JDS
Оригинал взят у llasta в JDS
Очень молодой человек проходит через адище (адище!) Хюртгенского леса. Думая, что всё пока закончено (потому что и половины такого живому человеку до конца жизни с излишком), но не успев и отдышаться, он попадает под Арденны. Однако остаётся не просто жив, но даже цел. Далее, это человек, служивший, в общем-то, в американской контрразвдке, но всё-таки будучи молодым и, возможно, к тому моменту ещё оставаясь хоть чуточку идеалистом (хотя трудно себе это представить, но дальнейшееубеждает нас в том, что идеализм имеет очень широкие границы. Или ад-- немыслимые)... так вот это человек участвует в освобождении Дахау. О том, что творилось в немецких лагерях смерти, он не просто не знал, ну что-то там понаслышке, как многие не непосредственные участники, но в общем, в силу молодости и внутренней интеллигентности что ли не подозревал даже что и до какой степени творилось там на самом деле. Да европейцы-то далеко не все знали, а тут вообще -- Америка. Ну и вот, дней за 14 до собсвтенно операции их 12-тый полк (понёсший самые большие потери из всей американской армии за всё время участия страны в войне) получает наспех напечатанный буклетик о том, к чему стоит быть готовым и что, вроде бы, творили в концлагерях (а проверенных данных, понятно, не было). Можно и не упоминать о том, что информация из буклета и на милю не приближалась к правде. В смысле степени ужаса. И вот этот солдат всё это видит. После, вспомним, Хюртгенвальда и Арденн. Даже после Хюртгенвальда и Арденн. В общем, Дахау освобождён, всякие там сопутствующие дела котрразведовательные, далее война заканчивается. И тут, казалось бы, после 3-х с половиной лет чаяний о мире и доме, после полного и совсем безрадостного внутреннего перерождения, после совершенно законного и очень желанного права вернуться в Нью-Йорк (пусть и уже достаточно антисемитский -- а наш солдат был в половину евреем, кстати -- но всё-таки дом, да к тому же не самый бедный, даже очень не бедный, ибо отец умудрился во время Депрессии удержаться на плаву, и неплохо) наш герой пишет матери, что он не вернётся домой. Нет, он выбирает остаться в Германии. Служит в своей контрразведке. Как раз в городе Нюрнберге, аккурат во время процесса. Потом он женится на немке (что вобще-то было американским военослужащим запрещено), заводит ризеншнауцера. Через время выправляет жене французский паспорт и всё же едет в Америку. Дальше развод, ну и всякое там жилое-былое. Через долгие-долгие годы и попытки он оттачивает мастерство и всё-таки печатается в "Нью-Йоркере". Потом он издаёт роман, рукопись которого прошла с ним все окопы, меняясь и разрастаясь, и становится третьим, замыкающим Большую Тройку великих американских писателей, которые, собственно, и составляют культуру этой страны. Один из них был его кумиром, второй во время войны стал другом. Роман, на мой взгляд, не самый удачный, во всяком случае, читать его надо строго до 16-17 лет (вот тогда да, тогда, думаю, вещь). Но после этот человек становится Великм Затворникм, самым, пожалуй, настоящим из всех , чьё имя известно широкой публике. Собственно, те немногие факты, что я тут привела -- это почти всё, что о нём известно с той или иной степенью достоверности. Он поселяется в Корнише рядом с лесом. Жена, дети -- всё это второстепенно. Он начинает работу над самым главным своим творением, над тем, что стало неотделимой его частью -- и лишь молодости мы можем быть благодарны за то, что он всё-таки опубликовал частьтого, что создал. В 1965 году он совершил последний акт публичного душеизлияния, выпустив последнюю свою повесть. После он писал только в стол. Не публиковал ничего. Вообще. Интервью? Их всего-то несколько штук за всю жизнь, пальцев рук хватит, и половина добыта обманом (т.е. когда человек не знал, что беседует с репортёром). Фотографии? Широко известны даже меньше, чем пальцев на обеих руках. Снято, разумеется, больше, но он позаботился о том, чтобы они остались либо у автора, либо у него самого. Он писал всегда. Умер в 91 год, совсем недавно. Писательство было его медитацией. А медитация не нуждается в публичности, даже наоборот. Но говорят, что в 2015 году к издателям перейдут права на публикацию аж пяти его книг, написанных после 1965 года! Впрочем, такими новостями читающий мир кормят уже давно, десятки лет. Но кто знает? Всё-таки это человек, создавший Глассов. Глассы, Глассы. И прикасаться к ним опасно, и отойти от них немыслимо.
А, ну и чтобы вернуться к культуре.
"Я увяз в высокопарном наукообразии. Принялся навешивать ярлыки на симпатичных мне авторов... Если уж писателю приходится говорить о литературе, то ему надлежит встать и внятно, громким голосом перечислить тех писателей, которых он любит... Мои любимые: Кафка, Флобер, Толстой, Чехов, Достоевский, Пруст, О'Кейси, Рильке, Лорка, Китс, Рембо, Бёрнс, Эмили Бронте, Джейн Остин, Генри Джеймс, Блейк, Кольридж".
цит. по Кеннет Славнски "Дж.Д.Сэлинджер. Идя через рожь." (Kenneth Slawenski J.D.Salinnger. A Life Raised High -- оригинальное название, в контексте другой и более важной повести, намного удачней.)
Очень молодой человек проходит через адище (адище!) Хюртгенского леса. Думая, что всё пока закончено (потому что и половины такого живому человеку до конца жизни с излишком), но не успев и отдышаться, он попадает под Арденны. Однако остаётся не просто жив, но даже цел. Далее, это человек, служивший, в общем-то, в американской контрразвдке, но всё-таки будучи молодым и, возможно, к тому моменту ещё оставаясь хоть чуточку идеалистом (хотя трудно себе это представить, но дальнейшееубеждает нас в том, что идеализм имеет очень широкие границы. Или ад-- немыслимые)... так вот это человек участвует в освобождении Дахау. О том, что творилось в немецких лагерях смерти, он не просто не знал, ну что-то там понаслышке, как многие не непосредственные участники, но в общем, в силу молодости и внутренней интеллигентности что ли не подозревал даже что и до какой степени творилось там на самом деле. Да европейцы-то далеко не все знали, а тут вообще -- Америка. Ну и вот, дней за 14 до собсвтенно операции их 12-тый полк (понёсший самые большие потери из всей американской армии за всё время участия страны в войне) получает наспех напечатанный буклетик о том, к чему стоит быть готовым и что, вроде бы, творили в концлагерях (а проверенных данных, понятно, не было). Можно и не упоминать о том, что информация из буклета и на милю не приближалась к правде. В смысле степени ужаса. И вот этот солдат всё это видит. После, вспомним, Хюртгенвальда и Арденн. Даже после Хюртгенвальда и Арденн. В общем, Дахау освобождён, всякие там сопутствующие дела котрразведовательные, далее война заканчивается. И тут, казалось бы, после 3-х с половиной лет чаяний о мире и доме, после полного и совсем безрадостного внутреннего перерождения, после совершенно законного и очень желанного права вернуться в Нью-Йорк (пусть и уже достаточно антисемитский -- а наш солдат был в половину евреем, кстати -- но всё-таки дом, да к тому же не самый бедный, даже очень не бедный, ибо отец умудрился во время Депрессии удержаться на плаву, и неплохо) наш герой пишет матери, что он не вернётся домой. Нет, он выбирает остаться в Германии. Служит в своей контрразведке. Как раз в городе Нюрнберге, аккурат во время процесса. Потом он женится на немке (что вобще-то было американским военослужащим запрещено), заводит ризеншнауцера. Через время выправляет жене французский паспорт и всё же едет в Америку. Дальше развод, ну и всякое там жилое-былое. Через долгие-долгие годы и попытки он оттачивает мастерство и всё-таки печатается в "Нью-Йоркере". Потом он издаёт роман, рукопись которого прошла с ним все окопы, меняясь и разрастаясь, и становится третьим, замыкающим Большую Тройку великих американских писателей, которые, собственно, и составляют культуру этой страны. Один из них был его кумиром, второй во время войны стал другом. Роман, на мой взгляд, не самый удачный, во всяком случае, читать его надо строго до 16-17 лет (вот тогда да, тогда, думаю, вещь). Но после этот человек становится Великм Затворникм, самым, пожалуй, настоящим из всех , чьё имя известно широкой публике. Собственно, те немногие факты, что я тут привела -- это почти всё, что о нём известно с той или иной степенью достоверности. Он поселяется в Корнише рядом с лесом. Жена, дети -- всё это второстепенно. Он начинает работу над самым главным своим творением, над тем, что стало неотделимой его частью -- и лишь молодости мы можем быть благодарны за то, что он всё-таки опубликовал частьтого, что создал. В 1965 году он совершил последний акт публичного душеизлияния, выпустив последнюю свою повесть. После он писал только в стол. Не публиковал ничего. Вообще. Интервью? Их всего-то несколько штук за всю жизнь, пальцев рук хватит, и половина добыта обманом (т.е. когда человек не знал, что беседует с репортёром). Фотографии? Широко известны даже меньше, чем пальцев на обеих руках. Снято, разумеется, больше, но он позаботился о том, чтобы они остались либо у автора, либо у него самого. Он писал всегда. Умер в 91 год, совсем недавно. Писательство было его медитацией. А медитация не нуждается в публичности, даже наоборот. Но говорят, что в 2015 году к издателям перейдут права на публикацию аж пяти его книг, написанных после 1965 года! Впрочем, такими новостями читающий мир кормят уже давно, десятки лет. Но кто знает? Всё-таки это человек, создавший Глассов. Глассы, Глассы. И прикасаться к ним опасно, и отойти от них немыслимо.
А, ну и чтобы вернуться к культуре.
"Я увяз в высокопарном наукообразии. Принялся навешивать ярлыки на симпатичных мне авторов... Если уж писателю приходится говорить о литературе, то ему надлежит встать и внятно, громким голосом перечислить тех писателей, которых он любит... Мои любимые: Кафка, Флобер, Толстой, Чехов, Достоевский, Пруст, О'Кейси, Рильке, Лорка, Китс, Рембо, Бёрнс, Эмили Бронте, Джейн Остин, Генри Джеймс, Блейк, Кольридж".
цит. по Кеннет Славнски "Дж.Д.Сэлинджер. Идя через рожь." (Kenneth Slawenski J.D.Salinnger. A Life Raised High -- оригинальное название, в контексте другой и более важной повести, намного удачней.)