Загадочность этого явления проистекает из того, что Сократ выглядит неким предвестником монотеизма, авраамического Откровения на языческой почве. Это не значит, что он выразил Откровение. Но он словно предчувствовал его приход. Как раз в его эпоху Палестина озарялась бурными вспышками пророческого пламени. Здесь есть что-то от ясперовской концепции «осевого времени», согласно которой в разных местах земного шара происходят трансформации, которые внешне не связаны друг с другом, но внутренне находятся в загадочном единстве из Wahlverwandtschaften.
Ведь что, по существу, означает сократовская концепция добродетели как знания - совершенно негреческая, как справедливо указывает Лосев? Это ведь точка зрения монотеизма, который говорит нам, что спасение достижимо только через знание Откровения (в исламской традиции есть специальный термин «джахилийя», буквально означающий «невежество», которым обозначается весь период до ниспослания Откровения).
В Сократе есть нечто от героя - не в нашем, а в исконном греческом смысле этого слова. Герой обычно кладет начало новому - полису, технологии или искусству, - тем самым выпадая из традиционных рамок, знакомых лишь с циклическим воспроизводством архетипов. Основав рациональный метод и Критику, Сократ заглянул в очень далекое будущее.
Даже странная внешность этого человека имела что-то героическое. Ведь греческие герои наделены не только прекрасными, но и монструозными чертами. Они могут быть гигантами и карликами, иметь несколько голов или вообще ни одной. У Геракла три ряда зубов. На героев находят приступы безумия, они переживают необычайные состояния. Совершенная красота некоторых из них является, кроме того, такой же аномалией, как и уродство. Сократ с его сатировым обликом и загадочными трансами вполне умещается в этом ряду. Герой бросал вызов богам - Сократ испытывает сомнения по поводу «Великого язычества». Словом, на почве античного мира он выглядит каким-то монстром, аномалией, диковиной, словно пришедшей из далекого будущего, из иного континуума, который он силится припомнить, но не может, и потому рождает лишь насмешку и скепсис.
Отсюда недоумение, беспокойство и даже страх, который испытывали его собеседники. «Он, - говорит у Платона Алкивиад,- всю свою жизнь морочит людей притворным самоунижением. Не знаю, доводилось ли кому-либо видеть таящиеся в нем изваяния, когда он раскрывался по-настоящему, а мне как-то довелось, и они показались мне такими божественными, золотыми, прекрасными и удивительными, что я решил сделать вскорости все, чего Сократ ни потребует... если послушать Сократа, то на первых порах речи его кажутся смешными: они облечены в такие слова и выражения, что напоминают шкуру этакого наглеца-сатира. На языке у него вечно какие-то вьючные ослы, кузнецы, сапожники и дубильщики, и кажется, что говорит он всегда одними и теми же словами одно и то же, и поэтому всякий неопытный и недалекий человек готов поднять его речи на смех. Но если раскрыть их и заглянуть внутрь, то сначала видишь, что только они и содержательны, а потом, что эти речи божественны» (Пир, 216е, 221е).
Сократ убил единство древнего космоса. Но греки не захотели терпеть этого и убили, в свою очередь, Сократа. Вопреки Лосеву, античность пошла за Гераклитом и Парменидом, а не Сократом. Блаженный Космос впервые дал трещину, но сохранил свое господство - до тех пор, пока лучи нового духовного принципа не сожгут его изнутри.
Мы заканчивает строками Вяч. Иванова, выражающими суть античной картины мира, которая есть картина мира самой созерцательной традиции:
Так Древо тайное растет душой одной
Из влажной Вечности глубокой,
Одетое миров всечувственной весной,
Вселенской листвой звездноокой:
Се, Древо Жизни так цветет душой одной.
Восходят силы в нем в мерцающую сень
Из лона Вечности обильной,
И силы встречные струятся в сон и тень
На лоно Вечности могильной, -
Где корни звездную распростирают сень.
Глядятся Жизнь и Смерть очами всех огней
В озера Вечности двуликой;
И корни - свет ветвей, и ветви - сон корней,
И все одержит ствол великий, -
Одна душа горит душами всех огней.
…Вся жизнь - игра.
И всё сменяется в извечной перемене
Красивой суеты. Всему - своя пора.
Всё - сон и тень от сна. И всё улыбки, речи,
Узоры и цвета (то нынче, что вчера) -
Чредой докучливой текут - и издалече
Манят обманчиво. Над всем - пустая твердь.
Играет в куклы жизнь, - игры дороже свечи, -
И улыбается под сотней масок - Смерть…