Аяз Гилязов: В чьих руках топор ?
На вопросы отвечает видный татарский писатель Аяз Гилязов.
В чьих руках топор ?
- Сегодня мы живем в сильно политизированное время, и это, наверное, вполне естесственно... Развернулась настоящая борьба против советского неоколониализма. Задавленные, униженные народы стремятся к независи-мости. Среди этих народов - и наш, многострадальный, просыпающийся татарский народ... А вы, Аяз эфенди, верите в возможность восстановления нашей национальной независимости, утерянной четыре с половиной столетия назад?
- Эх, как хочется, сразу же воскликнуть: конечно, верю! Увы!.. Хорошо бы, но... Языком молоть легко, что и делают с завидным постоянством некоторые наши современники. Давайте подумаем. Свободу и независимость татарам? Сколько поколений забыло истинный и полный смысл этих великих слов. До сих пор мы повторяем слова «самостоятельность, независимость» как бы со стороны. Нет пока у нас умных голов, обрисовавших бы пути и нюансы становления независимости на земле татар. По-моему, для обоснования необходимости независимости нужны два главных условия: во-первых, вера в наличие единого народа, стремящегося к независимости, вера в его силу, сплоченность, принципиальность, мужество, решимость идти до конца. Во-вторых, ты в этом бурном течении должен безошибочно найти свое место. Нашел ли, определил ли ты это место? Взвесил ли ты свои силы, чтобы занять соответствующее место в соответствующем ряду? Готов ли ты к решительной борьбе за независимость? Отдашь ли все свои силы, духовные и физические, наконец, жизнь за свободу? Я мысленно обозреваю весь татарский народ, его прошлое и настоящее, сравниваю деяния предков и современников. Передо мной проходят булгары, кипчаки, современники казанских ханов, татары, воспрянувшие духом в начале XX века в результате революции пятого года... Но вот мой взор входит в полосу «развитого социализма» и я теряюсь в определении эпохи, попадаю в тиски безответных вопросов и мыслей. Есть ли в нас сила стремления к независимости? Боюсь ответить «нет», потому что если уже сегодня в нас нет такой силы, то завтра условий для ее появления будет значительно меньше. Недавно в одной из газет я поделился своими сомнениями с читателями: «Не живем ли, теша себя иллюзорными надеждами, все еще не признавая порушенный дух татарского народа и лишь оттягивая, отсрочивая его, народа, гибель?»
Сегодня вновь возвращаюсь к этой мысли. Правда, время собирается внести, кажется, довольно серьезные коррективы в мои сомнения, даже опровергнуть их. В августе прошлого года я посетил Набережные Челны. После ознакомления с процессом национального возрождения в городе я пришел к несколько неожиданному выводу: оказывается, на сегодня центр татарской жизни переместился из Казани в Челны! Если и есть сегодня где-то сильные духом, серьезно стремящиеся к независимости, то это - в Челнах. Не зря же русские шовинисты хотят отделить от Татарстана в пользу РСФСР челнинские, нижнекамские, заинские, бугульминские земли. Ой, не зря! Ведь они, шовинисты, тоже видят то, что видел я. И даже больше, острее...
- Вы, наверное, обратили внимание на то, что сейчас многие стремятся выдать себя за героев перестройки. Даже те, кто вчера еще, обуянный «праведным гневом», писал в ЦК, обком и КГБ доносы и жалобы на Совесть и Честь, сегодня разглагольствуют с высокой трибуны о совести и судьбе народа, проблеме языка, культуры. Как будто вчера еще они не говорили все наоборот... В связи с этим считаете ли вы себя «героем перестройки»?
- Революции в мире происходили и происходят. Совершали революции бесстрашные, самоотверженные люди, но, как свидетельствует история, плодами их борьбы почти все время пользовались пройдохи, демагоги, карьер-исты, дельцы от политики. Если, допустим, мы претворим все наши планы в жизнь и в стране воцарятся подлинные свобода и равенство, изобилие и благоденствие, то плоды этих успехов вполне могут пожать те же краснобаи, надрывающие свои глотки «в заботах о народе». Впрочем, не думаю, чтобы кто-то из истинных патриотов, пользуясь извечной тягой народа к национальной свободе, попытался бы по головам своих соратников прорваться к самому жирному куску национального пирога. Дело в том, что в России, несмотря ни на какие коренные изменения и прогрессивные реформы, никогда не будет благополучия и благоденствия, то есть «жирного пирога». Почему? Да потому, что ни захватчики-колонизаторы, размножающиеся от поколения к поколению и все более деградирующие нравственно; ни нынешняя инфантильная молодежь, привыкшая бить баклуши, а зачастую и морду; ни стражники ложных коммунистических идеалов; ни миллионы власть предержащих и их подпевал - ни сегодня, ни завтра не позволят тронуть себя, тем более низвергнуть. Они не испытывают потребности «перестроиться» и уже сегодня объединяют свои усилия, солидаризируются и сплачиваются, предпринимают все, чтобы не упустить из рук «жирный кусок» благополучия и благоденствия. Именно это единство в готовности «не поступиться принципами» и заставляет их приспосабливаться к временам, жонглировать «праведным словом». К будущему они готовятся уже сейчас. Подождите, это они сегодня щебечут соловьями, а завтра, глядишь, будут бить себя в грудь кулаком и кричать: «Это мы, мы старались для народа! Во многом благодаря нам наступило благоденствие! Значит, нам положен кусок пожирнее, побольше, повкуснее!» И все вернется на круги своя.
Когда-то, сто и более лет назад в Америку завозили рабов из Африки. Сегодня негры имеют равные права с белыми гражданами. Отрадно, что судьбу человека в Америке определяет не власть, а закон, перед которым равны все, независимо от положения и происхождения. И, все же 90 процентов всех преступлений в стране приходится на негров. Может, это национальная негритянская черта? Конечно, нет. Скорее всего суть в том, что вчерашние рабы не могут пока жить по-другому, слишком впиталось в их кровь рабство, хотя официально оно давно уже отменено. Именно это обстоятельство накладывает свой отпечаток на характер и поведение потомков рабов.
Можем ли мы представить себе, какими будут нынешние наши дети через двадцать, тридцать лет? Наступит ли пора исцеления и обновления разума, исковерканного двадцатым веком?.. Или по-прежнему поколения будут опутаны по рукам и ногам завистью и угодливостью, лакейством и фискальством, нетерпимостью и враждой друг к другу, а прогресс, таким образом, по-прежнему будет сдерживаться удилами воинствующей косности? Мы еще даже не поднимаем этой темы, а между тем восемнадцать миллионов бюрократов, выжимавших (да и до сих пор выжимающих) из народа все соки, уже давно готовятся к завтрашнему дню, перековывая удила на новый лад. Они намеренно «забыли», что будущее не обойдется без власть предержащих, что и в грядущих поколениях сохранится социальное неравенство и всемогущество бюрократов. Да, они временно «забыли» об этом и притворяются сейчас эдакими бессребрениками, бескорыстными радетелями за народ, не гнушаются даже публично пустить слезу умиления или раскаяния.
Нет, я, конечно, никакой не «герой перестройки», а всего лишь простой писатель, старающийся честно жить и честно служить татарскому народу. Лет 20 назад, в повести «На середине» устами Сагита я назвал себя «простым обывателем». Да, и такие были времена, когда тебя пинали со всех сторон, и когда ты, не чувствуя дыхания народа, впадал в такие вот мысли...
- К слову, о доносах и жалобах. В свое время вы сами были осуждены по чьему-то доносу и испытали ужасы сталинских лагерей. Но до сих пор вы, кажется, не решаетесь или не желаете писать об этом. Или я ошибаюсь?
- Известный писатель Юрий Домбровский, прошедший ад сталинских лагерей, в письме к режиссеру театра Леониду Варпаховскому, также испытавшему репрессии, заметил, что «писать о себе - это тяжело, долго и страшно, об этом надо говорить лично, да и то не все сумеешь рассказать». В каждом слове Домбровского - выпуклая, страшная правда. Впрочем, есть частичная правда в слове «не решаюсь». Повторяю, что я не герой. Но в конце концов решил-таки написать про лагеря, как говорится, после пожара. 8 августа 1990 года я побывал в местах моего заключения, под Карагандой. Наши лагеря уже канули в небытие, забыты, остался только неказистый, невзрачный Актасский кирпичный завод. Дымит себе потихоньку... Два дня искал я каменный карьер Волынку - страшную прорву, державшую в своей ощеренной пасти столько несчастных! Карьер давно заброшен, и имени его не осталось. Еле нашел я его, поднялся наверх, на высоченный холм, глянул вниз и... обомлел: карьер, глубина которого в незабвенные зэковские времена не превышала и трехсот метров, превратился в настоящий кратер вулкана, своей пастью готовый, кажется, сожрать проплывавшие над ним облака. В ширину карьер достигал четырех-пяти километров. Внизу заброшенного «кратера» серебрилось озеро, на самой середине которого - надо же!- 30-40 белоснежных чаек. Почему-то я сразу подумал: может, это души умерших в карьере несчастных пленников?
Тихо, ни ветерка... На холме, насыпанном тысячами рук (есть в нем и моя земля), буйно растет полынь. Она то робко поднимается над почвой, то неудержимо тянется вверх, то стелется по земле, обхватывая твои ноги. Стебли ее замерли, источая сладковато-горький запах - запах нашей судьбы. Было, прошло, забыто. И имени у Волынки не осталось! Сколько незаурядных, интересных людей было проглочено ненасытной пастью Волынки! Литовцы, украинцы-бандеровцы, немцы, японцы, китайцы... Илья Марусяк, Эдуардас Бринклис, врач Федор Пепел, моряк-черноморец (имя уже забыл)... Латышский печник Романас... Где вы сейчас? Жив ли кто из вас? Мучают ли вас, как и меня, кошмарные сны о Волынке?..
Таксист, привезший меня к карьеру, видимо, понял мое состояние, деликатно отошел. А я, один среди изуродованной казахской степи, смотрел на дно преисподней, где плавали чайки, собирал горькую полынь и безуспешно старался подавить рыдание. Родные мои, спутники судьбы моей! Кто же напишет о вас, как не я?
Хоть и поздно, но решился я все-таки взяться за работу. Ведь жизнь идет... И в ней есть мрачная тетрадь, одна из страниц которой - это я, сын татарского крестьянина.
- В годы, именуемые «застойными», некоторые ваши произведения, в частности повесть «Три аршина земли», натыкались на противодействие местного издательства. А выйдя в Москве, вышеупомянутая повесть удостоилась специальной премии журнала «Дружба народов». Но чем же в таком случае руководствовались местные власти, отказывая вашему произведению в праве жизни?
- Интересно, как бы сложилась литературная судьба Чингиза Айтматова, не заметь и не одобри его повести «Джамиля» Луи Арагон? Кроме того, помогло, конечно, и то, что Айтматов пишет по-русски. Автор таких традиционных, обыкновенных повестей, как «Джамиля», «Верблюжий глаз», «Первый учитель», в один, как говорится, день взял и написал шедевр - роман «И дольше века длится день». Чингиз, начав, в общем, нерешительно, вышел-таки на мировую арену. Похвала Арагона окрылила его. Возможно, и моя литературная судьба была бы несколько другой, если бы в свое время «Три аршина земли» получили нужную оценку, что окрылило бы меня, укрепило мои убеждения. Но татарские критики дружно хаяли повесть. Как ни горько осознавать, татары не могут объединиться, когда нужно поднять дух, и быстро объединяются, когда нужно кого-то истоптать, сломать... Правда, Фарид Хатипов - ныне известный ученый, профессор - проанализировав повесть, дал ей положительную оценку. Но впоследствии он сам испугался этого, не включил статью в сборник. Другие статьи у него вряд ли удались. Все-таки нужно, наверное, иметь под рукой сильное произведение, чтобы показать силу критики.
Говорите, что местная власть, обкомы партии и комсомола прочитали и отвергли мою повесть? Но ведь обком все время держал при себе «цепных псов». В нужное время «псов» науськивали на кого надо... И пошло-поехало... Долгие годы в литературе непреложным считалось слово Хасана Хайри. Был и Камиль Фасиев, в печенках застрявший у Амирхана Еники. Кусался и Фатих Мусагит. Пришло время и этих троих сменил Флюн Мусин. В литературное движение он вошел разгромом моей повести «Четверо». Когда нужно было задушить мои пьесы, рукопись для внутренней рецензии давали ему. Два года подряд грудью шел на «Три аршина земли» с возгласом: «Нельзя эту повесть печатать!»- Нурихан Фаттах. Гумер Баширов тоже разнес повесть в пух и прах. Когда сами литераторы так дружно набрасываются на коллегу, что остается делать партийным функционерам? Годы спустя Раис Беляев сказал мне: «Что, Аяз, наверное, сердишься за то, что в свое, время на комсомольской конференции я разделал твою повесть? Ну, было, было уж... Часто я читал с трибуны текст, который мне в руки готовеньким давали».
- И все же, по-моему, в татарской литературе застойной поры почти не было произведений, лежавших в «долгом ящике». Во всяком случае, таких произведений - раз-два и обчелся. Чем вы это объясните?
- Очень трудно ответить на этот вопрос. Трудно и... в какой-то степени страшно. Но и промолчать нельзя. Мы должны иметь полное, объективное представление о нашем народе, о его как хороших, так и отрицательных чертах. Да, мы - мужественный, смелый народ, любящий свою родину... И все же... все же... все же... Как-то один талантливый еврей, блистательный переводчик Семен Липкин, во время нашего совместного отдыха в «Переделкине» (в то время он переводил знаменитый татарский эпос «Идегей» и пользовался моей квалифицированной помощью), разговорился со мной о современной жизни татар и обронил: «Вы, татары, боязливый народ».
Со времени завоевания Казани Иваном Грозным прошло 438 лет. 400 с лишним лет сплошного рабства! Волосы встанут дыбом, если представить себе хоть один год, один день рабства. Сломлен дух, затуманено национальное сознание, попрана и истоптана национальная гордость. Воины Ивана Грозного убивали каждого мальчика, рост которого превышал высоту оси телеги. Кровь лилась рекой... Только прочитав пьесу Гаяза Исхаки «Зулейха», я до конца со всей отчетливостью понял, какие унижения, какое горе принесли нашему народу жестокие кампании насильственного крещения... Да, хлебнули горя... А сколько наших соплеменников погибло во время Пугачевской войны!.. Старик-беглец Шайхи из знаменитой «Голубой шали» вносит ясность: наши беды - это «аз, буки, веди» дела Ивана Грозного... Голод двадцатых, тридцатых годов... Тюрьмы и ссылки... Сколько татар погибло в XX веке, защищая русскую землю! Нет числа татарам, погибшим на поле брани и в плену за русскую славу и русскую свободу. Татары часто говорят, что Россия - наша общая родина. Но видели ли вы когда-нибудь русского, сказавшего, что Россия - это наша общая с татарами родина? Значит, и победоносные битвы и войны не принесли татарам национальной гордости. В итоге мы и остались эдаким «боязливым народом». И такое состояние духа отражается буквально во всех сферах нашей жизни. Раз народ боязливый, значит, и писатели недалеко от него ушли.
- Назовите самое значительное, на ваш взгляд, произведение татарской литературы за последние годы.
- «Прощание» Мухаммеда Магдеева. Прежде всего это - истинно национальный роман. Он и учит
и заставляет задуматься, переживать. Теперь при оценке того или иного произведения литературы и искусства я прежде всего задаюсь вопросом: «А какое.место займет это произведение в деле сохранения татарского народа?» Литература способна сказать весомое слово лишь при наличии крепких национальных корней. Скажем, среди евреев у нас в стране есть немало талантливых, ярких писателей. Достаточно упомянуть признанного всеми народами Константина Симонова. Мощно писал, глубоко, объемно. И все же мне, например, гораздо ближе еврейский писатель, живущий в Литве,- Григорий Канович, с поразительной глубиной отразивший трудную судьбу многострадального еврейского народа. Большое впечатление произвели на меня его романы «Молитвы и слезы дураков», «И рабам нет рая», герои которых, право, волнуют меня больше, чем герои Симонова.
Скажем, если в романах Г. Абсалямова имена героев переделать по-русски, от этого ничего не изменится, произведение не пострадает. Персонажи Абсалямова могут быть и русскими, и чувашами, потому что писателя никогда не волновала судьба, характер татар. Я бы назвал такую литературу жалкой.
- В прошлом году в журнале «Казан утлары» вышел ваш роман «В чьих руках топор?». В нем описывается трагедия времен застоя. Ну а сегодня, в эпоху реформ, как вы думаете, в чьи руки перекочевал топор?
- Нужно сначала уяснить, что же скрывается под этой «трагедией времен застоя». Разве не видна в романе трагедия татарского народа?.. С одной стороны, Юсуф, Марьямбике, другие... С другой - Сабир и его сторонники. И там, и здесь - татары, братья по крови. И там, и здесь они живут несчастливо, убого.
Власть - это огромная, страшная, беспощадная, грозная сила. Так всегда бывает в тоталитарных государствах. Иными словами, в тоталитарных странах - в чьей руке знания, в той руке и топор. Другого положения вещей я попросту не видел, не знал и не познал. Душа моя еще дрожит желанием освободиться от рабства, трепещет птицей, тоскующей по воле. Что впереди - одному Всевышнему известно!
Вел беседу Нур Гази. Журнал «Идель» 90-х годов.
В чьих руках топор ?
- Сегодня мы живем в сильно политизированное время, и это, наверное, вполне естесственно... Развернулась настоящая борьба против советского неоколониализма. Задавленные, униженные народы стремятся к независи-мости. Среди этих народов - и наш, многострадальный, просыпающийся татарский народ... А вы, Аяз эфенди, верите в возможность восстановления нашей национальной независимости, утерянной четыре с половиной столетия назад?
- Эх, как хочется, сразу же воскликнуть: конечно, верю! Увы!.. Хорошо бы, но... Языком молоть легко, что и делают с завидным постоянством некоторые наши современники. Давайте подумаем. Свободу и независимость татарам? Сколько поколений забыло истинный и полный смысл этих великих слов. До сих пор мы повторяем слова «самостоятельность, независимость» как бы со стороны. Нет пока у нас умных голов, обрисовавших бы пути и нюансы становления независимости на земле татар. По-моему, для обоснования необходимости независимости нужны два главных условия: во-первых, вера в наличие единого народа, стремящегося к независимости, вера в его силу, сплоченность, принципиальность, мужество, решимость идти до конца. Во-вторых, ты в этом бурном течении должен безошибочно найти свое место. Нашел ли, определил ли ты это место? Взвесил ли ты свои силы, чтобы занять соответствующее место в соответствующем ряду? Готов ли ты к решительной борьбе за независимость? Отдашь ли все свои силы, духовные и физические, наконец, жизнь за свободу? Я мысленно обозреваю весь татарский народ, его прошлое и настоящее, сравниваю деяния предков и современников. Передо мной проходят булгары, кипчаки, современники казанских ханов, татары, воспрянувшие духом в начале XX века в результате революции пятого года... Но вот мой взор входит в полосу «развитого социализма» и я теряюсь в определении эпохи, попадаю в тиски безответных вопросов и мыслей. Есть ли в нас сила стремления к независимости? Боюсь ответить «нет», потому что если уже сегодня в нас нет такой силы, то завтра условий для ее появления будет значительно меньше. Недавно в одной из газет я поделился своими сомнениями с читателями: «Не живем ли, теша себя иллюзорными надеждами, все еще не признавая порушенный дух татарского народа и лишь оттягивая, отсрочивая его, народа, гибель?»
Сегодня вновь возвращаюсь к этой мысли. Правда, время собирается внести, кажется, довольно серьезные коррективы в мои сомнения, даже опровергнуть их. В августе прошлого года я посетил Набережные Челны. После ознакомления с процессом национального возрождения в городе я пришел к несколько неожиданному выводу: оказывается, на сегодня центр татарской жизни переместился из Казани в Челны! Если и есть сегодня где-то сильные духом, серьезно стремящиеся к независимости, то это - в Челнах. Не зря же русские шовинисты хотят отделить от Татарстана в пользу РСФСР челнинские, нижнекамские, заинские, бугульминские земли. Ой, не зря! Ведь они, шовинисты, тоже видят то, что видел я. И даже больше, острее...
- Вы, наверное, обратили внимание на то, что сейчас многие стремятся выдать себя за героев перестройки. Даже те, кто вчера еще, обуянный «праведным гневом», писал в ЦК, обком и КГБ доносы и жалобы на Совесть и Честь, сегодня разглагольствуют с высокой трибуны о совести и судьбе народа, проблеме языка, культуры. Как будто вчера еще они не говорили все наоборот... В связи с этим считаете ли вы себя «героем перестройки»?
- Революции в мире происходили и происходят. Совершали революции бесстрашные, самоотверженные люди, но, как свидетельствует история, плодами их борьбы почти все время пользовались пройдохи, демагоги, карьер-исты, дельцы от политики. Если, допустим, мы претворим все наши планы в жизнь и в стране воцарятся подлинные свобода и равенство, изобилие и благоденствие, то плоды этих успехов вполне могут пожать те же краснобаи, надрывающие свои глотки «в заботах о народе». Впрочем, не думаю, чтобы кто-то из истинных патриотов, пользуясь извечной тягой народа к национальной свободе, попытался бы по головам своих соратников прорваться к самому жирному куску национального пирога. Дело в том, что в России, несмотря ни на какие коренные изменения и прогрессивные реформы, никогда не будет благополучия и благоденствия, то есть «жирного пирога». Почему? Да потому, что ни захватчики-колонизаторы, размножающиеся от поколения к поколению и все более деградирующие нравственно; ни нынешняя инфантильная молодежь, привыкшая бить баклуши, а зачастую и морду; ни стражники ложных коммунистических идеалов; ни миллионы власть предержащих и их подпевал - ни сегодня, ни завтра не позволят тронуть себя, тем более низвергнуть. Они не испытывают потребности «перестроиться» и уже сегодня объединяют свои усилия, солидаризируются и сплачиваются, предпринимают все, чтобы не упустить из рук «жирный кусок» благополучия и благоденствия. Именно это единство в готовности «не поступиться принципами» и заставляет их приспосабливаться к временам, жонглировать «праведным словом». К будущему они готовятся уже сейчас. Подождите, это они сегодня щебечут соловьями, а завтра, глядишь, будут бить себя в грудь кулаком и кричать: «Это мы, мы старались для народа! Во многом благодаря нам наступило благоденствие! Значит, нам положен кусок пожирнее, побольше, повкуснее!» И все вернется на круги своя.
Когда-то, сто и более лет назад в Америку завозили рабов из Африки. Сегодня негры имеют равные права с белыми гражданами. Отрадно, что судьбу человека в Америке определяет не власть, а закон, перед которым равны все, независимо от положения и происхождения. И, все же 90 процентов всех преступлений в стране приходится на негров. Может, это национальная негритянская черта? Конечно, нет. Скорее всего суть в том, что вчерашние рабы не могут пока жить по-другому, слишком впиталось в их кровь рабство, хотя официально оно давно уже отменено. Именно это обстоятельство накладывает свой отпечаток на характер и поведение потомков рабов.
Можем ли мы представить себе, какими будут нынешние наши дети через двадцать, тридцать лет? Наступит ли пора исцеления и обновления разума, исковерканного двадцатым веком?.. Или по-прежнему поколения будут опутаны по рукам и ногам завистью и угодливостью, лакейством и фискальством, нетерпимостью и враждой друг к другу, а прогресс, таким образом, по-прежнему будет сдерживаться удилами воинствующей косности? Мы еще даже не поднимаем этой темы, а между тем восемнадцать миллионов бюрократов, выжимавших (да и до сих пор выжимающих) из народа все соки, уже давно готовятся к завтрашнему дню, перековывая удила на новый лад. Они намеренно «забыли», что будущее не обойдется без власть предержащих, что и в грядущих поколениях сохранится социальное неравенство и всемогущество бюрократов. Да, они временно «забыли» об этом и притворяются сейчас эдакими бессребрениками, бескорыстными радетелями за народ, не гнушаются даже публично пустить слезу умиления или раскаяния.
Нет, я, конечно, никакой не «герой перестройки», а всего лишь простой писатель, старающийся честно жить и честно служить татарскому народу. Лет 20 назад, в повести «На середине» устами Сагита я назвал себя «простым обывателем». Да, и такие были времена, когда тебя пинали со всех сторон, и когда ты, не чувствуя дыхания народа, впадал в такие вот мысли...
- К слову, о доносах и жалобах. В свое время вы сами были осуждены по чьему-то доносу и испытали ужасы сталинских лагерей. Но до сих пор вы, кажется, не решаетесь или не желаете писать об этом. Или я ошибаюсь?
- Известный писатель Юрий Домбровский, прошедший ад сталинских лагерей, в письме к режиссеру театра Леониду Варпаховскому, также испытавшему репрессии, заметил, что «писать о себе - это тяжело, долго и страшно, об этом надо говорить лично, да и то не все сумеешь рассказать». В каждом слове Домбровского - выпуклая, страшная правда. Впрочем, есть частичная правда в слове «не решаюсь». Повторяю, что я не герой. Но в конце концов решил-таки написать про лагеря, как говорится, после пожара. 8 августа 1990 года я побывал в местах моего заключения, под Карагандой. Наши лагеря уже канули в небытие, забыты, остался только неказистый, невзрачный Актасский кирпичный завод. Дымит себе потихоньку... Два дня искал я каменный карьер Волынку - страшную прорву, державшую в своей ощеренной пасти столько несчастных! Карьер давно заброшен, и имени его не осталось. Еле нашел я его, поднялся наверх, на высоченный холм, глянул вниз и... обомлел: карьер, глубина которого в незабвенные зэковские времена не превышала и трехсот метров, превратился в настоящий кратер вулкана, своей пастью готовый, кажется, сожрать проплывавшие над ним облака. В ширину карьер достигал четырех-пяти километров. Внизу заброшенного «кратера» серебрилось озеро, на самой середине которого - надо же!- 30-40 белоснежных чаек. Почему-то я сразу подумал: может, это души умерших в карьере несчастных пленников?
Тихо, ни ветерка... На холме, насыпанном тысячами рук (есть в нем и моя земля), буйно растет полынь. Она то робко поднимается над почвой, то неудержимо тянется вверх, то стелется по земле, обхватывая твои ноги. Стебли ее замерли, источая сладковато-горький запах - запах нашей судьбы. Было, прошло, забыто. И имени у Волынки не осталось! Сколько незаурядных, интересных людей было проглочено ненасытной пастью Волынки! Литовцы, украинцы-бандеровцы, немцы, японцы, китайцы... Илья Марусяк, Эдуардас Бринклис, врач Федор Пепел, моряк-черноморец (имя уже забыл)... Латышский печник Романас... Где вы сейчас? Жив ли кто из вас? Мучают ли вас, как и меня, кошмарные сны о Волынке?..
Таксист, привезший меня к карьеру, видимо, понял мое состояние, деликатно отошел. А я, один среди изуродованной казахской степи, смотрел на дно преисподней, где плавали чайки, собирал горькую полынь и безуспешно старался подавить рыдание. Родные мои, спутники судьбы моей! Кто же напишет о вас, как не я?
Хоть и поздно, но решился я все-таки взяться за работу. Ведь жизнь идет... И в ней есть мрачная тетрадь, одна из страниц которой - это я, сын татарского крестьянина.
- В годы, именуемые «застойными», некоторые ваши произведения, в частности повесть «Три аршина земли», натыкались на противодействие местного издательства. А выйдя в Москве, вышеупомянутая повесть удостоилась специальной премии журнала «Дружба народов». Но чем же в таком случае руководствовались местные власти, отказывая вашему произведению в праве жизни?
- Интересно, как бы сложилась литературная судьба Чингиза Айтматова, не заметь и не одобри его повести «Джамиля» Луи Арагон? Кроме того, помогло, конечно, и то, что Айтматов пишет по-русски. Автор таких традиционных, обыкновенных повестей, как «Джамиля», «Верблюжий глаз», «Первый учитель», в один, как говорится, день взял и написал шедевр - роман «И дольше века длится день». Чингиз, начав, в общем, нерешительно, вышел-таки на мировую арену. Похвала Арагона окрылила его. Возможно, и моя литературная судьба была бы несколько другой, если бы в свое время «Три аршина земли» получили нужную оценку, что окрылило бы меня, укрепило мои убеждения. Но татарские критики дружно хаяли повесть. Как ни горько осознавать, татары не могут объединиться, когда нужно поднять дух, и быстро объединяются, когда нужно кого-то истоптать, сломать... Правда, Фарид Хатипов - ныне известный ученый, профессор - проанализировав повесть, дал ей положительную оценку. Но впоследствии он сам испугался этого, не включил статью в сборник. Другие статьи у него вряд ли удались. Все-таки нужно, наверное, иметь под рукой сильное произведение, чтобы показать силу критики.
Говорите, что местная власть, обкомы партии и комсомола прочитали и отвергли мою повесть? Но ведь обком все время держал при себе «цепных псов». В нужное время «псов» науськивали на кого надо... И пошло-поехало... Долгие годы в литературе непреложным считалось слово Хасана Хайри. Был и Камиль Фасиев, в печенках застрявший у Амирхана Еники. Кусался и Фатих Мусагит. Пришло время и этих троих сменил Флюн Мусин. В литературное движение он вошел разгромом моей повести «Четверо». Когда нужно было задушить мои пьесы, рукопись для внутренней рецензии давали ему. Два года подряд грудью шел на «Три аршина земли» с возгласом: «Нельзя эту повесть печатать!»- Нурихан Фаттах. Гумер Баширов тоже разнес повесть в пух и прах. Когда сами литераторы так дружно набрасываются на коллегу, что остается делать партийным функционерам? Годы спустя Раис Беляев сказал мне: «Что, Аяз, наверное, сердишься за то, что в свое, время на комсомольской конференции я разделал твою повесть? Ну, было, было уж... Часто я читал с трибуны текст, который мне в руки готовеньким давали».
- И все же, по-моему, в татарской литературе застойной поры почти не было произведений, лежавших в «долгом ящике». Во всяком случае, таких произведений - раз-два и обчелся. Чем вы это объясните?
- Очень трудно ответить на этот вопрос. Трудно и... в какой-то степени страшно. Но и промолчать нельзя. Мы должны иметь полное, объективное представление о нашем народе, о его как хороших, так и отрицательных чертах. Да, мы - мужественный, смелый народ, любящий свою родину... И все же... все же... все же... Как-то один талантливый еврей, блистательный переводчик Семен Липкин, во время нашего совместного отдыха в «Переделкине» (в то время он переводил знаменитый татарский эпос «Идегей» и пользовался моей квалифицированной помощью), разговорился со мной о современной жизни татар и обронил: «Вы, татары, боязливый народ».
Со времени завоевания Казани Иваном Грозным прошло 438 лет. 400 с лишним лет сплошного рабства! Волосы встанут дыбом, если представить себе хоть один год, один день рабства. Сломлен дух, затуманено национальное сознание, попрана и истоптана национальная гордость. Воины Ивана Грозного убивали каждого мальчика, рост которого превышал высоту оси телеги. Кровь лилась рекой... Только прочитав пьесу Гаяза Исхаки «Зулейха», я до конца со всей отчетливостью понял, какие унижения, какое горе принесли нашему народу жестокие кампании насильственного крещения... Да, хлебнули горя... А сколько наших соплеменников погибло во время Пугачевской войны!.. Старик-беглец Шайхи из знаменитой «Голубой шали» вносит ясность: наши беды - это «аз, буки, веди» дела Ивана Грозного... Голод двадцатых, тридцатых годов... Тюрьмы и ссылки... Сколько татар погибло в XX веке, защищая русскую землю! Нет числа татарам, погибшим на поле брани и в плену за русскую славу и русскую свободу. Татары часто говорят, что Россия - наша общая родина. Но видели ли вы когда-нибудь русского, сказавшего, что Россия - это наша общая с татарами родина? Значит, и победоносные битвы и войны не принесли татарам национальной гордости. В итоге мы и остались эдаким «боязливым народом». И такое состояние духа отражается буквально во всех сферах нашей жизни. Раз народ боязливый, значит, и писатели недалеко от него ушли.
- Назовите самое значительное, на ваш взгляд, произведение татарской литературы за последние годы.
- «Прощание» Мухаммеда Магдеева. Прежде всего это - истинно национальный роман. Он и учит
и заставляет задуматься, переживать. Теперь при оценке того или иного произведения литературы и искусства я прежде всего задаюсь вопросом: «А какое.место займет это произведение в деле сохранения татарского народа?» Литература способна сказать весомое слово лишь при наличии крепких национальных корней. Скажем, среди евреев у нас в стране есть немало талантливых, ярких писателей. Достаточно упомянуть признанного всеми народами Константина Симонова. Мощно писал, глубоко, объемно. И все же мне, например, гораздо ближе еврейский писатель, живущий в Литве,- Григорий Канович, с поразительной глубиной отразивший трудную судьбу многострадального еврейского народа. Большое впечатление произвели на меня его романы «Молитвы и слезы дураков», «И рабам нет рая», герои которых, право, волнуют меня больше, чем герои Симонова.
Скажем, если в романах Г. Абсалямова имена героев переделать по-русски, от этого ничего не изменится, произведение не пострадает. Персонажи Абсалямова могут быть и русскими, и чувашами, потому что писателя никогда не волновала судьба, характер татар. Я бы назвал такую литературу жалкой.
- В прошлом году в журнале «Казан утлары» вышел ваш роман «В чьих руках топор?». В нем описывается трагедия времен застоя. Ну а сегодня, в эпоху реформ, как вы думаете, в чьи руки перекочевал топор?
- Нужно сначала уяснить, что же скрывается под этой «трагедией времен застоя». Разве не видна в романе трагедия татарского народа?.. С одной стороны, Юсуф, Марьямбике, другие... С другой - Сабир и его сторонники. И там, и здесь - татары, братья по крови. И там, и здесь они живут несчастливо, убого.
Власть - это огромная, страшная, беспощадная, грозная сила. Так всегда бывает в тоталитарных государствах. Иными словами, в тоталитарных странах - в чьей руке знания, в той руке и топор. Другого положения вещей я попросту не видел, не знал и не познал. Душа моя еще дрожит желанием освободиться от рабства, трепещет птицей, тоскующей по воле. Что впереди - одному Всевышнему известно!
Вел беседу Нур Гази. Журнал «Идель» 90-х годов.