Алексей Смирнов УГАСШИЕ НЕПОМИНАЮЩИЕ В БЕГЕ ВРЕМЕНИ
Оригинал взят у alexvadim в Алексей Смирнов УГАСШИЕ НЕПОМИНАЮЩИЕ В БЕГЕ ВРЕМЕНИ
Оригинал взят у alexvadim в Алексей Смирнов УГАСШИЕ НЕПОМИНАЮЩИЕ В БЕГЕ ВРЕМЕНИ
Об авторе
Автор опубликованных здесь воспоминаний родился в памятном 1937 году. Алексей Глебович Смирнов происходит из дворянской семьи, два старших поколения которой по линии отца принадлежали к непоминающей ветви катакомбной церкви. Семья его матери, урожденной казачки Абрамовой, была репрессирована большевиками и рассеяна революцией по всему миру. Непоминающими называла себя часть катакомбников, не поминавших советскую власть и имевших свою особую церковную иерархию. Подпольные (катакомбные) церкви - моленные непоминающих - были в Москве, в Московской губернии и в других губерниях Центральной России, примыкающих к старой столице России. Особенностью непоминающих общин, к которой принадлежала семья Смирновых и их единомышленники, был их состав - это были уцелевшие от большевистского террора остатки русского офицерства, дворянства и московская профессура. Ключевое положение этого движения занимала община Н. А. Строгановой, просвещенной дамы, жены профессора Строганова, человека популярного в дореволюционной либеральной Москве. Иной была моленная врача В. В. Величко, в которой бывали и старообрядцы, и прихожане храмов, расположенных недалеко от Цветного бульвара, над которым некогда стоял особняк Величко. В третьем послереволюционном поколении, к которому принадлежит и А. Г. Смирнов, моленные непоминающих в Москве выродились и обезлюдели. Большевистский Молох перемолол остатки московского дворянства, а профессура пошла служить советской власти. Не было и притока свежих народных сил в эти, сословные по своей сути, общины.
По иному сложилась судьба самого А. Г. Смирнова, не пожелавшего влиться в советскую систему, нелюбимую им. Профессиональный художник, он, в шестидесятые и семидесятые годы, входил в ядро нонконформистских неофициальных художников и часто выставлялся в Европе. Потом он отошел от нонконформизма, долго расписывал и реставрировал действующие православные церкви и изъездил всю Россию. Воспоминания Смирнова - это воспоминания внутреннего эмигранта в третьем поколении.
Свои воспоминания Смирнов назвал «Угасшие непоминающие в беге времени». По его взглядам, время - основной режиссер и трагедии истории, и трагедии поколений, и трагедии борьбы идей. В двадцатом веке было белое время, окончившееся около сорокового года, было красное время, окончившееся в шестидесятые годы, а далее наступило столетие воплощения Антихриста, борьба с которым только разворачивается. Остатки Византийской цивилизации - старообрядцы, катакомбники, и оставшиеся в подполье, и вышедшие из него, а также часть Зарубежной Церкви и греческие старостильники - последнее препятствие на пути установления унифицированного бездуховного строя, рядом с которым старые тоталитарные режимы покажутся либеральными. Таковы взгляды автора воспоминаний, который с годами не изменил идеалам своей молодости, когда он входил в догоравшее тогда движение непоминающих.
УГАСШИЕ НЕПОМИНАЮЩИЕ В БЕГЕ ВРЕМЕНИ
Опыт непоминающих и современность
Эти, первоначально небольшие, записки несколько разрослись, неожиданно для меня. Оказалось, что я помню кое-что, что все остальные постарались основательно подзабыть. Сейчас вспоминать о старой России и о ее людях невыгодно. Сейчас придуман очередной профанированный лубок, под который все подгоняется. Мы, шестидесятники, родившиеся до войны, помним от отцов и дедов, чем была старая Россия, как они все жили в двадцатые и тридцатые, самые глухие советские годы, ну, а что произошло позже - это мы сами знаем и помним. В нашей памяти запечатлен психологический опыт трех поколений - в этом особенность шестидесятников.
Старая Россия была очень своеобразной и разнообразной страной, и очень разнообразны и оригинальны были люди, ее населявшие. Сейчас большевизм подстриг под гребенку своих подданных, и оригинальных, штучных людей осталось не так уж много. А когда-то в России было весьма довольно ярких индивидуальностей, искавших свое место в мире. Одно дело - войти в толпу, где все одного роста и одного возраста, а другое дело - пойти в гущу людей, где все разного возраста и роста. Наша семья принадлежала к среде московской внутренней эмиграции.
В Петербурге были свои внутренние эмигранты, пока город не уморили голодом, а в Москве - свои. До войны все надеялись на Антанту, на Францию, на Митрополита Евлогия, на остатки белых войск - придут, нас освободят. Но дождались только Гитлера, и в нем быстро разочаровались. Тибетский эзотерик не понял православной России и не поддержал ее в должном объеме и форме. Мы ведь тоже были имперской нацией. Когда-то. Непоминающее движение в среде московских интеллигентов и дворян несколько отличалось от других ветвей катакомбников своим скрытым либерализмом, а в общем и оно было разнообразным. Очень непросто было тогда противостоять красному колоссу. Все очень боялись красного окружения, и я, мальчишка, усвоил, что нельзя ничего говорить при чужих. Пиком надежд были сороковые годы, когда пахло вторжением в Россию. После войны начался упадок непоминающих общин, а потом и их вырождение.
Я - свидетель именно этого печального периода упадка. Просто я вспоминаю, сквозь толщу лет, что были, были совсем другие люди, совсем по-другому, чем сергиане, верившие в Бога. Трагедия и наших ушедших, и нас всех, в том, что была очень давно перервана пуповина с русским народом и старообрядчеством. А без этой подпитки все выродилось и захирело. Истоки этой трагедии России и православия лежат еще в синодальном периоде нашей Церкви, когда она стала во многом канцелярским учреждением Империи. Революция и большевизм усугубили и поляризовали эти процессы. У нас было и народное, пугачевского типа, восстание - погром и бунт разложившегося гарнизона в Петрограде, и большевистское сакральное строительство религии атеизма. Лениным и Сталиным было построено полностью ненормальное, преступное общество и государство.
Термины «тоталитарный» даже не подходит к распавшемуся СССР, он излишне мягок. Это где-нибудь в Германии и в Южной Америке был тоталитарный режим, а в России был извращенный, ненормальный режим сакрального атеизма и богоборчества. Все было гораздо хуже и страшнее, чем пишут и писали советологи. Они-то все это писали в своих Оксфордах, Гарвардах, a не жили в Совдепии, и на своей шкуре не знают всех особенностей большевизма. Беда в том, что в 1991 году не было никакой даже псевдореволюции - просто коммунисты, как питоны, поменяли кожу и раскраску, оставшись по-прежнему у власти. Наше шестидесятничество и диссидентство, в среде которых прошла моя молодость, вовсе и не думали так скоро побеждать коммунистов - номенклатура все сделала сама, без нас. Им надо было переделить госсобственность, что они успешно и сделали. А демократия, а всякие свободы - это только ширма, за которой все ускоренно делили и крали. Милован Джилас все правильно писал и пишет о «новом классе» - у нас все именно так, но еще и гораздо хуже. А Запад в целом плохо себя вел и в тридцатые годы, плохо он ведет себя и сейчас, закрывая глаза на все, что происходит в России. Поэтому вся надежда только на внутренние силы.
Большевизм воспитал огромный, совершенно новый, ранее никогда не бывший, советский народ, у которого с русским народом только одно общее - русский язык, и ничего больше. Русских сейчас осталось мало-мало и они в загоне, так как не нужны ни Западу, ни огромному советскому народу, ни правящей номенклатуре - «новым русским». Так что ситуация довольно желтенькая и пессимистическая. С наследием Российской Империи покончили большевики, а с наследием СССР - «новые русские», т. е. перекрашенная в компрадорскую буржуазию партноменклатура во всех ее поколениях. Постсоветская номенклатура размножается и постоянно усиливается как разновидность болезнетворных бактерий, отравляющих и территорию бывшей России, и остатки ее народа. В таких условиях намечается размежевание между большим советским народом и малым народом России, ставшим, по воле Господа, новым народом Израилевым.
Страшные гонения на Церковь и на верных ей чад, огромное число новомучеников Российских приготовили русскому народу особое место у трона Царя Небесного. Есть много общего у судеб окраин погибшей Византии - Сербии, Болгарии, Румынии, России. Мы все - частицы одного огромного разбитого сосуда, откуда издревле причащались и в Косово, и на Куликовом поле, и в советские годы. Это кровавое причастие кровью славянских праведников будет, по-видимому, продолжено и в будущем. Ну, а говорить всерьез о Московской Патриархии вообще не стоит - это, православное по внешнему виду, подразделение партноменклатуры и ее спецслужб, и ничего больше. К сожалению, появление в России Зарубежной Церкви, было тоже совершенно неудачным. Сами зарубежные русские священники - дети и внуки первой волны эмиграции - сюда не пожелали приехать и миссионерствовать, а вместо них сейчас действует скопище откровенных провокаторов и отбросов Московской Патриархии, принятых под крыло Зарубежным Синодом. Выжившие в условиях террора катакомбники - это то зерно, из которого возрастет новая русская, свободная от всех пут, Православная Церковь. Но этот процесс нескорый и очень трудный, и связан он с осознанием себя русскими и православными остатками русского народа, который только сейчас начал отходить от безликой массы советских скопищ. Налицо гигантская национальная катастрофа великорусской нации, добровольно ставшей материалом для утопических экспериментов кучки международных каторжников и авантюристов.
Вопрос сейчас стоит трагически: быть или не быть русскому народу, а если быть, то на какой территории и в каком количестве. Те непоминающие катакомбные общины, которые угасали при мне, и в которых я молился в молодости, были очень далеки от синодального дореволюционного православия. Во многом они даже возникли из оппозиционных Святейшему Синоду религиозных кругов. Фактически, старообрядцы были религиозными диссидентами с XVII века, а либеральная интеллигенция уже давно искала иного религиозного устройства русской жизни, чем утверждал Святейший Синод и императорский Санкт-Петербург. В сильной степени и Московское славянофильство было оппозиционно и Синоду, и политике последних Императоров. Ведь даже такой видный Иерарх как Митрополит Антоний Храповицкий писал об усталости русской Церкви от «романовщины». Да и наше белое движение было в своей очень большой части не попыткой реставрации старой России, а правой традиционалистской революцией. Оказавшись в экстремальных условиях большевистской диктатуры и террора, непоминающие попытались вернуться к древнерусским истокам православия, отбросив весь постылый и ненужный им синодальный опыт.
Именно в ревизии синодальной Церкви, в пересмотре ее окостенелой казенности, приведшей Россию в лапы большевиков, с моей точки зрения, основная поучительная для сегодня ценность опыта непоминаюших. Христос - это любовь, любовь пронизывала наши непоминающие общины: любили Россию, любили православие, любили Господа, Матерь Божию и весь сонм русских святых и новомучеников Российских. И Николая II, и Цесаревича Алексея, и всю царскую семью любили не столько за их Августейшее происхождение, а за смирение и кроткое мученичество, и верность идеалам нашей Византийской Восточной Церкви.
Список упоминаемых лиц, ранее мало встречавшихся в библиографических данных
Величко Валериан Вадимович - потомственный дворянин, московский врач, коллекционер. Упоминается в каталоге Третьяковской галереи как бывший владелец альбома Тропинина; в каталоге собрания икон П. Д. Корина - как бывший владелец икон. Зоя Вадимовна, Наталья Вадимовна - его сестры.
Киселёва Зоя Васильевна - дочь профессора Киселёва, ее портрет в 3-ем томе сочинений Даниила Андреева. Там же, в 3-ем томе, во 2-й книге 3-го тома - данные о ней. Милитина Григорьевна Киселёва - мать Зои Васильевны, жена профессора.
Строганов Алексей Николаевич - профессор. Строганов Сергей Николаевич - профессор. Строганова Надежда Александровна - жена профессора А. Н. Строганова, упоминание о ней в 1-ом томе Собрания сочинений Даниила Андреева.
Введенская Мария Михайловна - земский врач, корреспондент Д. Л. Андреева. Упоминается в библиографических данных в 3-ем томе Собрания сочинений Даниила Андреева.
Смирнов Глеб Борисович - потомственный дворянин, профессор, художник. Упоминается в справочнике Союза художников (и 3-ем томе сочинений Андреева), Смирнова Любовь Федоровна - жена Г. Б. Смирнова (в девичестве Абрамова, дочь генерал-лейтенанта Ф.Ф. Абрамова). О семье Абрамовых во всех справочниках о гражданской войне с буквы А (упоминается старший брат, а также дядя, генерал-лейтенант Филимонов, Кубанский войсковой атаман). Смирнов Алексей Глебович - сын Г. Б. и Л. Ф. Смирновых (в 3-ем томе сочинений Д, Л. Андреева напечатаны его воспоминания о поэте). Абрамова Любовь Яковлевна - вдова генерала Ф. Ф. Абрамова-старшего.
Картавцев Илья Михайлович - потомственный дворянин, геральдик, библиограф. Долгое время - политзаключенный. Картавцева Ирина Михайловна - его сестра.
Екатерина Петровна Тур («тетя Катя Тур») - потомственная дворянка. Знакомая семьи гр. Толстых. Непоминающая с самого истока этого движения.
Сергей Николаевич Ивашев-Мусатов - потомственный дворянин, прямой потомок декабриста, художник. О нем данные в каталоге Союза Художников СССР.
Тюлин Михаил Иванович - потомственный иконописец. Реставратор и гениальный фальсификатор древних икон.
Архимандрит Серапион Машкин - Оптинский монах, оригинальный философ, корреспондент Н. А. Строгановой.
Оригинал взят у alexvadim в Алексей Смирнов УГАСШИЕ НЕПОМИНАЮЩИЕ В БЕГЕ ВРЕМЕНИ
Об авторе
Автор опубликованных здесь воспоминаний родился в памятном 1937 году. Алексей Глебович Смирнов происходит из дворянской семьи, два старших поколения которой по линии отца принадлежали к непоминающей ветви катакомбной церкви. Семья его матери, урожденной казачки Абрамовой, была репрессирована большевиками и рассеяна революцией по всему миру. Непоминающими называла себя часть катакомбников, не поминавших советскую власть и имевших свою особую церковную иерархию. Подпольные (катакомбные) церкви - моленные непоминающих - были в Москве, в Московской губернии и в других губерниях Центральной России, примыкающих к старой столице России. Особенностью непоминающих общин, к которой принадлежала семья Смирновых и их единомышленники, был их состав - это были уцелевшие от большевистского террора остатки русского офицерства, дворянства и московская профессура. Ключевое положение этого движения занимала община Н. А. Строгановой, просвещенной дамы, жены профессора Строганова, человека популярного в дореволюционной либеральной Москве. Иной была моленная врача В. В. Величко, в которой бывали и старообрядцы, и прихожане храмов, расположенных недалеко от Цветного бульвара, над которым некогда стоял особняк Величко. В третьем послереволюционном поколении, к которому принадлежит и А. Г. Смирнов, моленные непоминающих в Москве выродились и обезлюдели. Большевистский Молох перемолол остатки московского дворянства, а профессура пошла служить советской власти. Не было и притока свежих народных сил в эти, сословные по своей сути, общины.
По иному сложилась судьба самого А. Г. Смирнова, не пожелавшего влиться в советскую систему, нелюбимую им. Профессиональный художник, он, в шестидесятые и семидесятые годы, входил в ядро нонконформистских неофициальных художников и часто выставлялся в Европе. Потом он отошел от нонконформизма, долго расписывал и реставрировал действующие православные церкви и изъездил всю Россию. Воспоминания Смирнова - это воспоминания внутреннего эмигранта в третьем поколении.
Свои воспоминания Смирнов назвал «Угасшие непоминающие в беге времени». По его взглядам, время - основной режиссер и трагедии истории, и трагедии поколений, и трагедии борьбы идей. В двадцатом веке было белое время, окончившееся около сорокового года, было красное время, окончившееся в шестидесятые годы, а далее наступило столетие воплощения Антихриста, борьба с которым только разворачивается. Остатки Византийской цивилизации - старообрядцы, катакомбники, и оставшиеся в подполье, и вышедшие из него, а также часть Зарубежной Церкви и греческие старостильники - последнее препятствие на пути установления унифицированного бездуховного строя, рядом с которым старые тоталитарные режимы покажутся либеральными. Таковы взгляды автора воспоминаний, который с годами не изменил идеалам своей молодости, когда он входил в догоравшее тогда движение непоминающих.
УГАСШИЕ НЕПОМИНАЮЩИЕ В БЕГЕ ВРЕМЕНИ
Опыт непоминающих и современность
Эти, первоначально небольшие, записки несколько разрослись, неожиданно для меня. Оказалось, что я помню кое-что, что все остальные постарались основательно подзабыть. Сейчас вспоминать о старой России и о ее людях невыгодно. Сейчас придуман очередной профанированный лубок, под который все подгоняется. Мы, шестидесятники, родившиеся до войны, помним от отцов и дедов, чем была старая Россия, как они все жили в двадцатые и тридцатые, самые глухие советские годы, ну, а что произошло позже - это мы сами знаем и помним. В нашей памяти запечатлен психологический опыт трех поколений - в этом особенность шестидесятников.
Старая Россия была очень своеобразной и разнообразной страной, и очень разнообразны и оригинальны были люди, ее населявшие. Сейчас большевизм подстриг под гребенку своих подданных, и оригинальных, штучных людей осталось не так уж много. А когда-то в России было весьма довольно ярких индивидуальностей, искавших свое место в мире. Одно дело - войти в толпу, где все одного роста и одного возраста, а другое дело - пойти в гущу людей, где все разного возраста и роста. Наша семья принадлежала к среде московской внутренней эмиграции.
В Петербурге были свои внутренние эмигранты, пока город не уморили голодом, а в Москве - свои. До войны все надеялись на Антанту, на Францию, на Митрополита Евлогия, на остатки белых войск - придут, нас освободят. Но дождались только Гитлера, и в нем быстро разочаровались. Тибетский эзотерик не понял православной России и не поддержал ее в должном объеме и форме. Мы ведь тоже были имперской нацией. Когда-то. Непоминающее движение в среде московских интеллигентов и дворян несколько отличалось от других ветвей катакомбников своим скрытым либерализмом, а в общем и оно было разнообразным. Очень непросто было тогда противостоять красному колоссу. Все очень боялись красного окружения, и я, мальчишка, усвоил, что нельзя ничего говорить при чужих. Пиком надежд были сороковые годы, когда пахло вторжением в Россию. После войны начался упадок непоминающих общин, а потом и их вырождение.
Я - свидетель именно этого печального периода упадка. Просто я вспоминаю, сквозь толщу лет, что были, были совсем другие люди, совсем по-другому, чем сергиане, верившие в Бога. Трагедия и наших ушедших, и нас всех, в том, что была очень давно перервана пуповина с русским народом и старообрядчеством. А без этой подпитки все выродилось и захирело. Истоки этой трагедии России и православия лежат еще в синодальном периоде нашей Церкви, когда она стала во многом канцелярским учреждением Империи. Революция и большевизм усугубили и поляризовали эти процессы. У нас было и народное, пугачевского типа, восстание - погром и бунт разложившегося гарнизона в Петрограде, и большевистское сакральное строительство религии атеизма. Лениным и Сталиным было построено полностью ненормальное, преступное общество и государство.
Термины «тоталитарный» даже не подходит к распавшемуся СССР, он излишне мягок. Это где-нибудь в Германии и в Южной Америке был тоталитарный режим, а в России был извращенный, ненормальный режим сакрального атеизма и богоборчества. Все было гораздо хуже и страшнее, чем пишут и писали советологи. Они-то все это писали в своих Оксфордах, Гарвардах, a не жили в Совдепии, и на своей шкуре не знают всех особенностей большевизма. Беда в том, что в 1991 году не было никакой даже псевдореволюции - просто коммунисты, как питоны, поменяли кожу и раскраску, оставшись по-прежнему у власти. Наше шестидесятничество и диссидентство, в среде которых прошла моя молодость, вовсе и не думали так скоро побеждать коммунистов - номенклатура все сделала сама, без нас. Им надо было переделить госсобственность, что они успешно и сделали. А демократия, а всякие свободы - это только ширма, за которой все ускоренно делили и крали. Милован Джилас все правильно писал и пишет о «новом классе» - у нас все именно так, но еще и гораздо хуже. А Запад в целом плохо себя вел и в тридцатые годы, плохо он ведет себя и сейчас, закрывая глаза на все, что происходит в России. Поэтому вся надежда только на внутренние силы.
Большевизм воспитал огромный, совершенно новый, ранее никогда не бывший, советский народ, у которого с русским народом только одно общее - русский язык, и ничего больше. Русских сейчас осталось мало-мало и они в загоне, так как не нужны ни Западу, ни огромному советскому народу, ни правящей номенклатуре - «новым русским». Так что ситуация довольно желтенькая и пессимистическая. С наследием Российской Империи покончили большевики, а с наследием СССР - «новые русские», т. е. перекрашенная в компрадорскую буржуазию партноменклатура во всех ее поколениях. Постсоветская номенклатура размножается и постоянно усиливается как разновидность болезнетворных бактерий, отравляющих и территорию бывшей России, и остатки ее народа. В таких условиях намечается размежевание между большим советским народом и малым народом России, ставшим, по воле Господа, новым народом Израилевым.
Страшные гонения на Церковь и на верных ей чад, огромное число новомучеников Российских приготовили русскому народу особое место у трона Царя Небесного. Есть много общего у судеб окраин погибшей Византии - Сербии, Болгарии, Румынии, России. Мы все - частицы одного огромного разбитого сосуда, откуда издревле причащались и в Косово, и на Куликовом поле, и в советские годы. Это кровавое причастие кровью славянских праведников будет, по-видимому, продолжено и в будущем. Ну, а говорить всерьез о Московской Патриархии вообще не стоит - это, православное по внешнему виду, подразделение партноменклатуры и ее спецслужб, и ничего больше. К сожалению, появление в России Зарубежной Церкви, было тоже совершенно неудачным. Сами зарубежные русские священники - дети и внуки первой волны эмиграции - сюда не пожелали приехать и миссионерствовать, а вместо них сейчас действует скопище откровенных провокаторов и отбросов Московской Патриархии, принятых под крыло Зарубежным Синодом. Выжившие в условиях террора катакомбники - это то зерно, из которого возрастет новая русская, свободная от всех пут, Православная Церковь. Но этот процесс нескорый и очень трудный, и связан он с осознанием себя русскими и православными остатками русского народа, который только сейчас начал отходить от безликой массы советских скопищ. Налицо гигантская национальная катастрофа великорусской нации, добровольно ставшей материалом для утопических экспериментов кучки международных каторжников и авантюристов.
Вопрос сейчас стоит трагически: быть или не быть русскому народу, а если быть, то на какой территории и в каком количестве. Те непоминающие катакомбные общины, которые угасали при мне, и в которых я молился в молодости, были очень далеки от синодального дореволюционного православия. Во многом они даже возникли из оппозиционных Святейшему Синоду религиозных кругов. Фактически, старообрядцы были религиозными диссидентами с XVII века, а либеральная интеллигенция уже давно искала иного религиозного устройства русской жизни, чем утверждал Святейший Синод и императорский Санкт-Петербург. В сильной степени и Московское славянофильство было оппозиционно и Синоду, и политике последних Императоров. Ведь даже такой видный Иерарх как Митрополит Антоний Храповицкий писал об усталости русской Церкви от «романовщины». Да и наше белое движение было в своей очень большой части не попыткой реставрации старой России, а правой традиционалистской революцией. Оказавшись в экстремальных условиях большевистской диктатуры и террора, непоминающие попытались вернуться к древнерусским истокам православия, отбросив весь постылый и ненужный им синодальный опыт.
Именно в ревизии синодальной Церкви, в пересмотре ее окостенелой казенности, приведшей Россию в лапы большевиков, с моей точки зрения, основная поучительная для сегодня ценность опыта непоминаюших. Христос - это любовь, любовь пронизывала наши непоминающие общины: любили Россию, любили православие, любили Господа, Матерь Божию и весь сонм русских святых и новомучеников Российских. И Николая II, и Цесаревича Алексея, и всю царскую семью любили не столько за их Августейшее происхождение, а за смирение и кроткое мученичество, и верность идеалам нашей Византийской Восточной Церкви.
Список упоминаемых лиц, ранее мало встречавшихся в библиографических данных
Величко Валериан Вадимович - потомственный дворянин, московский врач, коллекционер. Упоминается в каталоге Третьяковской галереи как бывший владелец альбома Тропинина; в каталоге собрания икон П. Д. Корина - как бывший владелец икон. Зоя Вадимовна, Наталья Вадимовна - его сестры.
Киселёва Зоя Васильевна - дочь профессора Киселёва, ее портрет в 3-ем томе сочинений Даниила Андреева. Там же, в 3-ем томе, во 2-й книге 3-го тома - данные о ней. Милитина Григорьевна Киселёва - мать Зои Васильевны, жена профессора.
Строганов Алексей Николаевич - профессор. Строганов Сергей Николаевич - профессор. Строганова Надежда Александровна - жена профессора А. Н. Строганова, упоминание о ней в 1-ом томе Собрания сочинений Даниила Андреева.
Введенская Мария Михайловна - земский врач, корреспондент Д. Л. Андреева. Упоминается в библиографических данных в 3-ем томе Собрания сочинений Даниила Андреева.
Смирнов Глеб Борисович - потомственный дворянин, профессор, художник. Упоминается в справочнике Союза художников (и 3-ем томе сочинений Андреева), Смирнова Любовь Федоровна - жена Г. Б. Смирнова (в девичестве Абрамова, дочь генерал-лейтенанта Ф.Ф. Абрамова). О семье Абрамовых во всех справочниках о гражданской войне с буквы А (упоминается старший брат, а также дядя, генерал-лейтенант Филимонов, Кубанский войсковой атаман). Смирнов Алексей Глебович - сын Г. Б. и Л. Ф. Смирновых (в 3-ем томе сочинений Д, Л. Андреева напечатаны его воспоминания о поэте). Абрамова Любовь Яковлевна - вдова генерала Ф. Ф. Абрамова-старшего.
Картавцев Илья Михайлович - потомственный дворянин, геральдик, библиограф. Долгое время - политзаключенный. Картавцева Ирина Михайловна - его сестра.
Екатерина Петровна Тур («тетя Катя Тур») - потомственная дворянка. Знакомая семьи гр. Толстых. Непоминающая с самого истока этого движения.
Сергей Николаевич Ивашев-Мусатов - потомственный дворянин, прямой потомок декабриста, художник. О нем данные в каталоге Союза Художников СССР.
Тюлин Михаил Иванович - потомственный иконописец. Реставратор и гениальный фальсификатор древних икон.
Архимандрит Серапион Машкин - Оптинский монах, оригинальный философ, корреспондент Н. А. Строгановой.