Константин Арест-Якубович. К вопросу о кризисе российской интеллигенции - 2
(продолжение)
Посмотрим, что пишут (что чувствуют, о чем думают) на страницах, например, журнала «Знамя» некоторые наши интеллектуалы. Я выбрал троих, которых (по аналогии с названием знаменитого вестерна «Хороший, плохой, злой») мне захотелось наречь Типичным, Злобным и Несчастным.
Вот Даниил Дондурей, социолог, главный редактор журнала «Искусство кино», участвует в конференц-зале «Россия 1991 - 2001. Победы и поражения» (№8/2001). Основное содержание его выступления - удовлетворение от процесса подъема, переживаемого страной после кризиса. «Президент предложит стране развернутую и эффективно реализуемую программу процветания. Предложит каждому ощутить себя гражданином богатой и быстро развивающейся европейской страны». По инерции, совершенно без всякого злого умысла рассматривая население страны, может быть, в качестве кучи песка, Д.Дондурей начисто игнорирует, что процветание страны не имеет никакого отношения к самоощущению в ней ЛИЧНОСТИ, а равно, что богатство ничуть не ближе к жизнерадостности, чем бедность (ДАЛЬШЕ! - К.А.). Видя одну лишь монолитную массу, словно на строительстве египетских пирамид, отдельных людских черт он не различает. Но на этом свойстве его взгляда я не хочу останавливаться. Внимание мое привлекли два абзаца.
Д.Дондурей серьезно озабочен усиленно нагнетаемой масс-медиа атмосферой тотального катастрофизма. Резонно, но вот каковы его возражения: «Практически все социальные слои нашего общества, можно сказать, насильно помещены в пространство сожалений об утратах прошлого и негодования по поводу настоящего... Тогда как каждый американец круглосуточно получает, и не только с экранов кино и ТВ, инъекцию, инструкцию должного поведения: кого и когда любить, чего хотеть, как действовать (от восхищения меня просто охватывает немота. Наверное, именно это и называется Свободой - К.А.)... Надежда - исключительно на самого себя. Они бы там, в Небраске или Коннектикуте, просто умерли или сошли с ума, если бы им пятнадцать лет вдалбливали, что ты, твой бизнес и твоя страна - полное дерьмо». Ваше предложение, Даниил Дондурей, свежо и весьма актуально. Надо попробовать.
О выделенной мной ключевой фразе про надежду. В последние десять лет отовсюду я слышу ее бесконечно. Нужно сказать, что отец глубокой этой «мысли», в корне антихристианской и совершенно античеловеческой - или дурак, или подлец, или вместе и то, и другое. Это - прямая попытка воздвигнуть на Земле настоящий ад еще при жизни. Горячо молите Бога, Дондурей, чтобы в предстоящей вашей старости вам, дряхлому, немощному и брошенному, когда некому будет подать вам лекарство, не пришлось в этом самому убедиться. И сиятельный миллиардер, шутя распоряжающийся состояниями транснациональных корпораций, надеясь исключительно на самого себя, но будучи не в силах покуситься на законы природы, ежедневно ходит под ничуть не менее безжалостным дамокловым мечом: для всех окружающих что-либо значат только (только!) его деньги, сам же он как личность - Полное Ничто и никакой ценности в чужих глазах не представляет. Ликвидировав любовь, дружбу, общение, взаимопомощь, вообще все, кроме бизнеса, на что теперь вы прикажете людям рассчитывать? И это, Даниил Дондурей - проза нынешней жизни, которая вам так по душе.
Переходя к непосредственной своей специальности - к кину - Д.Дондурей сетует на то, что за последние десять лет в стране снято более восьмисот фильмов, однако до сих пор не создано ни одного положительного образа предпринимателя - «а ведь именно предприниматели являются у нас основной силой модернизации». Многоуважаемый Дондурей, выполнить ваш заказ невозможно. За несколько веков человеческой истории из всех замечательных по своему мастерству творцов с вашим пожеланием не справился еще никто, ибо в образе «предпринимателя», буржуя, лавочника, торгаша, спекуля и ростовщика ничего возвышенного и вдохновляющего нет и не может быть. Можно всеми средствами масс-медиа из года в год безостановочно внушать несказанные прелести эксплуатации, зарабатывания денег и усиленного потребления, однако из-под перьев писателей всего мира выходят одни только Гобсеки, и Шейлоки, и Cноупсы с Джейсоном Компсоном, Клиффорды Чаттерли и... Алена Ивановна, да-да, та самая, старуха-процентщица, подвижница малого бизнеса из романа Достоевского, которую кокнул мятущийся Родя Раскольников. (И гениальный Николай Васильевич Гоголь на этом споткнулся: не считать же, на самом деле, удавшейся, невнятную и худосочную фигуру его Костанжогло. Зато Павел Иванович Чичиков - удался в полной мере). Ищите, Даниил Дондурей, положительного героя в возвышенных и вдохновляющих образах коммунистов, революционеров и борцов за свободу - их человечество дало многие тысячи, и даже писатель, по всем статьям абсолютно далекий от левой романтики, человек чрезвычайно консервативных убеждений (истый коренной южанин), но с чуткой душою, Уильям Фолкнер, создал обаятельную комуняку Линду Сноупс. А отлично известная вам немка Маргарет фон Тротта посвятила свой пронзительный фильм «Свинцовые времена» Андреасу Баадеру и Ульрике Майнхоф, трагическим террористам-героям. Предсказываю, что никакие российские «предприниматели», тягловые клячи прогресса, несмотря ни на какие громовые приказы по армии искусств, этого никогда не дождутся.
Как муха в сметане, выделяется своим злобным тоном «антинародная» статья «Город на третьем пути» члена редколлегии «Знамени» Александра Агеева (№9/99), до последней степени меня возмутившая. При ее чтении неоднократно возникают горькие чувства, кажется, что автор в процессе своего становления фатально недобрал каких-то необходимых моральных витаминов. А.Агеев самоуверен, он в полной мере ощущает высоту своего положения, пишет исключительно противно, временами просто отвратительно, и во всех отношениях является крайним моим антагонистом. Жалеть мне его нечего, я и не подумаю. Остановлюсь на его статье поподробнее.
Очерк Агеева посвящен тяжелому положению Иванова (депрессия, бедность, безработица). Походя, как разлегшегося на дороге шелудивого пса, отшвыривая пинком сапога настырную совесть, автор в предуведомлении пишет: «Не написать обо всем этом я не мог (вопрос - КАК написать, и это мы скоро увидим. - К.А.), хотя и знаю, что со многими близкими и хорошими людьми я окончательно рассорюсь». Вот так. Здесь мне хочется успокоить Агеева, поскольку количество приятелей сейчас скорее обратно пропорционально человеческим качествам, но идем дальше. «Меня тревожит и угнетает резко обозначившееся... массовое полевение пишущей и говорящей интеллигенции. Оно сопровождается... ревизией еще недавно вроде бы общих для большинства культурной элиты либеральных ценностей, возвращением к умеренному социализму, а иногда и поворотом к националистической державности... Неминуемо звучит просто уже неприличная тема особости России...». И еще через четыре страницы: «меня в очередной раз удивило и раздосадовало огромное количество пораженческих и ностальгических (имеется в виду ностальгия по социализму, социальной защищенности, коллективизму и чуть ли не натуральному хозяйству) статей... Самые умные из них зовут не назад, а, как им кажется, вперед - по некоему третьему пути, где не будет безобразий капитализма и коммунизма, а будет “радость осмысленного самоограничения”, “устойчивое (в противоположность «открытому») общество”, а также “новая реабилитация всех потерпевших поражение в экономическом соревновании”».
Ностальгия по социальной защищенности, с моей точки зрения, аналогична ностальгии по кислороду среди вынужденных дышать сернистым газом. Относительно остальных утверждений: да не по распаду империи люди в основном сожалеют (ну посожалели, и будет. Поль Гоген и Жак Брель нашли свой идеал за тысячи миль на сказочном дивном Таити, где и упокоились. Крошечная страна - стократ прекраснее огромной монструозной державы), и не по сильному государству (очередной миф сознания: государство вообще людям не нужно - оно только мешает. Во всем), и даже не по социализму как таковому! (излюбленная тема множества журналистских построений. Особенно проникновенно возмущается «ностальгией по социализму» коллега и ровесник Агеева, публицист, литератор и критик Архангельский. Но довольно, скажу я, ослы, лягать дохлого льва - лягайте гиену, полакомившуюся его трупным мясом). Люди в своем большинстве, о люминарии Архангельский и Агеев, ностальгируют (ибо великолепно еще это помнят!) по нормальному, человеческому к себе отношению! (по дружбе, любви и просто общению между собой). По тем временам, когда еще к ним относились как к людям, а не объектам рыночных манипуляций и инструментам для извлечения прибыли. Все это было еще немногим более десяти лет назад, но три вивисектора (их было больше, но назову хотя бы этих троих. К наказанию ни в коей мере не призываю - от этого никому и ни в чем лучше не станет - а только лишь к памяти), недостойный внук своего деда Егор Гайдар, робот с чувствительностью шагающего экскаватора Анатолий Чубайс, родившийся для того, чтобы работать и отдавать приказания, и благонамеренный идиот Александр Яковлев, подглядевший из канадского посольства в замочную скважину картинки функционирования капитализма, превратили полную жизни страну в кошмарную мертвую зону, по которой, как атомы в Космосе, привидениями мечутся единицы - на всю страну единицы! - сохранившие внутри себя радость и теплоту человеческих душ. Cоприкоснуться друг с другом им не суждено... Вот по чему, повторяю я вам, зазнавшийся и до последней степени черствый Агеев, люди тоскуют - но за сочувствием и утешением для мучающейся души вернее уж прямо направить стопы в близлежащий веселый дом к падшим женщинам, чем к современному русскому интеллектуалу.
О теме особости России. Эту трескучую и демагогическую болтовню, из которой давным-давно уже вытравлено все содержание, следует немедленно прекратить. Запад, о антинародный Агеев и иже с ним (вы жили на Западе? Восемнадцать лет в Америке, во Франции, одиноким, покинутым, чернорабочим, изведали во всех подробностях жизнь социального дна, писали и публиковали там книги? Или, прошу прощения, ваша любимая дочь там сходила с ума от непробиваемого одиночества?), несовместим вовсе не с Россией (ах, оставим эти спекуляции!), а ВООБЩЕ С ЧЕЛОВЕКОМ, КОТОРЫЙ ХОЧЕТ ЖИТЬ ЖИЗНЬ, ЧУВСТВОВАТЬ, ДЫШАТЬ КИСЛОРОДОМ И СМОТРЕТЬ ВВЕРХ НА НЕБО. Только пройдитесь по улицам Москвы и понаблюдайте, сколько вокруг радости жизни, веселья и любви к ближнему... Не совмещается ну никак, хоть ты тресни, любовь с увлекательными процессами сидения в офисе, зарабатывания денег, сотово-электронными мастурбациями и радостью освинелого потребления. А это Запад, импортированный во всей его прелести. Что сделали Вы с моей любимой страной?..
Меня все больше возмущает снобистская, столичная, самоуверенная злобность Агеева. «В Иванове я снова стал думать на тему, которую, казалось бы, давно для себя закрыл - на тему «народ и интеллигенция». Несколько лет назад я окончательно решил, что оба понятия пустые, а их отношения сводятся к анекдотическому силлогизму «народ - это те, кто всегда и везде страдает и терпит, а интеллигенция - это те, кто испытывает по этому поводу угрызения совести»... Никакого народнического романтизма и соответствующих интеллигентских комплексов у меня отродясь не было. Я с детства терпеть не мог Некрасова (только что перечитал - возвышенно и благородно. - К.А.), держал Есенина за очень среднего и очень безвкусного поэта (и это не так! Поэт он хороший, и, самое главное - жертва трагедии. А в чем, расскажите мне, ваша трагедия? В том, что люди не могут или не хотят становиться богатыми? - К.А.), и решительно не мог понять прелести «деревенской прозы», которая всегда мне казалась откровенным враньем. Однажды попались мне на глаза строки из записной книжки Вен. Ерофеева (совершенно жалкой раздутой посредственности, что неопровержимо доказывают его пустейшие записные книжки, вызывающие своим убожеством горечь и боль и напрасно изданные. - К.А.), у которого опыт общения с народом был достаточный, чтобы уверенно написать: «Мне ненавистен простой человек, т.е. ненавистен постоянно и глубоко, противен в занятости и досуге, радости и слезах, в привязанности и злости, и все его вкусы, манеры, и вся его “простота”, наконец». Стоп. Уже более чем очевидно, как далеко ушел г-н Агеев как «зеркало русской интеллигенции» от традиций Достоевского и Диккенса со всей глубиной их сострадательности к «униженным и оскорбленным». И это, увы, еще только начало...
С.181 - 183 - из самых отталкивающих в очерке Агеева и, вместе с тем, - из самых предательских по отношению к традициям русской интеллигенции и самых бессердечных к людям. «Формируется новая субкультура бедности, - с полным пониманием цитирует Агеев социолога Ирину Шурыгину. - В условиях постоянной безысходности люди вырабатывают механизмы защиты, которые защищают личность от распада. Они начинают говорить, убеждая себя и друг друга, что “богатые - жулики, а честному в нашем обществе нет места”, что “деньги - не главное, главное, чтобы человек был хороший”. Да ничего подобного, И. Шурыгина и А. Агеев! Главное - чтобы человек был бесчувственной сволочью, а всё остальное приложится.
«Благодетели, зовущие нас на “третий путь”, вольно или невольно способствуют закреплению бедности, её оправданию. Бедность же, если сама не порок, то мать очень многих пороков» (А богатство? Ни при каких обстоятельствах, при любых возможностях, ни за что на свете я бы не захотел быть богатым. Гран мерси! - К.А.). Какая же дистанция огромного размера от этого фырчания до блистательного с детства затверженного стихотворения Роберта Бернса про честную бедность, не говоря уже о «Хвале богатым» Марины Цветаевой! Предпочтение богатых и отторжение бедных вообще напрочь разрывает со всеми традициями великой русской литературы - а также, на мой взгляд, просто элементарно недостойно любого порядочного человека. Позор.
«Где они находятся, эти люди, на каком уровне отрыва от жизни, если не понимают, что их внешне благородные построения морально санкционируют растерянное бездействие, тогда как сейчас в России (как, впрочем, везде, включая тяжело работающий Запад), чрезвычайные усилия и стимулы нужны для борьбы именно за необходимое». Что-то слышится удручающе знакомое: «жизнь - борьба», пусть неудачник плачет... а отсюда рукой подать и до «жизненного пространства». Зачем при таком взгляде на мир жить вообще, я понять не в состоянии (и чем лучше обожаемый Запад?). «Тяжело работающий Запад... чрезвычайные усилия и стимулы нужны для борьбы»... Ну вот и живите при вашем капитализме.
«В Иванове я знаю несколько семей, закрепившихся в бедности. Я иногда запускал в разговорах с этими людьми «пробные шары» насчет желательности и принципиальной возможности «перемены участи». «Ну ведь есть же, - говорил я, к примеру, - в России и другие города, где ситуация не так безнадежна, можно найти работу. Вся Америка так живет - кочуя по огромной стране в поисках лучшей работы». Что тут начиналось! От меня шарахались как от беса-искусителя, отвечали издевательскими банальностями типа «где родился - там и пригодился», и что-то лепетали о родных могилах (а что, бумага все стерпит - К.А.)». Я понимаю, Агеев, вы хорошо научились, что человек есть придаток к работе, на которой сидит, а Америка, о, конечно же, вне обсуждения, и критиковать ее с некоторых пор более предосудительно, чем родную страну, но если бы лично я жил на Земле для того, чтобы работать (да еще и по ней кочевать!!!) и зарабатывать деньги, то уверен, что лучше мне было бы вовсе на свет не являться, а окончить свои дни и часы (не успев их и начать) жертвой выкидыша, бесформенным и окровавленным крохотным сгусточком слизи, не испытав никаких предстоящих терзаний и так и не сделавшись поклонником трагического искусства, меломаном, коллекционером этнической музыки и писателем, для чего только я и живу.
Жить так, как предлагает Агеев (и быть таким, как он), нельзя, однако наставительно и злобно он продолжает: «От чего же успели устать и внутренне разрешили себе незаслуженный отдых эти сравнительно молодые, здоровые и даровитые люди, с которыми я говорил?» Я не буду говорить за все Иваново, но за себя, А.Агеев, я вправе ответить: от Вас. Вы, может быть, считаете себя весьма оригинальным. Да полноте! Вы - одинаковый! И в любом вагоне метро, на каждой клеточке пространства, на каждой тропинке, в любом учреждении ныне, как грязью, все позарастало своими агеевыми, дерьмом, позабывшим за личной ненадобностью про любое сочувствие к ближнему, коему хуже. Cмачно, с жирным ощущением скотской своей правоты, нахаркают в чуткую душу - мало не покажется! «Циничный и умный мужчина, а где ваша доброта? И х... все стоит в этом мире без доброты?» - Агеев, Вы узнаете эти трагические и выстраданные строчки про Вас? Все вы, агеевы, сколько вас на одну мою маленькую, мучающуюся, исходящую криком от одиночества бедную душу, чума вас побери, до чего же вы все мне надоели!
«А когда я приводил последний, убойный, на мой взгляд, аргумент: “О детях подумайте!” - мне отвечали с некоторым даже пафосом: “А что? У нас прекрасный город, без этой вашей суеты и наркотиков, и дети проживут честную и достойную жизнь!”».
А какие, добавлю я к этому, в Ивановской области леса - густые, дикие чащи - одно загляденье! В 1977 году, после первого семестра, я отдыхал в пансионате под Ивановом и с утра ежедневно накручивал на своих лыжах по паре десятков километров по лесу и через обширное поле. Свиристел в уши ветер, морозюка шпарил аж под тридцать, но мне, раскрасневшемуся, на зимнем Солнце, в глухом бору, не было холодно. Я был счастлив, как мало когда в жизни, и воспоминания о двух этих неделях сохранил самые радужные. А по вечерам иногда я прогуливался по проселочным переулочкам, и несколько раз, казалось, с неба мне слышалась музыка (я горел тогда чудовищным меломанским энтузиазмом, вычерчивал лыжными палками названия рок-групп на снегу, еще до получения первых в своей коллекции записей, которые появились у меня в середине апреля). Вот очень сокровенные строчки замечательной певицы Рады Анчевской (группа «Рада и Терновник»), достойной бывшей жительницы Иванова: «...Когда я училась в Иванове в университете, я не один раз ловила совершенно классные вещи: идешь вечером после института, легкие сумерки, шесть-семь, ну там, восемь вечера, как правило это была осень или весна, не зима... И между домами там такие вот проулочки, проходики, идешь этими проходиками, и совершенно четко слышишь офигительную музыку. И она вот так чуть-чуть в отдалении, ощущение, что вот если ты чуть-чуть сделаешь шаг влево, шаг вправо - она растает. Если начинаешь прислушиваться, она пропадает сразу, на раз. То есть главное к ней не прислушиваться, вот идешь, она сама по себе звучит, ты о чем-то думаешь, она вот так на заднем плане шарашит. Прекрасно просто! Причем голоса прекрасные, все вот просто изумительной красоты. Потом самое смешное, что еще у двух людей наткнулась на то же самое. Я им когда рассказала, они очень удивились и сказали, что у них были точно те же ощущения... Иваново - это небольшой такой город, довольно патриархального вида. Тогда у меня было очень много свободного времени, и я умела очень мало мыслить. Я умела находиться во внутренней тишине, и, пребывая в ней, я могла все это слышать. Там скорее забавно было то, что поначалу я стала оглядываться по сторонам и искать - где же стоит магнитофон, из которого несется эта изумительная музыка. Оглядевшись вокруг, я поняла, что она несется не из конкретной точки, она пребывает в пространстве. Это было удивительное переживание действительно, при этом я находилась в совершенно трезвом состоянии, в абсолютно здравом уме и твердой памяти... В Москве я сильно сомневаюсь, что можно что-нибудь услышать. Над Москвой, по моему ощущению, похоже на очень жесткий слой пыли и никакая музыка небесных сфер сквозь него не пробивается». [6]
Москва - место грязное, гадкое, дымное, шумное, бессмысленное и тотально больное, как и все мегаполисы, чумные бубоны на некогда прекрасном и свежем теле сине-зеленой планеты - плюс неизбывное в последние годы ощущение жалкого, обезьяньего слепого эпигонства со всеми рекламными щитами-уродами, полыханием неона, стандартной обезличенностью высотных зданий, слизанностью с облика какой-нибудь столицы какого-нибудь американского штата. Заполоненная под завязку агеевыми всех мастей и профессий, смердит она от них аж до самих небес. Только и есть в ней хорошего, что возможность приобщения к искусству, и все. Во всех остальных отношениях по всем статьям она проиграет провинции, где слышна еще, как чудо бытия, небесная музыка, не настолько испоганена природа, здоровый темп жизни... В городе Самаре, что на Волге, существует еще один, второй уже на территории нашей страны, живой человек - Дима К., «язычник», как он сам себя называет, добрый, отличный, увлекающийся парень, завзятый меломан и поклонник этнической музыки, любитель кататься на лыжах и пройтись по лесу. Каждый день поутру он с наслаждением слушает птиц. Может быть, выставив микрофоны наружу, он их записывает, как Оливье Мессиан. Он не читает газет, ни разу в жизни не сидел в Интернете, очень мало зарабатывает, и все же он жизнерадостен, как никто в Москве. Прислонившись всем телом к стволу березы, он ощущает единство с природой и счастлив. Может быть, в эти минуты к нему с верхушки спускается рыжая белочка, птицы без опаски садятся на плечи, а по лесной тропинке запросто, как к хорошему другу, выбегает навстречу лиса... Он говорит, что в провинции жить хорошо. И, может быть, когда-нибудь я возьму и уеду из зачумленной Москвы куда-нибудь в тихое лесничество на берег речушки, где можно писать, дышать воздухом, созерцать красоту, бродить себе, собирая ягоды, среди птиц и зверей, и быть спокойно и неторопливо счастливым. А что еще нужно человеку для жизни?
(окончание следует)
Посмотрим, что пишут (что чувствуют, о чем думают) на страницах, например, журнала «Знамя» некоторые наши интеллектуалы. Я выбрал троих, которых (по аналогии с названием знаменитого вестерна «Хороший, плохой, злой») мне захотелось наречь Типичным, Злобным и Несчастным.
Вот Даниил Дондурей, социолог, главный редактор журнала «Искусство кино», участвует в конференц-зале «Россия 1991 - 2001. Победы и поражения» (№8/2001). Основное содержание его выступления - удовлетворение от процесса подъема, переживаемого страной после кризиса. «Президент предложит стране развернутую и эффективно реализуемую программу процветания. Предложит каждому ощутить себя гражданином богатой и быстро развивающейся европейской страны». По инерции, совершенно без всякого злого умысла рассматривая население страны, может быть, в качестве кучи песка, Д.Дондурей начисто игнорирует, что процветание страны не имеет никакого отношения к самоощущению в ней ЛИЧНОСТИ, а равно, что богатство ничуть не ближе к жизнерадостности, чем бедность (ДАЛЬШЕ! - К.А.). Видя одну лишь монолитную массу, словно на строительстве египетских пирамид, отдельных людских черт он не различает. Но на этом свойстве его взгляда я не хочу останавливаться. Внимание мое привлекли два абзаца.
Д.Дондурей серьезно озабочен усиленно нагнетаемой масс-медиа атмосферой тотального катастрофизма. Резонно, но вот каковы его возражения: «Практически все социальные слои нашего общества, можно сказать, насильно помещены в пространство сожалений об утратах прошлого и негодования по поводу настоящего... Тогда как каждый американец круглосуточно получает, и не только с экранов кино и ТВ, инъекцию, инструкцию должного поведения: кого и когда любить, чего хотеть, как действовать (от восхищения меня просто охватывает немота. Наверное, именно это и называется Свободой - К.А.)... Надежда - исключительно на самого себя. Они бы там, в Небраске или Коннектикуте, просто умерли или сошли с ума, если бы им пятнадцать лет вдалбливали, что ты, твой бизнес и твоя страна - полное дерьмо». Ваше предложение, Даниил Дондурей, свежо и весьма актуально. Надо попробовать.
О выделенной мной ключевой фразе про надежду. В последние десять лет отовсюду я слышу ее бесконечно. Нужно сказать, что отец глубокой этой «мысли», в корне антихристианской и совершенно античеловеческой - или дурак, или подлец, или вместе и то, и другое. Это - прямая попытка воздвигнуть на Земле настоящий ад еще при жизни. Горячо молите Бога, Дондурей, чтобы в предстоящей вашей старости вам, дряхлому, немощному и брошенному, когда некому будет подать вам лекарство, не пришлось в этом самому убедиться. И сиятельный миллиардер, шутя распоряжающийся состояниями транснациональных корпораций, надеясь исключительно на самого себя, но будучи не в силах покуситься на законы природы, ежедневно ходит под ничуть не менее безжалостным дамокловым мечом: для всех окружающих что-либо значат только (только!) его деньги, сам же он как личность - Полное Ничто и никакой ценности в чужих глазах не представляет. Ликвидировав любовь, дружбу, общение, взаимопомощь, вообще все, кроме бизнеса, на что теперь вы прикажете людям рассчитывать? И это, Даниил Дондурей - проза нынешней жизни, которая вам так по душе.
Переходя к непосредственной своей специальности - к кину - Д.Дондурей сетует на то, что за последние десять лет в стране снято более восьмисот фильмов, однако до сих пор не создано ни одного положительного образа предпринимателя - «а ведь именно предприниматели являются у нас основной силой модернизации». Многоуважаемый Дондурей, выполнить ваш заказ невозможно. За несколько веков человеческой истории из всех замечательных по своему мастерству творцов с вашим пожеланием не справился еще никто, ибо в образе «предпринимателя», буржуя, лавочника, торгаша, спекуля и ростовщика ничего возвышенного и вдохновляющего нет и не может быть. Можно всеми средствами масс-медиа из года в год безостановочно внушать несказанные прелести эксплуатации, зарабатывания денег и усиленного потребления, однако из-под перьев писателей всего мира выходят одни только Гобсеки, и Шейлоки, и Cноупсы с Джейсоном Компсоном, Клиффорды Чаттерли и... Алена Ивановна, да-да, та самая, старуха-процентщица, подвижница малого бизнеса из романа Достоевского, которую кокнул мятущийся Родя Раскольников. (И гениальный Николай Васильевич Гоголь на этом споткнулся: не считать же, на самом деле, удавшейся, невнятную и худосочную фигуру его Костанжогло. Зато Павел Иванович Чичиков - удался в полной мере). Ищите, Даниил Дондурей, положительного героя в возвышенных и вдохновляющих образах коммунистов, революционеров и борцов за свободу - их человечество дало многие тысячи, и даже писатель, по всем статьям абсолютно далекий от левой романтики, человек чрезвычайно консервативных убеждений (истый коренной южанин), но с чуткой душою, Уильям Фолкнер, создал обаятельную комуняку Линду Сноупс. А отлично известная вам немка Маргарет фон Тротта посвятила свой пронзительный фильм «Свинцовые времена» Андреасу Баадеру и Ульрике Майнхоф, трагическим террористам-героям. Предсказываю, что никакие российские «предприниматели», тягловые клячи прогресса, несмотря ни на какие громовые приказы по армии искусств, этого никогда не дождутся.
Как муха в сметане, выделяется своим злобным тоном «антинародная» статья «Город на третьем пути» члена редколлегии «Знамени» Александра Агеева (№9/99), до последней степени меня возмутившая. При ее чтении неоднократно возникают горькие чувства, кажется, что автор в процессе своего становления фатально недобрал каких-то необходимых моральных витаминов. А.Агеев самоуверен, он в полной мере ощущает высоту своего положения, пишет исключительно противно, временами просто отвратительно, и во всех отношениях является крайним моим антагонистом. Жалеть мне его нечего, я и не подумаю. Остановлюсь на его статье поподробнее.
Очерк Агеева посвящен тяжелому положению Иванова (депрессия, бедность, безработица). Походя, как разлегшегося на дороге шелудивого пса, отшвыривая пинком сапога настырную совесть, автор в предуведомлении пишет: «Не написать обо всем этом я не мог (вопрос - КАК написать, и это мы скоро увидим. - К.А.), хотя и знаю, что со многими близкими и хорошими людьми я окончательно рассорюсь». Вот так. Здесь мне хочется успокоить Агеева, поскольку количество приятелей сейчас скорее обратно пропорционально человеческим качествам, но идем дальше. «Меня тревожит и угнетает резко обозначившееся... массовое полевение пишущей и говорящей интеллигенции. Оно сопровождается... ревизией еще недавно вроде бы общих для большинства культурной элиты либеральных ценностей, возвращением к умеренному социализму, а иногда и поворотом к националистической державности... Неминуемо звучит просто уже неприличная тема особости России...». И еще через четыре страницы: «меня в очередной раз удивило и раздосадовало огромное количество пораженческих и ностальгических (имеется в виду ностальгия по социализму, социальной защищенности, коллективизму и чуть ли не натуральному хозяйству) статей... Самые умные из них зовут не назад, а, как им кажется, вперед - по некоему третьему пути, где не будет безобразий капитализма и коммунизма, а будет “радость осмысленного самоограничения”, “устойчивое (в противоположность «открытому») общество”, а также “новая реабилитация всех потерпевших поражение в экономическом соревновании”».
Ностальгия по социальной защищенности, с моей точки зрения, аналогична ностальгии по кислороду среди вынужденных дышать сернистым газом. Относительно остальных утверждений: да не по распаду империи люди в основном сожалеют (ну посожалели, и будет. Поль Гоген и Жак Брель нашли свой идеал за тысячи миль на сказочном дивном Таити, где и упокоились. Крошечная страна - стократ прекраснее огромной монструозной державы), и не по сильному государству (очередной миф сознания: государство вообще людям не нужно - оно только мешает. Во всем), и даже не по социализму как таковому! (излюбленная тема множества журналистских построений. Особенно проникновенно возмущается «ностальгией по социализму» коллега и ровесник Агеева, публицист, литератор и критик Архангельский. Но довольно, скажу я, ослы, лягать дохлого льва - лягайте гиену, полакомившуюся его трупным мясом). Люди в своем большинстве, о люминарии Архангельский и Агеев, ностальгируют (ибо великолепно еще это помнят!) по нормальному, человеческому к себе отношению! (по дружбе, любви и просто общению между собой). По тем временам, когда еще к ним относились как к людям, а не объектам рыночных манипуляций и инструментам для извлечения прибыли. Все это было еще немногим более десяти лет назад, но три вивисектора (их было больше, но назову хотя бы этих троих. К наказанию ни в коей мере не призываю - от этого никому и ни в чем лучше не станет - а только лишь к памяти), недостойный внук своего деда Егор Гайдар, робот с чувствительностью шагающего экскаватора Анатолий Чубайс, родившийся для того, чтобы работать и отдавать приказания, и благонамеренный идиот Александр Яковлев, подглядевший из канадского посольства в замочную скважину картинки функционирования капитализма, превратили полную жизни страну в кошмарную мертвую зону, по которой, как атомы в Космосе, привидениями мечутся единицы - на всю страну единицы! - сохранившие внутри себя радость и теплоту человеческих душ. Cоприкоснуться друг с другом им не суждено... Вот по чему, повторяю я вам, зазнавшийся и до последней степени черствый Агеев, люди тоскуют - но за сочувствием и утешением для мучающейся души вернее уж прямо направить стопы в близлежащий веселый дом к падшим женщинам, чем к современному русскому интеллектуалу.
О теме особости России. Эту трескучую и демагогическую болтовню, из которой давным-давно уже вытравлено все содержание, следует немедленно прекратить. Запад, о антинародный Агеев и иже с ним (вы жили на Западе? Восемнадцать лет в Америке, во Франции, одиноким, покинутым, чернорабочим, изведали во всех подробностях жизнь социального дна, писали и публиковали там книги? Или, прошу прощения, ваша любимая дочь там сходила с ума от непробиваемого одиночества?), несовместим вовсе не с Россией (ах, оставим эти спекуляции!), а ВООБЩЕ С ЧЕЛОВЕКОМ, КОТОРЫЙ ХОЧЕТ ЖИТЬ ЖИЗНЬ, ЧУВСТВОВАТЬ, ДЫШАТЬ КИСЛОРОДОМ И СМОТРЕТЬ ВВЕРХ НА НЕБО. Только пройдитесь по улицам Москвы и понаблюдайте, сколько вокруг радости жизни, веселья и любви к ближнему... Не совмещается ну никак, хоть ты тресни, любовь с увлекательными процессами сидения в офисе, зарабатывания денег, сотово-электронными мастурбациями и радостью освинелого потребления. А это Запад, импортированный во всей его прелести. Что сделали Вы с моей любимой страной?..
Меня все больше возмущает снобистская, столичная, самоуверенная злобность Агеева. «В Иванове я снова стал думать на тему, которую, казалось бы, давно для себя закрыл - на тему «народ и интеллигенция». Несколько лет назад я окончательно решил, что оба понятия пустые, а их отношения сводятся к анекдотическому силлогизму «народ - это те, кто всегда и везде страдает и терпит, а интеллигенция - это те, кто испытывает по этому поводу угрызения совести»... Никакого народнического романтизма и соответствующих интеллигентских комплексов у меня отродясь не было. Я с детства терпеть не мог Некрасова (только что перечитал - возвышенно и благородно. - К.А.), держал Есенина за очень среднего и очень безвкусного поэта (и это не так! Поэт он хороший, и, самое главное - жертва трагедии. А в чем, расскажите мне, ваша трагедия? В том, что люди не могут или не хотят становиться богатыми? - К.А.), и решительно не мог понять прелести «деревенской прозы», которая всегда мне казалась откровенным враньем. Однажды попались мне на глаза строки из записной книжки Вен. Ерофеева (совершенно жалкой раздутой посредственности, что неопровержимо доказывают его пустейшие записные книжки, вызывающие своим убожеством горечь и боль и напрасно изданные. - К.А.), у которого опыт общения с народом был достаточный, чтобы уверенно написать: «Мне ненавистен простой человек, т.е. ненавистен постоянно и глубоко, противен в занятости и досуге, радости и слезах, в привязанности и злости, и все его вкусы, манеры, и вся его “простота”, наконец». Стоп. Уже более чем очевидно, как далеко ушел г-н Агеев как «зеркало русской интеллигенции» от традиций Достоевского и Диккенса со всей глубиной их сострадательности к «униженным и оскорбленным». И это, увы, еще только начало...
С.181 - 183 - из самых отталкивающих в очерке Агеева и, вместе с тем, - из самых предательских по отношению к традициям русской интеллигенции и самых бессердечных к людям. «Формируется новая субкультура бедности, - с полным пониманием цитирует Агеев социолога Ирину Шурыгину. - В условиях постоянной безысходности люди вырабатывают механизмы защиты, которые защищают личность от распада. Они начинают говорить, убеждая себя и друг друга, что “богатые - жулики, а честному в нашем обществе нет места”, что “деньги - не главное, главное, чтобы человек был хороший”. Да ничего подобного, И. Шурыгина и А. Агеев! Главное - чтобы человек был бесчувственной сволочью, а всё остальное приложится.
«Благодетели, зовущие нас на “третий путь”, вольно или невольно способствуют закреплению бедности, её оправданию. Бедность же, если сама не порок, то мать очень многих пороков» (А богатство? Ни при каких обстоятельствах, при любых возможностях, ни за что на свете я бы не захотел быть богатым. Гран мерси! - К.А.). Какая же дистанция огромного размера от этого фырчания до блистательного с детства затверженного стихотворения Роберта Бернса про честную бедность, не говоря уже о «Хвале богатым» Марины Цветаевой! Предпочтение богатых и отторжение бедных вообще напрочь разрывает со всеми традициями великой русской литературы - а также, на мой взгляд, просто элементарно недостойно любого порядочного человека. Позор.
«Где они находятся, эти люди, на каком уровне отрыва от жизни, если не понимают, что их внешне благородные построения морально санкционируют растерянное бездействие, тогда как сейчас в России (как, впрочем, везде, включая тяжело работающий Запад), чрезвычайные усилия и стимулы нужны для борьбы именно за необходимое». Что-то слышится удручающе знакомое: «жизнь - борьба», пусть неудачник плачет... а отсюда рукой подать и до «жизненного пространства». Зачем при таком взгляде на мир жить вообще, я понять не в состоянии (и чем лучше обожаемый Запад?). «Тяжело работающий Запад... чрезвычайные усилия и стимулы нужны для борьбы»... Ну вот и живите при вашем капитализме.
«В Иванове я знаю несколько семей, закрепившихся в бедности. Я иногда запускал в разговорах с этими людьми «пробные шары» насчет желательности и принципиальной возможности «перемены участи». «Ну ведь есть же, - говорил я, к примеру, - в России и другие города, где ситуация не так безнадежна, можно найти работу. Вся Америка так живет - кочуя по огромной стране в поисках лучшей работы». Что тут начиналось! От меня шарахались как от беса-искусителя, отвечали издевательскими банальностями типа «где родился - там и пригодился», и что-то лепетали о родных могилах (а что, бумага все стерпит - К.А.)». Я понимаю, Агеев, вы хорошо научились, что человек есть придаток к работе, на которой сидит, а Америка, о, конечно же, вне обсуждения, и критиковать ее с некоторых пор более предосудительно, чем родную страну, но если бы лично я жил на Земле для того, чтобы работать (да еще и по ней кочевать!!!) и зарабатывать деньги, то уверен, что лучше мне было бы вовсе на свет не являться, а окончить свои дни и часы (не успев их и начать) жертвой выкидыша, бесформенным и окровавленным крохотным сгусточком слизи, не испытав никаких предстоящих терзаний и так и не сделавшись поклонником трагического искусства, меломаном, коллекционером этнической музыки и писателем, для чего только я и живу.
Жить так, как предлагает Агеев (и быть таким, как он), нельзя, однако наставительно и злобно он продолжает: «От чего же успели устать и внутренне разрешили себе незаслуженный отдых эти сравнительно молодые, здоровые и даровитые люди, с которыми я говорил?» Я не буду говорить за все Иваново, но за себя, А.Агеев, я вправе ответить: от Вас. Вы, может быть, считаете себя весьма оригинальным. Да полноте! Вы - одинаковый! И в любом вагоне метро, на каждой клеточке пространства, на каждой тропинке, в любом учреждении ныне, как грязью, все позарастало своими агеевыми, дерьмом, позабывшим за личной ненадобностью про любое сочувствие к ближнему, коему хуже. Cмачно, с жирным ощущением скотской своей правоты, нахаркают в чуткую душу - мало не покажется! «Циничный и умный мужчина, а где ваша доброта? И х... все стоит в этом мире без доброты?» - Агеев, Вы узнаете эти трагические и выстраданные строчки про Вас? Все вы, агеевы, сколько вас на одну мою маленькую, мучающуюся, исходящую криком от одиночества бедную душу, чума вас побери, до чего же вы все мне надоели!
«А когда я приводил последний, убойный, на мой взгляд, аргумент: “О детях подумайте!” - мне отвечали с некоторым даже пафосом: “А что? У нас прекрасный город, без этой вашей суеты и наркотиков, и дети проживут честную и достойную жизнь!”».
А какие, добавлю я к этому, в Ивановской области леса - густые, дикие чащи - одно загляденье! В 1977 году, после первого семестра, я отдыхал в пансионате под Ивановом и с утра ежедневно накручивал на своих лыжах по паре десятков километров по лесу и через обширное поле. Свиристел в уши ветер, морозюка шпарил аж под тридцать, но мне, раскрасневшемуся, на зимнем Солнце, в глухом бору, не было холодно. Я был счастлив, как мало когда в жизни, и воспоминания о двух этих неделях сохранил самые радужные. А по вечерам иногда я прогуливался по проселочным переулочкам, и несколько раз, казалось, с неба мне слышалась музыка (я горел тогда чудовищным меломанским энтузиазмом, вычерчивал лыжными палками названия рок-групп на снегу, еще до получения первых в своей коллекции записей, которые появились у меня в середине апреля). Вот очень сокровенные строчки замечательной певицы Рады Анчевской (группа «Рада и Терновник»), достойной бывшей жительницы Иванова: «...Когда я училась в Иванове в университете, я не один раз ловила совершенно классные вещи: идешь вечером после института, легкие сумерки, шесть-семь, ну там, восемь вечера, как правило это была осень или весна, не зима... И между домами там такие вот проулочки, проходики, идешь этими проходиками, и совершенно четко слышишь офигительную музыку. И она вот так чуть-чуть в отдалении, ощущение, что вот если ты чуть-чуть сделаешь шаг влево, шаг вправо - она растает. Если начинаешь прислушиваться, она пропадает сразу, на раз. То есть главное к ней не прислушиваться, вот идешь, она сама по себе звучит, ты о чем-то думаешь, она вот так на заднем плане шарашит. Прекрасно просто! Причем голоса прекрасные, все вот просто изумительной красоты. Потом самое смешное, что еще у двух людей наткнулась на то же самое. Я им когда рассказала, они очень удивились и сказали, что у них были точно те же ощущения... Иваново - это небольшой такой город, довольно патриархального вида. Тогда у меня было очень много свободного времени, и я умела очень мало мыслить. Я умела находиться во внутренней тишине, и, пребывая в ней, я могла все это слышать. Там скорее забавно было то, что поначалу я стала оглядываться по сторонам и искать - где же стоит магнитофон, из которого несется эта изумительная музыка. Оглядевшись вокруг, я поняла, что она несется не из конкретной точки, она пребывает в пространстве. Это было удивительное переживание действительно, при этом я находилась в совершенно трезвом состоянии, в абсолютно здравом уме и твердой памяти... В Москве я сильно сомневаюсь, что можно что-нибудь услышать. Над Москвой, по моему ощущению, похоже на очень жесткий слой пыли и никакая музыка небесных сфер сквозь него не пробивается». [6]
Москва - место грязное, гадкое, дымное, шумное, бессмысленное и тотально больное, как и все мегаполисы, чумные бубоны на некогда прекрасном и свежем теле сине-зеленой планеты - плюс неизбывное в последние годы ощущение жалкого, обезьяньего слепого эпигонства со всеми рекламными щитами-уродами, полыханием неона, стандартной обезличенностью высотных зданий, слизанностью с облика какой-нибудь столицы какого-нибудь американского штата. Заполоненная под завязку агеевыми всех мастей и профессий, смердит она от них аж до самих небес. Только и есть в ней хорошего, что возможность приобщения к искусству, и все. Во всех остальных отношениях по всем статьям она проиграет провинции, где слышна еще, как чудо бытия, небесная музыка, не настолько испоганена природа, здоровый темп жизни... В городе Самаре, что на Волге, существует еще один, второй уже на территории нашей страны, живой человек - Дима К., «язычник», как он сам себя называет, добрый, отличный, увлекающийся парень, завзятый меломан и поклонник этнической музыки, любитель кататься на лыжах и пройтись по лесу. Каждый день поутру он с наслаждением слушает птиц. Может быть, выставив микрофоны наружу, он их записывает, как Оливье Мессиан. Он не читает газет, ни разу в жизни не сидел в Интернете, очень мало зарабатывает, и все же он жизнерадостен, как никто в Москве. Прислонившись всем телом к стволу березы, он ощущает единство с природой и счастлив. Может быть, в эти минуты к нему с верхушки спускается рыжая белочка, птицы без опаски садятся на плечи, а по лесной тропинке запросто, как к хорошему другу, выбегает навстречу лиса... Он говорит, что в провинции жить хорошо. И, может быть, когда-нибудь я возьму и уеду из зачумленной Москвы куда-нибудь в тихое лесничество на берег речушки, где можно писать, дышать воздухом, созерцать красоту, бродить себе, собирая ягоды, среди птиц и зверей, и быть спокойно и неторопливо счастливым. А что еще нужно человеку для жизни?
(окончание следует)