Н. МИТРОХИН. Советская интеллигенция в поисках чуда: религиозность и паранаука в СССР - 2
(продолжение)
1970-е: институциализация и распространение верований
Перечисленные выше верования далеко не исчерпывают списка всех религиозных доктрин, существовавших в интеллектуальной среде СССР. На провинциальном уровне возникало достаточно много своих самостоятельных концепций, однако лишь малая часть из них получала распространение за пределами региона.
Конечно, имелись и такие - например, упоминавшиеся учения П. Иванова, Р. Тамма и соционика (см. ниже). Однако все же основная часть концепций изобреталась и адаптировалась (из довоенного и зарубежного опыта) в Москве и Ленинграде, а затем получала распространение в провинции.
Естественно, большей популярностью пользовалась та вера, что усваивалась без напряжения и могла быть использована в повседневной жизни. Гадания и астрология имели не в пример более широкий ареал распространения, чем та же «методология», требующая не только интенсивного общения с учителями, но и затраты нескольких лет жизни на изучение специфического языка, методов и способа мышления.
Самостоятельный характер носили ситуативные (ролевые) верования и обряды, связанные с профессиональной деятельностью, групповой идентификацией (хиппи, отчасти индианисты) или проведением досуга (в первую очередь - туризмом, о чем подробнее будет говориться ниже).
В 1960-е годы группы последователи определенных верований еще не были четко оформлены. Да и сами религиозные концепты зачастую находились на стадии формирования, потихоньку превращаясь из набора идей и символов в более-менее устойчивую доктрину.
1970-е годы прошли под знаком окончательного оформления религиозных концепций в наборы практик и инфраструктуры, которые их поддерживали. Участники сформировавшихся религиозных «групп по интересам» старательно изучали, а также переводили и распространяли литературу по избранной тематике; проводили свои отпуска для пользы обретенной веры: от участия в реставрации церквей или посещения могил хасидских цадиков на территории бывшей черты оседлости до поисков Тунгусского метеорита; вырабатывали или усваивали из заграничных источников специфические системы понятий и даже языки, которые зачастую и определяли границу их сообщества [36].
Часть из этих людей оставляли свои рабочие места, соответствующие их формальной профессиональной квалификации, чтобы найти занятие «по душе» или дающее максимум свободного времени, пусть менее престижное. Таковой, например, была работа частного репетитора или сторожа при храме.
В первой половине 1970-х годов наблюдалось формирование целого «поколения дворников и сторожей», как охарактеризовал его в своей знаменитой песне Борис Гребенщиков. Среда хиппи была сообществом людей, которым далеко не всегда удавалось получить высшее образование, хотя, как правило, они к нему стремились. Недостаток формального образования они возмещали интенсивным чтением, аудиоинформацией (от музыки из магнитофона до передач «Голоса Америки») и общением [37].
С возрастом эти люди уходили из «системы» - так со временем стало называться сообщество хиппи. При этом они далеко не всегда меняли полюбившийся стиль жизни: работая мало и за маленькие деньги дворниками, сторожами, лифтерами, кочегарами, уборщиками, они оставляли себе много времени для самообразования, участия в самиздатской и/или контркультурной деятельности.
По мере сокращения возможностей по распространению старых и особенно по продуцированию новых верований в рамках официального советского дискурса, - что стало следствием резкого ужесточения цензуры в 1969 году [Горяева 2002] и нескольких кампаний по «закручиванию гаек» в гуманитарной сфере на рубеже 1960-1970-х годов, - именно эта, маргинальная, с точки зрения власти, среда способствовала относительно массовому распространению верований интеллигенции, а особенно сильно влияла на студенчество [38].
Нередко изначально «кухонная» активность перерастала в регулярные семинары с десятками участников, собственной самиздатской периодикой и межрегиональными связями («Христианский семинар» (Москва, 1974-1978, руководитель - Александр Огородников, журнал «Община»), «37» (Ленинград, 1975-1981), «Экумена» (Рига-Москва, 1979-1984, 1988-1991, руководитель Александр Ротбергс (широко известен как Санд Рига), журнал «Призыв»)), которые в свою очередь встречали противодействие со стороны властей, стремившихся нейтрализовать их организаторов [39]. Десятки, если не сотни, подобных семинаров существовали анонимно и «без шума», но и без серьезного давления.
Важную роль в распространении различных верований сыграли и такие формы неформальной коммуникации в советском обществе, как самиздат (то есть издание и распространение неподцензурной литературы) и самодеятельный (то есть не организованный властями) туризм. Если самиздат был сильно пронизан религиозностью (не менее половины известных исследователям диссидентского движения текстов представляют собой документы различных институционально оформленных религиозных групп) и как явление общеизвестное не требует более подробных комментариев, то самодеятельный туризм и близкое к нему по духу движение «Клубов самодеятельной песни» (КСП) нуждается в некоторых пояснениях.
Чтение и уж тем более распространение самиздата было занятием наказуемым, вплоть до тюремного срока, что резко ограничивало круг пользователей этого канала коммуникации. Самодеятельные походы на природу были занятием ненаказуемым и даже отчасти поощряемым властями. Подобные походы и участие в самодеятельных фестивалях КСП [40] способствовали не только знакомству людей из разных регионов, но и налаживанию контактов между ними.
Это приводило к активному обмену как записями любимых певцов, так и мировоззренческими взглядами, и нередко - передаче вероучительных концепций [41] . Барды (а также рок-исполнители, многие из которых в 1970-е стилистически не столь отличались от бардов) своими песнями тоже вносили лепту в легитимацию религиозного чувства и понятия Бога.
В тот же период в среде туристов зародились и широко распространились весьма специфические верования. Это зафиксированные фольклористами мифы о Белых и Черных спелеологе, альпинисте и даже автостопщике, которые своими образами маркировали «хорошие» и «плохие» границы поведения соответствующих категорий туристов. Возникли даже «святые места», например «могила Белого спелеолога» в Саблинских пещерах под Ленинградом, и связанные с этим ритуалы [42].
Непрерывно росло число туристических или музейных святых мест (примечательные камни, старые деревья, родники, пещеры, овраги), которые новый городской фольклор наделял мистическими характеристиками. Этому содействовали краеведы, музейные работники и экскурсоводы, рассказывающие для привлечения максимального количества посетителей занимательные истории «чудес», происходивших или происходящих на этом месте.
Вместе с тем на протяжении 1970-х годов продолжался процесс адаптации советской интеллигенцией свежих религиозных идей из-за границы. Нередко с помощью иностранных миссионеров, специально посещавших для этих целей Советский Союз. Самым успешным примером стала деятельность Общества сознания Кришны, чьи адепты к началу 1980-х годов создали устойчивые группы как минимум в десятке городов СССР [Гайадас 2005] [43].
Помимо кришнаитов-вайшнавов, были и другие, не столь известные группы. Так, например, в апреле 1986 года «Комсомольская правда» констатировала бурную активность на Украине последователей американского гуру индийского происхождения Бгахвана Шри Раджнеша, имевших налаженные контакты с выходцами из СССР, живущими в Германии, и в первой половине 1980-х энергично занимавшихся распространением соответствующего самиздата и магнитофонных кассет [44]. Попытку создания группы предприняла и Церковь объединения Муна, приславшая в СССР специального миссионера на постоянное жительство [Корнилов, Чехонин 1984].
Таким образом, в 1970-е годы в сфере религиозности были характерны следующие тенденции:
⦁ из столичных городов, где в предыдущее десятилетие неофитами вырабатывались и адаптировались к советским реалиям вероучительные концепты, новые советские верования начинают распространяться в провинцию;
⦁ неофиты 1960-х годов все более становятся профессиональными служителями и катехизаторами, нередко оставляя ради этого свою прежнюю деятельность или отказываясь от карьеры, вырабатывая и закрепляя специфический язык своей группы;
⦁ наблюдается переход активной в религиозном отношении интеллигенции от менее институциализированных религиозных сообществ (например, групп йоги или эзотериков) к более «серьезным», традиционным и связанным с этнической самоидентификацией - в первую очередь к Православной церкви;
⦁ система религиозных и квазирелигиозных институтов начинает воспроизводить себя за счет новых поколений молодежи;
⦁ интеллигенция и общество в целом - и, как следствие, партийно-государственный аппарат - начинают менять в лучшую сторону свое отношение к идее «непартийного» Бога (высшего и «научно необъяснимого» существа), индивидуальная религиозность становится в среде интеллигенции явлением массовым, хотя и не афишируемым, но и не порицаемым;
⦁ тема Бога (легитимизированная, в частности, через творчество бардов, некоторые из которых были успешными деятелями советской официальной культуры) становится нормальной и постоянной составляющей советской культурной жизни, хотя в большей степени относящейся к историческим или зарубежным сюжетам; герои с религиозной мотивацией (в том числе духовенство) перестают изображаться саркастически [45].
Эти изменения подготовили почву для нового процесса, характерного для периода 1980-х годов, а именно - для относительно массового распространения вновь обретенных интеллигенцией вероучительных концепций как в образованном классе, так и среди «простого народа».
1980-е: подготовка массовой миссии
1980-е годы для СССР обычно делятся на два периода - доперестроечный и саму перестройку, которая реально начала влиять на общество и государство начиная с 1987 года - времени снятия цензурных ограничений, освобождения политзаключенных, создания первых независимых общественных организаций нового типа и регистрации частных («кооперативных») предприятий. Именно после 1987 года для большинства наблюдателей и начинается этап «религиозного возрождения».
Однако можно утверждать, что распространение интеллигентских верований в «народе» при снисходительном отношении, а то и поддержке со стороны власти началось как минимум на несколько лет раньше. В первую очередь это касалось явлений, ассоциируемых с традиционалистским наследием: религиозных практик и так называемых «народных» обычаев.
Последние на деле были проявлениями реального или реконструированного язычества, историософских и расистских идей, апеллирующих к «генетической памяти» и к существованию «исконных территорий», которые должны безраздельно принадлежать современным этносам [46].
Группы сторонников подобных идей уже на рубеже 1970-1980-х годов стали получать институциональную поддержку от партийных и государственных чиновников, о которой они не могли и мечтать в предыдущее десятилетие.
В конце 1970-х годов советский партийный аппарат тихо капитулировал перед религиозностью простых советских людей, оказывающей на него давление в этом вопросе в самых разных формах - от подпольных религиозных групп самой разной направленности до активного проникновения религиозных идей в массовую советскую культуру. Немалую роль играло и давление Запада, систематически критиковавшего СССР за нарушение прав верующих и сделавшего этот вопрос одним из краеугольных камней своей политики.
Еще перед Олимпиадой 1980 года начались существенные послабления в адрес религиозных организаций, фактическая легитимизация сотен религиозных общин, пребывавших в гонениях. Предусмотренный для внутреннего пользования отчет председателя СДР В. Куроедова за 1984 год рисует впечатляющую картину роста инфраструктуры, «кадрового состава» и доходов религиозных организаций [47].
Помимо регистрации новых приходов и разрешения на увеличение числа священнослужителей религиозные организации начали получать и другие поблажки, немыслимые еще в начале 1970-х годов: разрешения на новое строительство, издательские проекты, расширение международных контактов. Например, в июне 1979 года впервые в СССР с визитом побывал далай-лама, и до 1987 года он приезжал в страну еще дважды (в 1982 и 1986 годах).
Конечно, первой в списке получателей льгот стояла крупнейшая религиозная организация - РПЦ [Митрохин 2007]. В конце 1970-х годов был снят просуществовавший двадцать лет негласный запрет на рукоположение в священный сан людей с высшим светским образованием, и многие православные интеллигенты получили легальную возможность не только исповедовать, но и открыто нести свою веру [48].
В 1979 году Издательский совет РПЦ получил разрешение снимать собственные пропагандистские фильмы. В 1980 году открылось «Софрино» - принадлежащая РПЦ современная фабрика, производящая свечи и церковную утварь. В том же году было отменено дискриминационное налогообложение заработной платы духовенства. В 1984 году было принято решение о праздновании на общенациональном уровне тысячелетия крещения Руси.
РПЦ впервые за сорок лет вернула себе крупный монастырский комплекс в центре Москвы, ей было разрешено построить несколько административных зданий и открыть некоторое количество приходов в крупных городах [49].
В 1980 году на общероссийском уровне прошло празднование 600-летия Куликовской битвы. Торжественный митинг на Куликовом поле 7 сентября собрал около 30 тысяч человек. Он состоялся, несмотря на то что - по словам его главного организатора, заместителя председателя Совета министров РСФСР, главы Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры Вячеслава Кочемасова (1918-1998) - предварительно на заседании Секретариата ЦК с участием главного идеолога и серого кардинала брежневского правления Михаила Суслова обсуждалась «информация» о том, что «из центральных областей собираются прибыть большие группы с хоругвями [50], гербовыми стягами» [Кочемасов 1997: 107].
В 1982 году пятимиллионным тиражом выходит основанный на «арийской» мифологии роман «Память» [Чивилихин 1982], который стал «библией» движения русских националистов и дал название их первой легализовавшейся в эпоху «перестройки» группе.
Кстати, история деятельности русских националистов в Москве в начале 1980-х годов наглядно показывает, как интеллигенция целенаправленно предлагала свои верования «народу». С 1979 года на собраниях «клуба книголюбов» одного из московских заводов ведущие националистические интеллектуалы читали лекции для «простых людей».
В результате общество «Память» - принявшее это название в 1985 году и начавшее активную деятельность в 1986-м - состояло преимущественно из рабочих и интеллигентов-маргиналов, а богатые интеллектуалы из Союза писателей остались в стороне от митингов и демонстраций, устраиваемых этим обществом. Аналогичная ситуация была и на региональном уровне, где местные чиновники снисходительно наблюдали за активной пропагандой интеллигенцией «культурного наследия», а то и поддерживали ее стремление «развивать народную культуру».
В некоторых регионах власти в начале 1980-х годов стали поддерживать «народные обычаи» (то есть язычество) в борьбе с усиливающимся влиянием традиционных религиозных институтов. Например, в Центральной Азии в начале 1980-х годов возобновилось празднование прихода весны - Новруза, в котором видели средство борьбы с усиливающимся ростом исламской религиозности, в том числе в среде партийных и государственных чиновников.
Даже председатель Совета по делам религий при Совете министров СССР В. Куроедов в 1981 году вынужден был публично и бессильно констатировать «возобновление эксплуатации ранее закрытых “святых мест”… в некоторых районах [Северного Кавказа], Средней Азии, Казахстана. Все это становится возможным благодаря попустительству со стороны отдельных должностных лиц местных органов власти» [Куроедов 1981: 200].
Однако далеко не только верования, апеллирующие к традиционализму, развивались в первой половине 1980-х годов при снисходительности, а то и при прямой поддержке властей.
Сциентистские научные теории, особенно в педагогике, были после 1982 года (смерти Л. Брежнева и первых попыток Ю. Андропова начать модернизацию СССР) восприняты в качестве новаторских идей в деле обновления средней школы, которая все более отставала от потребностей постиндустриального общества.
СМИ активно пропагандировали «авторские школы» - то есть средние школы с усложненной программой, - инициаторы которых во многом опирались на сциентистские идеи.
Подобные концепции по-прежнему обрастали сторонниками и вне педагогического сообщества, находя все новые возможности для распространения. Примером может служить соционика - учение о прогнозировании отношений между людьми, исходя из их психологических типов.
Автор учения, литовский экономист Аушра Аугустинавичюте, еще в 1963-1968 годы насчитала 16 типов человеческих личностей и выстроила модели их взаимоотношений. Однако поделиться своими открытиями с широкой общественностью она смогла только в 1980 году, опубликовав статью в журнале на литовском языке.
Согласно историографу этого движения, до того момента «сама Аушра, будучи безусловно харизматической личностью, не искала опоры в широких народных массах, делая ставку на узкий круг избранных и посвященных» [Савченко]. Серия статей самой Аугустинавичюте и «посвященных», составлявших «Вильнюсскую школу соционики», не помогли добиться признания учения в качестве науки.
Дальнейшее распространение продолжалось теми же путями, что и у всех аналогичных вероучений: «Наука соционику сразу отвергла. Как только появились первые статьи о новой концепции - так сразу обозначилось противостояние с официальной психологией, которое продолжается и по сей день. <…> И тогда был найден иной путь распространения - тот, которым шел самиздат, диссиденты, а потом неформальные объединения. Через вовлечение людей, не отягощенных догмами, а значит, прежде всего, людей с негуманитарным образованием, которые и знать не знали, что соционика - “не наука”» [51].
Эффективное сочетание «полузапретных» публикаций в журналах для непрофессионалов и распространения нелегальными, но уголовно не наказуемыми методами (за распространение неполитического самиздата в СССР в это время уже не сажали) способствовало бурному распространению соционики, формированию ее киевской, московской, новосибирской и прочих «научных школ» [52].
Аналогично складывалась история успеха и паранаучной деятельности - в первую очередь поисков несуществующих живых объектов (от инопланетян до лохнесского чудовища). Эти «загадки природы» в первой половине 1980-х годов активно пропагандировались СМИ для «научного просвещения» и развлечения населения, что де-факто превратилось в сублимацию массами веры в «чудо». Одновременно росло число участников «научных экспедиций» для поиска «загадочных объектов» и клубов по переписке, изучающих «феномены» на расстоянии.
(продолжение следует)
1970-е: институциализация и распространение верований
Перечисленные выше верования далеко не исчерпывают списка всех религиозных доктрин, существовавших в интеллектуальной среде СССР. На провинциальном уровне возникало достаточно много своих самостоятельных концепций, однако лишь малая часть из них получала распространение за пределами региона.
Конечно, имелись и такие - например, упоминавшиеся учения П. Иванова, Р. Тамма и соционика (см. ниже). Однако все же основная часть концепций изобреталась и адаптировалась (из довоенного и зарубежного опыта) в Москве и Ленинграде, а затем получала распространение в провинции.
Естественно, большей популярностью пользовалась та вера, что усваивалась без напряжения и могла быть использована в повседневной жизни. Гадания и астрология имели не в пример более широкий ареал распространения, чем та же «методология», требующая не только интенсивного общения с учителями, но и затраты нескольких лет жизни на изучение специфического языка, методов и способа мышления.
Самостоятельный характер носили ситуативные (ролевые) верования и обряды, связанные с профессиональной деятельностью, групповой идентификацией (хиппи, отчасти индианисты) или проведением досуга (в первую очередь - туризмом, о чем подробнее будет говориться ниже).
В 1960-е годы группы последователи определенных верований еще не были четко оформлены. Да и сами религиозные концепты зачастую находились на стадии формирования, потихоньку превращаясь из набора идей и символов в более-менее устойчивую доктрину.
1970-е годы прошли под знаком окончательного оформления религиозных концепций в наборы практик и инфраструктуры, которые их поддерживали. Участники сформировавшихся религиозных «групп по интересам» старательно изучали, а также переводили и распространяли литературу по избранной тематике; проводили свои отпуска для пользы обретенной веры: от участия в реставрации церквей или посещения могил хасидских цадиков на территории бывшей черты оседлости до поисков Тунгусского метеорита; вырабатывали или усваивали из заграничных источников специфические системы понятий и даже языки, которые зачастую и определяли границу их сообщества [36].
Часть из этих людей оставляли свои рабочие места, соответствующие их формальной профессиональной квалификации, чтобы найти занятие «по душе» или дающее максимум свободного времени, пусть менее престижное. Таковой, например, была работа частного репетитора или сторожа при храме.
В первой половине 1970-х годов наблюдалось формирование целого «поколения дворников и сторожей», как охарактеризовал его в своей знаменитой песне Борис Гребенщиков. Среда хиппи была сообществом людей, которым далеко не всегда удавалось получить высшее образование, хотя, как правило, они к нему стремились. Недостаток формального образования они возмещали интенсивным чтением, аудиоинформацией (от музыки из магнитофона до передач «Голоса Америки») и общением [37].
С возрастом эти люди уходили из «системы» - так со временем стало называться сообщество хиппи. При этом они далеко не всегда меняли полюбившийся стиль жизни: работая мало и за маленькие деньги дворниками, сторожами, лифтерами, кочегарами, уборщиками, они оставляли себе много времени для самообразования, участия в самиздатской и/или контркультурной деятельности.
По мере сокращения возможностей по распространению старых и особенно по продуцированию новых верований в рамках официального советского дискурса, - что стало следствием резкого ужесточения цензуры в 1969 году [Горяева 2002] и нескольких кампаний по «закручиванию гаек» в гуманитарной сфере на рубеже 1960-1970-х годов, - именно эта, маргинальная, с точки зрения власти, среда способствовала относительно массовому распространению верований интеллигенции, а особенно сильно влияла на студенчество [38].
Нередко изначально «кухонная» активность перерастала в регулярные семинары с десятками участников, собственной самиздатской периодикой и межрегиональными связями («Христианский семинар» (Москва, 1974-1978, руководитель - Александр Огородников, журнал «Община»), «37» (Ленинград, 1975-1981), «Экумена» (Рига-Москва, 1979-1984, 1988-1991, руководитель Александр Ротбергс (широко известен как Санд Рига), журнал «Призыв»)), которые в свою очередь встречали противодействие со стороны властей, стремившихся нейтрализовать их организаторов [39]. Десятки, если не сотни, подобных семинаров существовали анонимно и «без шума», но и без серьезного давления.
Важную роль в распространении различных верований сыграли и такие формы неформальной коммуникации в советском обществе, как самиздат (то есть издание и распространение неподцензурной литературы) и самодеятельный (то есть не организованный властями) туризм. Если самиздат был сильно пронизан религиозностью (не менее половины известных исследователям диссидентского движения текстов представляют собой документы различных институционально оформленных религиозных групп) и как явление общеизвестное не требует более подробных комментариев, то самодеятельный туризм и близкое к нему по духу движение «Клубов самодеятельной песни» (КСП) нуждается в некоторых пояснениях.
Чтение и уж тем более распространение самиздата было занятием наказуемым, вплоть до тюремного срока, что резко ограничивало круг пользователей этого канала коммуникации. Самодеятельные походы на природу были занятием ненаказуемым и даже отчасти поощряемым властями. Подобные походы и участие в самодеятельных фестивалях КСП [40] способствовали не только знакомству людей из разных регионов, но и налаживанию контактов между ними.
Это приводило к активному обмену как записями любимых певцов, так и мировоззренческими взглядами, и нередко - передаче вероучительных концепций [41] . Барды (а также рок-исполнители, многие из которых в 1970-е стилистически не столь отличались от бардов) своими песнями тоже вносили лепту в легитимацию религиозного чувства и понятия Бога.
В тот же период в среде туристов зародились и широко распространились весьма специфические верования. Это зафиксированные фольклористами мифы о Белых и Черных спелеологе, альпинисте и даже автостопщике, которые своими образами маркировали «хорошие» и «плохие» границы поведения соответствующих категорий туристов. Возникли даже «святые места», например «могила Белого спелеолога» в Саблинских пещерах под Ленинградом, и связанные с этим ритуалы [42].
Непрерывно росло число туристических или музейных святых мест (примечательные камни, старые деревья, родники, пещеры, овраги), которые новый городской фольклор наделял мистическими характеристиками. Этому содействовали краеведы, музейные работники и экскурсоводы, рассказывающие для привлечения максимального количества посетителей занимательные истории «чудес», происходивших или происходящих на этом месте.
Вместе с тем на протяжении 1970-х годов продолжался процесс адаптации советской интеллигенцией свежих религиозных идей из-за границы. Нередко с помощью иностранных миссионеров, специально посещавших для этих целей Советский Союз. Самым успешным примером стала деятельность Общества сознания Кришны, чьи адепты к началу 1980-х годов создали устойчивые группы как минимум в десятке городов СССР [Гайадас 2005] [43].
Помимо кришнаитов-вайшнавов, были и другие, не столь известные группы. Так, например, в апреле 1986 года «Комсомольская правда» констатировала бурную активность на Украине последователей американского гуру индийского происхождения Бгахвана Шри Раджнеша, имевших налаженные контакты с выходцами из СССР, живущими в Германии, и в первой половине 1980-х энергично занимавшихся распространением соответствующего самиздата и магнитофонных кассет [44]. Попытку создания группы предприняла и Церковь объединения Муна, приславшая в СССР специального миссионера на постоянное жительство [Корнилов, Чехонин 1984].
Таким образом, в 1970-е годы в сфере религиозности были характерны следующие тенденции:
⦁ из столичных городов, где в предыдущее десятилетие неофитами вырабатывались и адаптировались к советским реалиям вероучительные концепты, новые советские верования начинают распространяться в провинцию;
⦁ неофиты 1960-х годов все более становятся профессиональными служителями и катехизаторами, нередко оставляя ради этого свою прежнюю деятельность или отказываясь от карьеры, вырабатывая и закрепляя специфический язык своей группы;
⦁ наблюдается переход активной в религиозном отношении интеллигенции от менее институциализированных религиозных сообществ (например, групп йоги или эзотериков) к более «серьезным», традиционным и связанным с этнической самоидентификацией - в первую очередь к Православной церкви;
⦁ система религиозных и квазирелигиозных институтов начинает воспроизводить себя за счет новых поколений молодежи;
⦁ интеллигенция и общество в целом - и, как следствие, партийно-государственный аппарат - начинают менять в лучшую сторону свое отношение к идее «непартийного» Бога (высшего и «научно необъяснимого» существа), индивидуальная религиозность становится в среде интеллигенции явлением массовым, хотя и не афишируемым, но и не порицаемым;
⦁ тема Бога (легитимизированная, в частности, через творчество бардов, некоторые из которых были успешными деятелями советской официальной культуры) становится нормальной и постоянной составляющей советской культурной жизни, хотя в большей степени относящейся к историческим или зарубежным сюжетам; герои с религиозной мотивацией (в том числе духовенство) перестают изображаться саркастически [45].
Эти изменения подготовили почву для нового процесса, характерного для периода 1980-х годов, а именно - для относительно массового распространения вновь обретенных интеллигенцией вероучительных концепций как в образованном классе, так и среди «простого народа».
1980-е: подготовка массовой миссии
1980-е годы для СССР обычно делятся на два периода - доперестроечный и саму перестройку, которая реально начала влиять на общество и государство начиная с 1987 года - времени снятия цензурных ограничений, освобождения политзаключенных, создания первых независимых общественных организаций нового типа и регистрации частных («кооперативных») предприятий. Именно после 1987 года для большинства наблюдателей и начинается этап «религиозного возрождения».
Однако можно утверждать, что распространение интеллигентских верований в «народе» при снисходительном отношении, а то и поддержке со стороны власти началось как минимум на несколько лет раньше. В первую очередь это касалось явлений, ассоциируемых с традиционалистским наследием: религиозных практик и так называемых «народных» обычаев.
Последние на деле были проявлениями реального или реконструированного язычества, историософских и расистских идей, апеллирующих к «генетической памяти» и к существованию «исконных территорий», которые должны безраздельно принадлежать современным этносам [46].
Группы сторонников подобных идей уже на рубеже 1970-1980-х годов стали получать институциональную поддержку от партийных и государственных чиновников, о которой они не могли и мечтать в предыдущее десятилетие.
В конце 1970-х годов советский партийный аппарат тихо капитулировал перед религиозностью простых советских людей, оказывающей на него давление в этом вопросе в самых разных формах - от подпольных религиозных групп самой разной направленности до активного проникновения религиозных идей в массовую советскую культуру. Немалую роль играло и давление Запада, систематически критиковавшего СССР за нарушение прав верующих и сделавшего этот вопрос одним из краеугольных камней своей политики.
Еще перед Олимпиадой 1980 года начались существенные послабления в адрес религиозных организаций, фактическая легитимизация сотен религиозных общин, пребывавших в гонениях. Предусмотренный для внутреннего пользования отчет председателя СДР В. Куроедова за 1984 год рисует впечатляющую картину роста инфраструктуры, «кадрового состава» и доходов религиозных организаций [47].
Помимо регистрации новых приходов и разрешения на увеличение числа священнослужителей религиозные организации начали получать и другие поблажки, немыслимые еще в начале 1970-х годов: разрешения на новое строительство, издательские проекты, расширение международных контактов. Например, в июне 1979 года впервые в СССР с визитом побывал далай-лама, и до 1987 года он приезжал в страну еще дважды (в 1982 и 1986 годах).
Конечно, первой в списке получателей льгот стояла крупнейшая религиозная организация - РПЦ [Митрохин 2007]. В конце 1970-х годов был снят просуществовавший двадцать лет негласный запрет на рукоположение в священный сан людей с высшим светским образованием, и многие православные интеллигенты получили легальную возможность не только исповедовать, но и открыто нести свою веру [48].
В 1979 году Издательский совет РПЦ получил разрешение снимать собственные пропагандистские фильмы. В 1980 году открылось «Софрино» - принадлежащая РПЦ современная фабрика, производящая свечи и церковную утварь. В том же году было отменено дискриминационное налогообложение заработной платы духовенства. В 1984 году было принято решение о праздновании на общенациональном уровне тысячелетия крещения Руси.
РПЦ впервые за сорок лет вернула себе крупный монастырский комплекс в центре Москвы, ей было разрешено построить несколько административных зданий и открыть некоторое количество приходов в крупных городах [49].
В 1980 году на общероссийском уровне прошло празднование 600-летия Куликовской битвы. Торжественный митинг на Куликовом поле 7 сентября собрал около 30 тысяч человек. Он состоялся, несмотря на то что - по словам его главного организатора, заместителя председателя Совета министров РСФСР, главы Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры Вячеслава Кочемасова (1918-1998) - предварительно на заседании Секретариата ЦК с участием главного идеолога и серого кардинала брежневского правления Михаила Суслова обсуждалась «информация» о том, что «из центральных областей собираются прибыть большие группы с хоругвями [50], гербовыми стягами» [Кочемасов 1997: 107].
В 1982 году пятимиллионным тиражом выходит основанный на «арийской» мифологии роман «Память» [Чивилихин 1982], который стал «библией» движения русских националистов и дал название их первой легализовавшейся в эпоху «перестройки» группе.
Кстати, история деятельности русских националистов в Москве в начале 1980-х годов наглядно показывает, как интеллигенция целенаправленно предлагала свои верования «народу». С 1979 года на собраниях «клуба книголюбов» одного из московских заводов ведущие националистические интеллектуалы читали лекции для «простых людей».
В результате общество «Память» - принявшее это название в 1985 году и начавшее активную деятельность в 1986-м - состояло преимущественно из рабочих и интеллигентов-маргиналов, а богатые интеллектуалы из Союза писателей остались в стороне от митингов и демонстраций, устраиваемых этим обществом. Аналогичная ситуация была и на региональном уровне, где местные чиновники снисходительно наблюдали за активной пропагандой интеллигенцией «культурного наследия», а то и поддерживали ее стремление «развивать народную культуру».
В некоторых регионах власти в начале 1980-х годов стали поддерживать «народные обычаи» (то есть язычество) в борьбе с усиливающимся влиянием традиционных религиозных институтов. Например, в Центральной Азии в начале 1980-х годов возобновилось празднование прихода весны - Новруза, в котором видели средство борьбы с усиливающимся ростом исламской религиозности, в том числе в среде партийных и государственных чиновников.
Даже председатель Совета по делам религий при Совете министров СССР В. Куроедов в 1981 году вынужден был публично и бессильно констатировать «возобновление эксплуатации ранее закрытых “святых мест”… в некоторых районах [Северного Кавказа], Средней Азии, Казахстана. Все это становится возможным благодаря попустительству со стороны отдельных должностных лиц местных органов власти» [Куроедов 1981: 200].
Однако далеко не только верования, апеллирующие к традиционализму, развивались в первой половине 1980-х годов при снисходительности, а то и при прямой поддержке властей.
Сциентистские научные теории, особенно в педагогике, были после 1982 года (смерти Л. Брежнева и первых попыток Ю. Андропова начать модернизацию СССР) восприняты в качестве новаторских идей в деле обновления средней школы, которая все более отставала от потребностей постиндустриального общества.
СМИ активно пропагандировали «авторские школы» - то есть средние школы с усложненной программой, - инициаторы которых во многом опирались на сциентистские идеи.
Подобные концепции по-прежнему обрастали сторонниками и вне педагогического сообщества, находя все новые возможности для распространения. Примером может служить соционика - учение о прогнозировании отношений между людьми, исходя из их психологических типов.
Автор учения, литовский экономист Аушра Аугустинавичюте, еще в 1963-1968 годы насчитала 16 типов человеческих личностей и выстроила модели их взаимоотношений. Однако поделиться своими открытиями с широкой общественностью она смогла только в 1980 году, опубликовав статью в журнале на литовском языке.
Согласно историографу этого движения, до того момента «сама Аушра, будучи безусловно харизматической личностью, не искала опоры в широких народных массах, делая ставку на узкий круг избранных и посвященных» [Савченко]. Серия статей самой Аугустинавичюте и «посвященных», составлявших «Вильнюсскую школу соционики», не помогли добиться признания учения в качестве науки.
Дальнейшее распространение продолжалось теми же путями, что и у всех аналогичных вероучений: «Наука соционику сразу отвергла. Как только появились первые статьи о новой концепции - так сразу обозначилось противостояние с официальной психологией, которое продолжается и по сей день. <…> И тогда был найден иной путь распространения - тот, которым шел самиздат, диссиденты, а потом неформальные объединения. Через вовлечение людей, не отягощенных догмами, а значит, прежде всего, людей с негуманитарным образованием, которые и знать не знали, что соционика - “не наука”» [51].
Эффективное сочетание «полузапретных» публикаций в журналах для непрофессионалов и распространения нелегальными, но уголовно не наказуемыми методами (за распространение неполитического самиздата в СССР в это время уже не сажали) способствовало бурному распространению соционики, формированию ее киевской, московской, новосибирской и прочих «научных школ» [52].
Аналогично складывалась история успеха и паранаучной деятельности - в первую очередь поисков несуществующих живых объектов (от инопланетян до лохнесского чудовища). Эти «загадки природы» в первой половине 1980-х годов активно пропагандировались СМИ для «научного просвещения» и развлечения населения, что де-факто превратилось в сублимацию массами веры в «чудо». Одновременно росло число участников «научных экспедиций» для поиска «загадочных объектов» и клубов по переписке, изучающих «феномены» на расстоянии.
(продолжение следует)