Словарное
Я неожиданно полюбила это дело, и мне жаль, что оно заканчивается.
Ну да, эта эпическое культурное предприятие заканчивается, и 6-й том Словаря "Русские писатели 1800-1917", по слухам, начинает верстаться.
Видимо, писать словарную статью про ВПЗР и словарную статью про какого-нибудь моего "нещастного Щастного" - это две разные истории. Но в моем случае есть дополнительная интрига: я про этих людей не знала прежде ничего, кроме имени (а иных и по имени не знала). И внезапно открывается человеческий сюжет, увлекательный как все человеческие сюжеты. При этом сюжет литературный, который неизбежно выходит на первый план в случае с ВПЗР, здесь по большей части "прикладной" (хотя все равно что-нибудь, да обнаруживается). Но вот история маленького человека в литературе, - такого, который всегда в чьей-то орбите, всегда как бы случайно оказывается "на гребне волны", а потом неизбежно пропадает "в этой бездне", помирает от провинциального идиотизма, как мой бедный Ф., женится на золотых приисках, как "Брамбеусов паж" Т-м-ф-в, пропадает в каких-то мелких волынских тяжбах и, похоже, жульничестве, как вот этот "нещастный Щастный". Ну или сдает экзамен по арабскому в присутствии Грибоедова, а потом, через 20 лет, подписывает Балта-Лиманскую конвенцию, из "архивного юноши", "педанта Вершнева" превращается в чистом виде - в "N. N. прекрасного человека", - это уже мой Титов-Полидори. Он кстати биографически идет след в след за Тютчевым, демонстрируя, чего в тех же ситуациях можно достичь (или потерять), будучи педантом и не имея в голове ничего такого, про что персонаж Египетских ночей (не Вершнев) говаривал "такая дрянь".
В общем это всегда история про Золушку и тыкву, хотя тыква иногда бывает куда весомее дурацкой туфельки.
А про тексты "словарных людей" я писала всего однажды. И то это скорее про жизнь, чем про литературу, хотя нет, про "человеческий документ".
А вообще это история про то, что "социальный лифт" в конце XVIII-го - нач. XIX-го назывался "естественное право", и как это работало (плохо!)
Случай жизни
Ну да, эта эпическое культурное предприятие заканчивается, и 6-й том Словаря "Русские писатели 1800-1917", по слухам, начинает верстаться.
Видимо, писать словарную статью про ВПЗР и словарную статью про какого-нибудь моего "нещастного Щастного" - это две разные истории. Но в моем случае есть дополнительная интрига: я про этих людей не знала прежде ничего, кроме имени (а иных и по имени не знала). И внезапно открывается человеческий сюжет, увлекательный как все человеческие сюжеты. При этом сюжет литературный, который неизбежно выходит на первый план в случае с ВПЗР, здесь по большей части "прикладной" (хотя все равно что-нибудь, да обнаруживается). Но вот история маленького человека в литературе, - такого, который всегда в чьей-то орбите, всегда как бы случайно оказывается "на гребне волны", а потом неизбежно пропадает "в этой бездне", помирает от провинциального идиотизма, как мой бедный Ф., женится на золотых приисках, как "Брамбеусов паж" Т-м-ф-в, пропадает в каких-то мелких волынских тяжбах и, похоже, жульничестве, как вот этот "нещастный Щастный". Ну или сдает экзамен по арабскому в присутствии Грибоедова, а потом, через 20 лет, подписывает Балта-Лиманскую конвенцию, из "архивного юноши", "педанта Вершнева" превращается в чистом виде - в "N. N. прекрасного человека", - это уже мой Титов-Полидори. Он кстати биографически идет след в след за Тютчевым, демонстрируя, чего в тех же ситуациях можно достичь (или потерять), будучи педантом и не имея в голове ничего такого, про что персонаж Египетских ночей (не Вершнев) говаривал "такая дрянь".
В общем это всегда история про Золушку и тыкву, хотя тыква иногда бывает куда весомее дурацкой туфельки.
А про тексты "словарных людей" я писала всего однажды. И то это скорее про жизнь, чем про литературу, хотя нет, про "человеческий документ".
А вообще это история про то, что "социальный лифт" в конце XVIII-го - нач. XIX-го назывался "естественное право", и как это работало (плохо!)
Случай жизни