"Этническая бомба": французский опыт
Александр Бангерский
"Этническая бомба": французский опыт
(опубликовано в 2007 году в журнале "Индекс", в тематическом номере, посвященном проблемам миграции и озаглавленном "Понаехали")
Рождаемость и смертность, политика и экономика, культура и социальные вопросы, безработица, преступность и терроризм - короче говоря, судьбы государств и народов, а в конечном счете и всего человечества напрямую связаны сегодня с миграцией огромных людских масс. Со времен Великого переселения народов, приведшего, как известно, к падению Рима, мир не видел ничего подобного.
Кто они, эти мигранты? Новые гунны, грозящие захлестнуть, как саранча, развитые страны? Или несчастные, нуждающиеся в помощи и понимании? И что делать с ними?
Прежде чем пытаться ответить на эти вопросы, надо, наверное, поискать корни явления, изучить опыт (удачный и неудачный) решения порождающих его и порождаемых им проблем. Попробуем сделать это на примере Франции.
После Великой французской революции поток эмигрантов устремился из этой страны, спасаясь от гильотины. Но именно тогда была заложена и правовая база для встречного потока: статья 120 Конституции 1793 года гласила: "Французский народ предоставляет убежище иностранцам, изгнанным со своей родины за дело свободы". С тех пор Францию справедливо называют "Землей убежища", второй после США. За два с лишним века она дала приют очень многим политэмигрантам. Достаточно вспомнить знаменитые "три волны" русской эмиграции: первая - после 1917 года, вторая - связанная с Второй мировой войной и третья - "детище холодной войны". Сейчас к ним добавилась четвертая - порождение горбачевской перестройки, открывшей границы Советского Союза для всех желающих уехать.
Но когда "железный занавес" был поднят со стороны СССР, Франция, как и Запад в целом, этот занавес поспешила вновь опустить. По понятным причинам: политическое убежище предоставляется именно политическим беженцам, а отнюдь не всем желающим лучшей жизни. Более того, даже если человек бежал из страны, где и сегодня преследуют инакомыслящих, это не дает ему автоматически права на убежище: придется еще доказать, что он лично был жертвой таких преследований.
А ведь не так уж давно Франция широко открывала двери не только для политэмигрантов. Эта страна, как, пожалуй, ни одна другая, всегда умела привлекать таланты.
Без иностранцев французская музыка, живопись, архитектура, балет, кино - да вся культура! - были бы куда беднее. Без иммигрантов была бы куда слабее и французская экономика.
Польские шахтеры, итальянские, испанские и португальские строители, русские инженеры, таксисты, рабочие автозаводов, и многие другие выходцы из ближних и дальних стран вносили весьма весомый вклад в процветание страны, ставшей им второй родиной. И все они, а теперь уже и их дети и внуки, называют себя французами. С полным правом - они ведь граждане Франции.
Во французском языке слово "nationalité" означает не "национальность", а "гражданство". Поэтому независимо от места рождения, цвета кожи и формы носа, независимо от того, какой язык человек считает родным, если он гражданин Франции, то он - француз.
Французский опыт привлечения зарубежной рабочей силы сравним лишь с американским. Что же касается ассимиляции иностранцев - то тут опыт Франции вообще уникален. Приезжая в Штаты, многие иммигранты вливались в национальные общины своих соотечественников. Во Франции же, стране, весьма плотно заселенной коренным населением, было бы трудновато прожить, не интегрируясь в местное общество. Правда, некоторые представители первой волны русской эмиграции упорно старались жить "на чемоданах", в надежде на скорое возвращение домой. Но это исключение лишь подтверждает общее правило: хочешь жить во Франции - становись французом!
После Второй Мировой войны приток иммигрантов стал массовым. В 1946-1954 годах в страну приезжало в среднем по 75 000 иностранных рабочих ежегодно. В течение следующих восьми лет эта цифра составляла уже 180 000 в год. В начале это были все те же итальянцы, испанцы и португальцы, затем к ним прибавились выходцы из Северной и Черной Африки.
Резкий скачок произошел в 1962 году, когда Алжир добился независимости и его вынуждены были покинуть около миллиона проживавших там европейцев. В основном это были французы-колонисты, получившие, вернувшись на историческую родину, презрительную кличку "черноногие". Вместе с ними бежали и "харки" - те алжирцы, которые сражались в колониальной войне на стороне метрополии, - и их семьи. Те, кто не смог или не захотел уехать (по разным оценкам их было 80-160 тысяч), стали жертвами безжалостной резни. Примерно столько же "харки" удалось выбраться во Францию. Там их разместили в специальных лагерях, где они оставались многие годы.
В период непрерывного экономического роста 1945-1975 годов (так называемого "Славного тридцатилетия") массовый приток дешевой иностранной рабочей силы не создавал особых проблем. Пока работы хватало на всех, а уровень жизни непрерывно рос, все были довольны - и коренное население, и тем более приехавшие из более бедных стран и бывших колоний. В течение века Франция приняла и ассимилировала с пользой для себя десятки миллионов иностранцев. Почему бы не продолжать и дальше?
Человек, впервые попадающий из России в Париж, всегда поражается: "Как много у вас тут негров и арабов!" И приходится объяснять, что слово "негр" лучше вслух не произносить, поскольку оно здесь считается оскорбительным. Можно и по физиономии схлопотать. А можно и под суд попасть - если обиженное "лицо африканского происхождения" (такое определение считается необидным и политкорректным) найдет двух свидетелей, которые подтвердят, что вы публично высказывали в его адрес оскорбления расистского характера. Например, в 2006 году один полицейский получил год условно и навсегда лишился права работать в полиции за то, что обозвал "грязным арабом" и дал пощечину марокканцу, скандалившему с кассиршей в метро. Известны случаи, когда пользователи Интернета во Франции за подобные высказывания в сети попадали под суд (один заплатил 1500 евро штрафа, другому дали полтора года условно).
Хорошо помню, что когда я сам впервые оказался в Париже (это было 17 лет назад), меня удивило не обилие на улицах смуглых и чернокожих (их и тогда было немало, хотя и значительно меньше, чем сейчас), а то, что среди многочисленных клошаров (то есть, попросту говоря, бомжей) их не было совсем. Я объяснил тогда для себя этот факт тем, что, если уж человек выбрался из Африки или Азии в Европу, то он не будет опускаться на дно - не те установки.
С тех пор ситуация изменилась. Причин тому много - и рост числа иммигрантов, и изменение их социального состава, а значит, и психологии. Появление цветных клошаров - лишь один небольшой штришок в картине большой и сложной проблемы, вернее говоря, комплекса проблем, связанных с потоками людей, рвущихся в богатые и благополучные западные страны. Оказывается, существует некая критическая масса. Конечно, дело не просто в удельном весе той или иной этнической группы. Играет свою роль и национальный характер, и социальная ниша, в которой оная группа в силу все того же национального характера по преимуществу обосновалась.
Когда в начале 60-х годов одна за другой получали независимость африканские колонии, поток иммигрантов сильно почернел. Это никого не смущало: экономика метрополии была на подъеме, стране требовались дешевые рабочие руки, а выходцы из бывших колоний неплохо владели французским и были счастливы использовать открывавшиеся возможности. Кто тогда задумывался о том, к чему это приведет через пару десятков лет, когда безработица вырастет, а рождаемость среди белых упадет?
А привело это, в частности, к бунтам молодежи осенью 2005 года, когда в парижских пригородах горели машины и был введен комендантский час. Бывший "красный пояс" Парижа (называвшийся так потому, что в местных муниципалитетах большинство имели блоки коммунистов и социалистов) давно уже стал "черным". По той простой причине, что там строили много дешевого социального жилья, немногим лучше наших хрущевских пятиэтажек. Ну, а кто победнее - он, естественно, селится там, где подешевле. Так пролетарские окраины постепенно превращались в этнические гетто.
Все началось с того, что 27 октября 2005 года трое юношей в городе Клиши-су-Буа под Парижем, убегая от полиции, перелезли через ограду трансформаторной станции и попытались там спрятаться. Двоих - 17-летнего Зияда Бенна и 15-летнего Буна Траоре - убило током на месте. Третий, Мухиттин Алтун (ему был 21 год) в тяжелом состоянии попал в больницу. В ту же ночь несколько десятков молодых людей вышли на улицы города, подожгли 23 автомобиля, нападали на полицейских, пожарных, других представителей власти.
На следующий день министр внутренних дел Франции Николя Саркози заявил, что полиция "физически не преследовала" погибших.
Любому, кто знает условия жизни в "неблагополучных" пригородах Парижа, нетрудно догадаться, почему эти парни убегали, даже если преследования и не было. И почему случайная гибель этих ребят стала детонатором социального взрыва, хотя всем ясно, что в их смерти полицейские не виноваты. Причин много, но если попытаться выразить их суть, то это - именно "неблагополучие" очень многих районов. Тех самых, которые в свое время называли "красным поясом" Парижа.
Бывшие рабочие пригороды, застроенные одинаковыми железобетонными коробками для бедных. Здесь многие улицы до сих пор носят названия, сохранившиеся с той поры, когда в мэриях сидели коммунисты с социалистами: рю Максим-Горький, авеню Сталинград, бульвар Гагарин, аллея Космонавтов... одних только улиц и площадей Ленина я насчитал в подпарижье 23 штуки! Сейчас некоторые из этих районов превратились в рассадники преступности. Воровство, хулиганство, наркотики, бессмысленный вандализм и тому подобное.
Плюс этнический фактор. Один из погибших парней - тунисского происхождения, другой - из Мали. Выживший - турок. Может быть, документы у них были в полном порядке. Но они знали: с полицией лучше не связываться. Хотя дело даже не в национальности и не в цвете кожи - черных много и среди полицейских. Просто жители этих пригородов, белые в том числе, автоматически попадают под подозрение. Ну что поделаешь - "неблагополучные" они. С таким адресом, как у них, труднее получить работу.
А если совсем откровенно - то многие и не особенно стремятся работать. Потому что не умеют. Потому что привыкли бездельничать, перебиваться случайными заработками, мелким воровством или перепродажей краденого. Ясно, что полицейский для них - враг. И государство - враг. И министр Саркози - враг. В одном из своих выступлений, еще до начала этих событий, Саркози сказал, что будет беспощадно бороться со "сбродом". Многих это задело, а политические противники министра внутренних дел и наиболее вероятного кандидата в президенты от правых тут же поставили ему в вину пренебрежительное отношение к социальным низам и иммигрантам. Хотя он имел в виду именно шпану, мелких хулиганов.
Вот шпана и стала в отместку поджигать машины и задирать любых представителей государственных структур - вплоть до водителей автобусов. Беспорядки расползались все шире. Участились случаи обстрела полицейских. Полиция, конечно, не бездействовала: было задержано около 3 тысяч человек, из них 600 зачинщиков заключили под стражу. В пригороды столицы направили дополнительно 2300 полицейских и жандармов.
Несмотря на все усилия полиции, количество актов вандализма нарастало с каждым днем. Вернее, с каждой ночью. Поэтому с 8 ноября в 25 департаментах из ста пришлось ввести чрезвычайное положение и комендантский час - впервые за всю историю послевоенной Франции. Но понадобилось еще 10 дней, чтобы ситуация нормализовалась. За три недели волнений бунтующая молодежь подожгла более девяти тысяч автомобилей. Общий ущерб только по оценкам страховых компаний составил около 200 миллионов евро.
Представители власти утверждали, что происходящие беспорядки не были стихийными. Действовали, мол, некие "организованные банды". Нашли даже мастерскую для изготовления бутылок с зажигательной смесью. Однако за год, прошедший после "бунта окраин", никаких тайных организаторов так и не нашли. И это - самое страшное. Значит, в любой момент волнения могут вспыхнуть вновь.
Как это происходило, мне рассказали непосредственные участники "горячей осени" 2005 года: "Каждый вечер мы смотрели по ящику, что было прошлой ночью. А потом шли на дело. Это как футбольный матч. Если в Сен-Дени сожгли 15 тачек, мы старались сжечь больше". Вот и вся организация.
Почти год в Париже и пригородах было довольно тихо - благодаря совместным усилиям МВД и местных авторитетов. Отнюдь не только криминальных - очень серьезно и самоотверженно работали в "трудных кварталах" общественные организации и просто пользующиеся уважением люди. Но в преддверии годовщины своих "подвигов" хулиганы резко активизировались, применяя новую тактику: с помощью ложных вызовов заманивают полицейские патрули в засаду и нападают на них с огромным численным перевесом - по 50-60, а то и по сотне человек.
В субботу вечером 28 октября 2006 года в Марселе несколько хулиганов подожгли городской автобус. Одна из пассажиров, 26-летняя студентка, была доставлена в больницу с тяжелыми ожогами.
Уже наутро ее близким позвонил президент Франции, выразил свое сочувствие и заверил, что будут приняты все меры, чтобы найти виновных и наказать их с максимальной строгостью. Жак Ширак обсудил эти меры с главой правительства и с министром внутренних дел, а премьер-министр собрал на срочное совещание руководителей МВД и министерства транспорта, а также всех транспортных организаций страны.
Министр внутренних дел Николя Саркози требует разрешить привлекать к уголовной ответственности несовершеннолетних, усилить наказания для тех, кто уличен в повторных правонарушениях. Короче, призывает к жесткости, без всяких скидок на социальные факторы: "ни безработица, ни дискриминация не могут служить извинением", - считает он.
Конечно, не все французы африканского происхождения бедствуют. Выходцы из стран Магриба (их называют арабами, хотя это - тунисцы, алжирцы и марокканцы) держат в своих руках почти всю мелкую торговлю. А черных много среди охранников и всякого рода служб безопасности, где нужны крепкие мужчины. Среди медсестер и всякого рода обслуживающего персонала, среди чиновников низшего звена - короче там, куда не очень хочется идти белым. Плюс надо учитывать более пробивной, энергичный характер черных. Обо всем этом говорить не принято, это считается неполиткорректным, но все это знают. Те, кто их недолюбливает, в своем кругу могут сказать: "Они наглые". Но в целом отношения между расами и этническими группами во Франции пока что вполне приличные. Тут играет свою роль и традиция - среди интеллигенции, особенно левой, расизм и национализм считается не менее постыдным, чем антисемитизм. И закон, строго карающий за любые проявления национальной и религиозной нетерпимости. И активная социальная позиция потенциальных обектов - они себя в обиду не дадут! И наличие общественных организаций (например "SOS - расизм!"), бдительно следящих за соблюдением законов.
Проблема - не в отношениях между коренными французами и иммигрантами (это - уже ее последствия). А в том, что чем больше приезжает в страну новых людей, тем меньше они хотят интегрироваться. Тем громче заявляют, что хотят сохранять свой традиционный уклад жизни. Из тех, кто родился во Франции, но не смог или не захотел найти свое место в жизни, многие находят систему ценностей ислама более для себя подходящей, чем "белую цивилизацию". На практике это выглядит так: все больше открывается мечетей и исламских школ, все чаще можно видеть на прохожих неевропейскую одежду, а на женщинах - платок. Тот самый, который запретили носить на занятиях в школах, что вызвало бурную полемику и протесты.
Интересно, что 85% французских мусульман хоронят своих близких не во Франции, а отвозят их на землю предков, хотя по исламской традиции предать покойника земле надо как раз там, где он умер. Но ислам не допускает сожжения праха. А по французским нормам, если плата за место на кладбище перестает поступать, спустя положенный срок содержимое бесхозной могилы может быть предано огню. И стариков такая перспектива смущает. Впрочем, дело тут не только в религии. Более важен психологический фактор: как показывают социологические исследования, многие иммигранты в первом поколении смотрят на свой отъезд с родины, как на нечто временное. Поэтому смириться с тем, что они будут похоронены вдали от родных мест, означает для них признать, что их первоначальный план - заработать денег на чужбине и вернуться домой - потерпел крах.
В октябре 2006 года Национальное Собрание Франции одобрило законопроект, предусматривающий наказание для тех, кто отрицает факт геноцида армян в Турции в 1915 году. Казалось бы, дела давно минувших дней, из-за чего копья ломать? Тем более, что еще в 2001 году Франция одной из первых в мире официально признала, что этот геноцид имел место, приняв, после нескольких лет дебатов, специальный закон. А теперь речь шла лишь о дополнении к этому закону.
Однако решение нижней палаты французского парламента вызвало весьма болезненную реакцию в Турции. Надо полагать, французские парламентарии прекрасно отдавали себе отчет в том, что своим законопроектом они рисковали спровоцировать резкое похолодание между Анкарой и Парижем (что и произошло). Не исключены и серьезные экономические потери, о которых предупреждала министр внешней торговли Кристин Лагард. Почему же депутаты правого большинства и левой оппозиции проявили в этом вопросе редкое единодушие?
Причин две. Одна из них - полмиллиона французских граждан армянского происхождения. Все они - дети и внуки беженцев. Для каждого из них то, что происходило без малого век назад - не просто исторические события, а часть истории семьи. Понятно, что политики учитывают это.
Вторая причина - стремление Турции вступить в ЕС. Если это произойдет, лавина мигрантов из этой страны может захлестнуть Европу. Что такое турецкие гастарбайтеры, хорошо знают немцы. Но одно дело, когда перед вами - приехавшие на заработки иностранцы, и совсем другое - равные с вами в правах граждане Европейского союза!
Было бы упрощением утверждать, что депутаты Национального Собрания просто боятся нашествия турок. Или просто заискивают перед армянским лобби. Но несомненно, что наличие в стране хорошо интегрировавшейся и влиятельной армянской общины сыграло свою роль. И столь же несомненна угроза появления еще более влиятельной, но отнюдь не стремящейся интегрироваться общины турецкой. Ведь есть уже опыт - как немецкий, так и свой, французский. Правда, турок пока во Франции сравнительно немного, но есть другие этнические "группы риска", которые уже продемонстрировали и французам, и всему миру, что такое достигшая критической массы "этническая бомба".
Всего во Франции на законных основаниях проживает около 5 миллионов иммигрантов, что составляет чуть больше 8% всего населения страны. Дети и внуки иммигрантов - это еще около 10 миллионов. Но к этим цифрам надо прибавить еще нелегально проживающих иностранцев. Понятно, что точного числа никто не знает - на то они и нелегалы. По оценке министерства внутренних дел, в прошлом году их было от 200 до 400 тысяч. Представление о масштабах происходящего может дать тот факт, что 30 тысяч семей подали просьбы о легализации, когда было принято решение выдать виды на жительство тем, у кого дети учатся в школе (для того, чтобы записать ребенка в школу, документы не требуются - всеобщее образование должно быть доступно для всех). Хотя министр Николя Саркози предупреждал, что получат разрешения далеко не все, а лишь те, чьи досье в наибольшей степени будут отвечать всем требованиям. Таких оказалось 7 тысяч. Остальные теперь, конечно, жалеют, что вышли из подполья - им грозит высылка из страны.
Левая оппозиция критикует жесткую политику министра. Но кандидат в президенты от правого большинства Николя Саркози знает, что делает. В июне 2006 года по его инициативе был принят так называемый "Закон о выборочной иммиграции и интеграции". Он, в частности, ставит условием для проживания во Франции овладение ее языком и уважение к ее порядкам. И предусматривает преимущества в получении вида на жительство для тех, кто владеет определенными профессиями или же своими способностями и талантами может быть полезен для страны.
Во всяком случае, при таком законе Франция не станет воротами в Европу для новых потоков нелегалов, как это происходит сейчас с Испанией. На Канарские острова, являющиеся частью ее территории, в 2006 году высадилось более 25 тысяч искателей счастья из Западной Африки. Их вдохновлял тот факт, что перед этим Испания выдала разрешения на проживание и работу 700 тысячам человек. Как утверждает оппозиция, в этой стране осталось еще 1,3 миллиона тайных иммигрантов. Сейчас правительство Испании забило тревогу, обратившись за помощью к другим странам ЕС. Но особого отклика пока не нашло. Не в лучшем положении может оказаться и Италия, левое правительство которой прошлым летом тоже решило легализовать более полумиллиона подпольных иммигрантов.
Сейчас в Европе насчитывается 56 миллионов мигрантов, причем как минимум 10% - не на законном основании. По самым приблизительным оценкам, ежегодно на Старый Континент приезжает полмиллиона нелегалов. И это - только начало лавины, грозящей смести все на своем пути. Границ-то внутри ЕС уже нет.
P.S. Остальные статьи из этого тематического номера "Индекса" читайте здесь: http://www.index.org.ru/journal/25/
"Этническая бомба": французский опыт
(опубликовано в 2007 году в журнале "Индекс", в тематическом номере, посвященном проблемам миграции и озаглавленном "Понаехали")
Рождаемость и смертность, политика и экономика, культура и социальные вопросы, безработица, преступность и терроризм - короче говоря, судьбы государств и народов, а в конечном счете и всего человечества напрямую связаны сегодня с миграцией огромных людских масс. Со времен Великого переселения народов, приведшего, как известно, к падению Рима, мир не видел ничего подобного.
Кто они, эти мигранты? Новые гунны, грозящие захлестнуть, как саранча, развитые страны? Или несчастные, нуждающиеся в помощи и понимании? И что делать с ними?
Прежде чем пытаться ответить на эти вопросы, надо, наверное, поискать корни явления, изучить опыт (удачный и неудачный) решения порождающих его и порождаемых им проблем. Попробуем сделать это на примере Франции.
После Великой французской революции поток эмигрантов устремился из этой страны, спасаясь от гильотины. Но именно тогда была заложена и правовая база для встречного потока: статья 120 Конституции 1793 года гласила: "Французский народ предоставляет убежище иностранцам, изгнанным со своей родины за дело свободы". С тех пор Францию справедливо называют "Землей убежища", второй после США. За два с лишним века она дала приют очень многим политэмигрантам. Достаточно вспомнить знаменитые "три волны" русской эмиграции: первая - после 1917 года, вторая - связанная с Второй мировой войной и третья - "детище холодной войны". Сейчас к ним добавилась четвертая - порождение горбачевской перестройки, открывшей границы Советского Союза для всех желающих уехать.
Но когда "железный занавес" был поднят со стороны СССР, Франция, как и Запад в целом, этот занавес поспешила вновь опустить. По понятным причинам: политическое убежище предоставляется именно политическим беженцам, а отнюдь не всем желающим лучшей жизни. Более того, даже если человек бежал из страны, где и сегодня преследуют инакомыслящих, это не дает ему автоматически права на убежище: придется еще доказать, что он лично был жертвой таких преследований.
А ведь не так уж давно Франция широко открывала двери не только для политэмигрантов. Эта страна, как, пожалуй, ни одна другая, всегда умела привлекать таланты.
Без иностранцев французская музыка, живопись, архитектура, балет, кино - да вся культура! - были бы куда беднее. Без иммигрантов была бы куда слабее и французская экономика.
Польские шахтеры, итальянские, испанские и португальские строители, русские инженеры, таксисты, рабочие автозаводов, и многие другие выходцы из ближних и дальних стран вносили весьма весомый вклад в процветание страны, ставшей им второй родиной. И все они, а теперь уже и их дети и внуки, называют себя французами. С полным правом - они ведь граждане Франции.
Во французском языке слово "nationalité" означает не "национальность", а "гражданство". Поэтому независимо от места рождения, цвета кожи и формы носа, независимо от того, какой язык человек считает родным, если он гражданин Франции, то он - француз.
Французский опыт привлечения зарубежной рабочей силы сравним лишь с американским. Что же касается ассимиляции иностранцев - то тут опыт Франции вообще уникален. Приезжая в Штаты, многие иммигранты вливались в национальные общины своих соотечественников. Во Франции же, стране, весьма плотно заселенной коренным населением, было бы трудновато прожить, не интегрируясь в местное общество. Правда, некоторые представители первой волны русской эмиграции упорно старались жить "на чемоданах", в надежде на скорое возвращение домой. Но это исключение лишь подтверждает общее правило: хочешь жить во Франции - становись французом!
После Второй Мировой войны приток иммигрантов стал массовым. В 1946-1954 годах в страну приезжало в среднем по 75 000 иностранных рабочих ежегодно. В течение следующих восьми лет эта цифра составляла уже 180 000 в год. В начале это были все те же итальянцы, испанцы и португальцы, затем к ним прибавились выходцы из Северной и Черной Африки.
Резкий скачок произошел в 1962 году, когда Алжир добился независимости и его вынуждены были покинуть около миллиона проживавших там европейцев. В основном это были французы-колонисты, получившие, вернувшись на историческую родину, презрительную кличку "черноногие". Вместе с ними бежали и "харки" - те алжирцы, которые сражались в колониальной войне на стороне метрополии, - и их семьи. Те, кто не смог или не захотел уехать (по разным оценкам их было 80-160 тысяч), стали жертвами безжалостной резни. Примерно столько же "харки" удалось выбраться во Францию. Там их разместили в специальных лагерях, где они оставались многие годы.
В период непрерывного экономического роста 1945-1975 годов (так называемого "Славного тридцатилетия") массовый приток дешевой иностранной рабочей силы не создавал особых проблем. Пока работы хватало на всех, а уровень жизни непрерывно рос, все были довольны - и коренное население, и тем более приехавшие из более бедных стран и бывших колоний. В течение века Франция приняла и ассимилировала с пользой для себя десятки миллионов иностранцев. Почему бы не продолжать и дальше?
Человек, впервые попадающий из России в Париж, всегда поражается: "Как много у вас тут негров и арабов!" И приходится объяснять, что слово "негр" лучше вслух не произносить, поскольку оно здесь считается оскорбительным. Можно и по физиономии схлопотать. А можно и под суд попасть - если обиженное "лицо африканского происхождения" (такое определение считается необидным и политкорректным) найдет двух свидетелей, которые подтвердят, что вы публично высказывали в его адрес оскорбления расистского характера. Например, в 2006 году один полицейский получил год условно и навсегда лишился права работать в полиции за то, что обозвал "грязным арабом" и дал пощечину марокканцу, скандалившему с кассиршей в метро. Известны случаи, когда пользователи Интернета во Франции за подобные высказывания в сети попадали под суд (один заплатил 1500 евро штрафа, другому дали полтора года условно).
Хорошо помню, что когда я сам впервые оказался в Париже (это было 17 лет назад), меня удивило не обилие на улицах смуглых и чернокожих (их и тогда было немало, хотя и значительно меньше, чем сейчас), а то, что среди многочисленных клошаров (то есть, попросту говоря, бомжей) их не было совсем. Я объяснил тогда для себя этот факт тем, что, если уж человек выбрался из Африки или Азии в Европу, то он не будет опускаться на дно - не те установки.
С тех пор ситуация изменилась. Причин тому много - и рост числа иммигрантов, и изменение их социального состава, а значит, и психологии. Появление цветных клошаров - лишь один небольшой штришок в картине большой и сложной проблемы, вернее говоря, комплекса проблем, связанных с потоками людей, рвущихся в богатые и благополучные западные страны. Оказывается, существует некая критическая масса. Конечно, дело не просто в удельном весе той или иной этнической группы. Играет свою роль и национальный характер, и социальная ниша, в которой оная группа в силу все того же национального характера по преимуществу обосновалась.
Когда в начале 60-х годов одна за другой получали независимость африканские колонии, поток иммигрантов сильно почернел. Это никого не смущало: экономика метрополии была на подъеме, стране требовались дешевые рабочие руки, а выходцы из бывших колоний неплохо владели французским и были счастливы использовать открывавшиеся возможности. Кто тогда задумывался о том, к чему это приведет через пару десятков лет, когда безработица вырастет, а рождаемость среди белых упадет?
А привело это, в частности, к бунтам молодежи осенью 2005 года, когда в парижских пригородах горели машины и был введен комендантский час. Бывший "красный пояс" Парижа (называвшийся так потому, что в местных муниципалитетах большинство имели блоки коммунистов и социалистов) давно уже стал "черным". По той простой причине, что там строили много дешевого социального жилья, немногим лучше наших хрущевских пятиэтажек. Ну, а кто победнее - он, естественно, селится там, где подешевле. Так пролетарские окраины постепенно превращались в этнические гетто.
Все началось с того, что 27 октября 2005 года трое юношей в городе Клиши-су-Буа под Парижем, убегая от полиции, перелезли через ограду трансформаторной станции и попытались там спрятаться. Двоих - 17-летнего Зияда Бенна и 15-летнего Буна Траоре - убило током на месте. Третий, Мухиттин Алтун (ему был 21 год) в тяжелом состоянии попал в больницу. В ту же ночь несколько десятков молодых людей вышли на улицы города, подожгли 23 автомобиля, нападали на полицейских, пожарных, других представителей власти.
На следующий день министр внутренних дел Франции Николя Саркози заявил, что полиция "физически не преследовала" погибших.
Любому, кто знает условия жизни в "неблагополучных" пригородах Парижа, нетрудно догадаться, почему эти парни убегали, даже если преследования и не было. И почему случайная гибель этих ребят стала детонатором социального взрыва, хотя всем ясно, что в их смерти полицейские не виноваты. Причин много, но если попытаться выразить их суть, то это - именно "неблагополучие" очень многих районов. Тех самых, которые в свое время называли "красным поясом" Парижа.
Бывшие рабочие пригороды, застроенные одинаковыми железобетонными коробками для бедных. Здесь многие улицы до сих пор носят названия, сохранившиеся с той поры, когда в мэриях сидели коммунисты с социалистами: рю Максим-Горький, авеню Сталинград, бульвар Гагарин, аллея Космонавтов... одних только улиц и площадей Ленина я насчитал в подпарижье 23 штуки! Сейчас некоторые из этих районов превратились в рассадники преступности. Воровство, хулиганство, наркотики, бессмысленный вандализм и тому подобное.
Плюс этнический фактор. Один из погибших парней - тунисского происхождения, другой - из Мали. Выживший - турок. Может быть, документы у них были в полном порядке. Но они знали: с полицией лучше не связываться. Хотя дело даже не в национальности и не в цвете кожи - черных много и среди полицейских. Просто жители этих пригородов, белые в том числе, автоматически попадают под подозрение. Ну что поделаешь - "неблагополучные" они. С таким адресом, как у них, труднее получить работу.
А если совсем откровенно - то многие и не особенно стремятся работать. Потому что не умеют. Потому что привыкли бездельничать, перебиваться случайными заработками, мелким воровством или перепродажей краденого. Ясно, что полицейский для них - враг. И государство - враг. И министр Саркози - враг. В одном из своих выступлений, еще до начала этих событий, Саркози сказал, что будет беспощадно бороться со "сбродом". Многих это задело, а политические противники министра внутренних дел и наиболее вероятного кандидата в президенты от правых тут же поставили ему в вину пренебрежительное отношение к социальным низам и иммигрантам. Хотя он имел в виду именно шпану, мелких хулиганов.
Вот шпана и стала в отместку поджигать машины и задирать любых представителей государственных структур - вплоть до водителей автобусов. Беспорядки расползались все шире. Участились случаи обстрела полицейских. Полиция, конечно, не бездействовала: было задержано около 3 тысяч человек, из них 600 зачинщиков заключили под стражу. В пригороды столицы направили дополнительно 2300 полицейских и жандармов.
Несмотря на все усилия полиции, количество актов вандализма нарастало с каждым днем. Вернее, с каждой ночью. Поэтому с 8 ноября в 25 департаментах из ста пришлось ввести чрезвычайное положение и комендантский час - впервые за всю историю послевоенной Франции. Но понадобилось еще 10 дней, чтобы ситуация нормализовалась. За три недели волнений бунтующая молодежь подожгла более девяти тысяч автомобилей. Общий ущерб только по оценкам страховых компаний составил около 200 миллионов евро.
Представители власти утверждали, что происходящие беспорядки не были стихийными. Действовали, мол, некие "организованные банды". Нашли даже мастерскую для изготовления бутылок с зажигательной смесью. Однако за год, прошедший после "бунта окраин", никаких тайных организаторов так и не нашли. И это - самое страшное. Значит, в любой момент волнения могут вспыхнуть вновь.
Как это происходило, мне рассказали непосредственные участники "горячей осени" 2005 года: "Каждый вечер мы смотрели по ящику, что было прошлой ночью. А потом шли на дело. Это как футбольный матч. Если в Сен-Дени сожгли 15 тачек, мы старались сжечь больше". Вот и вся организация.
Почти год в Париже и пригородах было довольно тихо - благодаря совместным усилиям МВД и местных авторитетов. Отнюдь не только криминальных - очень серьезно и самоотверженно работали в "трудных кварталах" общественные организации и просто пользующиеся уважением люди. Но в преддверии годовщины своих "подвигов" хулиганы резко активизировались, применяя новую тактику: с помощью ложных вызовов заманивают полицейские патрули в засаду и нападают на них с огромным численным перевесом - по 50-60, а то и по сотне человек.
В субботу вечером 28 октября 2006 года в Марселе несколько хулиганов подожгли городской автобус. Одна из пассажиров, 26-летняя студентка, была доставлена в больницу с тяжелыми ожогами.
Уже наутро ее близким позвонил президент Франции, выразил свое сочувствие и заверил, что будут приняты все меры, чтобы найти виновных и наказать их с максимальной строгостью. Жак Ширак обсудил эти меры с главой правительства и с министром внутренних дел, а премьер-министр собрал на срочное совещание руководителей МВД и министерства транспорта, а также всех транспортных организаций страны.
Министр внутренних дел Николя Саркози требует разрешить привлекать к уголовной ответственности несовершеннолетних, усилить наказания для тех, кто уличен в повторных правонарушениях. Короче, призывает к жесткости, без всяких скидок на социальные факторы: "ни безработица, ни дискриминация не могут служить извинением", - считает он.
Конечно, не все французы африканского происхождения бедствуют. Выходцы из стран Магриба (их называют арабами, хотя это - тунисцы, алжирцы и марокканцы) держат в своих руках почти всю мелкую торговлю. А черных много среди охранников и всякого рода служб безопасности, где нужны крепкие мужчины. Среди медсестер и всякого рода обслуживающего персонала, среди чиновников низшего звена - короче там, куда не очень хочется идти белым. Плюс надо учитывать более пробивной, энергичный характер черных. Обо всем этом говорить не принято, это считается неполиткорректным, но все это знают. Те, кто их недолюбливает, в своем кругу могут сказать: "Они наглые". Но в целом отношения между расами и этническими группами во Франции пока что вполне приличные. Тут играет свою роль и традиция - среди интеллигенции, особенно левой, расизм и национализм считается не менее постыдным, чем антисемитизм. И закон, строго карающий за любые проявления национальной и религиозной нетерпимости. И активная социальная позиция потенциальных обектов - они себя в обиду не дадут! И наличие общественных организаций (например "SOS - расизм!"), бдительно следящих за соблюдением законов.
Проблема - не в отношениях между коренными французами и иммигрантами (это - уже ее последствия). А в том, что чем больше приезжает в страну новых людей, тем меньше они хотят интегрироваться. Тем громче заявляют, что хотят сохранять свой традиционный уклад жизни. Из тех, кто родился во Франции, но не смог или не захотел найти свое место в жизни, многие находят систему ценностей ислама более для себя подходящей, чем "белую цивилизацию". На практике это выглядит так: все больше открывается мечетей и исламских школ, все чаще можно видеть на прохожих неевропейскую одежду, а на женщинах - платок. Тот самый, который запретили носить на занятиях в школах, что вызвало бурную полемику и протесты.
Интересно, что 85% французских мусульман хоронят своих близких не во Франции, а отвозят их на землю предков, хотя по исламской традиции предать покойника земле надо как раз там, где он умер. Но ислам не допускает сожжения праха. А по французским нормам, если плата за место на кладбище перестает поступать, спустя положенный срок содержимое бесхозной могилы может быть предано огню. И стариков такая перспектива смущает. Впрочем, дело тут не только в религии. Более важен психологический фактор: как показывают социологические исследования, многие иммигранты в первом поколении смотрят на свой отъезд с родины, как на нечто временное. Поэтому смириться с тем, что они будут похоронены вдали от родных мест, означает для них признать, что их первоначальный план - заработать денег на чужбине и вернуться домой - потерпел крах.
В октябре 2006 года Национальное Собрание Франции одобрило законопроект, предусматривающий наказание для тех, кто отрицает факт геноцида армян в Турции в 1915 году. Казалось бы, дела давно минувших дней, из-за чего копья ломать? Тем более, что еще в 2001 году Франция одной из первых в мире официально признала, что этот геноцид имел место, приняв, после нескольких лет дебатов, специальный закон. А теперь речь шла лишь о дополнении к этому закону.
Однако решение нижней палаты французского парламента вызвало весьма болезненную реакцию в Турции. Надо полагать, французские парламентарии прекрасно отдавали себе отчет в том, что своим законопроектом они рисковали спровоцировать резкое похолодание между Анкарой и Парижем (что и произошло). Не исключены и серьезные экономические потери, о которых предупреждала министр внешней торговли Кристин Лагард. Почему же депутаты правого большинства и левой оппозиции проявили в этом вопросе редкое единодушие?
Причин две. Одна из них - полмиллиона французских граждан армянского происхождения. Все они - дети и внуки беженцев. Для каждого из них то, что происходило без малого век назад - не просто исторические события, а часть истории семьи. Понятно, что политики учитывают это.
Вторая причина - стремление Турции вступить в ЕС. Если это произойдет, лавина мигрантов из этой страны может захлестнуть Европу. Что такое турецкие гастарбайтеры, хорошо знают немцы. Но одно дело, когда перед вами - приехавшие на заработки иностранцы, и совсем другое - равные с вами в правах граждане Европейского союза!
Было бы упрощением утверждать, что депутаты Национального Собрания просто боятся нашествия турок. Или просто заискивают перед армянским лобби. Но несомненно, что наличие в стране хорошо интегрировавшейся и влиятельной армянской общины сыграло свою роль. И столь же несомненна угроза появления еще более влиятельной, но отнюдь не стремящейся интегрироваться общины турецкой. Ведь есть уже опыт - как немецкий, так и свой, французский. Правда, турок пока во Франции сравнительно немного, но есть другие этнические "группы риска", которые уже продемонстрировали и французам, и всему миру, что такое достигшая критической массы "этническая бомба".
Всего во Франции на законных основаниях проживает около 5 миллионов иммигрантов, что составляет чуть больше 8% всего населения страны. Дети и внуки иммигрантов - это еще около 10 миллионов. Но к этим цифрам надо прибавить еще нелегально проживающих иностранцев. Понятно, что точного числа никто не знает - на то они и нелегалы. По оценке министерства внутренних дел, в прошлом году их было от 200 до 400 тысяч. Представление о масштабах происходящего может дать тот факт, что 30 тысяч семей подали просьбы о легализации, когда было принято решение выдать виды на жительство тем, у кого дети учатся в школе (для того, чтобы записать ребенка в школу, документы не требуются - всеобщее образование должно быть доступно для всех). Хотя министр Николя Саркози предупреждал, что получат разрешения далеко не все, а лишь те, чьи досье в наибольшей степени будут отвечать всем требованиям. Таких оказалось 7 тысяч. Остальные теперь, конечно, жалеют, что вышли из подполья - им грозит высылка из страны.
Левая оппозиция критикует жесткую политику министра. Но кандидат в президенты от правого большинства Николя Саркози знает, что делает. В июне 2006 года по его инициативе был принят так называемый "Закон о выборочной иммиграции и интеграции". Он, в частности, ставит условием для проживания во Франции овладение ее языком и уважение к ее порядкам. И предусматривает преимущества в получении вида на жительство для тех, кто владеет определенными профессиями или же своими способностями и талантами может быть полезен для страны.
Во всяком случае, при таком законе Франция не станет воротами в Европу для новых потоков нелегалов, как это происходит сейчас с Испанией. На Канарские острова, являющиеся частью ее территории, в 2006 году высадилось более 25 тысяч искателей счастья из Западной Африки. Их вдохновлял тот факт, что перед этим Испания выдала разрешения на проживание и работу 700 тысячам человек. Как утверждает оппозиция, в этой стране осталось еще 1,3 миллиона тайных иммигрантов. Сейчас правительство Испании забило тревогу, обратившись за помощью к другим странам ЕС. Но особого отклика пока не нашло. Не в лучшем положении может оказаться и Италия, левое правительство которой прошлым летом тоже решило легализовать более полумиллиона подпольных иммигрантов.
Сейчас в Европе насчитывается 56 миллионов мигрантов, причем как минимум 10% - не на законном основании. По самым приблизительным оценкам, ежегодно на Старый Континент приезжает полмиллиона нелегалов. И это - только начало лавины, грозящей смести все на своем пути. Границ-то внутри ЕС уже нет.
P.S. Остальные статьи из этого тематического номера "Индекса" читайте здесь: http://www.index.org.ru/journal/25/