Пушка для беженца
Я не первый ингуш и, думаю, далеко не последний, кто сознательно и целенаправленно выбрал жизнь за пределами родины. Это отдельная история, может быть, когда-нибудь у меня дойдут руки и до нее. Пока же мой рассказ - о вещах менее драматичных.
К сожалению, я лишен возможности указать страну, в которой нахожусь в данный момент, равно как и назваться собственным именем. Я связан обязательствами перед иммиграционной службой. Но это все и не имеет большого значения, эта история - не о местных достопримечательностях и особенностях, а о лагере и пушке.
Принятый и отправленный властями одной из скандинавских стран в лагерь беженцев в ожидании дальнейшей участи, по прибытии на место я обнаружил, что попал в очень необычную обстановку. Компания подобралась также весьма неординарная. Но обо всем по порядку.
Закрытая территория, отведенная для беженцев, - бывший лагерь для военнопленных времен Второй мировой войны. По ее окончании он был преобразован в военную базу. В 2001 ее закрыли, и сейчас здесь относительно комфортно расположились искатели убежища, коих с начала года в страну въехало больше 15 тысяч.
Весь лагерь состоит из нескольких жилых корпусов, административного здания и бесчисленного количества ангаров и складов, доставшихся в наследство от военных. Столовая - самое главное, с точки зрения беженцев, помещение - находится в центре лагеря, напротив главного плаца, используемого в качестве футбольного поля. Старожилы из местных жителей утверждают, что во время войны на этой площади подвергали экзекуциям и казнили военнопленных. Волонтеры, работающие в столовой, пугают новичков рассказами о встречах с призраками - не нашедших упокоения душами несчастных казненных.
Жизнь в лагере беженцев представляет собой нечто среднее между отдыхом в каком-нибудь кисловодском санатории (природа и условия быта здесь точно не хуже) и средним пионерским лагерем, о котором напоминают эрзац-питание и скудный набор развлечений: волейбол, футбол и конфликты между беженцами, частенько заканчивающиеся дракой.
Скука в лагере временами смертная. Если арабы целый день невозмутимо дегустируют кофе и курят в тени деревьев, а сомалийцы часами медитируют под звуки родных мелодий, то беженцы из бывшего СССР пребывают в мучительном поиске приключений. Однозначно меланхолия - не наша стихия.
Во время очередного бесцельного блуждания по территории лагеря я наткнулся в одном из ангаров на пожилого мужчину, который счищал старую краску и ржавчину со старинной пушки. Глядя на мучения бедного аборигена, я, томимый бездельем, решил ему помочь. С помощью нехитрого запаса английских слов мне удалось убедить его в том, что мои намерения невинны и бескорыстны.
Микаил (так звали мужчину) оказался отставным офицером военной базы в звании майора, смотрителем музея артиллерии, находящегося тут же на территории лагеря. Благословение было получено, инструмент выдан, его взгляд выражал, как мне хотелось думать, восхищение моим энтузиазмом.
На первый взгляд казалось, что съеденная коррозией груда древнего железа не подлежит реанимации. Но где наша не пропадала! Я оценил объем работ, получалось, что в одиночку я должен буду потратить на пушку не менее нескольких месяцев. Решение было принято незамедлительно - надо собрать команду реставраторов.
Пушка, вернее, ствол - 1868 года, лафет - 1871 года, производство - Sir William Armstrong & Co Great Britain, по классификации, обнаруженной в интернете, относится к 4”/28 punds kanon № 2176. Одна из последних модификаций орудий, произведенных в 19 веке и стрелявших ядрами.
По милости Всевышнего, в лагере среди представителей бывшего СССР нашлись специалисты. Все реставраторы - добровольцы, взявшиеся за работу без малейшей корысти. Поэтому единственное, что я могу сделать для них, - написать о каждом отдельно. Истории их предыдущей жизни мне неизвестны, поскольку эта тема в лагерях беженцев табу, напишу лишь о своих впечатлениях от этих людей.
Хамзат - молодой парень из Чечни, механик от Бога, вернул к жизни все, казалось, навечно скрепленные ржавчиной и временем узлы и соединения, по ходу работ скрупулезно вылавливал и исправлял наши ошибки. Иногда возникало чувство, что Хамзат как минимум выполняет заказ местного министерства обороны, а не реставрирует экспонат музея артиллерии.
Дильшот - художник из Узбекистана, пожилой мужчина, тоскующий по советским временам. Он наводил блеск на все клейма, медные и латунные части орудия. Дильшот даже вступил в конфликт с земляками, поскольку они осудили его за альтруизм и участие в нашем бессмысленном, как им казалось, проекте.
Мурад из Ингушетии и Ислам из Таджикистана - спортсмены с запасом прочности и выносливости, которым позавидовал бы любой конвейерный робот. Во время работы им приходилось напоминать, что надо делать паузы, иначе электроинструмент может выйти из строя по причине перегрева.
Валера из Белоруссии - слесарь и автомеханик, небольшого роста, молчаливый, но очень подвижный. Он проникал в самые узкие и труднодоступные места, безжалостно расправлялся с ржавчиной и старой краской. Мечтал увидеть орудие доведенным до состояния полной боевой готовности.
Плотник из России Юра привел в порядок колёса и прочие детали из дерева. Поначалу он просто приходил и смотрел на наши попытки восстановить деревянные элементы пушки. В итоге его сердце не выдержало, он плюнул, взял в руки инструмент и начал работать от заката до рассвета.
Почти неделю за нами наблюдал беженец из Азии, то ли китаец, то ли корец. Он тоже не выдержал наших издевательств над бруском дерева и, приблизившись, на довольно сносном русском попросил дать ему инструмент. В результате получились отличные ступеньки для орудия.
Корейца мы называем Ди. Имя у него другое, но выговорить его не смог ни один из нас, поэтому он предложил максимально простой вариант. Ди оказался танкистом, бежавшим из Северной Кореи. Дильшот, который служил в советской армии командиром танка, в первый же день устроил новобранцу получасовой экзамен. Дильшот успокоился только после того, как получил ответы на все свои вопросы о техническом устройстве боевой машины, дальности стрельбы, каких-то других непонятных мне деталях. «Вот и у нас появилась бюрократия, - удовлетворенно отметил я, - раньше мы радовались каждому волонтеру, а теперь проверяем».
Недавно к нам на несколько дней присоединился чеченец Юсуф, почти не говоривший по-русски. Ему отказали в убежище и со дня на день должны были выслать в Польшу. Однако собственные проблемы, казалось, мало волновали Юсуфа, он просто молча начал работать с нами. Дома Юсуф был плотником. С помощью топора и рубанка он выточил 14 фигурных спиц из дерева для колес. «Фантастика», - присвистнул местный завхоз, «Кижи», - вставил слово и я. «Что, что?» - переспросил Юсуф. Я объяснил, что это карельское село, в котором есть церковь, построенная без единого гвоздя. Юсуф лишь усмехнулся в ответ: «Врут все русские». Мои попытки сослаться на авторитет ЮНЕСКО, подтвердившего оригинальность построек, успеха не имели. «Русские кого хочешь обманут», - пожал плечами Юсуф.
Я - организатор работ и переводчик. Поначалу работал вместе со всеми, а потом пошел на повышение: веду архив работы, делая фото и видеозаписи на каждом этапе реставрации, нахожу в интернете материалы о нашем красавце. «Tom» - гласит клеймо на его правом боку.
В самый первый рабочий день к нам зарулил на велосипеде пацан лет 12, чеченец. Его интересовали вес пушки и металл, из которого она отлита. Получив необходимую информацию, он деловито поинтересовался, не хотим ли мы сдать ее в пункт приема.
Время от времени в нашу команду вливаются стихийные энтузиасты, которым тоже наскучил санаторный быт лагеря. Однако работа - не развлечение. Некоторых хватает на 5 минут, другие держатся несколько часов. Потянулись и местные жители с информацией о нуждающемся в реставрации тяжелом вооружении прошлых лет. Оказывается, в деревнях стоят и ржавеют монстры, аналогичные нашей пушке. Последний заказ поступил на самоходное орудие американского производства времен Второй мировой войны. Но у нас на очереди - две пушки 1919 года, поэтому приходится вежливо отклонять все несанкционированные заказы.
Когда до окончания работ остались считаные дни, нами заинтересовались местные журналисты. После этого число волонтеров стало расти в геометрической прогрессии. Многие считают, что если они попадут в объективы камер, их шансы на получение положительного решения о предоставлении убежища увеличатся. Мы таких добровольцев не гоним, их моноспектакли перед прессой - отдельное развлечение. Журналисты задают вопросы о пушке, а фальшивые волонтеры в ответ часами повествуют о своих проблемах.
В один из дней директор лагеря появился у нас вместе с весьма представительного вида мужчиной. Выяснилось, что это заместитель главы местной администрации. Мы скромно попросили выделить нам дополнительные инструменты и расходные материалы. Теперь ждем.
Но не привезут инструменты - ничего страшного: есть желание и время, будем продолжать работу.
Большинство беженцев в лагере спорят на тему, ради чего мы работаем. Рассчитываем на «позитив», т.е. на предоставление убежища, или же нам все-таки платят деньги. Суммы, которые при этом называются, явно льстят нашему самолюбию. Вчера мы целый день мечтали о пачке сигарет, а когда вечером приехал Микаил, мы попросили его привезти удочки. Клянчить сигареты унизительно, да и может повредить нашей репутации будущих обеспеченных людей, твердо стоящих на собственных ногах.
Микаил удочки привез, но за весь вечер нам удалось выловить только одну рыбу весом грамм 200. И это ничего. После утреннего эрзац-пайка в столовой нас снова ждет наша пушка.
Так было…
Так стало…
Рашид Богатырев, специально для Prague Watchdog