Раскопал старую зарисовочку...
По стенам кабинета развешаны дипломы, грамоты и благодарности в аккуратненьких рамочках. «Доктор Ицхак Кроненберг был признан своими собратьями одним из лучших врачей страны». «Доктор Ицхак Кроненберг был удостоен звания...», «Доктору Ицхаку Кроненбергу была вручена...», «Доктор Ицхак Кроненберг...»
Доктор Ицхак Кроненберг выглядит старше своих шестидесяти семи лет. Он зарос диковатой полуседой бородой. В его глазах под лохматыми бровями блуждает такая искорка, какая бывает у людей немножко не от мира сего.
Его секретарша Джоан, высокая, чопорного вида дама лет сорока, обращается с ним удивительно ласково и заботливо. Это она вызвала меня, чтобы я настроил доктору его новый компьютер. Она же позаботилась о том, чтобы старый компьютер остался пока подключённым - иначе, мол, доктор будет совершенно несносен - «почему я не могу проверить почту?». Джоан обнимает доктора Кроненберга за плечи и называет его своим дитятком. Доктор смущённо опускает глаза.
Джоан уходит - у неё полно других дел, она медицинский администратор.
«Этот компьютер болит», - доверительно сообщает доктор по-русски. - «Не работа».
«Хорошо по-русски говорите». - улыбаюсь я.
«Мои родители говорили по-русски», - отвечает Кроненберг. - «Они ругали меня исключительно по-русски. Я знаю все ругательства. Я знаю сумасшедший, и разбойник, и сволочь. Неплохой словарный запас для того, кто не говорит по-русски, правда?»
«А вот моя бабушка - наоборот», - говорю я. - «Она ругалась мишугене и газлоним».
«Говно!» - соглашается со мной доктор Кроненберг, поворачивается к другому компьютеру, на котором мигают и переливаются изображения человеческих сердец, полученные с помощью медицинского радара, и принимается за работу.
«Проклятье!» - вдруг восклицает доктор Кроненберг. - «Проклятый дурак!»
Я вздрагиваю, но тут же понимаю, что это он не мне - это он продолжает припоминать, как же ещё ругали его родители.
Как на старой фотографии - нет, лучше; эти интонации разгневанной еврейской мамы не передала бы никакая фотография - я вижу её, эту тётю Иду, тётю Фрузу или тётю Броню. Стоит в косынке и фартуке у плиты, на которой кипит borscht и жарятся latkes, в руках поварёшка - и отчитывает напакостившего сына.
«Сумасшедший! Что ты говоришь всё глупости!»
У него нет ни малейшего акцента. Трудные для американца сочетания звуков даются ему без запинки. Родился старый Ицхак в 1939 году.
Когда, как занесло вас в Америку, тётя Ида? Откуда вы вырвались, откуда вытащили ребёнка? Что вы видели, тётя Броня, через что прошли? Я могу только догадываться.
«Я так больше не могу! Гадкий мальчик!»
Да не волнуйтесь вы так, тётя Фруза. Вот вырастет ваш гадкий мальчик, и станет доктором.