>
Это фильм о чем угодно, но не о войне. Актеры хорошие, смотрится хорошо. Войны нет. О любви? Может быть. О любви на войне? Я бы вообще не стал писать, если б не вспомнил "Дым Отечества" Симонова. Вот это произведение и о войне, и о любви, и о любви на войне.
И вот, если все-таки задумывался фильм о любви на войне,
то позволю себе процитировать. Нет не из фильма, а из повести "Дым отечества". В фильме есть совсем чуть-чуть в Земляникиной. Остальное слабо, а порой похоже на стёб.
- Послушайте, - сказал он как-то, когда она, заглянув на минуту в штаб дивизиона, чтобы доложить ему о количестве больных, собиралась уходить.
- Слушаю, Петр Семенович, - сказала она, как всегда с удивительным чутьем уловив в его голосе ту особую интонацию, при которой это слово «послушайте» было словом, сказанным уже в состоянии «вне службы».
Ему казалось, что сейчас он непременно скажет: «Я вас люблю», он был даже почти уверен, что и говорит именно эти слова, но на самом деле он сказал:
- Послушайте, вы сильно похудели. Вы, наверно, плохо себя чувствуете. Мужчины и то с ног валятся.
И сам с удивлением прислушался к звукам своего голоса, которым помимо воли сказал совсем не те слова, какие хотел. И фраза вышла бессмысленная, ни к чему.
- Ничего, мы, женщины, выносливее, - сказала она и сухо добавила: - А если заболею, не беспокойтесь, - сама уйду в медсанбат. Обременять собой ваш дивизион не буду.
«Ваш» прозвучало отчужденно, почти враждебно, не по отношению к дивизиону, а к нему лично.
- Да, да, конечно, - сказал он смущенно, не зная, чем закончить разговор. - Но что значит «обременять»? При чем тут это? Я просто сказал, что вы плохо выглядите.
У него было такое грустное и обиженное лицо, что у Кати чуть не выпрыгнуло сердце, и ей захотелось обнять и прижать к своему бешено колотившемуся сердцу эту усталую голову с усталыми и насмешливыми глазами и коротко подстриженным упрямым ежиком пшеничных волос.
Но именно в эту минуту Басаргин, наконец справившись с волнением, сказал со своей обычной суховатостью:
- А вообще говоря, состояние здоровья моих подчиненных меня интересует по долгу службы. - И, уже совершенно некстати добавив: - Все должны быть здоровы, - с подчеркнутой поспешностью схватился за трубку затрещавшего телефона.
Она выбежала из землянки, с отчаянием в душе подумав: «Просто проявляет заботу о людях, как положено. Как я могла подумать? Спокойный, как дерево… нет, как камень. И храбрость у него спокойная, застегнутая на все пуговицы. И сам такой: каким кажется, такой и есть. И отношение к людям такое же: честное и жесткое. И ничего другого за этим нет. Все выдумки. «Вы, наверное, себя плохо чувствуете?» - счел нужным спросить. А сейчас уже, наверное, и забыл, спрашивал или не спрашивал».
А он и в самом деле уже забыл и, побледнев от гнева, ровным колючим голосом говорил в эту минуту неприятности командиру первой батареи, утопившему пушку при переправе.