Письмо XVIII. Пятая философская колонна на Запад. И обратно. # 2
Некоторое время назад в Живом Журнале состоялась дискуссия по поводу лекций Дугина о Мартине Хайдеггере. На одной из них идеологом современного евразийского движения было сказано, что Хайдеггер был не последним европейским философом [в традиционалистском понимании этого слова]; последним, с эсхатологической категоричностью, был охарактеризован истинно последним - Ницше. Non dicam dolo, тогда я усомнился в своих способностях к прочтению его (Ницше) книг: к эсхатологическому компоненту философии и литературы Алекс. Гельевич всегда был невообразимо внимателен. Возможно, по мотивам этих лекций появилась небольшая аналитическая запись aberamento о пророческом значении Ницше для европейской цивилизации. Разумеется, она была выдержана в специфической "евразийской" герменевтике - эсхатологический аспект философии "вечного возвращения". Как раскрывается этот аспект под пристальным взглядом исследователя? - Но вечность, независимость от времени, как и "бездонность", "безосновность" истолковывались метафизической мыслью как атрибуты бытия. Поэтому можно говорить об "онтологии Вечного Возвращения." у Ницше, которая выступает фундаментом его "метафизики воли к власти". Ницше сам признавал роковую загадочность этой мысли, поскольку его Заратустра говорит о ней всегда с нерешительностью, страхом, как бы нехотя, и, если говорит, то с некой исступленностью; Вечное Возвращение. будто маячит перед его глазами как "призрак и загадка", как зримое и утаивающееся, как про-видение - пишет И. Жук в "Новейшем философском словаре". В той же статье находим такие слова:
Смысл "выздоровления" Заратустры в том, чтобы понять Вечное Возвращение не как наказание "существованием", но как "вечное утверждение и созидание". В этой связи поразительна интерпретация В.В. у Делеза; она поражает принципом "прочтения наоборот": "Посему важно избежать смешения Вечного Возвращения и возвращения Того Же Самого... Ибо Тяжесть не предшествует многообразию (разве что как категория нигилизма). Возвращается не То Же Самое, поскольку возвращение является изначальной формой Тожести (тождества), которая только зовется разнообразием, многообразием, становлением. То же самое не возвращается, единственно возвращение тождественно становлению". (см. Делез, Жиль. Логика смысла: с пред. - Фуко М. "Theatrum philosophicum": Пер. с фр. Перевод Я. Я. Свирского, Научный редактор А. Б. Толстов; М.: "Раритет", Екатеринбург: "Деловая книга", 1998. - стр. 91, стр. 224 "По этой прямой линии Эона проходит вечное возвращение - самый страшный лабиринт, по словам Борхеса - нечто, совершенно отличное от циклического и моноцентрированного возвращения Хроноса: вечное возвращение, но уже не индивидуальностей, личностей и миров, а чистых, непрестанно делимых событий - на уже прошедшее и вот-вот наступающее - делимых мгновением, скользящим вдоль этой линии"; стр. 237 - "Вечное возвращение - это не теория качеств и их циклических трансформаций; это теория чистых событий и их линейного и поверхностного сгущения. Вечное возвращение имеет смысл отбора и привязано к несовозможности, препятствуя ее закреплению и функционированию. Контр-осуществляя каждое событие, актер-танцор извлекает чистое событие, коммуницирующее со всеми другими событиями и возвращающееся к себе через все другие события и со всеми другими событиями. Он превращает дизъюнкцию в синтез, утверждающий разъединение как таковое и вынуждающий каждую серию резонировать внутри другой", стр. 343 и др.)
<...>
"Распряжена ли уже воля от своего собственного безумия?.. Забыла ли она дух мщения и всякий скрежет зубовный? И кто научил ее примирению со временем и высшему, чем всякое примирение? Высшего, чем всякое примирение, должна хотеть воля, которая есть воля к власти, - но как это может случиться с ней? Кто научит ее хотеть обратно?" "Хотеть обратно" - это значит вновь и вновь решительно бросаться вперед к будущему, навстречу В.В. того же самого: не мстить минувшему, но нести на себе "было" как свою собственную историю, как исток, который ждет нас впереди. Чтобы быть собой, нужно в каждый момент еще стать собой, чтобы выстоять в потоке времени, который несется на нас из будущего: он есть, поэтому, поток становления как Вечного возвращения…
Но когда время останавливается [оно ликвидировано за "ненадобность"] - какое может быть "желание обратного", которое необратимым образом становится стремлением (волей) к будущей жизни. К новому, лучшему (ценной и ценностно координированному) бытию. Невозможность обратить время вспять, прочесть в обратном порядке историю, объясняется той же усталостью, которое испытывает Время (хронос), аналогично переживающего его человека. В ХХ веке темп времени ускорялся по геометрической прогрессии: временные промежутки между событиями в пространстве цивилизации и культуры сокращались до критического минимума, пока не исчезла даже мнимая, условная периодизация. С развитием коммуникационных сетей событие, акт, действие уже не мыслимо вне соподчинения друг другу и одновременного осуществления. Качественная трансформация индивида, различие в соотношении с аксиологическим культурным самосознанием не имеет никакого значения для цивилизации, которая охватывает всё планетарное пространство информационным полотном, настолько прочным и плотным, что из-под неё не может вырваться ни одна идея, неадекватная плоскостной, горизонтальной, двумерной системе координат. Sic, даже если появляется некто, притязающий на вертикальную парадигму совершенствования, в девяносто девяти случаях из ста, или даже менее того, его изыскания и опыты не найдут своего применения в условиях современной цивилизации: 99,9 % того, что жизненно необходимо знать современному индивиду, является технологическим и механистическим знанием о внешней среде, аксиоматика которой исключает любое другое знание, кроме на чудовищном темпе сменяющихся ситуаций. Ситуаций с неизменным присутствием величин, имён числительных - не важно, что следует знать, размер ВВП в процентном отношении с предыдущим годом или число погибших во второй Чеченской кампании, важно, что событие излагается, как и сама история последних двух десятилетий, в количественных индексах. Это столь же симптоматическое явление, как и требование идентификации по числовым знакам: от номера/серии паспорта и ИНН, до суммы наличности в каждый отдельно взятый час суток. Это ли то, что предвосхитил Ницше?
Нет. Это вторые "Сумерки идолов", на этот раз - вечерние.
Вспомним ещё раз "Волю к власти". Афоризм 122-й (стр. 461 указ. изд.) предлагает современным Ницше мыслящим во что бы то ни стало избежать упрощающего смешения скрывшейся в катакомбах культуры и изолгавшейся поверхностной цивилизации. В России, почти параллельно Ницше, идею сопротивления смешения культуры и цивилизации, в результате которого порождается примитивное [зверское] равенство, выразил Константин Леонтьев (см. "Византизм и славянство"). Следовали ли этим наставлениям?
Нет. Читатель, не тот читатель, которого заслуживает Ницше, воспринял его гневные отповеди как подтверждение своих самых мрачных предчувствий. Пророчество Ницше поняли как "декларацию" Фатума, причём, судьбы негативной, отрицающей ницшевское же учение о вечном возвращении к жизни. Провозвещаемой борьбы с пессимизмом не состоялось в виду очевидного неравенства соперников: пессимизм был настолько тяжёл, массивен, непроницаем, что единожды подпавшие его власти становились его ревностными адептами. Они, это - кровожадные мальчики, не державшие в руках ничего тяжелее карандаша (теперь они избавлены и от бремени канцелярских принадлежностей, по изобретению электронной клавиатуры и "мыши", на которые, напротив, не следует прилагать усилий[*]); истеричные и жестокосердые девочки, мстящие всему миру или - за то, что невостребованы, или чрезмерно востребованы. "Знаете, как освобождают женщину?" - спрашивает Ницше, и отвечает - "ей делают ребёнка". Но современное поколение терпеть не может детей. Заповедь Заратустры "будем как звери, будем как дети!"[**] перевирается ими, чуть ли не в позитивистском ключе: шамкая, старчески ворчливо, с надменностью "посвящённых" они гундосят что-то о "детстве человечества", "наивной чистоте" ранней философии эллинов. Клянут молодость, проклинают юность, отрицают отрочество - во имя умудрённости, объясняя свои собственные дефекты старчеством человечества. "Мы не воротимся - ни к Анаксагору, ни к Гераклиту, ни к софистам, ни к Стóе" - утверждают они - "мы суть плоть от плоти своей престарелой цивилизации, мы рождаемся как Акакий Акакиевич - уже готовыми, с плешиной, в вицмундире (костюм клерка) и тут же врастаем кистями рук в клавиатуру". Но эта "готовность", мало того, что преждевременная старость, это мертвенность. Признание своей беспомощности перед миром - это и есть предельная форма пессимизма, нигилистический декаданс. Рекомендовать себя ницшеанцем - в современных культурных условиях, - это такое хлёсткое, якобы дерзновенное признание своей беспомощности.
Заявление о своём "страдальчестве"; русские мальчики, в XIX спорившие в кабаках о боге и социализме [Достоевский] в рафинированном, бездеятельном и пассивном (на уровне "да-да, я со всеми вашими тезисами согласен, восхищаюсь вашим гением, но… поделать ничего не могу") ницшеанстве обрели универсальную форму этой элегии, возвышенной жалобы. И русские девочки, возмущённые тем, что в благочестивых семьях из них "делают" в лучшем случае монахинь, в худшем - проституток (Розанов) - словами Ницше, ненавидевшего женскую мстительность, выражают свою месть Миру. И все они постигают разочарование в жизни прежде, чем начинают жить: априорная фрустрация - это когда подросток, не знавший ни подлинных страданий, ни подлинной же нищеты, социальной беззащитности, враждебности всех и каждого (характерно, что школьная среда, преимущественно, это одно из самых предприятий морального террора: в школах индивид должен безошибочно избрать некую "ортодоксальную" модель поведения, что бы не превратиться в "иррегулярную жертву"; в школах "процветает" двойная или даже тройная система морали - каждая из них рассчитана на определённую группу общающихся между собой. В каждом классе, и первые, к слову, не исключения, есть ученики, с которыми можно не церемониться, и те, кто требует к себе почтительного отношения; учителя, допускающие "умеренное панибратство" и нетерпимые к любым исключениям из норм официально-делового школьного норматива поведения.)
Затем признание и "хлёсткое", что бы за яростью благородной никто не распознал искусственно фатальной, органической беспомощности и беззащитности. Телесной и умственной: ибо для них болезнь - не досадная случайность, прихоть жестокого τιχή, для них это и есть - тавро фатума, своеобразный идентификатор их "избранности". Нет здоровых, есть только необследованные - помнишь этот тезис современного общества из одного прошлого письма? Sic, современный индивид находит подобного себе, если не идентичного, по симптоматике заболеваний; то, что объединяет пациентов клиники в одной палате, то, что заметно с первых же слов собеседника, потому как тяжко для больного, гордящегося своим заболеванием, не признаться ближнему в своём скрытом (а может, и уже замеченном) дефекте.
А это - перечёркивает одной косой линией все страницы книг Ницше, где повествуется о его надеждах и излагаются его наставления юному миру, должному… вернуться. Вечное возвращение, как подчёркивали исследователи и благодарные интерпретаторы Ницше, ни в коем случае не должно быть повторением цикла наказаний, видом репрессивного Фатума сродни неизбежному и необратимому финалу античных трагедий; когда каждое мгновение боли единожды пережитой, любая болезнь, страх, отчаянье, нигилизм (методическое отрицание), весь спектр негативных чувств, умножается до ∞.
Ницше не верил в человечество, но веровал в человека обновлённого; теперь уже потеряно последнее доверие к человеку, как градации от зверя к сверхчеловеку, вопреки авторитетному мнению Вл. Соловьёва - не более, но и не менее, чем человеку, превзошедшего столь устойчивое и сопротивляющееся в нём самом "зверство".
---------------------------------------------------------
В комментариях упомянутой выше записи aberamento некая девушка (в том, что это девушка - почти не сомневался, в качестве своей аватары она выбрала фотографию какой-то голливудской актрисы) провозгласила: Ницше всегда прав! Кто не понимает тот - <ругательство>.
Очень мило.
Превосходная иллюстрация к отповеди Ницше онтологическому феминизму, когда сама человеческая мысль становится женщиной, становится христианкой (и вообще, ортодоксия, - слово женского рода):
<…> К счастью, я не намерен отдать себя на растерзание: совершенная женщина терзает, когда любит… <…> Знаю я этих прелестных вакханок… О, что это за опасное, скользящее, подземное маленькое хищное животное! И столь сладкое при этом!... Маленькая женщина, ищущая мщения, способна опрокинуть даже судьбу… <…> Женщина, чем больше она женщина, обороняется руками и ногами от прав вообще: ведь естественное состояние, вечная война полов, отводит ей [всегда] первое место. <…> В сущности, эмансипированные женщины суть анархистки в мире "Вечно женственного", неудачницы, у которых скрытым инстинктом является мщение… (стр. 795-796 указ. изд.)
Таково "ницшеанство". Созвучное, в русском языке, слову "нищенство". Тоже, в некотором роде, атавизм "зверства" в человеке: низшие организмы и т.н. "низменные животные", падальщики, стервятники, в большинстве своём питаются отбросами Так и порождённое буржуа "юношество" питается исключительно - суррогатами (недопонятым) и "вторично переработанными", специально для их нужд, продуктами культуры. Иного рациона не усваивает их слабый желудок. А этого рациона - недостаточно.
Совершенно недостаточно.
_____________________________
Прим. [**] Несколько цитата Ницше contra тенденциозной ненависти к детям и страху перед детьми:
К презирающим тело хочу я сказать мое слово. Не переучиваться и переучивать должны они меня, но только проститься со своим собственным телом -- и таким образом стать немыми.
"Я тело и душа" -- так говорит ребенок. И почему не говорить, как дети?
Но пробудившийся, знающий, говорит: я -- тело, только тело, и ничто больше; а душа есть только слово для чего-то в теле.
"О презирающих тело".
----------------------------------------
Люблю я лежать здесь, где играют дети, вдоль развалившейся стены, среди чертополоха и красного мака.
Я все еще ученый для детей, а также для чертополоха и красного мака. Невинны они, даже в своей злобе.
Но для овец я уже перестал быть ученым: так хочет моя судьба -- да будет она благословенна!
"Об учёных"
-----------------------------------------------------
"К чему жить? Все -- суета! Жить -- это молотить солому; жить -- это сжигать себя и все-таки не согреться".
Эта старая болтовня все еще слывет за "мудрость"; за то, что стара она и пахнет затхлым, еще более уважают ее. Даже плесень облагораживает.
Дети могли так говорить: они боятся огня, ибо он обжег их! Много ребяческого в старых книгах мудрости.
И кто всегда "молотит солому", какое право имеет он хулить молотьбу! Таким глупцам следовало бы завязывать рот!
Они садятся за стол и ничего не приносят с собой, даже здорового голода; и вот хулят они: "все -- суета!"
Но хорошо есть и хорошо пить, о братья мои, это, поистине, не суетное искусство! Разбейте, разбейте скрижали тех, кто никогда не радуется!
"О старых и навых скрижалях", 13.
Так говорил Заратустра. / Фридрих Ницше, сочинения в 2-х томах, том 2, издательство "Мысль", Москва 1990. Перевод -- Ю.М. Антоновского под редакцией К.А. Свасьяна.
__________________________
Post scriptum. Эта заметка должна быть примечанием к указанному выше фрагменты, но затем я решил, в виду её объёма, означить как отдельную часть письма: [*] - Вероятно, это не только моё наблюдение, хотя о нём следовало бы упоминать во всех апологиях информационной цивилизации, где распространено "электронифицированное" письмо, т.е. письмо с применением электронной клавиатуры. Я заметил, что у современных людей почерк варьируется в зависимости от частоты пользования клавиатурой: одинаково неуклюж и коряв почерк людей, занимающихся тяжёлым физическим трудом, и только изредка берущиеся писать (как правило, вкратце, поставить подпись в документе, написать заявление или заполнить анкету) и людей, которые чаще печатают, чем пишут от руки. Напр., записи моего знакомого скульптора из Академии [живописи, ваяния и зодчества, Москва] разобрать без его частых пояснений (А это какое слово?) невозможно; напротив тому - пример знакомого мне программиста - даже абсолютно трезвым не способного начертать собственную подпись дважды, без существенных изменений. Не говоря уже о том, что "строка" письма на неразмеченной бумаге, при приближении к правому краю листа "сползает" вниз, интервалы между знаками произвольны и габариты самих знаков разнятся в каждом втором слоге. У меня периодически возникает та же проблема с письмом от руки: "врождённый" почерк легко портится, если не соблюдены определённые условия: локоть должен упереться на какую-нибудь плоскость, письменный прибор не должен быть какой-нибудь "экзотической" формы (предпочтение отдаётся обычным ручкам "bic" и простым графитовым карандашам 2b), лист не должен упираться с посторонний предмет на столе, и вообще - скользить из-под руки. Id est, возникает целый ряд затруднений, когда от меня требуется аккуратный, разборчивый почерк, но ни времени, ни места для выведения любимых мной "завитушек", соблюдения чёткости знаков ("нажим" стержня на бумагу), и "расстановки" пропорциональных пробелов нет. "Женское письмо" - это отдельная категория. У большинства женщин сама форма кисти, её пропорции, подразумевают, что процесс письма - в некотором роде, ювелирная работа, ей удаётся лучше. Женщина более чутка к тактильном ощущению малых форм, что относится и к воспроизведению графических знаков.
Когда у меня ещё не было компьютера, я перепечатывал некоторые свои тексты на механической печатной машинке. Non dicam dolo, тогда я понял, каково было тяжело стенографисткам и секретаршам до введения в "непроизводственную" сферу электронной оргтехники: старые механические аппараты отличаются, следует понимать буквально, неподатливостью. Каждый удар по клавише должен быть предельно чёток, точен и, вместе с тем, аккуратен: исправление машинописного текста, по моим вычислениям, занимало приблизительно в пятнадцать раз больше времени и "энергозатрат", чем редакция того же объёма письма при помощи современной техники. Как исправляется лишняя запятая или лишняя буква? - её "вымарывают" белой краской. Лишняя строка - тем же методом, поверх "вымаранного" иногда печатается другой текст; который так же сверяется с неким оригиналом. Хорошо помню саднящую боль в палицах, в том числе и "под ногтями" - будто их несколько часов продержали в тисках, каковые бытовали у палачей испанской инквизиции. А ведь это - далеко не самый тяжёлый, стало быть, не особо оцениваемый, труд. Сколько получал обыкновенный секретарь (вне зависимости от пола) от своих работодателей? Мизер, скорее всего. "Писцы" лишь в древнем Египте, в античную эпоху, и до позднего средневековья (иначе говоря - до изобретения книгопечатанья, когда нужда в переписи книг отпала) пользовались особым почтением и получали стабильно высокий доход. "Проклятый Гуттенберг!" - восклицал Розанов; имея в виду падение качества письма в силу несостоятельности конкурировать с технически совершенной печатью. Но не печатная книга истребила привилегию пишущего в области языковых [дискурсивных] искусств. Истребляет эту привилегию, вместе с тем и ответственность, высокий долг пишущего само техническое превосходство печати; пишущий интеллектуал, лишившись "причитающегося" ему напряжения, воли, силового означения (то есть - сообщения смысла силовой мерой - напряжённым, интенсивным письмом), начал доверятся во всём биомеханике (секретари, "плебс" в гуманитариях - хотя их следовало бы назвать истинным пролетариатом на службе интеллектуалов) или вообще - неодушевлённой технике, но доставляющей наибольший комфорт в работе, снизивший до минимума необходимость прилагать усилия. Это было одним из симптомов старческой усталости, и не только телесной, но и умственной. Много ли ты слышал или прочитывал жалоб на телесную, физиологическую усталость после работы с электроникой? Да, жалуются на дефекты зрения, терпимую, но досадную боль в пальцах, но главным образом жалобы относятся к интеллектуальному перенапряжению.
Сам пристальный, внимательный и долгий взгляд на монитор уже считается большим напряжением; чтение с монитора даже самой увлекательной, и ни к чему не обязывающей литературы требует гораздо большего напряжения, чем чтение бумажного "эквивалента". Мне удалось решить эту проблему "симметрией" между различными формами работы с текстами электронных форматов: я читаю с монитора, увеличив одновременно - размер шрифта и дистанцию между собой и экраном до "безопасного" предела, и почти никогда не пользуюсь "слепым методом" печати, стараюсь по возможности меньше заглядывать в монитор при работе с собственным текстом. Вероятные и очевидные ошибки можно исправить уже после, когда глаза и мозг ещё не заслуживают отдыха. Вообще, исправление письменных ошибок, чего не скажешь об ошибках онтологических, "бытийственных", желательно должна быть планомерной и охватывающей весь объём письма; сиюминутное, "фрагментарное" исправление ошибок не всегда способствует восстановлению текста в чаемой подлинности. То есть - восстановлению того проекта, который признан пишущим за высшую форму своего текста. Об этом проектировании я напишу в следующем письме.
An. Noiser