Как мне помог миф о боге Тоте
Ну, что ж, пришло время, и я приступаю к последовательному объяснению своего замысла в книге "Михаил Булгаков и "универсальное знание" романтизма".
Тем более, что из "высоких сфер", от читателей (а каждый читатель, безусловно, для каждого автора - главнейший Критик или Почитатель), мне был задан вопрос о том, почему именно романтизм и его представление о том, какими знаниями должны обладать писатели-романтики, можно считать "ключом" к творческим замыслам Михаила Афанасьевича.
Приступая к работе над книгой и зная огромный объем литературы, анализирующей произведения Булгакова, я понимала, что если уж писать о нем, то надо говорить что-то новое. Но, кажется, все направления исследований уже заданы?
Обнаружить возможный и перспективный новый подход мне помогли книги, современные самому Михаилу Афанасьевичу, а также изданные за сто лет до расцвета его творческой деятельности. И это были книги, посвященные течению романтизма в литературе, в целом - в культуре.
Мне говорили собратья по цеху исследователей: что ты! Романтизм уже давно исследован!
А я, начав читать спецлитературу, поняла - что исследован он во много обще-теоретически. А вот в приложении к анализу текстов того же Булгакова - исследований мизер, причем, все они эпизодические, и законченных статей, тем более книг - нет вообще.
По мере углубления в тему, я поняла, что мне не хватает знаний не только из мифологии, но еще и из христианства. Оказалось, что романтики (а это течение известно с рубежа 17-18 веков) были твердо уверены в том, что все мифы являются иносказанием о премудростях Природы и мира человека, в том числе о жизни человеческой души, а все перечисленное они причисляли к Творениям Бога. Верили они и в то, что, создавая свои произведения, они должны постичь вначале (как они говорили) "пути Творца", т.е. их литературная работа как бы копировала принципы и приемы Творения Богом Природы, вообще, всего живого в мире. Именно поэтому романтики называли свою работу "священным делом", корпением "на ниве Господа".
Сибирский булгаковед Лидия Менглинова уже больше 15 лет назад предложила рассматривать образ профессора Персикова из повести "Роковые яйца" через призму древнеегипетского бога Тота, и для этого она привлекла труд дореволюционного российского египтолога Бориса Тураева. Мне, как историку, этот прием в работе понравился. Я им воспользовалась, и в свою очередь пришла к выводу, что не только бог Тот может считаться прообразом, или своего рода "идеальным", мифологическим, прототипом Персикова. Дело в том, что бог Тот послужил основой для образов бога древних греков Гермеса, древних римлян - Меркурия, а в последующем Тот, Гермес и Меркурий "слились" в образе главного "ответственного" за центр творческой силы в мифологии алхимиков и т.н. герметистов (ныне они в нашей культуре считаются эзотериками и оккультистами, как о них выразилась одна моя ученая знакомая - "мракобесами").
Я решила задвинуть подальше эмоциональную составляющую понятия "герметист", "оккультист" и "эзотерик" и включить интеллектуальный форсаж в рассмотрении его "устройства" в применении к булгаковским персонажам и событиям в его произведениях, посвященных профессорам.
В том, что я нахожусь на правильном пути, меня убедили опять же современные Булгакову книги исследователей образа гетевского Фауста. В этих книгах излагалась ясно выраженная мысль о том, что Фауст не только у Гете, но и у всех литераторов, в последующем использующих этот образ, считался символом исканий и дерзаний человечества вообще. Соответственно, его история - это символ исканий человечеством истины. И вот, в современных Булгакову книгах я нашла утверждения о том, что подлинно фаустианским знанием является такое, в котором рациональное понимание мира тесно переплетено со знанием магии, которая считалась особым знанием по причине того, что она обращалась к силам, стихиям и закономерностям высших творческих сил, которые лучше всего понимаются через герметические практики и образ лучшего знатока, как заниматься творчеством - Тота/Гермеса/Меркурия.
Ниже я приведу фрагмент из моей книги о Персикове-Тоте.
Мне интересно, понятно ли для читателей я выражаю свои мысли?
"Требует объяснения сосуществование в образе профессора Персикова пародии на вождя революции и деталей, свидетельствующих о причастности этого же персонажа к классическим формам познания. Персиков как олицетворение вождя революции В.И. Ленина - неудачлив и терпит крах, т.е. в этой части образа персонаж саркастически повержен писателем, в то же время Персиков как представитель классической науки видится в страдательном свете...
Противоречивый биографически-политико-научно-мистический, сакрально-инфернальный и сатирически-обвинительно-страдательный микс, видимый с позиций реализма в интерпретации булгаковских профессоров, очевидно, собирается автором на каких-то иных смысловых «этажах», и нахождение этих новых точек «обзора» может прояснить и авторский подход к образу профессора, и в целом булгаковский взгляд на познание. В случае дополнения пласта «прототипических», связанных с биографическими реалиями, деталей булгаковских произведений деталями из мифологии - например, увиденными Л. Менглиновой чертами бога Тота в образе профессора Персикова, древнеегипетского демиурга, отвечавшего за любые творческие начинания и в целом формообразование во Вселенной, который в описаниях египетских манускриптов был лыс, как птица ибис, и изображался держащим палец крючком (те же детали, которые узнаваемо характеризуют вождя революции В.И. Ленина), - возникает возможность многообещающих сопоставлений научной и политической реальности Советской России середины 20-х гг. с некими архетипическими ситуациями. Миф о боге Тоте, повествующий о закономерностях акта творения, позволяет прояснить сходство зоологического эксперимента Персикова
по ускорению роста живых организмов с практикой вторжения «научного коммунизма» в сокровенные сферы человеческого бытия с целью вырастить «нового человека». В целом, образ персиковского животворящего луча, преобразующего жизнь, рассмотренный с позиций мифологии, позволяет метафорически объединить научное и революционное творчество с древней мечтой человечества о могуществе и изобретении волшебных средств, позволяющих преобразовывать мир по своему желанию и с нужной скоростью.
Так в мифологическом пространстве политическая составляющая образа Персикова соединяется с научной и мистической, придавая всем актам творчества в повести РЯ особый вневременной смысл. Также миф о Тоте открывает возможность понимания тайн т. н. «коллажного метода» Булгакова, когда в одном персонаже объединены несколько узнаваемых реальных личностей и персонажей из литературы/мифологии. Образ древнеегипетского божества, отвечающего за творение форм земного мира, действительно, служит хорошей базой для интегрирования черт современников Булгакова - ученых и политиков, решавших творческие задачи такой же формообразовательной направленности.
Собственно, каждый булгаковский профессор ставил такие формообразовательные задачи в своих экспериментах, желая проникнуть в тайны живого и влиять на живое: ускорять рост живых организмов, преображать их, лечить и восстанавливать от вредных воздействий, делать время не властным над ними - и все это по человеческим лекалам и при главенстве человеческой воли".
П.С. Объясняя, как мог Булгаков задумывать образ своего профессора посредством обращения к образу творческой силы из мифов о Тоте/Гермесе/Меркурии, я совершаю шаг к рационализации мистических слоев булгаковских текстов.
И чем глубже будет рационализация, тем меньше она упростит или даже вульгаризирует тайны творчества этого писателя. Именно тайны-то хотелось бы сохранить. В них - очарование и притягательность, я не хочу их лишить. И потому считаю свою работу сродни хирургическому вторжению в другой живой организм. Надо увидеть строение, но не убить...
