ИДЕТ ПО УЛИЦЕ ВОЙНА. ЕЩЁ НЕ УЗНАНА ОНА.
Для Старшины запаса:
...я никогда не писала о войне прозу. Просто делала конкретные событийные репортажи по Приднестровью.
Стихи писала, да. Но проза... Нет, о Войне я молчала и буду молчать. Когда я впервые попала под обстрел - испугалась. Я понимала - это нормально, бояться. Но еще я увидела, как испугались мужчины - за меня ... и как нужно было... стало... себя вести. И я научилась. И потому не лезла без надобности, куда не надо бы.
Но до сих пор не жалею, что была там... Где нечего женщинам делать.
Это я точно теперь знаю. Есть во мне теперь недобрая агрессивная память. И знание, что о войне я прозой писать не буду.
Только стихи.
А начиналось все задолго до моих Дубоссар, Бендер и Тирасполя, в поезде Москва-Одесса.
Захожу в купе - а там сидят трое в форме - и уже квасят. Хооорошие...
Я попятилась... Капитан говорит - не бойся, не обидим. Сразу налили... и я не попросила проводника переселить в другое купе. Капитан вез в Раздельную(что под Одессой) ребят из госпиталя, вернее - из реабилитационного центра, уже после госпиталя. Все трое были ранены в Афгане. Гудели до трех ночи. Валера сказал - у тебя верхняя полка? Я полезу, оставайся внизу. Когда неловко полез - до меня дошло... на протезах он... Дернулась - но Валера грубо остановил. Понял - что поняла.
...Спать не получалось. Ждала приключений и боялась, что - ну... крепко ребята выпили... не доверяла.
Под утро Валера спустился, сел рядом. Я поджалась, разозлясь. Рассматривал долго, плохо смотрел... потом спросил - а если расскажу, сможешь написать?
- Расскажи. Не знаю.
Рассказал. Страшно, вот так, как Вы, Аркадий - рассказываете... - о таком. Плакал, рассказывая. Потом велел - читай стихи! Читала стихи. Поняла - а никто не спал, слушали Валеру. Потом слушали стихи. Потом Валера тряс меня за плечи, и зло кричал - а про нас напишешь, про нас сможешь? Про ЭТО!!!?
Когда к Раздельной подъехали - пошла провожать. Прощались со мной - перецеловав... А когда поезд поехал - они стояли все трое и... и честь отдавали. А я ревела. И проводница тоже... Я запомнила ребят на платформе стоящих и поезду уезжающему отдающих честь. Меня потрясло это, и все, что сутки происходило в купе - перевернуло во мне жизнь навсегда.
Я вижу лица ребят всегда так близко... словно поезд идет, увозит, а они, наоборот, приближаются все ближе, ближе ко мне... Да они просто живут теперь во мне всегда.
Когда мне выпало в Доме культуры читать стихи со сцены в зал, где сидели матери, жены вдовы, невесты... когда привезли ... груз 200... (в Луганской области) - я уже знала, что читать ИМ. Всю ночь я была как бы в том купе поезда Москва - Одесса... всю ночь вышагивала стихотворение.
А на следующий день - уже читала с листа - слушая, врастая в тишину зала с ужасом... И когда я прочитала - была сначала глухота во мне и в зале неимоверная. А потом плач. А потом плач прекратился нереально быстро и стало похоже, что собака завыла, потом еще, а потом стоял такой вой, что опустили занавес. А меня, быстро и сразу отделив от всех, увезли. И долго беседовали, отобрав черновик стихотворения.
Без лица Валеры - впритык к моему в ночном купе, заплаканного и злого, без безумной той ночи с его рассказом, забыть который невозможно, без тяжелого пьяного молчания спутников Валеры - потом, после рассказа о том, как на плащ-палатку собирал он куски тела взорвавшегося друга... и стихов... Без кошмара беспробудного какого-то питья - когда все трое еще и еще говорили такое, что уж лучше бы мне не слышать никогда... - никогда бы не написала я этого стихотворения. И тем более - не смогла бы его прочитать там, в зале, где молчали а потом выли, как не люди....
Вот этого :
Посеешь смерть - восходит жизнь
На свет из самой гущи грязи.
Всем животом желаю в князи!
По праву нрава. Зову крови.
… А пуще нет у нас неволи
в больном отечестве, чем жить
у памяти в крутой горсти
и поперек себя расти.
Что отступиться не дало
От красноглинных, черноземных,
Костьми усеянных земель,
И от отцовских вечных правил,
И от отцовских деревень,
Где пересчитан каждый всход,
Где каждый всякому татарин,
Нет, хуже чем… Но без господ!
И оступиться не давало,
И делать правду под отчет.
А для неправд - отдельный счет
Давно прабабка завещала.
Мой дед украл ее в Кабуле,
И вот праправнуков обули
В кирзу. И лучше не могли!
Но жмут мальчишкам сапоги.
И матери из года в год
Повестки ждут. И множат род.
И нянчат страх - до скорбных дней
Над орденами сыновей.
Рос крест у деда в огороде:
Двадцать второй и тридцать третий,
Сорок седьмой, и вот окрест
Уже крестов голодных лес
О каждом годе…
Ответь мне, кто-нибудь, скажи,
Как дорасти до той межи,
До рубежа, чтоб отделил
Надежду от живых могил.
Чтоб смысл из памяти пророс,
Из самой гущи вязких глин,
Из темных родовых глубин:
Чтоб от рожденья - не в рабы.
От пуповины - не в гробы.
Был 1986 год.
Потом, когда началось Приднестровье - попросилась туда репортером... Но это уже истории написания других стихов.
Вот одно из:
ПРИДНЕСТРОВЬЕ...
Бывает, проснешься и видишь
рождение ткани живой.
Опричник вещает про идиш
и песьей грозит головой.
Надеясь, что память заспится,
в окно, замирая, глядишь:
вот вздыбленной улицей мчится
сосед твой,дрожащий, как мышь;
вот правый ведёт депутат
не менее правых солдат;
и ты, столбенея всё больше,
растерянно смотришь: рассвет.
Опричник с ожившей собакой;
Молдавии мирной букет...
Представишь - и тут же случится.
На площади, среди дня,
"кукушка"* над нами кружится
и глазом косит на меня.
А я... разговоры веду
с гвардейцем, бывавшим в аду.
("кукушка" - снайпер).
1993г.
Больше на эту тему не буду. Это только из-за Вас и для Вас, Аркадий. Буду про другое.
С уважением и пониманием.
И глубоко печалуясь...
http://www.OTKPblTO.RU/index.php?showtopic=13633&view=findpost&p=575750
http://www.otkpblto.ru/index.php?showtopic=13633&st=30&#entry575750
...я никогда не писала о войне прозу. Просто делала конкретные событийные репортажи по Приднестровью.
Стихи писала, да. Но проза... Нет, о Войне я молчала и буду молчать. Когда я впервые попала под обстрел - испугалась. Я понимала - это нормально, бояться. Но еще я увидела, как испугались мужчины - за меня ... и как нужно было... стало... себя вести. И я научилась. И потому не лезла без надобности, куда не надо бы.
Но до сих пор не жалею, что была там... Где нечего женщинам делать.
Это я точно теперь знаю. Есть во мне теперь недобрая агрессивная память. И знание, что о войне я прозой писать не буду.
Только стихи.
А начиналось все задолго до моих Дубоссар, Бендер и Тирасполя, в поезде Москва-Одесса.
Захожу в купе - а там сидят трое в форме - и уже квасят. Хооорошие...
Я попятилась... Капитан говорит - не бойся, не обидим. Сразу налили... и я не попросила проводника переселить в другое купе. Капитан вез в Раздельную(что под Одессой) ребят из госпиталя, вернее - из реабилитационного центра, уже после госпиталя. Все трое были ранены в Афгане. Гудели до трех ночи. Валера сказал - у тебя верхняя полка? Я полезу, оставайся внизу. Когда неловко полез - до меня дошло... на протезах он... Дернулась - но Валера грубо остановил. Понял - что поняла.
...Спать не получалось. Ждала приключений и боялась, что - ну... крепко ребята выпили... не доверяла.
Под утро Валера спустился, сел рядом. Я поджалась, разозлясь. Рассматривал долго, плохо смотрел... потом спросил - а если расскажу, сможешь написать?
- Расскажи. Не знаю.
Рассказал. Страшно, вот так, как Вы, Аркадий - рассказываете... - о таком. Плакал, рассказывая. Потом велел - читай стихи! Читала стихи. Поняла - а никто не спал, слушали Валеру. Потом слушали стихи. Потом Валера тряс меня за плечи, и зло кричал - а про нас напишешь, про нас сможешь? Про ЭТО!!!?
Когда к Раздельной подъехали - пошла провожать. Прощались со мной - перецеловав... А когда поезд поехал - они стояли все трое и... и честь отдавали. А я ревела. И проводница тоже... Я запомнила ребят на платформе стоящих и поезду уезжающему отдающих честь. Меня потрясло это, и все, что сутки происходило в купе - перевернуло во мне жизнь навсегда.
Я вижу лица ребят всегда так близко... словно поезд идет, увозит, а они, наоборот, приближаются все ближе, ближе ко мне... Да они просто живут теперь во мне всегда.
Когда мне выпало в Доме культуры читать стихи со сцены в зал, где сидели матери, жены вдовы, невесты... когда привезли ... груз 200... (в Луганской области) - я уже знала, что читать ИМ. Всю ночь я была как бы в том купе поезда Москва - Одесса... всю ночь вышагивала стихотворение.
А на следующий день - уже читала с листа - слушая, врастая в тишину зала с ужасом... И когда я прочитала - была сначала глухота во мне и в зале неимоверная. А потом плач. А потом плач прекратился нереально быстро и стало похоже, что собака завыла, потом еще, а потом стоял такой вой, что опустили занавес. А меня, быстро и сразу отделив от всех, увезли. И долго беседовали, отобрав черновик стихотворения.
Без лица Валеры - впритык к моему в ночном купе, заплаканного и злого, без безумной той ночи с его рассказом, забыть который невозможно, без тяжелого пьяного молчания спутников Валеры - потом, после рассказа о том, как на плащ-палатку собирал он куски тела взорвавшегося друга... и стихов... Без кошмара беспробудного какого-то питья - когда все трое еще и еще говорили такое, что уж лучше бы мне не слышать никогда... - никогда бы не написала я этого стихотворения. И тем более - не смогла бы его прочитать там, в зале, где молчали а потом выли, как не люди....
Вот этого :
Посеешь смерть - восходит жизнь
На свет из самой гущи грязи.
Всем животом желаю в князи!
По праву нрава. Зову крови.
… А пуще нет у нас неволи
в больном отечестве, чем жить
у памяти в крутой горсти
и поперек себя расти.
Что отступиться не дало
От красноглинных, черноземных,
Костьми усеянных земель,
И от отцовских вечных правил,
И от отцовских деревень,
Где пересчитан каждый всход,
Где каждый всякому татарин,
Нет, хуже чем… Но без господ!
И оступиться не давало,
И делать правду под отчет.
А для неправд - отдельный счет
Давно прабабка завещала.
Мой дед украл ее в Кабуле,
И вот праправнуков обули
В кирзу. И лучше не могли!
Но жмут мальчишкам сапоги.
И матери из года в год
Повестки ждут. И множат род.
И нянчат страх - до скорбных дней
Над орденами сыновей.
Рос крест у деда в огороде:
Двадцать второй и тридцать третий,
Сорок седьмой, и вот окрест
Уже крестов голодных лес
О каждом годе…
Ответь мне, кто-нибудь, скажи,
Как дорасти до той межи,
До рубежа, чтоб отделил
Надежду от живых могил.
Чтоб смысл из памяти пророс,
Из самой гущи вязких глин,
Из темных родовых глубин:
Чтоб от рожденья - не в рабы.
От пуповины - не в гробы.
Был 1986 год.
Потом, когда началось Приднестровье - попросилась туда репортером... Но это уже истории написания других стихов.
Вот одно из:
ПРИДНЕСТРОВЬЕ...
Бывает, проснешься и видишь
рождение ткани живой.
Опричник вещает про идиш
и песьей грозит головой.
Надеясь, что память заспится,
в окно, замирая, глядишь:
вот вздыбленной улицей мчится
сосед твой,дрожащий, как мышь;
вот правый ведёт депутат
не менее правых солдат;
и ты, столбенея всё больше,
растерянно смотришь: рассвет.
Опричник с ожившей собакой;
Молдавии мирной букет...
Представишь - и тут же случится.
На площади, среди дня,
"кукушка"* над нами кружится
и глазом косит на меня.
А я... разговоры веду
с гвардейцем, бывавшим в аду.
("кукушка" - снайпер).
1993г.
Больше на эту тему не буду. Это только из-за Вас и для Вас, Аркадий. Буду про другое.
С уважением и пониманием.
И глубоко печалуясь...
http://www.OTKPblTO.RU/index.php?showtopic=13633&view=findpost&p=575750
http://www.otkpblto.ru/index.php?showtopic=13633&st=30&#entry575750