных пистолей. Кое-где уже звякнули клинки.
Звенья цепи глубоко врезались в горло. Человек хрипел, пучил глаза, одной рукой пытаясь отжать железную удавку, второй шарил по занозистым доскам в поисках оброненного ножа. Абрафо заорал, вжал всем весом. Хруст глотки мавр не услышал - слишком шумно было кругом. Да еще и поднимающийся туман глушил звуки, словно хлопковым пухом оборачивал.
Дрожа всем телом мавр привстал, оглянулся, прыгнул через облучок на примятую траву, щедро окропленную красным. Его шатнуло в сторону - все-таки побои не прошли даром. Устоял, чуть не наступив на лицо молодого всадника, придавленного убитой лошадью. Паренек тоже был мертв. Предательская картечь разворотила ему живот, смешав внутренности с грязью. Трясущимися руками Абрафо рванул на покойнике драный и засаленный до блеска колет, явно трофейный.
- Где, куда дел, паскудник? - лихорадочно бормотал мавр, словно мертвец мог ответить.
Время поджимало, судя по всему, изменившая часть охраны таки добивала прочих. Сейчас обратят внимание и на него... Теперь мавр не товар, но свидетель измены, за которую снимают шкуру, а после топят вопящий и кровоточащий огрызок человека в нужнике.
Однако самая нужная вещь, которую забрали при пленении - тот самый гнусный отрок и забрал - та, что дороже всего на свете, никак не находилась. Абрафо тихо взвыл от разочарования и злости.
А затем почувствовал легкое дуновение, как перышком по щеке махнули. Что-то едва слышно свистнуло, мелькнуло в темнеющем воздухе. И снова, чуть дальше. И снова, и снова. Затем чернокожий ощутил легкий укол в левое плечо - словно впился насекомый кровосос с родины. Вроде и не сильно, однако резко, будто раскаленным гвоздиком обожгли.
Абрафо смахнул невидимого москита, ощутив под пальцами не податливое тельце, но что-то похожее на большую занозу - твердое и тонкое. Не москит... Опять свист, в тело застреленного всадника ткнулась крохотная стрелка, затрепыхалась. Кончик стрелки был обмотан волоконцем, похожим на тончайшее лыко, намотанное будто пыж. Еще две такие же вонзились в тележный борт, чудом разминувшись с головой мавра. Абрафо в ужасе оглянулся. Но все вокруг скрывал густой туман. В непроглядной серости слышались крики, и они не сулили ничего хорошего. Мавр упал на колени, выдернул из ножен на поясе задушенного длинный боевой нож, похожий на польский корд - тоже из награбленного, видать, как и сальный колет. Слишком роскошное оружие и одежка для мелкого разбойничьего выродка. Снова огляделся.
Пока еще было светло, никто не удосужился зажечь потайные масляные лампы, что не заметны издалека. Сейчас же туман и вечерние сумерки накрыли и без того темную лесную тропу. Мелькали искаженные силуэты, похожие на рисунки грешников в аду великого пророка Исы. И слышалось ... странное. Это был не бой, но что-то иное. Скверное. Стоны умирающих, вопли ужаса. Странное шуршание, как от поступи очень легких ног в мягкой обувке средь высокой травы. Безжалостная резня слепых и беспомощных.
Не Она?.. Но кто же тогда убивал убийц?!
Что-то фыркнуло совсем рядом, как будто всхрапнул во сне обжора с пудом сала на брюхе. Нечто схожее Абрафо уже слышал на площадях Истанбула во время публичных казней - с таким звуком вырывается первая порция крови из чисто рассеченной артерии.
К воплям умирающих добавился топот бегущего человека. Трижды прокляв скованные руки, Абрафо поудобнее перехватил рукоять корда, обтянутую чем-то похожим на акулью кожу. Из тумана выбежал не враг. Не может быть опасным человек, чье лицо залито кровью, а до колен свисают петли кишок из вспоротого живота. Подранок пробежал, не разбирая дороги, мимо пленника. Запнулся о вытянувшийся на дороге труп, упал. В затылке тут же выросла уже знакомая стрелка. Раненный утробно взвыл, суча ногами.
Не став дожидаться, пока недобиток умрет, Абрафо припустил со всех ног подальше от истребляемого обоза. Деревья и кусты словно были в сговоре с теми, кто стрелял из тумана. Но Абрафо очень хотел жить, а страх, как известно, окрыляет. Кроме того, как ни странно, сил ему придало некое извращенное, неуместное облегчение.
"Не Она, не Она..." - билось в голове в такт ударам всполошенного сердца.
Впрочем уйти незаметно не вышло. Абрафо был не то, чтобы дороден, но и далеко не худ. Даже после долгого и не всегда сытого путешествия, он весил больше десяти батманов, то есть двести пятьдесят турецких фунтов, которые не намного легче фунтов европейских... После беглеца оставалась просека, как после матерого буйвола.
В мельтешении веток, хлещущих по лицу, мавр не ощутил укола второй стрелки, клюнувшей промеж лопаток. Он бежал и бежал, даже не слыша - чувствуя позади все тот же легкий топот невесомых ног. И еще странные, жуткие звуки, походившие на торопливое бормотание. Только вот язык мавру был неизвестен, а он говорил на пяти наречиях, и понимал худо-бедно еще столько же.
Кажется, оторвался от погони, убежал обратно, петляя широкими зигзагами, раз за разом пересекая извилистую Гадючку. Никто больше не топотал за спиной, не метал жуткие стрелки, слишком похожие на отравленные жала магрибских душегубов. Только вот силы в ногах не оставалось, руки слабели. И была то совсем не обычная усталость измученного человека. Абрафо упал сначала на колено, больно ударившись о корень. затем опустился на четвереньки. Судорога свела пальцы. впившиеся в землю, отдалась в спину и ноги, сведя икры до режущей боли и каменной твердости.
- Помогите, - прошептал мавр немеющими устами, понимая, что ему конец. - Помогите, кто-нибудь...
* * *
- И все-таки не пойму, что вас связывает... - Мирослав пыхнул любимой трубочкой, сощурился на ранее солнце.
Сказано было негромко, лишь для ушей Гюнтера. Капитан ухмыльнулся.
- Надо же, оказывается и Мирослав чего-то не знает, - столь же негромко ответил ландскнехт. - Весь Дечин который год ломает голову, где ты обучался запретным наукам, а ты...
Капитан и первый сержант выехали чуть вперед, наособицу от отряда, однако не обгоняя дозорных. Так можно было общаться по делу и не без лишних ушей.
- А я не чернокнижник, я ... - Мирослав замолк на полуслове, сообразив, что это не первый и пожалуй даже не сотый повтор старого разговора, заезженного, как тракт у борделя Мамаши Кураж. И в отличие от борделя, не приведет даже к похмелью.
Гюнтер снова хмыкнул, явно наслаждаясь моментом. И в самом деле было отчего гордиться собой: мало кому удавалось поставить в тупик скользкого, как намыленный уж, следопыта. Мирослав оглянулся через плечо на Кристину, что ехала немного позади, не вмешиваясь в совещание командиров. Верный штуцер с запальным шнуром поперек седла, пистолетные кобуры расстегнуты. Волосы скрыты под платком, завязанным в узел на затылке. Казалось, три года, что минули со дня памятной встречи в Челяковицах, промелькнули тремя днями, не оставив на валькирии ни единого следа.
- Нет, в самом деле, - настойчиво, хотя и без особой надежды, вопросил сержант. - Со стороны, если смотреть зорким глазом, полюбовники - на привалах под одним плащом ложитесь. Из одной миски едите, в бою спина к спине становитесь. Она тебе доверяет безоглядно, а ты ей. Но вот...
- Чего? - Гюнтер, судя по ухмылке, с трудом удерживался, чтобы не заржать самым непристойным образом. Поэтому выпрямился в седле и постарался принять вид самый боевитый и грозный. Чтобы никто не догадался, какие фривольные беседы ведут два главных человека Ловчего Отряда.
Мирослав украдкой оглянулся, не видит ли кто, торопливо засопел люлькой, укрываясь за густыми клубами ядреного дыма.
- Ну... это... Я-то ведь человек старых правил. Но это, ну там, в таверне, - решился сержант. - Я еще понимаю, подручный кузнеца, тот молотобоец рыжий. Хоть содомские игрища мне не с руки, не магометанин ведь, но даже я понимаю, что мальчишка дивно пригож и хорош. Понятно, что наша девчонка на него глаз положила и ... э-э-э... не только глаз. Да. Однако...
Он закашлялся, заперхал и нагнал еще больше дыма, так что даже привычный к табаку Швальбе замахал рукой, отгоняя едкие клубы.
- А что ж такое случилось? - самым невинным образом вопросил Гюнтер с постной миной, более подходящей скорее отцу Лукасу. Тот был главным экзекутором Ордена и за глаза именовался исключительно Сушеный Вобл (только шепотом и строго по ветру, дабы, упаси Господь, не долетело).
Мирослав махнул в сердцах трубкой.
- Служанка, Гюнтер, служанка! - возопил он трагическим шепотом. - Черт побери, я чувствую себя как при дворе французского короля! Не дай Бог дойдет до Вобла, он же нас скопом объявит еретиками и содомитами! Мне-то к воплям святых отцов не привыкать, но вы-то...
- Как же так, учитель? - с мягким укором вздохнул Гюнтер. - Мир, ну в самом-то деле, глянь в корень. Мы же не душегубы какие, мы слуги Господа или где? И как совершенно справедливо говорит отец Йожин, должны нести в народ не только лишь кару Божью, но и слово Его. Кристина узрела легкомысленное создание, которое в наивном распутстве своем губило бессмертную душу среди пошлого мужицкого сословия. Всенощным бдением, совместным чтением святой Книги и личным примером, Кристина наставляла заблудшую овечку на путь истинный. Так Лукасу и скажем.
- Овечка... - снова закашлялся Мирослав. - Всенощное чтение Библии, значит... Всю ночь, да. Точно, что заблудшая. Вавилонянка позавидовала бы!
- Ага, - Гюнтер уж не выдержал и заржал в голос.
- Тьфу на тебя три раза, - в сердцах ругнулся Мирослав, - но это же...
- Ну а ежели серьезно, - упредил капитан начинавшуюся бурю. - Давай баш на баш.
- Излагай.
- Ты расскажи, откуда родом и где разным своим фокусам научился. Побожишься на кресте и крови, что говоришь чистейшую правду, а не вкручиваешь нам хитрую брехню. А я расскажу, конечно, только для твоих ушей, откуда Кристина и какими вервиями нас запутало.
- Хммм... - задумался Мирослав. - Предложение интересное, врать не буду. Но прям так вот, с наскоку... Подумать надо.
- Подумай, - усмехнулся Швальбе. - Как надумаешь, скажи... А день-то какой сегодня пригожий будет!
- Это точно, - согласился Мирослав.
День и в самом деле обещал стать отменным. Солнечным, но без обжигающей жары, что нередка в июле. С легким ветерком, который приносит умеренную прохладу, однако не забирается под одежку вредоносными сквозняками.
- Еще бы этот мерзопакостный тракт за спиной оставить, - искренне пожелал сержант. - Истинно Гадючий...
- Не нравится он тебе, - уточнил Гюнтер.
- Не нравится. Слишком...
Мирослав задумался, прикрыв глаза и мерно покачиваясь в седле. Швальбе терпеливо ждал.
- Слишком здесь крови много пролилось, - глухо вымолвил ведьмак. - С перебором...
- А это что такое? - спросил в никуда Швальбе, приподнимаясь на стременах. - Кажись, дозорные кого-то тащат...