Атеизм и феномен бессознательного. Часть 3.
Западная позиция с её акцентом на объекте, всегда была направлена на то, чтобы зафиксировать идеал, - Христа, - в его внешнем аспекте и потому обкрадывала его в мистическом отношении к внутреннему миру. Превращение Христа во внешний объект культа, помешало западному человеку достичь глубин psyche и дать ей целостность для удержания идеала. Целостность психики предполагает переживание противоположностей. Без переживания противоположностей нет внутреннего приближения к священным образам. Внутренний духовный опыт таких переживаний предстаёт в фоме парадоксов. Парадокс является нашей величайшей духовной ценностью. Христианские парадоксы служат сакральными символами человеческой целостности, но не каждый обладает духовной силой, способной выдерживать их. Религиозные парадоксы опасны из-за необыкновенно огромного количества духовно слабых людей. Пока парадокс остаётся неисследованным и допускается в качестве привычной части жизни, это относительно безвредно. Но когда он предстаёт перед недостаточно развитым умом (всегда уверенным в себе), чтобы сделать парадоксальную природу некоторого принципа веры объектом напряжённой умственной работы, тем более серьёзной, чем она бесплоднее, то это ведёт к тому, что человек разражается иконоборческим и презрительным смехом, должным свидетельствовать о явной абсурдности таинства. Со времён Просвещения, если уж мелочно размышляющий ум, который не может примириться ни с какими парадоксами, пробуждается, никакие проповеди не могут его удержать. [1].
Атеисты любят повторять мысль о том, что идея Бога и религия возникли в результате страха (людей) перед грозными явлениями природы (Primus in orbe Deos fecit timor - где страх, там и благочестие). Да, страх Божий является важной составляющей переживаний религиозного человека, но наряду с этим Бог - это Отец возлюбленный. Широкому кругу людей не лишним было бы знать, что вся история человечества - это история становления человеческого сознания, и эта история неразрывным образом связана с развитием религии как отражения этого внутреннего процесса.
Рассмотрим таблицу
Таблица 2.
Комментарий к таблице:
1. Сознание представляет концентрированное выражение человеческой индивидуальности и в отношении природы и коллективному началу выступает в модусе единого во многом. Начальный этап существования человека был бессознательным; человек не выделял себя из природы и племени ему подобных. Бессознательное существование находило своё символическое выражение в тождестве духа и природного феномена. «Изначальное явление, как оно предстаёт перед нами, было ни что иное, как чистое tremendum (нечто, внушающее трепет), в моральном отношении безразличное.» Всё жило и говорило. Дерево и его душа составляли одно, и голос,исходивший от tremendum, не был голосом соблазна: человек не знал ни добра, ни зла, и душу его не тяготила вина.
2. «Вторичное явление предполагает различение духа и природного феномена, и это означает раскол человека и природы. Этот раскол был необходимой стадией инициации. Человек провёл различие между индифферентным природным феноменом (деревом) и спроецированным в него бессознательным содержанием (духом), совершив тем самым акт просвещения.» Возникновение сознания сопровождалось оппозицией между восходящей в своём развитии индивидуальностью и первобытным племенем, олицетворявшим собой коллективное начало. Без этой оппозиции не могло состояться дальнейшей дифференциации психики человека. Процесс развития сознания усеян противоречиями, конфликтами и страданиями. Племя выступало источником репрессий в отношении индивидуального начала. На этом пути рождаются разного рода табу и наказания. Конечно, всё это имело и свою внутреннюю психологическую глубину, потому что становление человека и развитие его сознания на ранних стадиях были внутренне противоречивым явлением и переживались как измена своей природе, как вина.
3. Но назад уже не было пути, и дух, звавший человека назад из ветвей дерева, был опознан как злой. Дальнейшее развитие сознания символизируется одухотворением принципа эго и проявлением индивидуальности на уровне духовных явлений, что находит своё подтверждение в возникновении верховных богов. Носители более выраженной индивидуальности отличались большей приспособляемостью по сравнению с другими соплеменниками. В известный момент их роль внутри первобытного племени усиливается. Их внутриплеменной статус меняется, они начинают претендовать на роль вождей. Происходит смена парадигмы, определяющей иерархию ценностей в отношении сознания и бессознательного, индивидуального и коллективного, единого и многого. Параллельно этому в психологии человека эго получает свой наивысший статус, но он не носит ещё разрушительного характера. Со временем социальное пространство расширяется, возникает государство и институт царей. В Египте, где социальная иерархия, освящённая религией, получает практически абсолютный статус, впервые возникает монотеизм. Это происходит в эпоху фараона Эхнатона. Затем монотеизм получает своё воплощение в иудаизме.
4. Далее тенденция просвещения набирает силу, достигая своего крайнего выражения в рационализме эпохи Просвещения, когда сознание манифестирует себя как разум, подчиняющий себе природу. Но выделяя себя из природы, разум отделил от себя свою архаическую часть, утратив язык мифа, язык бессознательного. Дикарь вообще ничего не видел и не слышал, а просто галлюцинировал, ему только мерещилось, будто из ветвей дерева ему слышалось нечто, - таков был вердикт просвещённого человека. Человек начал с изгнания духов обитавших в ручьях и деревьях, а закончил Богом. Бог был изгнан из мира, подобно Адаму из рая, - зеркальная до комичности сцена! Человек узурпировал прерогативы Бога и провозгласил себя единственным Творцом и Великим Художником. Но без Отца человек сделался лишь Архонтом. Утратив высоту, человек уничтожил дерево смыслов, связующее два мира: небесный и подземный. Сознание человека лишило бессознательное реальности и потеряло над ним контроль. Энергия бессознательного, находившая прежде выход в религии, стала накапливаться в его глубинах, что привело к спонтанным выплескам энергии бессознательного в виде массовых социальных потрясений под знаком язычества.
5. «Размышление над случившимся приводит сознание к реабилитации бессознательного, а вместе с ним и духа, притом злого духа. Вместе с этим и различие между добром и злом вдруг перестаёт быть устаревшим и вновь становится в высшей степени актуальным.» Так вновь вырастает дерево смыслов, вершина которого купается в бездонном небе, а корни уходят в бездонную тьму. Но это лишь ставит вопрос о целостности человека, о самости (Selbst). Комментируя понятие самости, К.Юнг пишет: «Речь идёт о той неописуемой целостности, что слагается из сознательных и бессознательных психических процессов. Эту объективную целостность в противоположность субъективности психики, ориентированной на «я», я и назвал самостью. Самость, стало быть, имеет прямое соответствие идее Антропоса.» [2]
Становление psyche шло параллельно с развитием представления о богах и социальной жизнью человека. Это, следовательно, взаимосвязанные процессы. Не следует думать, что, говоря о параллельности развития социальных и психических процессов, мы отдаём предпочтение социальному, как первичному, - вовсе нет. Аналитическая психология исходит из эмпирически строго установленного существования некоторого бессознательного психического фактора (архетипа), действие которого проявляется в форме категорического императива, осуществляющего себя помимо сознания. Принято говорить, что архетип обладает нуминозным1 действием. То обстоятельство, что историческое развитие психики человека оказывается в значительной степени обусловлено действием архетипов получает своё символическое выражение в мифе о сотворении Адама. Миф всегда сопутствовал человеку. Миф - это иероглиф, выражающий собой человеческую сущность.
В контексте осмысления истории psyche попытка атеистов объяснить происхождение религиозного чувства страхом выглядит достаточно жалкой. Возникает вопрос, откуда такая односторонность в объяснении атеистами религиозного чувства, и что это за страх, имеющий столь специфический характер? Немотивированная акцентуация на страхе, позволяет заподозрить, что здесь дело не чисто, что это не простой страх.
Когда-то, в древности, люди жили эндогамной племенной общностью. Вся власть принадлежала сильному отцу. Отец жестоко подавлял любые посягательства на власть со стороны своих сыновей. Однажды сын поднял руку на отца и получил его власть. Так родилась проблема отцеубийства. Отцеубийство было жертвоприношением духам, дарующим власть и обладание женщинами племени. Многократное повторение этой драмы породило реальный инстинкт. Только в культурную эпоху ей был положен конец введением тотального табу. Расплатой была смерть, или изгнание из племени. Изгнанный из племени человек уже не принадлежал племени людей. Расплата была неминуема. Страх и нечистая совесть стали на страже интересов отца. Драма отцеубийства была вытеснена из физической реальности путём запрета, что привело к интериоризации запрещённого инстинкта. Так зародился духовный мир человека. Чувство к отцу амбивалентно. В глубинах психики человека любовь к отцу драматически сплетается с преступными намерениями. Именно поэтому тема отцеубийства так живо затрагивает человеческие чувства, и поэтому она столь часто встречается в драматических художественных произведениях (Софокл, У. Шекспир, Ф.М.Достоевский). Тот же мотив отцеубийства мы находим в древних языческих традициях, когда убийца князя, или царя2 наследует власть и титул убитого. В качестве примеров подобного рода можно упомянуть порядок смены Немийского царя-жреца3, или, что ближе к российской истории, притязания древлянского князя Мала на Киевский престол и обладание княгиней Ольгой после убийства им князя Игоря4. Убийство Николая II и его семьи5 также восходит к древнему культу жертвоприношения, магическому действию, инициирующему сакральную передачу власти цареубийце. Неважно, осознанно или нет жрецы революции совершили магический обряд жертвоприношения, важно лишь, что их действия имеют мифологическую основу. С точки зрения концепции коллективного бессознательного, символический и архетипический характер этого убийства не вызывает сомнения.
Бог имеет атрибуты Отца, поэтому акт отрицания Бога в символическом смысле предстаёт отцеубийством, причём сам акт отцеубийства получает в этом случае особенно зловещий смысл, чреватый реальной регрессией, - психологической, нравственной, культурно-исторической. В каждом человеке в глубине его бессознательного живёт реликтовый страх отступника, страх сына, поднявшего руку на отца. Этот безличный архетипический страх - отзвук древней драмы из исторического прошлого человечества, проклятой и табуированной. В своей предельной форме она предстаёт как посягательство на Бога. Это преступление и совершает атеист. Он поднимает руку на всё божественное, всё человеческое в человеке. В слепоте своего нарциссизма он думает, что тем освобождает массы от предрассудков религии. Но религиозные образы психологически обусловлены, psyche человека настроена на эти образы, и если психика лишается возможности их созерцать и переживать, то это приводит к неврозам и психозам. Массовая психология подчиняется тем же механизмам, поскольку коллективное бессознательное людей в общих чертах одинаково. Неконтролируемая констелляция архетипов приводит к инфляции, крайним выражением которой может служить маниакальное, или депрессивное состояние. Впавшие в депрессию массы становятся инфантильными и нежизнеспособными. Читателю следует задуматься о том, в каком направлении развивалась психология советского человека, чем обусловлено, - как любят говорить сторонники социализма, - «предательство» советской элиты, и в чём, наконец, причина гибели Советского Союза, если иметь в виду психический аспект.
Атеист убивает Бога. Когда Ницше сказал: «Бог мёртв. Мы убили его. Вы и я», - он был честен. Но современный атеист бесчестен. Как преступник, совершивший убийство и желающий скрыть следы своего преступления, современный атеист спешит заявить, что Бога нет и никогда не было6, а если Бога не было, то не было и убийства, не было преступления. Атеист убивает Бога-Отца. В силу этого вместе с мыслями о религии в нём неизбежно оживает реликтовый страх наказания за преступление, древний страх отцеубийцы. Потому атеист и объясняет религию страхом. Это его безличный архаичный страх, страх отступника, архетип коллективного бессознательного. Но атеист не может адресовать этот страх себе, это было бы слишком честно и вело бы к осознанию греха и сознанию вины. Это для него невозможно. Поэтому атеист проецирует этот страх на древнего человека, всегда религиозного и тем самым клевещет на него. Древний человек боялся и одновременно любил грозные явления природы. Страх бы убил его, не будь у него любви и веры. Древний человек не только не погиб, он пронёс на отрезке своего жизненного пути будущность всего человечества, - конечно, не затем, чтобы неблагодарный потомок оклеветал своего предка. Впрочем, в клевете на предков атеист как раз очень логичен. Почитание духа предков ему столь же чуждо, как и признание реальности Бога.
Сын убил Отца, но осталась Великая мать. Согласно древнейшим религиозным представлениям в основе творения мира лежало не только мужское, но и женское начало. Например, в "Притчах Соломона", датируемых IV-III веками до Р.Х. мы находим следы греческого влияния, выраженного в идее Софии, или Премудрости Божией - совечной Богу, существовавшей прежде творения, обладающей женской природой:
Господь имел меня началом пути Своего,
Прежде созданий Своих, искони:
от века я помазана, от начала, прежде бытия земли.
Я родилась, когда ещё не существовало бездны,
когда ещё не было источников, обильных водою.
............................................
Когда Он уготовлял небеса, я была там.
......................................
когда полагал основания земли:
тогда я была при Нём художницею,
и была радостию всякий день,
веселясь пред лицем Его во всё время,
веселясь на земном кругу Его,
и радость моя была с сынами человеческими.7
Эта София, уже имеющая общие черты с Иоанновым Логосом, с одной стороны примыкает к Хокме8 иудееев, но с другой, столь далеко выходит за её пределы, что нельзя не вспомнить об индийской Шакти (сношения с Индией в эпоху Птолемеев уже существовали). [3] Женское доисторическое начало присутствует в мифологии многих народов. Древние боги были природными богами. Позднее религиозные представления в рамках определённых религиозных традиций развились до восприятия единого чисто духовного Бога, имеющего преимущественно мужскую гипостазированность. При этом женское начало, более тяготеющее к природе, редуцировалось до материи (лат. materia). Слово материя (лат. materia) - однокоренное со словом мать (лат. mater); общий корень mater (лат., мать) остался как свидетельство этих изменений.9
Когда революционное сознание в отрицании Бога, ищет себе поддержки в материализме, оно обнаруживает в себе архаичный инфантильный комплекс: преступный и всеми отвергнутый сын ищет защиты в последней инстанции, - у матери. Но, уткнувшись в материнский подол, сын совершает инцест. Так было в глубокой древности. Атеист, следуя архетипу, лишь реанимирует своими действиями древнее преступление. Убивая Отца (Бога), сын (атеист-революционер), вступает в кровосмесительную связь с Великой матерью (материей, в нашем случае с народными массами)10, нарушая древнее табу. Так в кровавых событиях революции зачинаются голем (революционный класс) и гомункул (советский человек). Происходит экстериоризация и материализация инфантильно-инцестуозных психических содержаний. Это означает регрессию, уже не только символическую, но реальную; развивается процесс, обратный тому, в ходе которого пагубные древние инстинкты интериоризировались и сублимировались в духовные сущности. Инцестуозные констелляции, сопровождающиеся материализацией, свидетельствуют о патологии не потому что инцест - это безнравственно. Мораль - это правила нравственной гигиены, но правила никогда не вскрывают механизмов. Мыть руки перед едой - это правильно, но зачем мы моем руки, становится ясно, когда мы узнаём о бактериях. Чтобы понять патологию инцестуозных констелляций, сопровождающуюся проекцией в материальный мир, надо понять антикультурный характер подобных тенденций. Убийство отца и инцест с матерью вместе составляли единую эндогамную тенденцию, и эта тенденция подверглась табуированию. Эндогамная тенденция, представленная комплексом Эдипа, составляла реальный инстинкт, его табуирование вело к невозможности его осуществления во плоти. Но инстикт требовал выхода, и выход нашёлся в реализации инстинкта в его сублимированном, духовном аспекте: инстинкт был перенесён в сферу богов и культурных героев. Отныне по преимуществу лишь боги и культурные герои вступали в инцест между собой в heiros gamos. Тем самым реальный инстинкт был принесён в жертву и превратился в сакральный символ,обозначающий собой реальный путь духовного становления человека. Идея инцестуальной иерогамии фактически возникает в цивилизованных регионах и далее расцветает в в высшей духовности христианской образности (Христос и Церковь, sponsus sponsa, мистицизм Песни песней и т.д.) Так табуирование инцеста ведёт по кругу из биологической сферы в духовную. [4] Понятно, что обратный процесс ведёт к регрессии и деградации духовной сферы.
Вот и всё.
Воплощение мифа - реальность. Когда-то Нус (νος, др.-греч., Ум) заглянул в недра земли и увидел там своё отражение. Привлечённый отражением, он стал спускаться вниз и был захвачен в плен Фюсис (φύσις , др.-греч. - Природа).11 Ум, захваченный Природой - это и есть материализм. Этот миф появился более чем за две тысячи лет до европейского материализма XVIII века.
______________________
1 От лат. numen - в римской мифологии безличная божественная сила, определяющая судьбу человека. В эпоху Империи синоним понятия «бог».
2 Царя и Великого Князя на Руси называли отцом. В литературе сохранилось выражение «царь-отец»
3 См. Дж.Фрэзер «Золотая ветвь»
4 См. «Повесть временных лет». Сказание о княгине Ольге.
5 Царя традиционно называли отцом народа. С другой стороны, царь - глава государства. Убить царя - значит отсечь голову государству. Этот сюжет обыгрывается в карнавальном костюме с красным колпаком, на котором написано: «Царь всему голова».
6 Я не рассматриваю здесь заявления некоторых юродствующих атеистов, которые, которые «признают» существование Бога в форме фикции. Впрочем, говоря о психологической фикции, они явно перегибают палку. То, что реально переживается, реально существует. Им не мешало хотя бы вспомнить слова Маркса о том, что «теория, овладевшая умами масс, является материальной силой».
7 Притч. 8, 22-31
8 Мудрость (евр.), у каббалистов вторая из сефир.
9 Аналогичные представления мы находим у алхимиков. Так, атономию и вечность prima materia в понимании Парацельса делает её равной Божеству, соответствуя dea mater (Богине матери).
10 Это не что иное, как материализация мифа об Эдипе.
11 Вариант мифа о Нарциссе.
ИСТОЧНИКИ
1. Юнг К.Г. Психология и алхимия. - М.: АСТ: АСТ МОСКВАб 2008
2. Юнг К.Г. Эон. - М.: Академический проект, 2009.
3 Юнг К.Г. Ответ Иову. - М. ООО "Изд-во АСТ", "Канон+", 2001.
4. Layard, J. The incest taboo and the virgin archetype //Dunquin Series, No5. ,Dallas: Spring Publications,1972.
Начало
Предыдущая часть
Атеисты любят повторять мысль о том, что идея Бога и религия возникли в результате страха (людей) перед грозными явлениями природы (Primus in orbe Deos fecit timor - где страх, там и благочестие). Да, страх Божий является важной составляющей переживаний религиозного человека, но наряду с этим Бог - это Отец возлюбленный. Широкому кругу людей не лишним было бы знать, что вся история человечества - это история становления человеческого сознания, и эта история неразрывным образом связана с развитием религии как отражения этого внутреннего процесса.
Рассмотрим таблицу
Таблица 2.
Комментарий к таблице:
1. Сознание представляет концентрированное выражение человеческой индивидуальности и в отношении природы и коллективному началу выступает в модусе единого во многом. Начальный этап существования человека был бессознательным; человек не выделял себя из природы и племени ему подобных. Бессознательное существование находило своё символическое выражение в тождестве духа и природного феномена. «Изначальное явление, как оно предстаёт перед нами, было ни что иное, как чистое tremendum (нечто, внушающее трепет), в моральном отношении безразличное.» Всё жило и говорило. Дерево и его душа составляли одно, и голос,исходивший от tremendum, не был голосом соблазна: человек не знал ни добра, ни зла, и душу его не тяготила вина.
2. «Вторичное явление предполагает различение духа и природного феномена, и это означает раскол человека и природы. Этот раскол был необходимой стадией инициации. Человек провёл различие между индифферентным природным феноменом (деревом) и спроецированным в него бессознательным содержанием (духом), совершив тем самым акт просвещения.» Возникновение сознания сопровождалось оппозицией между восходящей в своём развитии индивидуальностью и первобытным племенем, олицетворявшим собой коллективное начало. Без этой оппозиции не могло состояться дальнейшей дифференциации психики человека. Процесс развития сознания усеян противоречиями, конфликтами и страданиями. Племя выступало источником репрессий в отношении индивидуального начала. На этом пути рождаются разного рода табу и наказания. Конечно, всё это имело и свою внутреннюю психологическую глубину, потому что становление человека и развитие его сознания на ранних стадиях были внутренне противоречивым явлением и переживались как измена своей природе, как вина.
3. Но назад уже не было пути, и дух, звавший человека назад из ветвей дерева, был опознан как злой. Дальнейшее развитие сознания символизируется одухотворением принципа эго и проявлением индивидуальности на уровне духовных явлений, что находит своё подтверждение в возникновении верховных богов. Носители более выраженной индивидуальности отличались большей приспособляемостью по сравнению с другими соплеменниками. В известный момент их роль внутри первобытного племени усиливается. Их внутриплеменной статус меняется, они начинают претендовать на роль вождей. Происходит смена парадигмы, определяющей иерархию ценностей в отношении сознания и бессознательного, индивидуального и коллективного, единого и многого. Параллельно этому в психологии человека эго получает свой наивысший статус, но он не носит ещё разрушительного характера. Со временем социальное пространство расширяется, возникает государство и институт царей. В Египте, где социальная иерархия, освящённая религией, получает практически абсолютный статус, впервые возникает монотеизм. Это происходит в эпоху фараона Эхнатона. Затем монотеизм получает своё воплощение в иудаизме.
4. Далее тенденция просвещения набирает силу, достигая своего крайнего выражения в рационализме эпохи Просвещения, когда сознание манифестирует себя как разум, подчиняющий себе природу. Но выделяя себя из природы, разум отделил от себя свою архаическую часть, утратив язык мифа, язык бессознательного. Дикарь вообще ничего не видел и не слышал, а просто галлюцинировал, ему только мерещилось, будто из ветвей дерева ему слышалось нечто, - таков был вердикт просвещённого человека. Человек начал с изгнания духов обитавших в ручьях и деревьях, а закончил Богом. Бог был изгнан из мира, подобно Адаму из рая, - зеркальная до комичности сцена! Человек узурпировал прерогативы Бога и провозгласил себя единственным Творцом и Великим Художником. Но без Отца человек сделался лишь Архонтом. Утратив высоту, человек уничтожил дерево смыслов, связующее два мира: небесный и подземный. Сознание человека лишило бессознательное реальности и потеряло над ним контроль. Энергия бессознательного, находившая прежде выход в религии, стала накапливаться в его глубинах, что привело к спонтанным выплескам энергии бессознательного в виде массовых социальных потрясений под знаком язычества.
5. «Размышление над случившимся приводит сознание к реабилитации бессознательного, а вместе с ним и духа, притом злого духа. Вместе с этим и различие между добром и злом вдруг перестаёт быть устаревшим и вновь становится в высшей степени актуальным.» Так вновь вырастает дерево смыслов, вершина которого купается в бездонном небе, а корни уходят в бездонную тьму. Но это лишь ставит вопрос о целостности человека, о самости (Selbst). Комментируя понятие самости, К.Юнг пишет: «Речь идёт о той неописуемой целостности, что слагается из сознательных и бессознательных психических процессов. Эту объективную целостность в противоположность субъективности психики, ориентированной на «я», я и назвал самостью. Самость, стало быть, имеет прямое соответствие идее Антропоса.» [2]
Становление psyche шло параллельно с развитием представления о богах и социальной жизнью человека. Это, следовательно, взаимосвязанные процессы. Не следует думать, что, говоря о параллельности развития социальных и психических процессов, мы отдаём предпочтение социальному, как первичному, - вовсе нет. Аналитическая психология исходит из эмпирически строго установленного существования некоторого бессознательного психического фактора (архетипа), действие которого проявляется в форме категорического императива, осуществляющего себя помимо сознания. Принято говорить, что архетип обладает нуминозным1 действием. То обстоятельство, что историческое развитие психики человека оказывается в значительной степени обусловлено действием архетипов получает своё символическое выражение в мифе о сотворении Адама. Миф всегда сопутствовал человеку. Миф - это иероглиф, выражающий собой человеческую сущность.
В контексте осмысления истории psyche попытка атеистов объяснить происхождение религиозного чувства страхом выглядит достаточно жалкой. Возникает вопрос, откуда такая односторонность в объяснении атеистами религиозного чувства, и что это за страх, имеющий столь специфический характер? Немотивированная акцентуация на страхе, позволяет заподозрить, что здесь дело не чисто, что это не простой страх.
Когда-то, в древности, люди жили эндогамной племенной общностью. Вся власть принадлежала сильному отцу. Отец жестоко подавлял любые посягательства на власть со стороны своих сыновей. Однажды сын поднял руку на отца и получил его власть. Так родилась проблема отцеубийства. Отцеубийство было жертвоприношением духам, дарующим власть и обладание женщинами племени. Многократное повторение этой драмы породило реальный инстинкт. Только в культурную эпоху ей был положен конец введением тотального табу. Расплатой была смерть, или изгнание из племени. Изгнанный из племени человек уже не принадлежал племени людей. Расплата была неминуема. Страх и нечистая совесть стали на страже интересов отца. Драма отцеубийства была вытеснена из физической реальности путём запрета, что привело к интериоризации запрещённого инстинкта. Так зародился духовный мир человека. Чувство к отцу амбивалентно. В глубинах психики человека любовь к отцу драматически сплетается с преступными намерениями. Именно поэтому тема отцеубийства так живо затрагивает человеческие чувства, и поэтому она столь часто встречается в драматических художественных произведениях (Софокл, У. Шекспир, Ф.М.Достоевский). Тот же мотив отцеубийства мы находим в древних языческих традициях, когда убийца князя, или царя2 наследует власть и титул убитого. В качестве примеров подобного рода можно упомянуть порядок смены Немийского царя-жреца3, или, что ближе к российской истории, притязания древлянского князя Мала на Киевский престол и обладание княгиней Ольгой после убийства им князя Игоря4. Убийство Николая II и его семьи5 также восходит к древнему культу жертвоприношения, магическому действию, инициирующему сакральную передачу власти цареубийце. Неважно, осознанно или нет жрецы революции совершили магический обряд жертвоприношения, важно лишь, что их действия имеют мифологическую основу. С точки зрения концепции коллективного бессознательного, символический и архетипический характер этого убийства не вызывает сомнения.
Бог имеет атрибуты Отца, поэтому акт отрицания Бога в символическом смысле предстаёт отцеубийством, причём сам акт отцеубийства получает в этом случае особенно зловещий смысл, чреватый реальной регрессией, - психологической, нравственной, культурно-исторической. В каждом человеке в глубине его бессознательного живёт реликтовый страх отступника, страх сына, поднявшего руку на отца. Этот безличный архетипический страх - отзвук древней драмы из исторического прошлого человечества, проклятой и табуированной. В своей предельной форме она предстаёт как посягательство на Бога. Это преступление и совершает атеист. Он поднимает руку на всё божественное, всё человеческое в человеке. В слепоте своего нарциссизма он думает, что тем освобождает массы от предрассудков религии. Но религиозные образы психологически обусловлены, psyche человека настроена на эти образы, и если психика лишается возможности их созерцать и переживать, то это приводит к неврозам и психозам. Массовая психология подчиняется тем же механизмам, поскольку коллективное бессознательное людей в общих чертах одинаково. Неконтролируемая констелляция архетипов приводит к инфляции, крайним выражением которой может служить маниакальное, или депрессивное состояние. Впавшие в депрессию массы становятся инфантильными и нежизнеспособными. Читателю следует задуматься о том, в каком направлении развивалась психология советского человека, чем обусловлено, - как любят говорить сторонники социализма, - «предательство» советской элиты, и в чём, наконец, причина гибели Советского Союза, если иметь в виду психический аспект.
Атеист убивает Бога. Когда Ницше сказал: «Бог мёртв. Мы убили его. Вы и я», - он был честен. Но современный атеист бесчестен. Как преступник, совершивший убийство и желающий скрыть следы своего преступления, современный атеист спешит заявить, что Бога нет и никогда не было6, а если Бога не было, то не было и убийства, не было преступления. Атеист убивает Бога-Отца. В силу этого вместе с мыслями о религии в нём неизбежно оживает реликтовый страх наказания за преступление, древний страх отцеубийцы. Потому атеист и объясняет религию страхом. Это его безличный архаичный страх, страх отступника, архетип коллективного бессознательного. Но атеист не может адресовать этот страх себе, это было бы слишком честно и вело бы к осознанию греха и сознанию вины. Это для него невозможно. Поэтому атеист проецирует этот страх на древнего человека, всегда религиозного и тем самым клевещет на него. Древний человек боялся и одновременно любил грозные явления природы. Страх бы убил его, не будь у него любви и веры. Древний человек не только не погиб, он пронёс на отрезке своего жизненного пути будущность всего человечества, - конечно, не затем, чтобы неблагодарный потомок оклеветал своего предка. Впрочем, в клевете на предков атеист как раз очень логичен. Почитание духа предков ему столь же чуждо, как и признание реальности Бога.
Сын убил Отца, но осталась Великая мать. Согласно древнейшим религиозным представлениям в основе творения мира лежало не только мужское, но и женское начало. Например, в "Притчах Соломона", датируемых IV-III веками до Р.Х. мы находим следы греческого влияния, выраженного в идее Софии, или Премудрости Божией - совечной Богу, существовавшей прежде творения, обладающей женской природой:
Господь имел меня началом пути Своего,
Прежде созданий Своих, искони:
от века я помазана, от начала, прежде бытия земли.
Я родилась, когда ещё не существовало бездны,
когда ещё не было источников, обильных водою.
............................................
Когда Он уготовлял небеса, я была там.
......................................
когда полагал основания земли:
тогда я была при Нём художницею,
и была радостию всякий день,
веселясь пред лицем Его во всё время,
веселясь на земном кругу Его,
и радость моя была с сынами человеческими.7
Эта София, уже имеющая общие черты с Иоанновым Логосом, с одной стороны примыкает к Хокме8 иудееев, но с другой, столь далеко выходит за её пределы, что нельзя не вспомнить об индийской Шакти (сношения с Индией в эпоху Птолемеев уже существовали). [3] Женское доисторическое начало присутствует в мифологии многих народов. Древние боги были природными богами. Позднее религиозные представления в рамках определённых религиозных традиций развились до восприятия единого чисто духовного Бога, имеющего преимущественно мужскую гипостазированность. При этом женское начало, более тяготеющее к природе, редуцировалось до материи (лат. materia). Слово материя (лат. materia) - однокоренное со словом мать (лат. mater); общий корень mater (лат., мать) остался как свидетельство этих изменений.9
Когда революционное сознание в отрицании Бога, ищет себе поддержки в материализме, оно обнаруживает в себе архаичный инфантильный комплекс: преступный и всеми отвергнутый сын ищет защиты в последней инстанции, - у матери. Но, уткнувшись в материнский подол, сын совершает инцест. Так было в глубокой древности. Атеист, следуя архетипу, лишь реанимирует своими действиями древнее преступление. Убивая Отца (Бога), сын (атеист-революционер), вступает в кровосмесительную связь с Великой матерью (материей, в нашем случае с народными массами)10, нарушая древнее табу. Так в кровавых событиях революции зачинаются голем (революционный класс) и гомункул (советский человек). Происходит экстериоризация и материализация инфантильно-инцестуозных психических содержаний. Это означает регрессию, уже не только символическую, но реальную; развивается процесс, обратный тому, в ходе которого пагубные древние инстинкты интериоризировались и сублимировались в духовные сущности. Инцестуозные констелляции, сопровождающиеся материализацией, свидетельствуют о патологии не потому что инцест - это безнравственно. Мораль - это правила нравственной гигиены, но правила никогда не вскрывают механизмов. Мыть руки перед едой - это правильно, но зачем мы моем руки, становится ясно, когда мы узнаём о бактериях. Чтобы понять патологию инцестуозных констелляций, сопровождающуюся проекцией в материальный мир, надо понять антикультурный характер подобных тенденций. Убийство отца и инцест с матерью вместе составляли единую эндогамную тенденцию, и эта тенденция подверглась табуированию. Эндогамная тенденция, представленная комплексом Эдипа, составляла реальный инстинкт, его табуирование вело к невозможности его осуществления во плоти. Но инстикт требовал выхода, и выход нашёлся в реализации инстинкта в его сублимированном, духовном аспекте: инстинкт был перенесён в сферу богов и культурных героев. Отныне по преимуществу лишь боги и культурные герои вступали в инцест между собой в heiros gamos. Тем самым реальный инстинкт был принесён в жертву и превратился в сакральный символ,обозначающий собой реальный путь духовного становления человека. Идея инцестуальной иерогамии фактически возникает в цивилизованных регионах и далее расцветает в в высшей духовности христианской образности (Христос и Церковь, sponsus sponsa, мистицизм Песни песней и т.д.) Так табуирование инцеста ведёт по кругу из биологической сферы в духовную. [4] Понятно, что обратный процесс ведёт к регрессии и деградации духовной сферы.
Вот и всё.
Воплощение мифа - реальность. Когда-то Нус (νος, др.-греч., Ум) заглянул в недра земли и увидел там своё отражение. Привлечённый отражением, он стал спускаться вниз и был захвачен в плен Фюсис (φύσις , др.-греч. - Природа).11 Ум, захваченный Природой - это и есть материализм. Этот миф появился более чем за две тысячи лет до европейского материализма XVIII века.
______________________
1 От лат. numen - в римской мифологии безличная божественная сила, определяющая судьбу человека. В эпоху Империи синоним понятия «бог».
2 Царя и Великого Князя на Руси называли отцом. В литературе сохранилось выражение «царь-отец»
3 См. Дж.Фрэзер «Золотая ветвь»
4 См. «Повесть временных лет». Сказание о княгине Ольге.
5 Царя традиционно называли отцом народа. С другой стороны, царь - глава государства. Убить царя - значит отсечь голову государству. Этот сюжет обыгрывается в карнавальном костюме с красным колпаком, на котором написано: «Царь всему голова».
6 Я не рассматриваю здесь заявления некоторых юродствующих атеистов, которые, которые «признают» существование Бога в форме фикции. Впрочем, говоря о психологической фикции, они явно перегибают палку. То, что реально переживается, реально существует. Им не мешало хотя бы вспомнить слова Маркса о том, что «теория, овладевшая умами масс, является материальной силой».
7 Притч. 8, 22-31
8 Мудрость (евр.), у каббалистов вторая из сефир.
9 Аналогичные представления мы находим у алхимиков. Так, атономию и вечность prima materia в понимании Парацельса делает её равной Божеству, соответствуя dea mater (Богине матери).
10 Это не что иное, как материализация мифа об Эдипе.
11 Вариант мифа о Нарциссе.
ИСТОЧНИКИ
1. Юнг К.Г. Психология и алхимия. - М.: АСТ: АСТ МОСКВАб 2008
2. Юнг К.Г. Эон. - М.: Академический проект, 2009.
3 Юнг К.Г. Ответ Иову. - М. ООО "Изд-во АСТ", "Канон+", 2001.
4. Layard, J. The incest taboo and the virgin archetype //Dunquin Series, No5. ,Dallas: Spring Publications,1972.
Начало
Предыдущая часть