(no subject)
Нет ничего прекраснее ощущения, когда сбывается давняя мечта. Много лет мечтала посмотреть "Призрак оперы". Я начала мечтать об этом еще в Америке, но тогда Ыкл уверенно сказал, что смотреть данный шедевр на Бродвее является верхом пошлости, так как смотреть его надо только и исключительно в Лондоне. Несколько раз я останавливала порыв и шла слушать что-то другое, всё мечтая о том, что когда-нибудь я буду в Лондоне и тогда обязательно, первым делом, побегу смотреть именно "Призрак оперы". Но поначалу было много дел, потом их стало еще больше, потом и вовсе стало не продохнуть. Да и карантин не добавлял оптимизма. Но я упрямо надеялась и всё думала, что обязательно, как только вздохну, как только хоть раз вздохну -- сразу забуду обо всем, схвачу чадо в охапку и мы побежим смотреть "Призрак оперы". Вот только время найду и обязательно. Сразу же. Зная себя, я бы еще несколько лет искала время и оно, скорее всего, не нашлось бы. Я бы продолжала расстраиваться и надеяться.
Всё это закончилось в один момент. Ыкл и чадо уехали по делам, я сидела, ничего не подозревая, дома, и мучительно пыталась работать. Дитя и девица носились вокруг, я же лавировала между ними и работой. Посреди моих метаний зазвонил телефон. Значит так, -- бодро сообщил Ыкл, сразу переходя к делу, -- завтра ты и чадо идете на "Призрак оперы". Как завтра? -- растерялась я, осмотрела разгромленную гостиную, горестно вздохнула, вспомнив о сотне срочных писем, требующих ответа прямо сейчас, отложила в сторону рабочие записи и попыталась сосредоточиться на сказанном. Очень просто, -- спокойно парировал он, -- я уже заказал билеты. Никакие возражения не принимаются, -- добавил быстро и решительно. Помолчал немного, вздохнул и продолжил -- иначе вы никогда туда не пойдете, ты еще десять лет планировать будешь. Не то чтобы он ошибался, но именно в этот момент времени не было совершенно! Никакого! Даже одолжить его не представлялось возможным. Поразмышляв еще мгновение, я решительно тряхнула головой: прекрасно, -- сообщила я так решительно, как только могла, -- завтра мы пойдем на "Призрак оперы".
Мы ехали в город словно в другую вселенную. Я забыла как выглядит город, как выглядят переполненные улицы, как выглядят торжественные здания, окружающие тебя со всех сторон. Мы шли к театру и говорили наперебой. Мама, -- строго посмотрела на меня чадо, -- не забудь, что нам надо где-нибудь сесть перед спектаклем и после спектакля. Где сесть? Для чего? -- удивленно уставилась я на внезапно взрослую не по летам чадо. Как это для чего? -- она распахнула глаза, широко распахнула руки и посмотрела хитро и выжидающе, будто ждала когда же я сама пойму. Но я не понимала. Для того, -- наставительно сообщила мне она, -- чтобы я, твоя дочь, могла что-нибудь поесть, а ты, моя мама, могла бы спокойно выпить бокал вина. Сердце мое наполнилось гордостью, она буквально переливалась через край: нет, всё-таки, мне удалось воспитать данного ребенка. Мы заскочили в небольшой итальянский ресторан, до спектакля оставалось всего ничего, но чадо устрашающе сообщила, что умрет от голода, вздохнула и добавила: неужели тебе нужна я, умершая от голода?! Я пила молодое вино, чадо торопливо ела спагетти, обильно политые каким-то секретным хитрым соусом, мы смотрели на прохожих -- их было так много, что вдруг появилась надежда на нормальное будущее. Она несколько омрачалась тем, что многие были в масках, но они были! Пусть и в масках.
На входе в театр нас строго предупредили о том, что снимать маску можно только в случае потребления пищи или жидкости. Мы честно надели маски, вздохнули, набрали полную грудь воздуха и нырнули в зал. Люди вокруг не хотели сидеть в масках и потому поступали строго в соответствии с правилами -- рядом с каждым вторым стоял поднос, на котором красовались небольшие пиалы со всевозможными закусками, а из-под кресел то и дело появлялись на свет то пиво, то вино. Элегантная версия попкорна, подумалось мне. И правда, как-то не пристало в театре есть попкорн. Куда уместнее аккуратно глотать вино из большого бокала, время от времени заедая его маринованными оливками.
Спектакль кончился так быстро, что казалось, что нас обманули -- ведь только что начали, буквально минуту назад рухнула огромная люстра, напугав некоторых зрителей, вот только что они плыли по подводным каналам в гости к призраку. Как же так? Мы же только что пришли?! Это были потрясающие два часа. Люди стояли и аплодировали, всё требовали еще и еще. Актеры выходили несколько раз, склонялись в глубоких поклонах, махали руками и посылали воздушные поцелуи. Никто не хотел уходить. Но всё когда-нибудь заканчивается. Мы вышли из зала на прохладную улицу и переглянулись -- поздно уже, домой пора. Ну нет, мама, -- чадо решительно мотала головой, -- во-первых, я опять голодная, во-вторых, еще один бокал вина не повредит, в-третьих, -- она подняла указательный палец вверх, -- это наше время, только ты и я, мы сейчас сядем и будем болтать!
Нетерпеливо жду когда же она совсем вырастет.
*******
Недавно понадобилось перевести один текст, повествующий о перипетиях академической жизни на феню. Всего несколько лет назад, когда меня увлекла тема воров в законе, это было бы проще простого -- тогда я жадно читала всё, что попадалось на глаза, изучала словари, пыталась писать связные тексты: хотя бы для того, чтобы убедиться в том, что теория усвоена. Сейчас многое позабылось, мне пришлось несколько раз (к своему стыду) заглянуть в словарь, но, в общем и целом, я осталась довольна результатом:
Алюра тут разводит бодягу о сходняке. Есть она и есть пахан. С паханом держали базар о его гоне, он согласился, но сразу начал шлёпать об алёхе, тоже пахане, мол, его тоже позвать надо. Алюра пока фраер безответный и не сечет надо ли второго пахана звать и академиком делать -- вдруг он желает балдеть по-черному, а юмать ему западло, всё равно форса не поимеет. Алюра бздит: второй пахан уже забурел и если она его академиком не сделает, то залезет на рога. Она пока не знает тору назубок, а жить положняком хочет, вот и спрашивает -- как двинуть лапшу на уши, чтобы пахан повелся как лох и доволен остался.
Рассказала обо всем В., отметив, что мне удалось избежать обсценной лексики. Не успела добавить, как В. степенно озвучил слово-в-слово мою мысль: ты что, уважающий себя авторитет не опустится до обсценной лексики! Это же культура, целый пласт!
*******
Обезумевшие от заточения студенты заполонили аудитории. Никогда, кажется, они не приходили так дружно как сейчас. Внимательно слушают лекции, задают вопросы и стараются изо всех сил использовать возможность ходить где вздумается, делать что хочется. Впрочем, лекции теперь проводятся в необычном формате -- некий гибрид живой аудитории с компьютерной. Ходить у доски нельзя, так как надо сидеть перед монитором -- там сидят те, которые так и не смогли выйти на волю. Всякий раз, когда мне хочется сердиться на происходящее, я вспоминаю о том, что там, за черным монитором, сидят те, у которых, к примеру, четыре утра. Я представляю как они завели будильник на три, как вскочили, приняли холодный душ, выпили пять чашек самого крепкого кофе и только после это сели к экрану. Я думаю о них, представляю себя на их месте и мысленно содрогаюсь -- ни за какие блага я на такое не пойду. Впрочем, я погружаюсь в материал, забываю о них на какое-то время, объясняю присутствующим, пикирую их вопросами, когда внезапно вспоминаю о том, что есть те, у которых четыре утра. Мисс, -- хриплый голос врывается в тишину аудитории словно из ниоткуда, -- мисс, -- откашливается голос и продолжает, -- повторите, пожалуйста, два последних предложения! Два последних предложения? -- я недоверчиво смотрю в черную пустоту монитора и мучительно пытаюсь вспомнить что именно прозвучало в двух последних предложениях. Да, -- смущенно басит-хрипит черная дыра монитора, -- простите, мисс, я случайно заснул.
*******
Не успела отпраздновать день появления девицы на свет, не успела спеть, съесть пирог и обрадоваться счастью, заключенному в большую белую коробку, осторожно врученную мне вежливым курьером с напутствием сразу бережно распаковать и радоваться, не успела ничего, как чадо заскулила, что болит голова и в школу она не пойдет. Я осторожно распаковывала коробку, в которой оказались тюльпаны всех на свете цветов и всё думала о том, что случилось что-то плохое -- чадо всегда хочет в школу, всегда. Мы вздохнули и пошли делать проверки на коронавирус. Не пронесло. Чадо заболела коронавирусом, сообщила, что ей ничего, вообще ничего не надо, жизнь стала тусклой и бессмысленной. Она всхлипывала и надувала щеки, всё повторяя о том, что у нее болит голова -- так, как нам никогда не понять; так, как никогда, ни у кого из нас -- да что там нас, ни у кого в мире, во всей вселенной так не болела голова. Всхлипнув напоследок еще несколько раз, чадо сообщила, что идет в кровать. Навсегда, добавила и посмотрела трагично.
Мы, конечно, немедленно сообщили всем, кому смогли об этой категорической неудаче. В школе вздохнули и немедленно наказали сидеть в изоляции десять дней. Нельзя никуда. Вообще никуда. Через пару дней чаду стало лучше, голова уже не болела так, как ни у кого во всей вселенной и изоляция стала казаться тягостной и очень долгой.
Улучив тот самый момент, когда никого вокруг не было, я села работать. Но не успела я начать, как зазвонил телефон. У нас написано, -- сообщил мне приятный мужской голос, -- что у вас там коронавирус, так? Да, -- вздохнула я и отложила работу. Это, видимо, не на минуту, горестно подумала я, когда господин продолжил, -- я вас оторву буквально на несколько минут, мне надо задать несколько вопросов. На долю секунды я воспрянула духом, впрочем, решила особенно не надеяться. Мы говорили почти час. Мы подробно обсуждали все маршруты чада в течение последних двух недель. Их оказалось очень много -- крайне много для того, чтобы прекратить разговор, к примеру, за четверть часа. Господин раз за разом вежливо спрашивал: и всё-таки, есть ли у вас какие-нибудь идеи от кого она могла заразиться? Я бодро рапортовала: нет, никаких идей нет. Хотела было добавить, что знала бы, надрала бы уши, но решила промолчать. Всё предельно серьезно, никаких шуток. Но подождите, -- в сотый раз повторял господин, -- может, она в школе заразилась? Может, -- усиленно кивала я. Или, к примеру, в бассейне? Тоже может, -- продолжала кивать я. А вот, -- задумчиво продолжал господин, -- как вам вариант, что она в транспорте заразилась? И этот вариант, --- вздохнула я и подумала, что никогда не вернусь к работе, -- тоже вполне жизнеспособный.
Ну, ладно, -- господин перешел к следующей части, -- с этим разобрались. Так и запишем: либо в школе, либо на улице, либо в бассейне, либо в гимназии, либо на уроке музыки, либо в транспорте. Он выдохнул, помолчал -- я ничего не забыл? Мне ничего не оставалось как продолжать кивать. Хорошо, -- на фоне раздался шелест бумаги, -- переходим к следующему пункту. Перечислите, -- он говорил медленно, почти по слогам, -- если можно, -- очень вежливый и аккуратный, -- всех, с кем ребенок контактировал за последние две недели: имена, адреса, телефоны. Что перечислить? -- я стояла посреди гостиной и мучительно пыталась понять у кого на свете может быть такая информация. Хорошо, -- господин быстро пошел на попятную, услышав некоторое удивление, -- не всех, но хотя бы некоторых. Вот, к примеру, -- быстро добавил, -- дайте мне, пожалуйста, все контакты одноклассников, учителей, детей из бассейна и детей из гимназии. Способов связи с людьми из метро, -- вздохнул он немного разочарованно, -- у вас, я так понимаю, нет. Нет, -- продолжала я повторять за господином, словно дрессированный попугай. Начнем со школы, -- он приготовился записывать, я же переминалась с ноги на ногу, готовясь сделать страшное признание. Я только одну девочку из ее класса знаю, -- я перешла на громкий шепот. Мне было неловко, щеки мои горели, но я понимала, что говорить надо как на духу.
Господин послушно записал имя девочки, номер телефона ее мамы и пошел дальше: еще, пожалуйста, -- вежливо, но требовательно, попросил он. А больше, -- честно призналась я, -- я никого не знаю. И из бассейна не знаю, -- продолжала я повторять за ним, -- и из гимназии. Я вот эту девочку знаю! Господин не понимал, что я рада тому, что знаю одну девочку, ему было явно мало, мне же казалось, что я знаю целый мир.
Полчаса господин выпытывал способы связи и имена потенциальных жертв, полчаса я мычала и повторяла его последние фразы. Хорошо, -- он остановился так же внезапно, как и начал, -- тогда я вам сейчас зачитаю правила поведения и на этом всё. Он читал и читал, а я всё думала, что учитывая нынешние правила поведения, совершенно неудивительно, что никто не знает от кого он заразился. Нам всем можно ходить куда угодно, делать что угодно -- как оказалось, дважды привитым взрослым и ни разу не привитым детям до пяти лет можно всё. Если, конечно, они не больны. Вот только, -- добавил наставительно, -- чаду никуда выходить нельзя. Совсем никуда, -- добавил строго. Подумал немного: у вас есть сад? Есть, -- повторила я за ним как заведенная. Вот и прекрасно! -- обрадовался господин, -- в сад можно, не только можно, но и нужно! А я тут, -- продолжал глухим голосом, -- запишу, что все условия для физических занятий у вас имеются.
Господин попрощался, я положила трубку и задумчиво посмотрела в сад: вот он! прямой источник наших любых физических занятий. Но как же хорошо, что мне можно ходить куда угодно. Этот сад я изучила за последний год вдоль и поперек.
Всё это закончилось в один момент. Ыкл и чадо уехали по делам, я сидела, ничего не подозревая, дома, и мучительно пыталась работать. Дитя и девица носились вокруг, я же лавировала между ними и работой. Посреди моих метаний зазвонил телефон. Значит так, -- бодро сообщил Ыкл, сразу переходя к делу, -- завтра ты и чадо идете на "Призрак оперы". Как завтра? -- растерялась я, осмотрела разгромленную гостиную, горестно вздохнула, вспомнив о сотне срочных писем, требующих ответа прямо сейчас, отложила в сторону рабочие записи и попыталась сосредоточиться на сказанном. Очень просто, -- спокойно парировал он, -- я уже заказал билеты. Никакие возражения не принимаются, -- добавил быстро и решительно. Помолчал немного, вздохнул и продолжил -- иначе вы никогда туда не пойдете, ты еще десять лет планировать будешь. Не то чтобы он ошибался, но именно в этот момент времени не было совершенно! Никакого! Даже одолжить его не представлялось возможным. Поразмышляв еще мгновение, я решительно тряхнула головой: прекрасно, -- сообщила я так решительно, как только могла, -- завтра мы пойдем на "Призрак оперы".
Мы ехали в город словно в другую вселенную. Я забыла как выглядит город, как выглядят переполненные улицы, как выглядят торжественные здания, окружающие тебя со всех сторон. Мы шли к театру и говорили наперебой. Мама, -- строго посмотрела на меня чадо, -- не забудь, что нам надо где-нибудь сесть перед спектаклем и после спектакля. Где сесть? Для чего? -- удивленно уставилась я на внезапно взрослую не по летам чадо. Как это для чего? -- она распахнула глаза, широко распахнула руки и посмотрела хитро и выжидающе, будто ждала когда же я сама пойму. Но я не понимала. Для того, -- наставительно сообщила мне она, -- чтобы я, твоя дочь, могла что-нибудь поесть, а ты, моя мама, могла бы спокойно выпить бокал вина. Сердце мое наполнилось гордостью, она буквально переливалась через край: нет, всё-таки, мне удалось воспитать данного ребенка. Мы заскочили в небольшой итальянский ресторан, до спектакля оставалось всего ничего, но чадо устрашающе сообщила, что умрет от голода, вздохнула и добавила: неужели тебе нужна я, умершая от голода?! Я пила молодое вино, чадо торопливо ела спагетти, обильно политые каким-то секретным хитрым соусом, мы смотрели на прохожих -- их было так много, что вдруг появилась надежда на нормальное будущее. Она несколько омрачалась тем, что многие были в масках, но они были! Пусть и в масках.
На входе в театр нас строго предупредили о том, что снимать маску можно только в случае потребления пищи или жидкости. Мы честно надели маски, вздохнули, набрали полную грудь воздуха и нырнули в зал. Люди вокруг не хотели сидеть в масках и потому поступали строго в соответствии с правилами -- рядом с каждым вторым стоял поднос, на котором красовались небольшие пиалы со всевозможными закусками, а из-под кресел то и дело появлялись на свет то пиво, то вино. Элегантная версия попкорна, подумалось мне. И правда, как-то не пристало в театре есть попкорн. Куда уместнее аккуратно глотать вино из большого бокала, время от времени заедая его маринованными оливками.
Спектакль кончился так быстро, что казалось, что нас обманули -- ведь только что начали, буквально минуту назад рухнула огромная люстра, напугав некоторых зрителей, вот только что они плыли по подводным каналам в гости к призраку. Как же так? Мы же только что пришли?! Это были потрясающие два часа. Люди стояли и аплодировали, всё требовали еще и еще. Актеры выходили несколько раз, склонялись в глубоких поклонах, махали руками и посылали воздушные поцелуи. Никто не хотел уходить. Но всё когда-нибудь заканчивается. Мы вышли из зала на прохладную улицу и переглянулись -- поздно уже, домой пора. Ну нет, мама, -- чадо решительно мотала головой, -- во-первых, я опять голодная, во-вторых, еще один бокал вина не повредит, в-третьих, -- она подняла указательный палец вверх, -- это наше время, только ты и я, мы сейчас сядем и будем болтать!
Нетерпеливо жду когда же она совсем вырастет.
*******
Недавно понадобилось перевести один текст, повествующий о перипетиях академической жизни на феню. Всего несколько лет назад, когда меня увлекла тема воров в законе, это было бы проще простого -- тогда я жадно читала всё, что попадалось на глаза, изучала словари, пыталась писать связные тексты: хотя бы для того, чтобы убедиться в том, что теория усвоена. Сейчас многое позабылось, мне пришлось несколько раз (к своему стыду) заглянуть в словарь, но, в общем и целом, я осталась довольна результатом:
Алюра тут разводит бодягу о сходняке. Есть она и есть пахан. С паханом держали базар о его гоне, он согласился, но сразу начал шлёпать об алёхе, тоже пахане, мол, его тоже позвать надо. Алюра пока фраер безответный и не сечет надо ли второго пахана звать и академиком делать -- вдруг он желает балдеть по-черному, а юмать ему западло, всё равно форса не поимеет. Алюра бздит: второй пахан уже забурел и если она его академиком не сделает, то залезет на рога. Она пока не знает тору назубок, а жить положняком хочет, вот и спрашивает -- как двинуть лапшу на уши, чтобы пахан повелся как лох и доволен остался.
Рассказала обо всем В., отметив, что мне удалось избежать обсценной лексики. Не успела добавить, как В. степенно озвучил слово-в-слово мою мысль: ты что, уважающий себя авторитет не опустится до обсценной лексики! Это же культура, целый пласт!
*******
Обезумевшие от заточения студенты заполонили аудитории. Никогда, кажется, они не приходили так дружно как сейчас. Внимательно слушают лекции, задают вопросы и стараются изо всех сил использовать возможность ходить где вздумается, делать что хочется. Впрочем, лекции теперь проводятся в необычном формате -- некий гибрид живой аудитории с компьютерной. Ходить у доски нельзя, так как надо сидеть перед монитором -- там сидят те, которые так и не смогли выйти на волю. Всякий раз, когда мне хочется сердиться на происходящее, я вспоминаю о том, что там, за черным монитором, сидят те, у которых, к примеру, четыре утра. Я представляю как они завели будильник на три, как вскочили, приняли холодный душ, выпили пять чашек самого крепкого кофе и только после это сели к экрану. Я думаю о них, представляю себя на их месте и мысленно содрогаюсь -- ни за какие блага я на такое не пойду. Впрочем, я погружаюсь в материал, забываю о них на какое-то время, объясняю присутствующим, пикирую их вопросами, когда внезапно вспоминаю о том, что есть те, у которых четыре утра. Мисс, -- хриплый голос врывается в тишину аудитории словно из ниоткуда, -- мисс, -- откашливается голос и продолжает, -- повторите, пожалуйста, два последних предложения! Два последних предложения? -- я недоверчиво смотрю в черную пустоту монитора и мучительно пытаюсь вспомнить что именно прозвучало в двух последних предложениях. Да, -- смущенно басит-хрипит черная дыра монитора, -- простите, мисс, я случайно заснул.
*******
Не успела отпраздновать день появления девицы на свет, не успела спеть, съесть пирог и обрадоваться счастью, заключенному в большую белую коробку, осторожно врученную мне вежливым курьером с напутствием сразу бережно распаковать и радоваться, не успела ничего, как чадо заскулила, что болит голова и в школу она не пойдет. Я осторожно распаковывала коробку, в которой оказались тюльпаны всех на свете цветов и всё думала о том, что случилось что-то плохое -- чадо всегда хочет в школу, всегда. Мы вздохнули и пошли делать проверки на коронавирус. Не пронесло. Чадо заболела коронавирусом, сообщила, что ей ничего, вообще ничего не надо, жизнь стала тусклой и бессмысленной. Она всхлипывала и надувала щеки, всё повторяя о том, что у нее болит голова -- так, как нам никогда не понять; так, как никогда, ни у кого из нас -- да что там нас, ни у кого в мире, во всей вселенной так не болела голова. Всхлипнув напоследок еще несколько раз, чадо сообщила, что идет в кровать. Навсегда, добавила и посмотрела трагично.
Мы, конечно, немедленно сообщили всем, кому смогли об этой категорической неудаче. В школе вздохнули и немедленно наказали сидеть в изоляции десять дней. Нельзя никуда. Вообще никуда. Через пару дней чаду стало лучше, голова уже не болела так, как ни у кого во всей вселенной и изоляция стала казаться тягостной и очень долгой.
Улучив тот самый момент, когда никого вокруг не было, я села работать. Но не успела я начать, как зазвонил телефон. У нас написано, -- сообщил мне приятный мужской голос, -- что у вас там коронавирус, так? Да, -- вздохнула я и отложила работу. Это, видимо, не на минуту, горестно подумала я, когда господин продолжил, -- я вас оторву буквально на несколько минут, мне надо задать несколько вопросов. На долю секунды я воспрянула духом, впрочем, решила особенно не надеяться. Мы говорили почти час. Мы подробно обсуждали все маршруты чада в течение последних двух недель. Их оказалось очень много -- крайне много для того, чтобы прекратить разговор, к примеру, за четверть часа. Господин раз за разом вежливо спрашивал: и всё-таки, есть ли у вас какие-нибудь идеи от кого она могла заразиться? Я бодро рапортовала: нет, никаких идей нет. Хотела было добавить, что знала бы, надрала бы уши, но решила промолчать. Всё предельно серьезно, никаких шуток. Но подождите, -- в сотый раз повторял господин, -- может, она в школе заразилась? Может, -- усиленно кивала я. Или, к примеру, в бассейне? Тоже может, -- продолжала кивать я. А вот, -- задумчиво продолжал господин, -- как вам вариант, что она в транспорте заразилась? И этот вариант, --- вздохнула я и подумала, что никогда не вернусь к работе, -- тоже вполне жизнеспособный.
Ну, ладно, -- господин перешел к следующей части, -- с этим разобрались. Так и запишем: либо в школе, либо на улице, либо в бассейне, либо в гимназии, либо на уроке музыки, либо в транспорте. Он выдохнул, помолчал -- я ничего не забыл? Мне ничего не оставалось как продолжать кивать. Хорошо, -- на фоне раздался шелест бумаги, -- переходим к следующему пункту. Перечислите, -- он говорил медленно, почти по слогам, -- если можно, -- очень вежливый и аккуратный, -- всех, с кем ребенок контактировал за последние две недели: имена, адреса, телефоны. Что перечислить? -- я стояла посреди гостиной и мучительно пыталась понять у кого на свете может быть такая информация. Хорошо, -- господин быстро пошел на попятную, услышав некоторое удивление, -- не всех, но хотя бы некоторых. Вот, к примеру, -- быстро добавил, -- дайте мне, пожалуйста, все контакты одноклассников, учителей, детей из бассейна и детей из гимназии. Способов связи с людьми из метро, -- вздохнул он немного разочарованно, -- у вас, я так понимаю, нет. Нет, -- продолжала я повторять за господином, словно дрессированный попугай. Начнем со школы, -- он приготовился записывать, я же переминалась с ноги на ногу, готовясь сделать страшное признание. Я только одну девочку из ее класса знаю, -- я перешла на громкий шепот. Мне было неловко, щеки мои горели, но я понимала, что говорить надо как на духу.
Господин послушно записал имя девочки, номер телефона ее мамы и пошел дальше: еще, пожалуйста, -- вежливо, но требовательно, попросил он. А больше, -- честно призналась я, -- я никого не знаю. И из бассейна не знаю, -- продолжала я повторять за ним, -- и из гимназии. Я вот эту девочку знаю! Господин не понимал, что я рада тому, что знаю одну девочку, ему было явно мало, мне же казалось, что я знаю целый мир.
Полчаса господин выпытывал способы связи и имена потенциальных жертв, полчаса я мычала и повторяла его последние фразы. Хорошо, -- он остановился так же внезапно, как и начал, -- тогда я вам сейчас зачитаю правила поведения и на этом всё. Он читал и читал, а я всё думала, что учитывая нынешние правила поведения, совершенно неудивительно, что никто не знает от кого он заразился. Нам всем можно ходить куда угодно, делать что угодно -- как оказалось, дважды привитым взрослым и ни разу не привитым детям до пяти лет можно всё. Если, конечно, они не больны. Вот только, -- добавил наставительно, -- чаду никуда выходить нельзя. Совсем никуда, -- добавил строго. Подумал немного: у вас есть сад? Есть, -- повторила я за ним как заведенная. Вот и прекрасно! -- обрадовался господин, -- в сад можно, не только можно, но и нужно! А я тут, -- продолжал глухим голосом, -- запишу, что все условия для физических занятий у вас имеются.
Господин попрощался, я положила трубку и задумчиво посмотрела в сад: вот он! прямой источник наших любых физических занятий. Но как же хорошо, что мне можно ходить куда угодно. Этот сад я изучила за последний год вдоль и поперек.