Продолжаю копипастить Атланта или Еврейская "Русская жизнь" и, в довесок, "Последний дюйм"
Дмитрий Галковский
22 апреля в 13:53 ·
«Нью-Йорк», «Нью-Йорк», «Нью-Йоркер»
Михаил Булгаков в «Золотом теленке» создал злую пародию на миф о «трудовом коллективе». В коллективе всем заправляет Бендер (Булгаков, пишущий золотой роман). Балаганов-Петров, Паниковский-Ильф и прочие фунты это безвольные и никчемные статисты. Когда Балаганов дает Бендеру наводку на Корейко, то вспоминает, что проболтавшийся сокамерник бился головой о стену, когда узнал, что собеседника на следующий день выпускают на волю. На что Остап Ибрагимович резонно заметил:
- Шурочка, он бился головой не потому, что это сказал вам, а потому что подумал, что это вы можете сказать мне.
У «Русской жизни» вполне мог получиться отечественный «Нью-Йоркер». Для этого надо было только трезво оценить свои силы и найти идеологического Хозяина.
Ольшанский должен был прийти ко мне и сказать:
- Дядя Дим, научи засранца статьи писать.
Я бы научил - он их не умеет писать до сих пор, хотя литературный талант есть.
После первой же моей статьи, отданной в редакцию, Ольшанский должен был собрать редколлегию и попросить изучить мой текст с карандашом в руках - методом мозгового штурма. «Как он это делает?», «нельзя ли приемы Галковского использовать в нашей работе?».
А потом, - конечно не сразу, а постепенно, через несколько месяцев, - сделать Галковского полноценным членом редколлегии, а затем, тоже постепенно начать прислушиваться к его советам. Ключевое слово здесь - «постепенно». Доверять сразу не надо, а принять к сведению - почему бы нет. После 4-5 случаев стало бы ясно, что ошибок в моих прогнозах и рекомендациях удивительно мало. Их вообще мало, ну а в области литературы…
Инфантильный Ольшанский совершенно не понимал, с кем он общается и что, например, я о нем думаю.
Тогда я относился к нему очень хорошо, Митя мне нравился.
Во-первых, он пригласил меня в журнал, причем стал платить много. По тем временам - очень много.
Во-вторых, он сделал сотрудниками массу разношерстного народа, это надо уметь. От некоторых из этих людей он находился в зависимости, некоторые зависели от него сами, и очень многие друг друга не знали или были в непритязательных отношениях. В такой мутной воде и надо начинать настоящее дело. Есть чем манипулировать и из чего выстраивать творческий коллектив.
Журнал имел солидную финансовую базу - неважно откуда появились деньги, может быть их Ольшанскому дала пожилая любовница, как утверждал рыцарь чести Кузьминский. Важно, что деньги были, и он их намеревался не пропить, а потратить на культурный проект.
Сама идея русского «Нью-Йоркера» вызвала у меня восхищение. Я её сразу оценил. Очень удобно выпускать журнал, имея перед глазами культурный образец, причем достаточно удаленный, чтобы говорить о мегаломанической конкуренции и, тем более, о заурядном плагиате.
Внешне журнал действительно напоминал знаменитый нью-йоркский еженедельник и выходил достаточно аккуратно - правда, раз в две недели. С нуля наладить такое предприятие было сложно - у Мити получилось сразу, и потом он два года издавал «Русскую жизнь» более-менее регулярно. Проблемы были, но их и не могло не быть, и скорее всего у других они были бы в большем объеме.
В журнале было много интересных текстов, а откровенная халтура для периодики в разумных пределах вещь неизбежная.
Я бы с удовольствием разбирал каждый номер специально для Ольшанского и помог ему быстро найти правильный тон подачи материала. Сам он, конечно, был это сделать не в состоянии, хотя многое угадывал.
Кстати, я считал тогда и считаю сейчас, что мои статьи не очень подходили для «Русской жизни», а статьи, которые он мне просто заказывал (о Минце или Мехлисе) печатать не нужно было вообще.
Я бы мог научить Ольшанского приемам управления коллективом и посоветовать, кого в редакции оставить, а кого заменить. Кать Меней и Жень Долгиновых надо было конечно уволить как можно быстрее - это было просто смешно.
За два года журнал мог вполне состояться как культурный проект, повторив успех «Коммерсанта» или «Независимой газеты». Не боги горшки обжигают.
Можно подумать, что то я говорю сейчас, это утопия и на такое бы не пошел не только Ольшанский, а вообще никто.
А вот и нет. Евреи бы пошли. Но об этом в заключительной статье цикла.
Дмитрий Галковский
23 апреля в 10:50 ·
Китайс… еврейский летчик
Ольшанскому казалось, - и это было видно, - что я к нему должен негативно относиться, потому что он еврей. Проблема, однако, заключалась в том, что я космополит, и весь мой национализм это всего-навсего стремление общаться с людьми в рамках их национальной парадигмы. Я и с собой так общаюсь.
Это и было моей основной и единственной ошибкой во взаимоотношениях с Ольшанским. Я выстраивал с ним отношения как с евреем, а он был евреем, перепаянным советской властью до степени «не хочу, не буду». «Не надо денег».
В Израиле есть привилегированная военная каста летчиков. Она естественно состоит из евреев. Но евреи ли это? Характер евреев, их многовековой опыт, жизненные привычки совершенно перпендикулярны воздушным гусарам. Поэтому не только сами летчики не похожи на евреев, но они основную массу еврейского населения недолюбливают. Социально это люфтваффе, состоящее из герров Севрюговых.
Конечно, они живут в СВОЕМ государстве, и это снимает все проблемы. В реальности действует система шлюзов и предохранителей, надежно гасящих любые возможные конфликты (они с летчиками были).
Но как быть с «еврейскими летчиками» в СССР? В результате социальной возгонки ими укомплектовали все - от академии наук до тайной полиции. А частный бизнес - еврейскую любовь и отраду - запретили на несколько поколений. Но СССР и затем РФ это же не еврейское государство. СССР это интернациональное «Содружество», а РФ - государство русских (как бы этот неумолимый факт не отрицали на официальном уровне).
Поэтому у нас евреи это не евреи. Но русскими они тоже не стали. Их лозунг «не надо денег» или еще более обобщенно - «не надо». Социально это гнилая колода «ни туда - ни сюда». Об них все спотыкаются.
Для настоящих евреев главный приоритет - деньги. Не дурацкое самолюбие, не престиж, не содержание работы, а деньги. Неважно, каким путем, но деньги должны быть их, и этих денег должно быть МНОГО.
Единственный путь собрать деньги на «Русской жизни» это привлечение Галковского в ядро редколлегии и тупое следование его рекомендациям. Тупое, потому что ход его мысли иногда сложен и непонятен. Но он есть и по результатам можно легко убедиться, что ход этот безошибочен.
Это было бы ясно любому еврею. «Галковский это деньги и деньги большие». Более того, вначале Ольшанский так и начал действовать, за что ему честь и хвала. Но дальше пошло: я еврей - ты не еврей - еврей не ты - я не еврей и т.д. А о деньгах - путеводной звезде евреев, делающей их прагматичным западным народом, Ольшанский забыл.
Ну и все.
Дмитрий Галковский
24 апреля в 15:16 ·
«Последний дюйм»
В стриме №15 на galkovskyland'е немного рассказал о советском фильме по рассказу Джеймса Олдриджа «Последний дюйм» Оказывается, это вызвало обсуждение в фейсбуке (https://www.facebook.com/mitya.samoylov от 13 апреля) В моем ютубе тоже было обсуждение, поэтому внесу пару уточнений-разъяснений.
Некоторые юзеры оспаривают тезис о несоветском характере фильма.
Во-первых, утверждается, что Олдридж вовсе не английский (англо-австралийский) писатель, а скорее советский.
Во-вторых, идеология фильма вполне советская, потому что там показан «крах индивидуализма»: отец третирует мальчика и изображает из себя супермена-одиночку, но мальчик его спасает его смерти.
И то и другое, представляется мне неверным.
После 1956 года англичане разработали несколько типовых отмазок, позволяющих объяснить тесное сотрудничество государственных интеллигентов Запада со сталинским режимом. Все эти отмазки средней паршивости, но из-за постоянного употребления они довольно быстро перестали вызывать хохот, потом ухмылку и превратились в «а чего такого-то?»
Одна из этих отмазок такая. Берется «деятель культуры» воспевающий Берию или Катынь, а потом говорится, что «мы его не знаем». Оказывается, Москва находила на Западе каких-то десятистепенных литераторов и печатала их миллионными тиражами как «друзей Советского Союза». А на Западе о них ничего не слышали.
Типичным представителем таких раздутых «друзей» считается Олдридж. Однако это не так. И вообще не так, и не так по отношению к Олдриджу. Для этого достаточно сравнить текст о нем в русской и англоязычной википедии. Английская статья в три раза больше русской и об этом писателе там говорится в уважительном ключе. Перечисляются заслуги, награды и экранизации. Это конечно не звезда первой величины, но достижений довольно много. Например, по его произведению снял фильм Уолт Дисней. Это не считая того, что "друг Советского Союза" был сотрудником Интеллидженс Сервис на Ближнем Востоке.
Что касается советской идеологии в «Последнем дюйме», то доказать можно что угодно. Толстой и Пушкин считались в СССР предтечами большевиков.
Напомню, что в «Последнем дюйме» рассказывается о мальчике, который сел за штурвал и спас раненого отца-летчика.
Можно конечно сказать (и говорили) что в фильме критикуется мир чистогана и культ индивидуализма. Ведь отец получил рану из-за стремления сшибить большую деньгу, а отделался ампутацией руки только потому что организовал из себя и сына коллектив.
Однако на самом деле сюжет фильма изобилует деталями, совершенно невозможными для советского кинематографа. История рассказана на инопланетном языке.
Маленький мальчик управляет самолетом. Это нельзя. Даже автомобиль мальчику доверять нельзя, а уж самолет...
В фильме показана дружба между отцом и сыном. Отец в советских фильмах чужеродное начало - это или враг или его нет. В крайнем случае, это какой-нибудь патриархальный кретин, вроде отца главного героя «Девяти дней одного года» или юродивый акушер-гинеколог («Дети Дон Кихота»), оказывающийся отцом ложным. Отец может быть хорошим, но должен по ходу умирать и всегда подаваться в пакете с мамашей - главной опорой колониальной администрации. Которая следит.
Сын не может помогать своему отцу, потому что он его еще слабее.
Хэпи энд в советском кино считается пошлостью. Такое дозволяется только в комедиях, а вот драмы в половине случаев заканчиваются гибелью главных персонажей, то есть являются трагедиями.
Поэтому «Последний дюйм» должен был закончиться как минимум катастрофической посадкой. Любопытно, что затюканные советские зрители этого и ожидали. Спасение главных героев было для них неожиданным ходом.
Если бы «Последний дюйм» был бы «Последним сантиметром» события должны были бы разворачиваться так:
Несмотря на запрет отца, в последний момент сын сообщает о полете маме. Мама после того, как самолет вовремя не возвращается, ставит на ноги местную партийную организацию людей доброй воли. Ну и так далее.
Все завершается тем, что мать стоит с сыном у могилы отца, умершего от заражения крови после ампутации руки, а рядом стоит негр доброй воли, который придавливает папахена гранитной плитой: «Запомни, мальчик, человек один не может ни черта».