"Гроздья гнева" Джона Форда
Картина снята по одноименному роману Джона Стейнбека, который был написан по следам Великой депрессии в США. Выгнанные со своей земли бездушным банком люди потянулись в поисках заработка на кусок хлеба в Калифорнию. Роман и кинофильм о простых, крепких, мужественных жителях Америки, пытающихся выжить в абсолютно бездушной системе.
Фильм, конечно, уступает роману, просто потому, что невозможно в два часа впихнуть все переживания и испытания героев, но он снят с уважением к содержанию литературного произведения и передает его суть. Хочется отметить замечательную игру актеров, особенно Генри Фонды (Том Джоуд) и Джейн Дарвелл (мама Джоуд). На самом деле, там все хороши. Убедительными выглядят и дед, и отец, и бывший проповедник. Агенты, нанимающие людей на работу, - олицетворение бездушности. Полицейские, даже земляки главных героев, - исправные винтики машины, сортирующей людей на еще нужных и уже не нужных. Оскотинившиеся местные жители Калифорнии, которые залогом всех своих бед считают оклахомцев.
Людей загнали в яму, и мы видим, что над проявлением солидарности, которая только и может помочь из нее выбраться, преобладает озлобленность на других. Мысли о том, что можно и нужно выбираться из ямы, подавляются идеей, что в этой яме надо просто расчистить себе место, избавившись от других. Безусловно, среди тех, кто согнан с земли и скитается, единая беда создает чувство общности. Они могут и чужих детей, таких же скитальцев, как и они, накормить и объединяться для решения проблем. Но это все импульсивно и ситуативно. Калифорнийцы - звери, а оклахомцы - чуткие люди. В это верится с трудом. К калифорнийцам пришли, у них чужаки отнимают работу. То, что завтра они могут стать такими же чужаками в своей стране, это не осознается. Какой-то процент остается и в таких условиях людьми, но многие просто озлобляются на чужаков и уже считают себя вправе просто убить пришельца. Не за что. Это ведь не чужой, не иностранец, не захватчик. Он - американец, ты тоже американец. Он не пришел грабить, а ищет хоть какую-нибудь работу, лишь бы хватило на хлеб.
Капиталистическая система отжимает досуха и перемалывает людей. Агенты по найму зовут на 800 рабочих мест 5000 человек. Забастовки невозможны, потому что еще 5000 рядом ищут работу. Повсеместное объединение людей могло бы улучшить ситуацию, но в рамках забастовки это тоже паллиатив. Всеобщей забастовкой сезонников можно было поднять плату за работу. Но количество рабочих мест оставалось неизменным, в разы меньшим, чем нуждающихся в работе рук.
Тем не менее, попытки объединиться тут же жестоко подавляются. Любой упрек в несправедливости вызывает обвинение в красной пропаганде. Обличающих ложь людей тут же называют красными, обвиняют в грабежах и тащат в тюрьму или просто убивают на месте, как преподобного Кейси. И это незаконное убийство вообще не вызывает отклик у правоохранительных органов. Они сами готовы убивать. Напишут потом, что защищались.
Фильм оканчинвается на определенной оптимистичной ноте в отличие от романа. В нем царит безысходность до последней строчки. Единственное, что может вселить надежду - это уже какое-то высшее проявление сочувствия и солидарности промокших, голодных героев книги.
Нищета, голодные смерти, отсутствие всякой надежды пронизывают произведение американского писателя, видевшего все воочию. Стейнбека обвиняли в коммунистической пропаганде. Если кто-то поднимал свой голос против несправедливости, то, значит, он - красный. Получается, что справедливость и коммунизм, по мысли обвинителей, тождественны. Ах ты за справедливость? - Значит коммунист. И в романе, и в картине есть свидетельство такого подхода.
Один из скитальцев Флойд обвиняет агента по найму во лжи. За этим следует весьма показательный диалог между агентом и понятым шерифа.
- Посмотри, Джо, этот молодчик тебе раньше не попадался?
Понятой спросил:
- Который?
- Вот этот.- Подрядчик показал на Флойда.
- А в чем он провинился?- спросил понятой, улыбнувшись Флойду.
- Он красный, агитацию тут разводит.
Преподобному Кейси, пытавшемуся объединить людей, тоже бросили в лицо обвинение в том, что он «красная сволочь», перед тем как раскроили голову.
- Слушайте, - сказал он. - Вы не ведаете, что творите. Вы детей хотите уморить голодом.
- Молчать, красная сволочь!
Заступился за голодных детей? - Красная сволочь.
Из этого можно сделать много выводов. Самый очевидный и напрашивающийся, что раз идеал справедливости не культивируется в американском обществе, а идеал нужен, то его следовало придумать. Придуманный идеал назвали «свободой». Каждый может нагружать это слово разным значением. Но для оклахомцев это была свобода выбора, на каком участке трасы 66, вдоль которой они передвигались, умереть от голода.
Теперь этот идеал навязывают всему миру. Свободные от диктатора ливийцы могут теперь абсолютно свободно убивать друг друга, умирать от голода, гибнуть в водах Средиземного моря, пытаясь найти спасение от обретенной свободы в Европе.
Если вернуться к «Гроздьям гнева», мне бы хотелось обратить внимание еще на один момент. У главной героини романа есть ощущение, что такое народ: «... мы будем жить, когда от всех этих людей и следа не останется. Мы народ, Том, мы живые. Нас не уничтожишь. Мы народ - мы живем и живем ... Богачи поживут-поживут - и умирают, и дети у них никудышные, неживучие. А мы. Том, нам ни конца ни краю не видно».
По замыслу авторов фильма - это рассуждение, данное в самом конце картины, должно вселить оптимизм. Будущее за народом. Вот только этот оптимизм не обоснован. Да, американский народ, такие как мама Джоуд, выживут. Ну кто-то из них после очередной депрессии непременно выживет. Но только сама жизнь не изменится. Весь строй этой жизни ведет к новой депрессии или иной трагедии внутри или вне Америки, и творцами ее является тот же самый американский народ, который живуч, несмотря ни на что.
Великий Джон Стейнбек вложил в уста Тома слова про общую душу:
- Как же я о тебе узнаю, Том? Вдруг убьют, а я ничего не буду знать? Или искалечат. Как же я узнаю?
Том невесело засмеялся.
- Может, Кэйси правду говорил: у человека своей души нет, а есть только частичка большой души - общей... Тогда...
- Тогда что?
-Тогда это не важно. Тогда меня и в темноте почувствуешь. Я везде буду - куда ни глянешь. Поднимутся голодные на борьбу за кусок хлеба, я буду с ними. Где полисмен замахнется дубинкой, там буду и я. Если Кэйси правильно говорил, значит, я тоже буду с теми, кто не стерпит и закричит. Ребятишки проголодаются, прибегут домой, и я буду смеяться вместе с ними - радоваться, что ужин готов. И когда наш народ будет есть хлеб, который сам же посеял, будет жить в домах, которые сам выстроил,- там буду и я. Понимаешь? Фу, черт! Я совсем как наш Кэйси разглагольствую. Верно, потому, что много о нем думал все это время. Иной раз будто вижу его перед собой.
Том Джоуд может сам и ощутил себя частичкой большой души. Он был способен на это. Джон Стейнбек, безусловно, жил в единстве со всем человечеством. Может американские космонавты на МКС тоже в состоянии себя ощутить частичкой единой души. Да, уверен, в Америке огромное множество хороших людей, способных на это. Но пока представители американского народа сеют хаос и вражду по всему миру, бомбы и боеголовки их крылатых ракет несут идеал «свободы» разным странам. Внутренние проблемы США, громадное имущественное расслоение, создается тем же идеалом «свободы», отрицающем справедливость. И это не от ощущения себя частью общей души и вопреки справедливости.